Не буди Лешего

– Скажи, у Лешего разговор есть.

Воднейшество нырнул и через сколько-то времени воротился со своей Кикиморой.

– Ты почто, мать, молодцев на дно речное таскаешь? Забавы для? – я сразу к делу перешёл.

– А тебе что с того, Леший? – Кикимора меня взглядом меряет.

– Да думаю, если не любо тебе жить в речке просторной, в водице студеной, да в болотце тёплом вместе с Воднейшеством, так переходи ко мне жить.

– К тебе в лес? – Кикимора вздёрнула брови. – Так я же сущность водная!

– Оторвалась ты от своего рода племени. Не знаешь, что Кикиморы везде живут. Не только в воде. Но я тебе создам все условия. Возьму бочку дубовую, воды в неё налью, посажу тебя туда. Будет тебе жарко – поставлю я бочку на ледник, будет холодно – перенесу в костёр. Если бочка подгорит – в котел пересажу тебя для пущей комфортности. Из дел у меня по хозяйству – сущие мелочи. Меня кормить и всячески уважать, развлекать сказками и песнями. Мой дом блюсти в чистоте – полы мести да мыть ключевой водой, одежду мою содержать в порядке – чинить, стирать и шить на меня, а то на мне всё быстро изнашивается. Сапоги чистить, к орудию руки не тянуть, все заботы только по моим лесным хоромам. А ещё в самом лесу прибираться – ветки сухие убирать. И старые деревья. Животных лечить, споры их выслушивать. Ягоду собирать, мох заготавливать. Мне это всё делать некогда – я лешаков отгоняю и упырей обратно в их гноище укладываю. От тебя пустяк сущий потребую – помогать мне упырей порубленных стаскивать да ветками прикрывать. Ну вот, пожалуй, и всё. Как тебе моё предложение?

– Упырей стаскивать? – повторила ошарашенно Кикимора. – Мох заготавливать?

– Сдюжишь? – интересуюсь. – Коли сдюжишь, будешь как королева в бочке жить. Бочку найду просторную, чтоб ты вся туда помещалась с головою. Что скажешь, красавица?

Кикимора в растерянности на Водяного взглянула.

– Да как же… я же вот… с Воднейшеством живу! – и схватила его под руку корявыми лапами.

– Захочешь уйти, я неволить не буду, – вздыхает Воднейшество.

– Разве мы плохо живем? – Кикимора Водяного по руке поглаживает и в глаза заглядывает.

– Раз ты на молодцев заглядываешься, видать, нехорошо, – снова встрял я. – Но ты, Кикимора, учти. У меня с этим строго. Я тебе не дам спуску в этом вопросе. У меня никаких девиц посторонних, а у тебя никаких молодцев!

– Это самое… – Воднейшество почесал перепончатой пятерней голову. – Я вообще-то, также рассуждаю. Всё одно в реке да болоте ни тебе русалок, ни… – он чуть не отхватил оплеуху, но Кикимора, глядя на меня, вовремя одумалась и снова погладила Воднейшество по руке.

– Так разве же я против такого условия? Просто не оказываешь ты мне должного внимания! А всё больше пьёшь свою бражку, с ним вон, – она опять взглянула на меня и в этот раз взгляд задержала.

– В бочке, значит, жить…

– Ты, Кикимора, послушай и запомни хорошенько, – я подошёл поближе. – Если с Воднейшеством у вас дела будут плохи, если ещё раз он пьяный мне на тебя пожалуется – так я приду и заберу тебя к себе. Знаешь, как мне надоело самому себе обеды готовить, одежду чинить да упырей с места на место переворачивать? Они дюже тяжелые. А тебе чем заниматься? Вот и будет тебе развлечение! Сама знаешь, женщин у нас в округе кроме тебя и нет никого. Так зачем такой прекрасной Кикиморе зазря в болоте пропадать?

– Ой, – зазноба Воднейшества посторонилась, прижимаясь к зелёному боку упомянутого. – Ты, Леший, не горячись так. Хорошо всё у нас. Мало ли чего Воднейшество пьяный болтает!

– Ну смотри, – я покачал головой, отступая. – Тогда плывите себе с миром и живите дружно. А мне глаза не мозольте, пойду я… горевать в одиночестве.

Я развернулся и направился в лес.

Глава 7. Зазноба что заноза

Идти какое-то время нужно вдоль реки, так что скоро я обернулся на шумный всплеск. Это Водяной нагнал меня и вылез из воды.

– Ты чего это снова от своей Кикиморы убежал? – удивился я. – Вроде всё честь по чести наладили. Побыли бы вы с ней сегодня вдвоем, мне кажется, я её так хорошо напугал, что она будет к тебе дюже ласк…

– Леший, я всё понимаю, – перебил меня Воднейшество, ударив лапой в грудь. – Приглянулась тебе моя Кикимора, да и прав ты, единственная одна в округе из нежити женщина… Но ты войди в положение… чувства у меня к ней, – он засмущался, топча по илистому берегу лапой. – Привык как-то, прикипел.

– И головушка твоя прикипела на солнце сегодня или в болоте у Кикиморы так жарко, что ты умом тронулся? – опешил я. – Я же для остра́стки ей это всё нагородил. Знаю, что женщина она ленивая, работать не любит, да и комфортное болото с грязевыми ваннами на тесную бочку не променяет.

– Бочку, говоришь, – продолжал мямлить Водяной. – Я, смотрю, ты уже и обо всём подумал, создал для неё все условия… И с подогревом, и с охлаждением… Да и… ты вон какой молодой и красивый! То волком перекинешься, то медведем. А я что – или налим, или жаба. Какое тут сравнение, тьфу! – он сплюнул.

– Я то молодой? – подивился я. – Да мне лет сто как уже.

– А? Бахвалишься ещё? – Воднейшество совсем погрустнел. – Сто лет ему. А ничего что мне все четыреста?

– Я на твою Кикимору не претендую, – сдалась, мне, правда что, такая хитрая зелёная баба. – Будь спокоен и плыви уже к своей зазнобе, пока она ещё дел каких не наворотила, которые нам надо расхлёбывать. Вон утро уже. Времени и так мало.

– Тебе в тёмном лесу какая разница, утро или ночь? – спросил Водяной.

– Есть разница. И мне отдыхать хочется, да и до той самой тёмной чащи ещё добраться надо. Ну, бывай, увидимся, – надоело мне с ним лясы точить, скинул я Воднейшество обратно в реку и пошёл восвояси.

– Э, Лешачество, погоди-ка! – Водяной вылез из реки и быстро пошлёпал за мной, нагоняя.

– Чего? – я обернулся.

– На, возьми, – Воднейшество фляжку мне протягивает.

– Что в ней? Живая вода? – я взял, откупорил, понюхал.

– Не, обижаешь, настойка хитрая, – водяной вздохнул. – Берег как зеницу ока, но для такого дела…

– Для какого дела? Ты Кикимору у меня на фляжку настойки вымениваешь? – догадался я.

– Очень хитрая вещь, на забродивших ягодах… иноземных, – Воднейшество всё вздыхал да на настойку свою облизывался.

– Взял откуда? Тоже стащил? – я полюбопытствовал.

– Да с чего бы? – Водяной обиделся. – Кум мой заморский подарочек передал.

– Ну раз хитрая вещь, возьму, пожалуй, – согласился я. Чего отказываться? И Воднейшеству будет спокойнее.

– Так это… может, вместе пробу снимем? Заморская вещь… редкая… – Водяной всё переминался с ноги на ногу.

– Нет, пойду я, домой пора, – ответил я и ушёл. Слышал за спиной, как Водяной вздохнул и плюхнулся в воду. А уже под водой точно пробулькал какое ругательство. Сопьётся рыбина недообратившаяся, и меня споит. Покрутил в руках фляжку. Не выбрасывать же? Попробовал. А хитрая штука, хорошая.

Иду себе, никого не трогаю. Устал что-то за сегодня. Упыри ладно, а вот Лешаки ушатали меня знатно. Если ещё нападут, то надо мне лучше подготовиться.

Вдруг кто-то мне на спину прыгает!

– Мяу!

– Чего тебе надо, Баюнка? – кота по морде покорёженной похлопал, хотел скинуть, а он ни в какую.

– Ты, Баюнка, тварь тяжёлая, почто я тебя на себе тащить должен? – у кошака интересуюсь.

– М-м…

– Да не мяукай.

– Я-я-у!

Котяра усами задёргал и когтями начал мне в плечи впиваться.

– Баюнка, так ты что, настойку заморскую унюхал? – я ткнул ему флягой под нос. Послышалось нетерпеливое фырканье.

– Ну держи, попробуй, – я отдал ему фляжку. Кот схватил её железными когтями, принялся горлышко грызть. Грызёт, аж треск стоит.

– Ты посуду мне не порть. Открыть не можешь? Так у тебя же лапки. Давай открою.

Забрал у него фляжку. Открыл, посмотрел на горлышко узкое.

– Ты же и выпить из неё не сможешь, горемычный.

Снял с пояса рожок, налил в него для Баюна настойки, поднёс к усатой морде. Усатая морда жадно залакала. А потом промяукала что-то грустное, но затейное и продолжила лакать ещё.

– Что, Баюнка? Так хорошо, аж плохо? Ты почто мне жизнь спас?

– Мяу.

– Да не выкину я тебя, или ты матерной частушкой мысль не выразишь?

Так он глянул, как будто я его оскорбил только что.

– Ладно, не отвечай. Я пьяный и добрый, и думаю так: тебе, Баюнка, так же как и мне одиноко, вот ты вокруг меня и околачиваешься. Девку тебе найти надо. Или кошку. Но лучше девку.

– Не мяу-да.

– Чего?

– Мяу…

Показалось, что ли?

– Не надо? Как не надо, они знаешь, как за ушком умеют чесать, ты, скотина усатая, мурчать треснешь!

Баюнка настойку вылакал, снова на спину ко мне залез и на плечах устроился. Пошёл я восвояси.

Шёл, шёл, а до стоянки своей так и не дошёл, где скинул кота-пьяницу, там он лёг и без задних лап задрых. А я хотел в хоромы свои идти подземные. Хорошо у меня там и спокойно. Но не добрался. Далеко ещё. Свалился с ног от усталости. Лёг на землю в траву густую и заснул беспробудным сном.

А на утро чую, лежит на мне кто-то.

– Брысь, – говорю, – Баюнка, нечисть, совсем ошалел!

Гляжу, а Баюн недалече в траве лежит, притаился чего-то и лапой в мою сторону тычет, как будто мне на спину показывает. Глаза кошачьи как две плошки широкие. Чего он углядел-то там?

Ну я пошевелился. И слышу сверху кто-то недовольно вздыхает. А потом обнимает меня крепко и дальше спать. И дыхание у этого кого-то тёплое, и кожа мягкая.

– Ну-ка, кто там такой смелый оказался? Слезь с меня и покажись! – я потребовал. Зашевелился кто-то сверху. Потянулся сонно. А потом как вскочит и тонким девичьим голосом запищит:

– Ай! Батюшки! Бревно разговаривает!

Какое я ей бревно?

Глава 8. Знахарка Гостята

С воплями и визгами спрыгнула с меня ночная гостья да прямиком на Баюнку. Баюнка, видимо, такого скорого и неизбежного столкновения с девицей не ожидал, тем паче что не чесать она его за ушком пришла, а свалилась как мешок с шишками сверху.

Тут Баюнку то нервы и подвели!

С одной стороны я его понимаю – у него тоже, небось, похмелье.

Но уж больно ядрёной частушка вышла, как бы жители лесные в обморок не попадали. Так что кинул я в Баюнку тем что под руку попало. Баюнка через девицу прыгнул и был таков.

Много я ему всего сказал вдогонку. И, видать, лишку дал, сильно злобно рычал. Потому как повернулся, а на девице лица нет.

– Хозяин, – говорит, – батюшка, помоги, защити!

Я даже растерялся. Голову почесал. Отвечаю ей.

– Да я и есть Хозяин. И ты это… не верещи так… голова у меня трещит.

Тут девица то в обморок и шмякнулась.

– Ты чего это? – я её поднял, покрутил. Вроде девица как девица. За почти сто лет, что я Леший, на первый взгляд ничего и не изменилось. И косы плетут также, и одёжа похожа. Что-то раньше девицы от моего вида наземь без чувств не падали. Ишь до чего дожил – сразил наповал. Вот что морда лешачья делает!

– Очнись! – говорю ей, потряс легонько, посадил на пенёк. Подул на лицо ей. Вроде глаза открыла, горемычная. И чуть сразу обратно не в обморок.

– Ну-ка, не смей, – говорю ей. – Раз пришла, рассказывай, кто ты такая и что тебе в моём лесу понадобилось, раз зашла так далеко?

Похлопала она глазёнками, спросила ещё раз, не чудится ли ей. Я ей ещё раз назвался и стал ответа ждать. Тогда девица и рассказала, что звать её Гостятою, что нынче сирота она без отца и матери, и бабка её – знахарка прежняя, уже тоже к предкам ушла, а вот теперь знахоркой вместо неё она, стало быть, Гостята.

– Пришла зачем? – тороплю её. Голова моя болит со страшною силою. Плохую брагу деревенские в реку вылить хотели – ту самую, водяным умыкнутую. Надо бы Воднейшеству их за это пошугать.

Услышал я про мужа её больного. Про то, что жизни никакой нету, свет белый не мил, как он мается, бедненький.

– Что от меня надо, вторую ногу ему сломать? – не в духе я был, признаюсь честно, и завывания девичьи мне не нравились.

– Что ты, батюшка, я же наоборот – вылечить…

– Я уж подумал, может, в лес забрать, чтоб не мучился больше и тебя не мучил? – зачем девицу изводить стал, и сам не понял, а только желание её меня раздосадовало. Шло оно из сердца, было искреннее, но чуял я и то, что много на том сердце обиды есть и непонимания.

– Меня о таком не просят, – наконец, решил объяснить я. – Если бы тебя зверь обижал, съесть хотел или заплутала бы ты в лесу… а то что там с твоим мужем происходит у вас в селении – в доме твоём – мне знать не надобно и отношения я к этому не имею.

– Так пришла я за папоротниковым цветом! – объясняет мне девица.

– Вчера отцвёл.

Наверное… Нечистая сила его охраняет. Злая она у меня да неразумная. Так – духи блуждающие, кусачие да вопячие. Для меня и какого сильного человека безобидные. А трусливого да слабого, пожалуй, и с ума сведут.

За цветком я вчера не следил – что следить за ним – миг один – раз и нету. Кто бы ещё умел так желание загадывать, чтобы счастливо от него сделалось на душе. А так только воздух сотрясать и красоту момента портить. Красиво цветёт тот цветок. Замирает дух и на сердце щемит горестно – так красиво.

– Батюшка Леший!

– Чего тебе?

– Понимаю я, что тот цвет отцвёл… Да только не хочу я домой с пустыми рученьками возвращаться. Житья мне нет. Устала я. На два селения одна знахарка, как бабки моей не стало. Извёл меня муженек своими жалобами, а родители его тем паче. Уж тогда лучше ты съешь меня и мои косточки здесь схорони.

А вот тут очень сильно рассердился я!

– С чего мне есть тебя? – рявкнул я зверем диким. И голова моя бедная сразу мне отозвалась. Воднейшество тоже отхватит – и за бражку свою умыкнутую, и за настойку иноземную! Видать взвыл я хорошо, так что девица чуть опять оземь не шмякнулась. Смотрю на неё – худа больно, хоть и жилиста. Чай, не из сахара. А почто же так на жизнь свою жалуется?

– Не люблю я этого, – отвечаю ей. – Ты, гляжу, не помираешь, так зачем собралась кости в землю сложить? Не примет земля таких косточек. Такую как ты и волки есть не станут – побрезгуют.

– Батюшка Леший, помилуй, за что говоришь так со мной! – глазами хлопает.

– Работать не любишь, мужа не лечишь – хочешь всё даром получить – на чудо надеешься.

– Так то последняя надежда моя!

Я уже повернулся путь держать к себе, сквозь лес бреду, а она рядом бежит, за меня цепляется.

– День светлый и ночь темная свидетели, сколько я работаю! Я рук не покладаю и глаз не смыкаю, пока сами от усталости не слипнутся! Если б был другой выход, не пришла бы сюда! Но хром мой муж будет всю жизнь и то никак не вылечишь!

– Али хромой будет не люб? – интересно стало мне.

– Люб любым! – говорит сбивчиво. – Так страдает же человек, а мне смотреть сил нет!

– Ладно, пошли в мои хоромы, послужишь мне, – отвечаю ей. – Посмотрим на тебя в деле. Коли по нраву мне будет, как ты поручения все выполнишь, так и быть, помогу тебе в твоей беде. Тогда вознагражу тебя и отпущу домой. И чтоб глаза мои тебя в лесу больше не видели. А если не понравится, как мне послужишь, то долго ещё будешь вспоминать, как тебя в лесу Леший встретил!

Глава 9. Василиса

Отслужила знахарка исправно, помыла полы, обед приготовила, одежду мою вычистила и починила. Вела себя тихо, мне не докучала. По натуре я, хоть и Леший, но добрый. Больше проучать её не стал. Сходил к источнику, хоть он и далече, вернувшись, вручил я девице флягу живой водицы, и флягу мёртвой велел набрать. Объяснил, что с этой водой делать да и отправил девицу восвояси.

И хорошенько напоследок погонял её по лесу, чтобы и дорогу ко мне забыла.

Сделал обход в лесу, всё проверил. До границы дошёл – туда, где меня лешаки приблудшие беспокоили. Тихо всё. Слился с лесом на мгновение, прислушался. Вроде везде порядок. Остался обходом доволен и направился обратно в свои хоромы.

Уже подходил когда, аккурат рядом с бревнышком заметил ступу! Эка невидаль! Подошёл, поднял, покрутил в руках: тяжёлая, вместительная. Баба Яга на такой летает, да только что делать в моём лесу Бабе Яге? У меня тут этих старух хитрых отродясь не водится. Не приживаются они у меня – плохое соседство.

Опять же – проверял же я недавно лес. Тишина была и спокойствие. Непонятно.

Вдруг кто-то из-за спины подходит и мне на глаза ладони кладёт.

– Угадай, дружочек, кто тебе в гости пожаловал? – слышу ласковый женский голосок.

Обернулся, смотрю, стоит, улыбается.

А я взгляд перевожу с неё на ступу и обратно.

– Ты когда, Василиса, успела в Бабки Ëжки записаться? Да и зачем оно тебе надо?

Она только рот свой алый открыла, чтобы что-то ответить, а я на всякий случай поспешил её предупредить.

– Ты учти, мне в моем лесу Баба Яга не нужна. Мест вакантных нету.

– Ты чего это такой неприветливый? – Василиса надулась, поправляя косу. Какая же она Василиса – прекрасная, аль премудрая? Путаю я, и спросить вроде как неудобно…

– Ты как оказалась здесь? Да ещё и на таком аппарате летательном? По воздуху меня не найти.

– Я по реке приплыла, – вздохнула Василиса. – Ступа эта не только воздухоплавающая, но и просто плавающая вполне. А потом уже я по лесочку осторожненько долетела. Дорогу то я помню к тебе, милый друг.

– И ни одна пичуга тебя не выдала.

– Видать, и они меня помнят, – она снова томно вздохнула. – Ну или любят сердечно.

Умеет Василиса с животиной контакт налаживать. Не отнять. Как бы не оказаться той животиной.

– Ну так что со ступой? – я вернулся к летательному аппарату.

– Прокатить тебя? – предложила Василиса.

– Боюсь, шайка твоя летающая моего веса не выдержит, – так-то, признаться, проверить, как оно летает, хотелось. Да вот только подниматься над лесом сильно далече мне нельзя. Не отпустит меня лес. Я всегда внутри должен быть, в его границах. А по самому лесу на такой штуковине летать – только зверьё напрасно пугать.

– Выдержит, выдержит, – Василиса подошла, приподняла сарафан, чтобы перекинуть в ступу ногу. Облокотилась на меня, чтоб было сподручнее. Забравшись внутрь, поманила меня к себе.

– Ну что, ваше Лесное величество, прокатимся?

– Нет, – я головой покачал рогатой. – С тобой не полечу. Больно места мало.

Рукою провёл по выструганному дереву. А ведь совсем недавно изготовлено. Свежая эта ступа, недавно пнём была.

– Ну-ка, а тут что? – ладонь моя какие-то символы резные нащупала. Пригляделся, а то кощеев знак.

– А что там? – Василиса в лице изменилась, покраснела вся. – Ой, это ерунда какая-то! Это от самой Бабы Яги ступа! Кощей здесь и ни при чём!

– Да мне особо дела нет, даже если б это его ступа была, – признался я. Просто зачем Костейшеству ступа? Он же и так летать умеет. На колеснице своей. – Так ты, стало быть, умыкнула её у Яги.

А у которой Яги? Их же тоже развелось – в каждом лесу по бабке.

– Ничего я ни у кого не умыкнула, – надулась Василиса. – Яга их на поток поставила. Меняет на молодильные яблоки. – Василиса ущипнула себя за румяную щеку. – Её понять можно. Лет как не тысяча женщине. Пытается сохранить красоты остатки. А если от яблок мутить не будет, глядишь, совсем вернёт себе былую молодость. Я то Ягу давно знаю, ох какой она тогда была краси… – Василисушка осеклась на полуслове и мило улыбнулась, смотря в землю и поправляя платье. – Но мне то те яблочки не нужны, – томно вздохнула она. – Я вот и поменяла на средство летательное.

– Василиса, всё спросить хочу. А ты которая из Василис – Прекрасная или Премудрая?

– Ну ты то, Леший, нормальный же мужик! – вдруг вспылила она. – Не будь как Кощей, который постоянно своих баб путает!

– Так я же… – я почесал рогатую голову. – Комплимент вроде пытался сделать тебе. Ведь невозможно решить – и прекрасна, и мудра.

Развелось Василис… Как будто имен больше нет?

– Ах, ты в этом смысле, – она снова опустила глазки. – Спасибо на добром слове. Так что же, летать-то будем?

– Обожди, – я ещё по ступе поводил руками, прислушался. Кивнул сам себе. – Смогу сделать себе такую же.

Василиса мне сначала не поверила, но потом спустилась ко мне в мастерскую и старательно наблюдала за процессом. Из пня получилось изготовить такую же почти ступу. Только поболе размером. Ну и роспись по дереву я сделал под себя.

– И как оно полетит? – не верила мне Василиса.

– Я дерево хорошо чувствую, понял как надо делать, чтобы оно полетело, – попробовал объяснить я.

– Это ты ж, выходит, у Яги её молодильные яблоки отнимаешь! – всплеснула руками Василиса.

– А мне-то они зачем?

– Я в том смысле, что не одна Яга, оказывается, умеет летательные аппараты изготавливать.

Я не так давно вот тоже не умел. Эх, заждались меня в лесу китайском. Встретили бы как родного.

Устроившись каждый в своих ступах, полетали мы с Василисой по лесу. Шороху понаделали, ну хоть зверьё повеселили. И сам я тоже повеселел. Занятная это оказалась вещица летательная.

Вернулись, ступы оставили у порога. Зашли в мой дом подземный. Василиса огляделась.

– Хорошо у тебя, Леший. Спокойно. Лес это тебе не палаты белокаменные. Отдыхаешь тут и душой и телом, – она раскинула руки. – Воздух даже другой. Ой… – она внезапно вся встрепенулась. – Чую, девкой дело пахнет!

– Ты с каких пор человечий дух чуешь? Чай не нечисть, – подивился я. Не так давно Гостята, девица из селения, у меня здесь ночевала. Так она постель всю сменила и в доме прибралась.

– Волос нашла, – Василиса подцепила со стула длинный женский волос. – Богатая коса, – оценила она, скривившись. По одному волосу оценку сделала.

– А вроде убиралась чисто, – только и сказал я.

– Девка из селянок у тебя завелась? Наскучит она тебе, Алёша. Быстро наскучит, – Василиса недовольно покачала головой. А мне странно оказалось, что назвала она меня по имени. Вроде не знала раньше, а теперь откуда-то знает. А она, тем временем, на кровать присела, пояс развязала, косу начала расплетать и мысль свою продолжила. – Вот скажи на милость, о чём ты с ней будешь разговаривать?

– А зачем с вами разговаривать? – я как раз перекидывался в человека, но всё равно успел заметить, как Василисушку скривило от моего “вас”. Сравнял её с девушкой селянкой. Ничего, переживёт.

Утром Василиса, долго и тщательно расчесывала волосы и заплетала при мне косу.

– Хорошо с тобой, Леший, и в лесу хорошо. Только вот надолго если – скучно. Я всё-таки к такому заточению непривычная, – она снова распустила косу, прошлась по волосам гребнем и принялась заплетать заново. – А, что ещё хотела спросить, Алешенька, на меня же твои причуды с уборкою и готовкою не распространяются? А то я к такому тоже непривычная. Много у меня всегда было мамушек и нянюшек, да и девок сенных.

– То-то ты сама и косу заплести не умеешь.

– Я б тебя с собой забрала, да ведь нельзя тебе выходить из лесу, – не осталась в долгу Василиса. – Зато как удобно! Всегда знаешь, где тебя искать!

– Иди сюда, помогу, – я поманил её обратно на кровать. Василиса послушалась, повернувшись ко мне спиной, села.

Я не домовой, конечно, но косу ей заплел знатно. Теперь долго не расчешет. Разве что под корень срезать.

Василиса руку за спину завела, косу потрогала. Усмехнулась.

– Только девкам моим прислужницам работы добавил. Расчешут, куда же денутся.

– Но и ты наплачешься, пока они космы твои разбирать будут, ты будешь меня вспоминать, – потянув её за косу, я дождался, пока она лицом окажется ко мне. Василиса вскрикнула, закрываясь руками. А потом захохотала.

– Ну и страшная у тебя морда лешачья! Вертай обратно!

– Нет, мне теперь лениво. Любуйся как есть.

Василиса вырвалась, вскочила с кровати, поправила платье.

– Я ещё загляну. Скоро осень багряная. В лесу дюже красиво будет. А потом и пора настанет тихая, снежная. А, может, и вьюжная. Заместо ступы приеду к тебе на санках – будем по буеракам с горок кататься! А! Леший, Лешенька, ну верни личико человеческое, хоть поцелую тебя на прощаньице. Ведёшь ты себя плохо. Надо бы тебе по мне хорошенько соскучиться! Теперь уже не свидимся до зимы!

Стояла она, своей угрозой дюже довольная. Пришлось объяснять ей ещё одни обстоятельства.

– Осенью в лесу работы много, надо к зиме готовиться. Так что хорошо, что не заглянешь – некогда будет мне. А зимой, Василисушка, я в спячку впадаю крепкую. И на того, кто разбудит меня, бываю сильно зол. Поэтому зимой ты в лесу не появляйся. Звери мои голодны, а сам я под землей. И лучше ты, хоть и знаешь ко мне дорожку, сюда не заходи и до весны меня не буди.

Глава 10. Мара

Постепенно отцвело лето и наступила осень… То, что в селениях вокруг леса что-то изменилось – я сразу понял. Мужики не пришли в лес заготавливать дрова на зиму. Пришли бабы.