Унесённые временем

Геннадий Авласенко

Унесённые временем

Фантастическая повесть

Глава 1

О своём отце Санька знала мало. Вернее, не знала о нём почти ничего, потому что отец оставил их, когда Санька была совсем маленькой и ничегошеньки ещё не понимала. А потом, когда немного подросла, просто усвоила, что отца у неё нет…

Куда он девался, этого Санька не знала, и никто не мог ей об этом ничего рассказать. Со слов матери, отец просто исчез однажды вечером: вышел из дома и не вернулся. Приезжали из милиции, всё тщательно осмотрели, записали свидетельства очевидцев (Санькиной мамы, а также всех соседей, видевших отца в тот последний день), даже начали уголовное расследование по факту исчезновения человека… впрочем, дальше этого дело так и не сдвинулось. Отец исчез бесследно, и лишь немногие из соседей продолжали считать, что дело тут нечисто. Большинство (и подавляющее даже большинство) полагало, что отец Санькин просто сбежал из дома. А то, что он не взял с собой ничего из вещей (даже куртки) – так он всегда был странным и даже немножечко чокнутым (как однажды выразилась Санькина соседка, тётя Клава).

Тётя Клава была близкой подругой Санькиной мамы, а ещё матерью Ивана – одноклассника Саньки и единственного настоящего её друга. Впрочем, о самом Иване чуть ниже…

Ещё тётя Клава отличалась повышенной разговорчивостью (в отличие от матери Саньки, которая, наоборот, говорила мало и только по существу) и Санька, будучи в гостях у Ивана (а такое случалось довольно часто), всегда получала исчерпывающую информацию о последних деревенских событиях. Поэтому почти всё, что знала Санька о своём отце, она тоже почерпнула из многочисленных рассказов тёти Клавы.

По словам тёти Клавы, отец Саньки не только странно исчез из их деревни. Появился он в ней тоже довольно необычно.

В то далёкое (по Санькиным понятиям) время её мама и тётя Клава снимали комнату у одной почтенной старушки, так как являлись молодыми специалистами и приехали в эту деревню по распределению (мама – фельдшером, тётя Клава – учительницей начальных классов). Домик старушки (в настоящее время пустой и даже наглухо заколоченный) находился на самой окраине деревни, сразу же за ним начинался лес, который подруги частенько посещали. Ходили они туда по грибы, по ягоды, а иногда – и просто гулять… и вот во время одной из таких «просто прогулок» они и встретили в лесу Санькиного отца (впрочем, в то время он ещё таковым не являлся).

Лесок за деревней был не то, чтобы совсем уж небольшим, но и огромным его назвать тоже язык не поворачивался. Так, средненькой величины лесок, но, по словам тёти Клавы, выглядел будущий Санькин отец так, будто целую неделю по этому леску без единой передышки блуждал: худой, исцарапанный, да ещё и босиком в придачу…

Надо отдать должное девушкам: они не испугались. Вернее, испугались, но не очень. Может потому, что вдвоём были, а скорее, потому, что уж больно жалко парень выглядел и на маньяка либо иного злостного правонарушителя – ну никак не тянул! Впрочем, странностей у него и без этого хватало.

Взять, хотя бы, речь незнакомца…

Говорил он как-то чудно, смешно коверкая при этом словесные окончания, и тёте Клаве с Санькиной мамой долго пришлось выслушивать сбивчивую неудобоваримую исповедь странного найдёныша, прежде чем они уразумели, что парень этот решительно не знает, где в данный момент находится и как, вообще, тут очутился.

Дальше – больше! Приведя молодого человека к себе домой и угостив его горячим чаем с бутербродами (по словам тёти Клавы, уплетал он их так, что аж за ушами трещало), девушки решили всё же чуть ближе познакомиться со своим незваным гостем. Ну, хотя бы узнать его имя.

И тут выяснилось, что их гость даже этого не помнит. Ни имени, ни фамилии, ни то, откуда он родом… ничего, в общем…

Впрочем, тётя Клава (если верить её собственным словам) уже тогда заподозрила, что парень просто темнит, не желая особо о себе распространяться. Может, скрывается от кого?

Как бы то ни было, ничего подруги так и не выяснили, а посему махнули рукой на все расспросы и решили отложить их до утра. Утро, как говорится, вечера мудренее, а на дворе и в самом деле здорово уже стемнело. Так что, хотелось им того или не хотелось, а странного этого незнакомца решено было оставить на ночь, хоть класть его оказалось совершенно некуда. В комнатушке имелась одна лишь узенькая кровать (на ней обычно спала Санькина мама) и старый скрипучий диван (на котором, естественно, укладывалась спать тётя Клава).

Но, пока девушки, выйдя на крыльцо, тихонечко обсуждали эту неожиданно возникшую проблему, незнакомец, опередив их, сам её решил, спокойненько уснув на диване. Да так крепко, что разбудить его не смогла даже возмущённая таким невероятным нахальством тётя Клава.

И тогда подруги решили просто оставить всё как есть. Тётя Клава улеглась на полу, подстелив под себя всё, что только нашлось, из верхней одежды, мама, естественно, легла на кровать… впрочем, поспать им в эту ночь пришлось всего ничего, пару часов, не больше…

Потом их разбудили стоны странного этого незнакомца. А когда Санькина мама, подойдя к дивану, положила ладонь на его лоб, сразу стало ясно, что их гость серьёзно болен. И не просто серьёзно, а, кажется, опасно для жизни.

Санькина мама, как человек сведущий в медицине, тотчас же принялась за лечение. И, надо отдать ей должное, сделала всё, что могла. Так что, когда «скорая» увезла незнакомца, ему уже ничего серьёзного не угрожало.

В районной больнице этот странный парень провёл три недели, и всё это время Санькина мама навещала его, хоть тётя Клава (опять же, по её собственным словам) всячески отговаривала подругу от этих компрометирующих поездок. А окончилось всё тем, что мама однажды вернулась в деревню уже вместе с папой.

За время, проведённое в больнице, будущий Санькин отец так ничего о себе и не вспомнил. И даже представители правоохранительных органов, посещавшие его там несколько раз, ничем не смогли помочь, и, вообще, никто из районного начальства понятия не имел, что им делать дальше с таким неожиданным «найдёнышем». В больнице вечно держать человека не станешь, родственников тоже обнаружить не удалось, ни близких, ни дальних (хоть Санькиного папу, кажется, даже по телевизору несколько раз с этой целью показывали). И все облегчённо вздохнули и были очень довольны, когда мама пожелала забрать его к себе.

Все, кроме тёти Клавы.

Кажется, именно тогда подруги впервые поссорились, и настолько серьёзно, что долго между собой не общались. Точнее: вплоть до папиного таинственного исчезновения.

Папа с мамой остались жить на квартире у старушки (которая, впрочем, вскоре уехала в город к дочери, предоставив в их полное распоряжение всё своё небольшое жилище). А тётя Клава, кипя от негодования, перебралась в дом на соседней улице, где неожиданно закрутила недолгий роман с Исаем, одним из заезжих шабашников. В результате сего недолгого романа на свет появился Иван. А ещё через год у мамы с папой родилась Санька…

Папа, хоть так ничего и не вспомнил из своего прошлого, на удивление быстро смог освоиться в деревне. У него оказались золотые руки и, по словам сельчан, папа мог починить буквально всё, начиная от старого, черно-белого ещё телевизора и заканчивая полуразвалившимся трактором или комбайном. Вот почему колхозное начальство папу ценило высоко, и все соседи им тоже весьма дорожили. А если и перемывали часом косточки втихаря (за то, что не пьёт совершенно и денег за ремонт тоже никак ему не всучить), то делали это безо всякой злости или зависти, как говорится, любя. Уж больно странно и непривычно выглядел Санькин папа в этой почти поголовно пьющей деревне.

Но с мамой папа жил дружно, и они, без всякого сомнения, очень друг друга любили. После того как, стараниями мамы, папе выправили новые документы, где его записали, как Николая Петровича Орлова (имя и отчество папе придумала мама, фамилию же просто оставили мамину), мама с папой даже расписались. Так что, в отличие от Ивана, у которого только отчество было папино (Исаевич), а фамилия чисто мамина (настоящую фамилию своего летуна-шабашника тётя Клава так и не удосужилась или просто не успела узнать), у Саньки фамилия была, хоть и мамина, но всё же немножко и папина. И Санька своей фамилией очень гордилась.

Они как-то даже поссорились с Иваном из-за этих самых фамилий. Вернее, едва не поссорились, потому что ссориться Иван не умел, а умел только драться. Но, разумеется, не с Санькой, а с прочими деревенскими мальчишками.

Вот и тогда, выслушав восторженную оду Саньки по поводу распрекрасной её фамилии, Иван тотчас же нахмурился и несколько обиженно буркнул, что его собственная фамилия, Болотин, ничуть не хуже! И что Санька, когда они оба вырастут и станут взрослыми, обязательно превратится в Александру Болотину. На что Санька, весело расхохотавшись, объявила, что никогда такого не случиться, потому как менять «орла» на «болота» ей абсолютно не хочется. Тем более, что орлы – птицы совершенно даже не водоплавающие…

Вот тогда-то они едва и не поссорились… впрочем, Санька быстренько опомнилась, догнала мрачно посапывающего Ивана и, милостиво чмокнув его в щёку, приказала не заводиться и не дуться по пустякам. И Иван, весь просияв, тотчас же перестал дуться.

Иван дружил с Санькой с самого раннего детства. И в школу они пошли разом, хоть Иван был почти на год старше, и сидели всё время за одной партой, и домой всегда вместе возвращались. И, что самое удивительное, все принимали это, как должное, и никто никогда не дразнил их «женихом и невестой». Возможно потому, что их матери тоже были близкими подругами (после таинственного исчезновения Санькиного отца женщины вновь сблизились), в деревне Ивана и Саньку считали, чуть ли не братом и сестрой.

Сам же Иван категорически не желал считать Саньку своей сестрой и всегда знал, что женится на ней, как только они войдут в соответствующий возраст. Впрочем, пока до этого было ещё слишком далеко, потому как учились и Санька, и сам Иван всего лишь в девятом классе местной средней школы.

Училась Санька хорошо, а вот Иван – не очень, особенно не давались ему языки. Математика, история и география тоже не относились к числу любимых Ванюшиных предметов. Чуть получше (но не то, чтобы очень) обстояли дела с химией и биологией… и только по физике и информатике дела у Ивана шли более или менее благополучно. И, конечно же, самыми любимыми предметами его были физкультура и особенно трудовое обучение, на котором Иван буквально чудеса творил.

Санька помогала другу в учёбе, как могла. Впрочем, чаще всего эта помощь заключалась в том лишь, что Иван старательно списывал у Саньки домашние задания, а во время контрольных или самостоятельных работ Санька, быстренько разобравшись со своим личным вариантом, чаще всего успевала ещё решить и задание, предназначенное для соседа. Вот почему средняя успеваемость Ивана всё же немного превышала его уровень знаний, хоть и оставалась одной из самых низких в классе.

Всё это весьма огорчало Саньку, сам же Иван к невысоким своим отметкам относился с поистине философским спокойствием. На все упрёки Саньки он отвечал, что знания школьной программы для мужчины не так уж и важны, гораздо важнее для него знания житейские, а с этим у него как раз-то всё в полном порядке.

И действительно хозяин из Ивана в будущем должен был получиться образцовый. Являясь единственным «мужиком» на две их небольшие семьи, он с самого раннего детства освоил почти самостоятельно всё то, что необходимо деревенскому жителю: в косьбе или пахоте не уступал уже взрослым, мог довольно сносно плотничать и столярничать. И с механизмами разными тоже был, как говорится, на «ты»: сам смог собрать и даже возвратить к жизненному состоянию подаренный (а вернее, брошенный) соседом старый мотоцикл, и всё прошлое лето катал на нём Саньку по околицам. Иван и для Саньки решил смастерить (опять же из одного, считай, металлического хлама) дамский велосипед, и даже успел приступить к уникальной сей операции. Но Санькина мама (без всякого злого умысла, ибо ничего не ведала о его грандиозных планах) смогла немного опередить Ивана, привезя Саньке из райцентра новенький складной велосипед. Для Ивана это было тяжёлым ударом… впрочем, быстро от него оклемавшись, неугомонный механик тут же принялся переделывать несостоявшийся дамский велосипед в трёхколёсную коляску на педальной тяге для всяких хозяйственных нужд.

Вообще, с возрастом Иван становился всё независимее и всё вспыльчивее, впрочем, к Саньке это никоим образом не относилось. Саньку Иван слушался всегда, никогда на неё даже голоса не повышал, и другим тоже не позволял этого делать.

А прошлым летом он даже подрался из-за Саньки с десятиклассником, здоровенным верзилой и отпетым местным хулиганом, незадолго до этого безуспешно пытавшимся «подбить к Саньке клинья». Дело было вечером, возле клуба, где обычно тусовалась вся местная молодёжь и отверженный поклонник неожиданно подставил Саньке ножку, когда она пробегала мимо.

Не удержавшись, Санька упала на асфальт, до крови разбив при этом оба колена. И все, кто наблюдал это, благоразумно смолчали… все, кроме Ивана, разумеется…

Он, вообще-то, само происшествия умудрился пропустить, ибо немного опоздал к месту тусовки, возясь в сарае со своим капризным мотоциклом. На этом трещащим и коптящим агрегате он и подрулил к клубу некоторое время спустя и обнаружил там Саньку, которая со слезами на глазах прикладывала к кровоточащему колену очередной лист подорожника. Выяснив причину её слёз, Иван, ни слова не говоря, слез с мотоцикла, подошёл к Санькиному обидчику (который был почти на голову выше) и изо всей силы двинул его ногой в живот. Не ожидавший нападения десятиклассник болезненно охнул и сложился почти пополам, а Иван тут же добавил ему кулаком в ухо.

Впрочем, этим дело не кончилось, и началась уже обоюдная жестокая драка, в которой Ивану здорово досталось. Но его противнику досталось ещё больше… и, в конце концов, он позорно бежал, под свист и улюлюканье всех собравшихся. А Санька тогда подошла к Ивану, при всех обняла его и крепко поцеловала в окровавленные разбитые губы. И, что самое удивительное, никто из присутствующих подростков даже не засмеялся, завидев такое…

Глава 2

Произошло это тёплым майским вечером, когда Санька с матерью смотрели по телевизору какую-то передачу о международном терроризме. Точнее, они её почти не смотрели, терпеливо дожидаясь окончания, после которого должна была начаться большая музыкальная программа. Санька, сидя за столом, лениво перелистывала учебник по математике, делая последние приготовления к завтрашней самостоятельной работе, мать на диване что-то не то вязала, не то вновь распускала неудачно связанное.

И в это время в экране телевизора промелькнул такой узнаваемый сюжет, связанный с гибелью башен-близнецов в Нью-Йорке и мать, встрепенувшись и внимательно уставившись на экран, произнесла вдруг загадочную и совершенно непонятную для Саньки фразу:

– А ведь он это тогда предсказал…

Проговорив короткую сию фразу, мать вновь замолчала, углубившись в вязание (или распускание), а Санька, потеряв всяческий интерес и к телевизору, и к математике, удивлённо уставилась на мать. Она явно ждала продолжения, но, кажется, ждала совершенно напрасно…

– Кто предсказал, ма? – поинтересовалась Санька, когда стало ясно, что никакого продолжения не предвидится. Потом её вдруг осенило. – Ты это о папе, да?

Мать молча кивнула, давая этим понять, что разговор окончен.

Впрочем, у самой Саньки на этот счёт было мнение прямо противоположное. Решительно отбросив учебник, и ещё более решительно щёлкнув пультом на отключение, Санька тут же перебралась к матери на диван.

– Расскажи подробнее! – коротко потребовала она.

– Что рассказать? – не поняла или сделала вид, что не поняла мать. – И зачем это ты телевизор выключила?

– Чтобы тебя послушать! – Санька уселась поудобнее и прижалась щекой к тёплому материнскому плечу. – Так что давай, колись!

Вздохнув, мать отложила в сторону вязание и, обняв Саньку рукой за плечи, привлекла её к себе. И так они сидели молча и совершенно неподвижно некоторое и довольно-таки продолжительное время.

– А ведь ты что-то такое знаешь? – проговорила Санька, когда это «некоторое время» стало грозить затянуться до бесконечности. – Что-то о папе… такое что-то, чего никто больше не знает. То, что ты никому не рассказывала, даже в милиции…

– А они так сразу и поверили бы? – со странной какой-то интонацией проговорила мать. Отстранив Саньку, она встала с дивана, медленно прошлась по комнате. – Не хватало ещё, чтобы меня за сумасшедшую приняли!

Она запнулась, взглянула прямо в глаза Саньке. Санька тоже во все глаза смотрела на мать.

– Впрочем, ты уже достаточно взрослая… – как бы раздумывая, продолжала между тем мать. – Хотя бы для того, чтобы…

– Для того, чтобы не принять тебя за сумасшедшую? – закончила за неё Санька. – Обещаю и клянусь!

И мать, немного поколебавшись, принялась вдруг рассказывать Саньке удивительную историю, напрямую связанную с последним месяцем пребывания отца в их деревне. Правда, жили они тогда ещё не здесь, а всё в той же старенькой избёнке, которую их небольшая семья продолжала снимать у старушки-хозяйки.

А началась эта история со странной находки в лесу. В июле дело, кажется, было…

В общем, пошли тогда деревенские детишки в лес по грибы да по ягоды и неожиданно наткнулись на самой, считай, лесной опушке на непонятную какую-то конструкцию.

Описание этой самой конструкции мать смогла дать Саньке самое поверхностное, хоть наблюдала её куда дольше, нежели остальные жители деревни. По словам мамы, непонятный этот агрегат больше всего напоминал кабину то ли трактора, то ли комбайна, только почему-то матово-чёрного цвета и всю в идеально-круглых каких-то отверстиях.

Детишки (и это естественно) сильно заинтересовались находкой и обступили её со всех возможных сторон, действительно приняв непонятную конструкцию за потерянную (или выброшенную) кабинку какого-то сельскохозяйственного транспортного средства. Так, некоторое время, они и стояли подле своей находки, удивлённо разинув рты, потом (и это тоже естественно) ребятишкам ужас как захотелось попасть внутрь странной этой кабинки.

В кабине имелась дверка, единственная, кстати, и тоже вся в дырках. И даже ручка на этой дверке присутствовала… но когда один из мальчуганов попробовал ручку эту чуть повернуть, его так шибануло чем-то (током, скорее всего), что отлетел бедолага от той дверки метров на пять, не меньше. И, разумеется, тотчас же потерял сознание.

Хорошо ещё, что остальные ребятишки не растерялись. Оставив девчонок возле пострадавшего, пацанята изо всех сил рванули в деревню. И, конечно же, не куда-нибудь, а прямо в фельдшерский пункт. Санька уже посещала садик, так что мама была на работе, а ещё там был папа, зашедший за мамой, чтобы вместе идти на обед. В общем, в лес побежали все вместе: папа, мама и вразнобой галдящие ребятишки. А пожилая медсестра, по указанию мамы, тут же принялась звонить в райбольницу и вызывать «скорую»…

В лесу быстро сориентировались и нашли место происшествия. Потом мама оказала потерпевшему первую помощь, а папа на руках доставил его в деревню, где их уже ожидал автомобиль «скорой помощи». А когда машина с мальчуганом уехала, папа вдруг предложил маме вернуться в лес и более внимательно осмотреть непонятный этот аппарат.

– Зачем тебе это? – удивилась мама.

– Не знаю! – пожал плечами папа. – Просто любопытно…

Когда папа с мамой вернулись, возле аппарата толпился народ (ребятишки успели уже проинформировать кое-кого из своих родителей и просто соседей). Даже председатель колхоза и тот подъехал на «уазике» (который, правда, пришлось оставить чуть в стороне). Стояли, разглядывали, бросали реплики, высказывали самые разнообразные догадки и предположения о происхождении странной находки. Кое-кто даже осмелился предположить, что перед ними не успевшая сгореть часть спускаемого космического аппарата.

– Потому-то она такая чёрная и в дырках! – доказывали они свою правоту. – Глянь, стёкла и те вон как закоптились…

– Если так – надо в центр звонить? – заволновался народ. – Может, премию какую получим…

– Шиш с маслом вы получите, а не премию! – подвёл итог дискуссии председатель. – Космический аппарат… выдумали тоже! Кабина эта от трактора какого-то иностранного. Может, японского…

– А дырки зачем? – пытались спорить с председателем сторонники космической версии. – Стёкла почему такие тёмные?

Но у председателя имелись свои, и куда более весомые аргументы.

– Стёкла тёмные – защита от солнца, дырки – от возможного перегрева организма! – сразу же парировал он доводы своих оппонентов. – Для тропиков трактор был предназначен, а не для нашей суровой местности! Потому-то хозяин кабинку и поменял, а эту выбросил за полной ненадобностью…

На том спор и закончился, а председатель, узрев среди присутствующих Санькиного отца, сразу же его к себе подозвал.

– Забирай аппарат, Петрович! – сказал он. – Покопаешься, покумекаешь… глядишь, и сообразишь, как эту заморскую диковинку к нашему климату приспособить. Или хотя бы на детали разберёшь – и то хлеб!

Отец, разумеется, отказываться не стал, и уже к вечеру того же дня непонятную конструкцию доставили ему по месту жительства. А точнее, в старый сарай возле избы, в котором отец ещё задолго до этого устроил что-то вроде мастерской на дому.

Он не только очистил просторный этот сарай от накопившегося в нём за долгие десятилетия хлама, не только провёл туда электричество, но и установил в сарае верстак, наковальню и несколько обрабатывающих станков. Ещё в сарае имелись стол, табурет, шкаф для инструментов и даже старый диван для отдыха.

Обо всём этом Санька знала и ранее, как и о том, что, приходя с работы, отец ещё несколько часов продолжал возиться в своей сарайной мастерской, выполняя многочисленные заказы односельчан. Платы с них он, разумеется, не брал по-прежнему (что людей немало смущало), но папины клиенты всё же нашли выход из щекотливой сей ситуации. Деньги, тайком от папы, они вручали Санькиной маме, и та не отказывалась, тем более, что при их небогатом семейном бюджете финансовая прибавка эта была никак не лишней.

Всё это Санька знала и раньше, а вот об агрегате этом непонятном услышала впервые. Но, если верить словам матери (а не верить им у Саньки не было никаких совершенно оснований), именно с появления этого аппарата и начались у них в семье первые неурядицы. Проблемы, то есть…

Началось с того, что отец стал разговаривать во сне. Причём, нёс какую-то несвязную белиберду, чепуху какую-то нёс, такую, что мать, пробудившись от этих бессвязных его возгласов, могла разобрать лишь отдельные понятные слова. Да и то не всегда.

Бывало, что отец бредил по-иностранному, причём странно мешая в бессвязной своей речи английские, французские и даже латинские слова и выражения. А потом и вовсе переходил на что-то восточное: то ли китайский, то ли японский язык. Впрочем, проснувшись, папа ничего из своих ночных разговоров, естественно, даже не помнил, и очень удивлялся, когда мама ему о них сообщала.

– А может, я и вправду иностранный шпион? – то ли в шутку, то ли всерьёз высказывал он предположение. – Я ведь своего прошлого совершенно не помню, так что всё может быть…

– Конечно, шпион! – смеялась мама. – И я сёгодня же сообщу о тебе, куда следует!

Внешне-то она смеялась, а вот в душе…

Нет, шпионскую версию мама отвергла сразу… но ведь и в самом деле должно же было быть у её мужа хоть какое прошлое! А что, если эти сны знаменуют, не что иное, как постепенное восстановление памяти?

Мама и сама не знала: радоваться ей этому восстановлению или, наоборот, всячески его опасаться. Она любила папу, и папа её тоже очень любил (а маленькую Саньку он любил, кажется, ещё больше)… а что будет, когда папа, наконец-таки, всё-всё вспомнит?

И где гарантия, что в той, прошлой своей жизни отец Саньки не был женат? И что у него там не осталось детей, которых он тоже очень любил когда-то?

А отец Саньки и действительно стал что-то припоминать из своего прошлого, хоть маме об этом ничего не рассказывал. И она его об этом никогда не расспрашивала.

Она просто замечала…

Замечала, как изменился муж с тех пор, как в сарае у них появился загадочный этот агрегат. И если раньше он часами пропадал в сарае, ремонтируя и заново собирая всё, что приносили ему сельчане, то сейчас все мысли и помыслы отца Саньки были связаны лишь с найденной «кабиной».

Дальше – больше! Он даже с работы стал приходить пораньше, чтобы побольше времени проводить в своей импровизированной мастерской. И если раньше отец, несмотря на всю свою занятость, всё же уделял достаточно внимания маленькой дочурке, читая ей по вечерам сказки или участвуя в детских играх, то сейчас он Саньки почти не видел. Временами даже ночевал в сарае, благо, лето на дворе стояло, и ночи были довольно-таки тёплые, особенно для начала августа…