Прощаться не будем!

Александр Каренин

Прощаться не будем!

Пролог

Разве для смерти рождаются дети,

Родина?

Разве хотела ты нашей смерти,

Родина?

Пламя ударило в небо!—

ты помнишь,

Родина?

Тихо сказала: «Вставайте на помощь…»

Родина.

Славы никто у тебя не выпрашивал,

Родина.

Просто был выбор у каждого:

Я или Родина.

«Роберт Рождественский – Реквием(1962г.)»

Приоритетный замысел военно-исторической драмы «Прощаться не будем!» основан на сильных чувствах и глубоком переживании, происходящих в нем событий, что каждый, соприкасающийся становится частью этого мира. Данное повествование охватывает период с начала 1940-х до конца 1980-х годов. Места событий настолько детально и красочно описаны, что у читающего невольно возникает эффект присутствия. Историческое повествование ведется от первого лица (главного героя) под видом эпизодических воспоминаний. Автор постепенно развивает сюжет, что в свою очередь увлекает читателя не позволяя скучать. Главный герой обыкновенный, заурядный студент Саратовского медицинского института, который впоследствии будет принимать участие на фронтах Великой Отечественной войны в качестве санитарного инструктора, а чуть позже командиром героического танкового экипажа. Погружаясь в повествование, мы можем отследить, то как меняется главный герой под воздействием внешних жизненных факторов: его характер, его поступки, его смысл жизни. Он радуется и огорчается, веселится и грустит, загорается и остывает. При помощи ускользающих намеков, предположений, неоконченных фраз, чувствуется стремление подвести читателя к финалу, чтобы он был естественным, желанным. На протяжении всей драмы «Прощаться не будем!» нет ни одного лишнего образа, ни одной лишней детали, ни одной лишней мелочи. Что ни говори, а все-таки есть некая изюминка, которая выделяет данное произведение среди множества подобного рода и жанра. Примечательно то, что параллельно с сюжетом встречаются ноты сатиры, которые сгущают изображение порой даже до нелепости, и доводят образ до крайности. С первых строк понимаешь, что ответ на загадку кроется в деталях, но лишь на последних страницах завеса поднимается и все становится на свои места. Действие начинается с июля 1953 года, в лагере под Свердловском. Очень напряжённый и непредсказуемый сюжет, описание боёв, любовная интрига, мистика и детективное расследование, ждут вас в остросюжетной военно-исторической драме: «Прощаться не будем!»

Никто не забыт, и ничто не забыто!!!

Вступление

Давно я не припомню такого дождливого лета в наших краях. Вот уже несколько недель неукротимо льёт как из ведра, оставляя за собой огромные-огромные лужи, имевшие сходство с миниатюрным морем. Непроглядной стеной этот крупный, по-летнему теплый, он занавешивал весь уральский пейзаж. Проснулся рано. Развалившись на верхнем ярусе своей шконки, я наблюдал в окно за всей этой природной картиной. Иногда поглядываю на рядом воткнутый, крохотный осколок зеркала, пытаясь разглядеть в нем человека. Отображающимся в нем человеком был Алексей Александрович Петровский. Когда-то обычный студент. Четверокурсник. Отличник медицинского факультета Саратовского мединститута. К моему великому сожалению, доучиться в нем мне не удалось, так как началась война и нас всех призвали на фронт в качестве санитарных инструкторов. На протяжении четырех лет войны, я проделал стремительный путь от сержанта медицинской службы до командира танкового взвода, завершив её в капитанском звании. Смешно сказать, даже был представлен к званию Героя Советского союза, но… не срослось. Война забрала у меня многое, можно сказать всё! Это и любимую учёбу, и друзей, и родителей, но самое главное мою единственную супругу, с которой мы в тайне ото всех расписались в июне 1941-го. Сейчас мне тридцать два года, и по своей собственной и необъяснимой дурости попал в эти не столь отдаленные места. Здесь в лагере иная жизнь. Рутина. Подъем, зарядка, завтрак и на работы. Окружение конечно такое себе. Всякий сброд в лице бывших власовцев, убийц, полицаев, пособников, вредителей и политических. Что удивительно, даже среди этого сброда были и интеллигентные тихие люди, которые на вид и мухи не обидят, но «в тихом омуте» как говориться. Про одного из них я расскажу позже. А пока упираюсь подбородком в подушку и продолжаю вглядываться в своё лицо. Оно зияло мелкими морщинками и грубыми затянувшимися шрамами ото лба до подбородка. Зубы изрядно пожелтели, доброй половины уже не досчитаться. Сегодняшнее утро мне почему-то на миг показалось особенным. В душе было какое-то приятное и в тоже время волнительное предчувствие, которого за все восемь лет своего пребывания в исправительно-трудовом лагере я не испытывал. После команды «Подъём!» дежурный отправляет на зарядку. В этот воскресный день она прошла довольно быстро. Далее по распорядку: туалет, завтрак, получение рабочего инвентаря и на свои закрепленные участки. Наш девятый отряд, после проведенного ритуала стал вылезать из своего барака на работы. Вооружившись пилами и топорами, под конвойной охраной, мы следовали за пределы лагеря. Было нас человек двадцать. Все укутаны в легкие телогрейки, которые тотчас же были объяты теплым июльским дождём. Следуя общим строем не вольно наблюдаешь за красотами края Свердловской области. Она во многом уникальна и многообразна. Тут простираются и равнина, и бегущая извилистая река, и помесь лесов, которые представляют собой пихты и ели, растущие в большом смешении с широколиственными дубами, кленом, липой. К великому сожалению, леса страдают от деятельности человека. Происходит вырубка необходимая для заготовки стройматериалов, а на месте вырубки земля облагораживается под пахотные угодья, ибо почва в этих краях плодородная. «Севураллаг» основывался на лесозаготовительных работах. Поэтому каждый божий день пилами, топорами и кирками, мы губили эту прекрасную природу, отправляя спиленные деревья на дальнейшую переработку. На этом все прелести заканчиваются и начинаются «другие». Некоторые заключенные не выносили такой адской нагрузки и смертность в лагере была достаточной. Всему виной естественные причины. Это и запущенные болезни, и осложнения ранений полученные в годы войны. Что и говорить, даже имели место здесь и суициды. Помнится, как-то зимой минувшего года, один немолодой мужчина из бывших власовцев, (соседствующий со мной по шконке) на очередной работе, имитируя силовое истощение свалился в снег. На просьбу надзирателя встать и продолжить работу, он ответил грубым отказом, парируя тем, что больше не может выносить таких тягот и лишений. Надзиратель делал всё (в рамках дозволенного конечно) чтобы вернуть в строй заключенного, но тот вдруг схватил топор и стал набрасываться на него. Недолго думая охранник взвел затвор автомата и выпустил очередь по разъярённому заключенному. Хоронили не мало. Занимая должность помощника бригадира, назначенного из числа заключенных, я параллельно с этим участвовал в выносе тел, закапывая их в обезличенных могилах на окраине лагеря. За все эти восемь лет, за все эти две тысячи девятьсот двадцать дней и ночей, я потерял и смысл жизни, и человеческий облик, о котором мне когда-то в далеком 1944-ом ведал полковник Иванцов, расстрелянный тогда же за измену Родине. Каждый день этой лагерной жизни выжимал нас до нитки. Прибываем на место. Бригадир распределяет по своим закреплённым территориям. Мой напарник-интеллигент Володька Акимов, хлопая меня по плечу берет длинную зубастую пилу, и мы втроем убываем на участок. Володька был самый молодой в нашем отряде. Он попал к нам три года назад за убийство жены и её любовника, невольно застукав их вернувшись с очередной смены. С одной стороны, его можно было понять, когда он рассказывал в слезах о своем горе, что он дескать любил её до безумия, но она не могла иметь от него детей. Его Марфуша, как он её называл, не желала уже мириться с бездетным браком и пошла на этот грех со своим соседом по лестничной клетке. Это случилось в одном из ростовских сел, где Володька работал трактористом. И вот по злому року судьбы его рано отпускают со смены. Придя домой он услышал неистовые стоны со стороны их спальной комнаты. Проследовав на эти развратные охи-ахи, он увидел непередаваемую картину, о которой стыдно рассказывать даже мне. В порыве ярости, Володька забил их до смерти молотком, после чего самостоятельно пошел в отделение милиции. С другой стороны, это его не оправдывает. Я понимаю, насколько невыносимо видеть, предательство любимого человека на твоих глазах, но это не повод убивать же? Он вполне мог избежать заключения, просто набив морду этому соседу, а с ней попытаться поговорить и отпустить на все четыре стороны. В такие ситуации я к счастью не попадал. А если они и были, то уже без меня, так как женат я был перед самой войной, и война эта забрала у меня абсолютно всё. Прошло двенадцать лет с тех пор, а я доселе не знаю, где моя жена сейчас и с кем. Видимо давно уже похоронила и забыла, начав новую счастливую жизнь. Итак, о работе. Несколько ослабевшие и навзничь промокшие от проливного дождя, мы с Володькой принялись подпиливать высокую сосну. Только я вошел в раж, как меня вдруг вызывают к начальнику лагеря. Под конвоированием старшего сержанта внутренних войск, меня доставляют в барак к начальнику лагеря – подполковнику Васильеву. В кабинете находился его заместитель майор Колесников, сам Васильев и некий капитан, моложавый парнишка, с карими и дружелюбными глазами. Лицо его было по-мужски красивым, губы тонкие в нитку, волосы темные, аккуратно пострижены и зачесаны назад. Сам коренастый, похоже спортсмен. Форма сидела превосходно и подчеркивала его мускулатуру. Он разглядывал меня без какого-либо призрения, даже с каким-то пиететом, как будто я его давний хороший знакомый.

– Гражданин начальник лагеря, заключенный Петровский, статья 58-1а и 58-6, срок тринадцать лет, прибыл по вашему распоряжению! – доложился я и тотчас же упёрся спиной о рядом стоящий шкаф с документацией. Капитан осмотрел меня с ног до головы и приказал надзирателю усадить меня на стул. Майор Колесников тут же с негодованием возразил, мол «нечего этой гниде пачкать мебель». Капитану это не понравилось, и он снова повторил свой приказ уже в грубой форме, после чего выставил Колесникова за дверь. Я был удивлен, почему этот человек, добродушной внешности, да к тому же младше по званию, так хозяйничает в этих кругах. Как выяснилось, этот человек прибыл из Москвы, из центрального аппарата управления МГБ СССР и его прибытие на первый взгляд мне показалось странным.

Представился капитаном Москвитиным и для меня было вполне достаточно. Он молча рассматривал моё личное дело прерываясь лишь на перекур. Пройдет еще минут десять, и он начнет свой допрос.

– Бывший капитан советской армии Петровский?

– Он самый, гражданин начальник! Бывший капитан красной армии Петровский! А если еще вернее, то лагерная пыль. – неторопливо ответил я.

– Ну зачем же так? Мое руководство так не считает! – с улыбкой ответил Москвитин, и глядя на меня как я схватился за живот, добавил:

– Вы голодны?

– Гражданин начальник, вы меня позвали перекусить с вами? Ни ради этого же вы ехали из Москвы? – усмехнулся я.

– Не совсем, капитан, не совсем! Я приехал к вам по распоряжению моего руководства. Мне надлежит разобраться в вашем деле. Выявить ошибки, несоответствия, подлоги.

– Хм, почему именно я? Со мной вон сколько достойных людей. Среди сброда есть и бывшие командиры, и бывшие коммунисты. Вон сидят на параше гниют! От чего же вам с ними не пообедать?

– Ну видимо у них нет такого права как у вас!

– Хех! Не смешите гражданин начальник!

– И все же к делу!

Следователь вытащил из своего портфеля бумагу, приготовил авторучку и аккуратно разложил всё на ломберном столе.

– Мне поручено разобраться в вашем деле. Я должен знать о вас абсолютно всё, и посему вы расскажите подробнее о своей жизни с самого начала.

– Что конкретно вас интересует?

После заданного вопроса меня стал мучать удушающий кашель, который постоянно настигал меня после тяжелого ранения еще на фронте.

– Вы простужены? – спросил Москвитин, и тут же переключившись на подполковника Васильева приказал:

– Немедленно сюда горячий обед, чай с медом и грамм сто коньячку!

Начальник лагеря лихо опешил от таких дерзких закидонов капитана.

– А бабу ему сюда не подать? Слишком много хотите вы для него, товарищ капитан госбезопасности! – воскликнул он, разводя руками. Москвитин даже не поднимая на него взгляда громко покашлял в кулак, чем дал понять ему о немедленном выполнении его распоряжения. Подполковник плюнул на пол и с благим матом все же повинуясь приказу послал надзирателя за обедом.

– Так я думаю будет лучше! – улыбнулся он. – А интересует меня ваша жизнь с далекого 41-го года. Ваша учеба в медицинском институте, ваши планы, семья, как попали на фронт. Ах да! (Москвитин вдруг полез в свой портфель и достал пачку папирос «Герцеговина»)

– Вот, чуть не забыл! Гостинчик скромный. Курите на здоровье!

Тянусь за пачкой. Достаю длинную, ароматную папиросу. Москвитин даёт прикурить.

Через несколько минут в дверях появился надзиратель с огромным сверкающим подносом. Капитан привстал с места, оправился и подойдя к окошку добродушно произнес:

– Пожалуйста, Алексей Александрович! Кушайте, набирайтесь сил, они вам еще пригодятся. Разговор у нас долгий будет. Да, только не накидывайтесь на еду сразу, а то заворот схватит!

Передо мной стоял большой алюминиевый поднос, который был украшен гороховым пюре с дымком, двумя большими аппетитными сардельками, алюминиевой кружкой с чаем, миской местного меда и коньячной бутылочкой с глиняной пробкой. Повернувшись лицом к местному начальству, Москвитин грациозным движением руки, указал всем присутствующим в кабинете на выход.

Васильев с надзирателем, продолжая недоумевать, дерзко хлопнули дверью испарившись в соседние комнаты.

– Кушайте Алексей, а я пока начну! – улыбка была его такой естественной, будто накормил какого-то беспризорного осиротевшего мальчугана.

Глядя на всё это изобилие у меня закружилась голова. Трясущимися руками оставляю недокуренную папироску в пепельнице и первым делом принимаюсь за бутылку коньяка. Приятное тепло разлилось по моему телу после нескольких глотков. Как бывший медик я знал, что после долгого голодания нужно принять немного алкоголя для лучшей работы пищеварительного тракта. Взял ложку и медленно-медленно начал прием пищи, прерываясь только на долгий рассказ о своей нелегкой жизни.

Глава первая

Эпизод 1 «Был месяц май»

Май 1941 года. Саратов. За все три года обучения в медицинском институте, мне чуть ли не впервые было страшно за предстоящий экзамен. Я задумчиво шел по Ленинской улице, неся в руке портфель, который был аккуратно утрамбован белым халатом и учебниками по анатомии. Взвалив на себя эту ношу, я всё же думал о том, что моя мечта в скором времени свершится и я стану врачом. Медицину я считал своим призванием с детства. И вот спустя некоторое время, будучи уже студентом третьего курса я торопился на сдачу переводного экзамена.

Надо отдать должное своим родителям, которые привили мне любовь к этой профессии с пеленок, и моим уже преподавателям, которые вкладывали в голову знания из области анатомии и физиологии. Водили нас в патологоанатомический зал на вскрытие. Мне было жутко интересно, как устроен внутренний мир человека. Чтобы это понять, мне пришлось познакомится с будущей специальностью – хирургией. Хирургия – это искусство, имеющее в себе довольно странную логику – сначала ты делаешь человеку больно, чтобы потом ему было хорошо!

По ночам я дежурил в госпитале, набираясь опыта у самых заядлых хирургов, мастерство которых было на высшем уровне. Ни оставляя себе времени на отдых, я после занятий, летел сломя голову в больницу, да бы не упустить возможность ассистировать самому профессору Архангельскому, который спустя пару дежурств, разглядел во мне потенциал. Я неистово боготворил и уважал его за жесткость и творческий подход к работе, не однократно, при всех восхваляя его в операционной. Но опустим подробности и вернемся к экзамену.

Придя на кафедру, нельзя было не обратить внимание на толпы студентов, которые с беспокойством и ужасом повторяли пройденный материал. Начавшийся мандраж, я старался перебить иными мыслями, то и дело поглядывая на время. Вдруг откуда ни возьмись, что-то вихреподобное наваливается на меня. Это мой дружок Демьян. Парнишка он простой, рубаха-парень. Открытый, веселый, а главное находчивый малый. Он никогда ничего не учит, но при этом сдает все на одни пятерки. И как у него все это получается? Парадокс.

На часах уже девять утра. Вышедший к нам лаборант, которому на вид уже ого-го сколько лет, распахнул двери экзаменационной аудитории. Он приглашал всех на сдачу переводного экзамена. Запуская по одному человеку в Павловскую аудиторию, ехидно приговаривал:

–Ну что товарищи студенты, все готовы? Много ль нынче неудов будет? У меня чтоб ни одного списывания!

Рассадили нас по одному за парты, раздали экзаменационные билеты, и мы тут же судорожно принялись ознакамливаться с заданиями. Сидящая напротив нас коллегия преподавателей в составе трёх человек, установили двадцатиминутный регламент на решение данных вопросов.

Тот самый ехидный лаборант Петр Максимович, бродил между рядами, с целью поимки «особо опасных преступников», которые могли тотчас же достать шпаргалки и безошибочно ответить на вопросы. Увы таких не оказалось, и покрутившись несколько минут возле нас, он присел на свое место. Постукивая своими костистыми пальцами по столу, он крутил головой, пристально наблюдая за каждым экзаменуемым.

Взглянув на билет, у меня чуть ни треснули очки от написанных условий. От сильного переживания у меня всё перемешалось в голове. Так и просидев с пустым листком, я не сводил взгляда, со своего друга и соседа по парте Демьяна, который незамедлительно приступил к решению. К счастью вопросы в билете у нас совпадали, и мне неистово хотелось заполучить его решение.

Через двенадцать минут после того как Демьян закончил писать, он тут же обернулся в мою сторону. Изображая дурацкие гримасы, я указывал на свой билет, умоляя его тем самым помочь мне с решением. Демьян, пробегая глазами то на меня, то на экзаменаторов, выжидал удобного момента, чтобы передать мне свой лист, но экзаменационная комиссия была непреклонной, продолжая наблюдать за каждым студентом.

Время было на исходе. Удача повернулась ко мне лицом в тот момент, когда где-то на галерке, экзаменуемый случайно обронил учебник на пол и Петр Максимович тотчас же взял оного с поличным. У нас было несколько секунд на обмен работами. Ровно столько же времени хватило и Максимычу, чтобы мгновенно удалить того парнишку с экзамена с дальнейшими последствиями.

Взяв лист Демьяна, я немедленно подписал его своей фамилией, и с умственно-торжествующим лицом, проверял написанное. Удовлетворенный поимкой по горячим следам лаборант, прошелся между рядами, и уселся на свое место. Поглядывая на часы, Петр Максимович напомнил рядом сидящим экзаменаторам о времени завершения экзамена, которое ровнялось уже двум минутам. Демьян зная ответы, стремительно воспроизвел свою работу, и по прошествии двух минут был полностью готов к сдаче. После объявления об истечении времени, нас стали приглашать за профессорский стол. Со смирением неизбежности, я поднял руку. «Похвально, похвально! Ну что ж, прошу к нам!» – удивленно воскликнул один из преподавателей.

Я спустился вниз и положил свой лист бумаги с билетом перед собой на стол. Каждый из преподавателей, сидящих напротив, задавали мне вопросы, которые были в билете. Ответ последовал незамедлительно. Когда они поняли, что я слишком хорошо знаю предмет, тут же следом посыпались и дополнительные вопросы. От такого мне стало совсем не по себе, и в этой с позволения сказать ситуации у меня всплыло в голове всё то, что я когда-то учил. После десятиминутного мозгового штурма, они наконец-то угомонились пока один из них не воскликнул:

– Браво голубчик! Блестяще ответили на все наши вопросы. Я думаю, что отметки отлично вы заслужили! Вы успешно переведены на следующий курс! – добавил профессор, параллельно выставляя отметку в зачетную книжку. Улыбнувшись во всю свою мало симпатичную физиономию, я схватил зачетку и пулей вылетел из аудитории. Переводной экзамен на четвертый курс я сдал на отлично и это меня больше всего радовало. Теперь можно было собирать вещи и ехать домой к родителям. Я не мог поверить, что буду отдыхать целых три месяца. Что не будет на этот период ни зачетов, ни экзаменов, ни практики. Вернувшись домой на Петропавловскую, я забежал в свою съемную комнату, забрал сложенный накануне вещевой мешок, попрощался со своей квартирной хозяйкой тётей Надей и отправился на вокзал.

Прибыв на место, я сразу же запрыгнул в новый тогда рейсовый ЗИС – 8, который вот-вот отправлялся на Вольск. Тогда это было впервые, новые междугородние маршруты. Полная женщина в синей робе, с небольшой сумкой на перевес, с противным голосом представилась контроллером. Она производила проверку билетов пофамильно, подходя к каждому сидящему пассажиру. Я занял своё место согласно купленному билету и задумавшись о предстоящих планах на лето отправился домой.

Эпизод 2: «Первая любовь»

Дорога была шибко утомительной. Палящее майское солнце, всецело окутавшее родную губернию и наш автобус, дарила нам еле терпимую духоту. Водитель, повинуясь капризам пассажиров, открыл все форточки и выжимая все лошадиные силы своего автобуса, мчался запуская потоки встречного воздуха.

Последний месяц весны выдался особенно аномальным. «Интересно, каким же будет тогда лето?» – размышлял я, наблюдая за меняющимися кадрами природы родного края, то поля, то луга, то мимо проходящие гужевые повозки. Наконец спустя три с половиной часа, мы все же достигли пункта назначения. Сойдя на конечной остановке, я закинул за спину свой вещмешок и задрав голову насвистывал разные мелодии, ни замечая перед собой окружающих. Вдруг по своей неуклюжести, я нечаянно столкнулся с человеком поистине божественной внешности. Эта девушка была настолько чиста и красива, что описание её образа не укладывалось в моей голове. Я растерялся и не на секунду, не отрывая от нее взгляда, взволновано произнёс:

– Прошу прощения!

Девушка, заметив мою неуклюжесть, улыбнулась уголком своих безумно красивых уст.

– Да ничего страшного!

Юная комсомолка среднего роста и изящного телосложения сразу запала мне в душу. У такой особы хрупкий стан – тонкая талия, изящные руки с длинными пальцами. Высокая грудь, не широкие плечи, выделяющиеся бедра привлекли мое внимание. Тут ко мне пришло осознание того, что я вдруг влюбился. Глупо конечно думать о таком не зная человека, но это был не тот случай.

Простояв несколько секунд, она снова улыбнулась мне и отправилась дальше. Меня осенило, что так оставлять дела негоже и без колебаний побежал за ней.

–Девушка, а вы не подскажите где тут улица Маяковского, пятнадцатый дом?

Она повернулась ко мне лицом и легким, чуть-ли не воздушным взмахом руки, указала местоположение. На просьбу сопроводить меня до нужного места, она любезно согласилась. По пути мы познакомились по ближе. Её звали Ксения. Она только что закончила десятилетку и в скором времени собирается поступать в медицинский институт на детского врача. Это было невероятно судьбоносное совпадение. Мне было с ней легко, а ее разговоры были самыми что ни на есть интересными. Мне крайне не хотелось, чтобы эта случайная встреча заканчивалась.

Она расспрашивала меня про мою жизнь, учебу и будущую профессию. Конечно же я рассказал ей все прелести медицины и в частности о хирургии.

На энтузиазме, я поведал ей про учебу в нашем СМИ им. В.И. Разумовского. Какой факультет лучше выбрать и на какие предметы налегать больше.

Ксения всю дорогу смеялась, слушая мои студенческие байки, про первую заваленную мной сессию, про первое дежурство в отделении гнойной хирургии, где я от таких «благовоний» во время операции грохнулся в обморок, уронив хирургу столик с инструментарием, и как потом долго и упорно выслушивал от заведующего отделением, повесть о своей некомпетентности.

Погода резко нахмурилась. Поднявшийся вдруг ветер, развивал из стороны в стороны её длинные и до одурманивания приятно пахнущие темные локоны, которые обвивали меня подобно плющу.

– Ксения, а возможно пригласить вас на свидание? – предложил я в завершении нашего пути.

Посмотрев смущенно вниз и убирая пальцами рук свои длинные вьющиеся локоны, она ответила: