Сказания Древней Японии. Мифы и легенды. Коллекционное издание

Дракон был тронут таким заступничеством, полным милосердия и сострадания.

– Могу ли я противиться таким благородным и великодушным речам, – сказал он и тут же дал помилование Таю.

Рад был и Тай, и, пошевеливая радостно плавниками, стал он восхвалять перед рыбами доброту Хико-Хоходеми, а затем удалился от пресветлого лика Дракона.

Ну вот самое важное, что было: крючок благополучно отыскан, и во дворце Дракона делать Хико-Хоходеми больше уже нечего, но и сам Дракон, и обе его божественные дочери полюбили благородного и добродетельного Хико-Хоходеми и убедительно, чуть не удерживая за рукава, упрашивали его остаться еще и еще на один день. Не из камня и не из дерева было сердце у Хико-Хоходеми; опутанный нежными путами теплого участия, продолжал он пребывать во дворце Дракона.

Сменяются солнце луною и луна солнцем, быстро несется вперед неудержимо текущее время. Ничего не изменилось на этом свете, неизменным оставалось все и во дворце Дракона, но прошла весна, миновала осень… протекли уже три года.

Немалый срок – три года – для короткой остановки на ночлег в пути. С каждым днем все больше и больше овладевали сердцем Хико-Хоходеми думы о возвращении домой, а к тому же еще он стал беспокоиться о судьбе своего брата. И вот обратился он однажды к Дракону с такими словами, чтобы высказать ему свое решение:

– Долго уже пользуюсь я твоим гостеприимством, но под управлением у меня находится большая страна на суше, и негоже мне навсегда оставаться здесь, на дне океана. Потом я опять как-нибудь снизойду сюда, но теперь я хочу сейчас же вернуться на сушу, возвратить брату крючок и смирить этим его гнев. Невыразимо жаль мне расставаться, но в первый же счастливый день отныне уйду я отсюда; прошу тебя, не думай дурно обо мне.

Печалью омрачилось лицо Дракона, когда он услышал это, и, утирая слезы, он сказал:

– Сколько бы ты ни оставался здесь, всегда будешь для нас дорогим, желанным гостем, но ты потомок небесных богов, царствующий над великою сушей, и, конечно, не годится тебе оставаться здесь. Об одном только и прошу тебя: пусть в знак твоего пребывания здесь будет еще большее, чем прежде, общение между морем и сушей.

Так от всего сердца, от всей души говорил Дракон, а затем приказал обеим дочерям своим, Тоётама-химе и Тамаёри-химе, принести два круглых камня – талисманы.

– Эти вещи называются мандзю и кандзю, это сокровища Драконова дворца, завещанные от предков. Прими их, этот мой ничтожный прощальный дар.

– Я не знаю, как и благодарить тебя. Но что же это такое – мандзю и кандзю?

– Слушай. Вот этот мандзю – это талисман, вызывающий воды прилива. На какое бы сухое место ни попал ты, но подыми его раз кверху, и сейчас же, как по зову, придут воды и зальют все. Таково чудодейственное свойство его. А вот этот, который называется кандзю, – это талисман, осушающий воды прилива. С какой бы силой ни шло наводнение, но подними его раз кверху, и воды тотчас же отхлынут. Таков этот чудесный, удивительный талисман. Носи их, Хико-Хоходеми, постоянно на себе, и тебе нечего будет бояться, в какую бы беду ты ни попал; но мало того, они годны и для того, чтобы прекращать бедствия, причиняемые рисовым полям засухами и наводнениями.

Он еще раз объяснил способ пользования этими талисманами. Хико-Хоходеми был очень обрадован, тотчас же положил он оба талисмана за пазуху и, не переставая прощаться, вышел из ворот Драконова дворца. Усевшись на приготовленного для него заранее восьмисаженного крокодила, который служил лодкой для обитателей дворца, он быстро направился домой, в Японию.

Мэнасикаго – для переднего пути, восьмисаженный крокодил – для обратного, оба судна чудесны. Такие чудеса, такие средства передвижения, быстроте которых уступают даже нынешние парусники и пароходы, могли существовать только тогда, в век богов.

Вернувшись в родную страну, Хико-Хоходеми сейчас же поспешил к своему брату и, представив ему вытащенный изо рта Тая крючок, вежливо и покорно стал просить извинения и прощения.

Но дело в том, что коварный старший брат, упрекая тогда Хико-Хоходеми в утере крючка и заставив его по этому поводу отправиться во дворец Дракона, сам в его отсутствие захватил власть над страной. Но как раз в то время, когда он стал считать себя настоящим властелином, когда восчувствовал в себе уже гордыню власти, неожиданно возвращается Хико-Хоходеми и отдает ему крючок. Все его старания, все его заботы разлетелись, как пузыри на воде, и, потерпев неудачу в своих планах, возненавидев в глубине души Хико-Хоходеми еще больше, замыслил он в конце концов злое дело. Подстерегши Хико-Хоходеми, ушедшего на охоту в одиночку, он решил убить его.

Хико-Хоходеми вовремя успел догадаться и, решив, что теперь как раз пришло время испробовать действие талисманов, вынул из-за пазухи мандзю и поднял его в уровень со своим лбом. Удивительное дело! В мгновение ока все рисовые поля кругом обратились в беспредельный океан, и воды готовы были вот-вот поглотить старшего брата.

Насмерть перепугался старший брат и, отфыркиваясь от заливавшей его воды, начал молить о спасении. Вынул тогда Хико-Хоходеми кандзю и поднял его вверх. Тотчас же отхлынули назад воды, как будто кто вытер их досуха. По-прежнему опять стали рисовые поля.

Чудом спасшийся от смерти старший брат проникся страхом перед чудом, совершившимся на глазах у него.

– И тебя, Хико-Хоходеми, обладающего такой мощью, хотел я погубить! Велика вина моя. Хоть ты и младший брат мой, но буду почитать я тебя как властителя, царя Японии, и никогда не пойду я против тебя. Мои прежние грехи смыты и унесены этой водой. Будь милостив, даруй мне прощение, – молил он, сложивши руки.

И с этого времени угасло зло и коварство в душе его, он стал добродетельным и хорошим.

И счастливо царствовал Хико-Хоходеми, и был на земле его мир, и в стране его – благодать и покой.

Месть краба

В незапамятные времена жили-были в некотором месте Обезьяна и Краб. Однажды они отправились вместе на прогулку, и вдруг неподалеку от одной реки Обезьяна нашла семечко плода каки[21], а Краб – рисовый колобок.

– И что за прелесть мне попалась! – начал первым Краб.

– А у меня вот что! – сказала Обезьяна, показывая зернышко каки.

Обезьяне было очень завидно. Как ни любила она каки, но от зерна ей проку мало, колобком же можно сразу и закусить. Ей во что бы то ни стало захотелось колобка, и, замыслив непременно раздобыть его, она с серьезным видом обратилась к Крабу:

– А что, господин Краб, не хочешь ли ты обменять свой колобок на мое семечко?

Краб отрицательно покачал головою и отрезал:

– Не имею ни малейшего желания. Какой мне расчет меняться: у меня вот какой громадный колобок, а у тебя совсем маленькая штучка.

– Так-то оно так, да не совсем так. Что и говорить, колобок, конечно, побольше зернышка, опять же, его можно сейчас и скушать, но зато скушал его – тут и конец всему, больше уж тебе не будет никакого удовольствия. То ли дело вот это семечко. Правда, кушать сейчас же его нельзя, но зато если посадить его в землю, то скоро вырастет большое дерево, а на нем будет сколько угодно превкуснейших плодов каки. Мне, правду сказать, жаль даже отдавать его тебе, но у меня их много, и мне хотелось бы, чтобы ты сам убедился, как много созревает на дереве каки плодов. Поэтому только я и предложила тебе поменяться. Не хочешь, так не стану я особенно и упрашивать, унесу к себе домой и посажу там, но зато, когда поспеют плоды, ты не получишь ни одной штучки.

Обезьяна ничуть не сердилась, не выражала ни малейшего недовольства и знай себе напевала да напевала Крабу, ловко опутывая его. Простоватый от природы Краб легко пошел на приманку.

– Ну, попробую посадить, коли так.

– В таком случае давай сюда твой колобок.

Добившись-таки от Краба колобка, Обезьяна торопливо запихала его в рот и начала жевать, боясь, чтобы Краб не передумал. Свое семечко она передала Крабу, стараясь показать при этом вид, что ей жаль расставаться с ним.

На том они и распрощались.

Ну вот понес Краб семечко к себе домой и, как только добрался до дома, сейчас же посадил его, как учила Обезьяна, у себя в саду. Скоро показались ростки, а затем лист за листом, веточка за веточкой стало дерево с каждым днем все расти да расти. Это очень забавляло и радовало Краба, он испытывал огромное наслаждение при мысли о том, что скоро вот дерево станет большим и на нем появится много плодов.

Правду говорят, что для каштана и персика надо три, а для каки – восемь лет. Как раз на восьмой год осенью прежнее зернышко, величиною всего с кончик мизинца, превратилось в такое большое дерево, что на него надо было смотреть, задирая голову, и, точь-в-точь как говорила Обезьяна, все оно было увешано, словно бубенчиками, красными вкусными плодами каки.

Краб был в восхищении. Ему очень хотелось поскорее попробовать каки, но, как ни старался он достать их снизу, он никак не мог захватить их своими клешнями, так как был очень низок ростом. Залезть на ветвь дерева тоже никак нельзя, он ведь может двигаться только в одном направлении, только вбок. Как тут быть?

«Нет, – подумал он, – одному мне тут, видно, ничего не поделать, остается только идти к своей приятельнице Обезьяне и просить ее собрать для меня плоды с дерева. Да, это самое лучшее».

Живо прикатил Краб к жилищу Обезьяны.

– Дома ты, госпожа Обезьяна?

– А, господин Краб! Милости просим, давненько не виделись.

– Давненько-то давненько. А за это время то самое семечко, что я когда-то выменял у тебя на колобок, выросло в громадное дерево.

– Вот видишь, я ведь говорила тогда. Ну а плоды как, много их?

– Целая уйма. Только вот в чем штука. Ног у меня, как ты сама знаешь, очень много, но при всем том я все же не могу залезть на дерево и не могу добраться до плодов, которые вырастил с такой заботой. Не досадно ли? Совестно мне затруднять тебя, госпожа Обезьяна, но что делать! Сходи, пожалуйста, нарви их мне. В награду за твой труд я дам, конечно, тебе одну-две штучки.

– Помилуй, такие пустяки, какая тут награда! Ведь мы же с тобой приятели, кажется. Сию минуту я пойду и нарву их тебе.

Выразив так легко свое согласие, Обезьяна отправилась вместе с Крабом. Пришли они к жилищу Краба. Глянула Обезьяна на дерево… А и правда! Дерево стало таким большим, что шапка валится смотреть на него, и все оно увешано красными, спелыми плодами.

– Красиво, что и говорить, и хороши же должны быть плоды.

– Ну, об этом потом будем толковать, а ты вот полезай скорее на дерево, рви да давай сюда.

– Ладно, сию минуту.

Обезьяна изготовилась и быстро вскарабкалась на дерево. Сорвав в мгновение ока один плод, она начала есть.

– Гм, первый сорт, лучше этого и быть не может.

Краб под деревом беспокойно завозился.

– Эй! Да ты никак сама наперед ешь? Ну, это совсем из рук вон что такое.

– Это я пробую, не ядовиты ли они. – Она опять сорвала плод каки и начала жевать.

– Ты опять ешь. Не смей есть там одна, бросай сюда!

– Ладно, сейчас брошу. – И она бросила одну штуку. Живехонько подобрал Краб плод и изготовился чуть не целиком проглотить его, но… О ужас! Терпкая горечь связала ему и язык, и зубы.

– Этот совсем горький, ты давай, пожалуйста, мне спелых.

– Ну а этот как?

Краб пожевал, пожевал и сплюнул – опять зеленый!

– И что ты только там привередничаешь? Ну, вот тебе, вот!

Обезьяна изо всех сил стала бросать совершенно зеленые, твердые как камень плоды, попадая ими Крабу в голову.

– Ой, больно! – не выдержал Краб, падая навзничь. Обезьяна швырнула еще раз. – Больно, больно!.. Что ты делаешь?

– Да что мне тут толковать с тобой, все эти каки мои, а ты пропадай пропадом, издыхай совсем.

Вслед за тем разбойник Обезьяна, как градом, стала засыпать совсем зелеными каки, разбив ими без сожаления Крабу вдребезги весь его панцирь. Заметив наконец, что он уже совсем не дышит, она собрала все до последнего спелые каки и, захватив их в охапку, без оглядки пустилась домой.

А у Краба был сын. В этот день он как раз отправился на прогулку со своим товарищем к одному дальнему озеру. Но вот он вернулся с прогулки и какой же ужас застал он дома! В саду под деревом лежал отец его Краб. Панцирь и клешни были разбиты вдребезги. Он уже не видел, он уже не слышал, он был Крабом того уже мира.

Видя это, Краб-сын чуть не помешался. Горько, безутешно начал он рыдать, обхватив бездыханное тело своего отца… Увы! Не вернуть его этим к жизни. Остается одно – отомстить за смерть отца, убив врага. Но кто же сделал это? Где он? Как найти хоть какие-нибудь следы? С удрученным видом оглядывался юноша кругом. Тут он заметил, что от тех красных спелых каки, которые были еще вчера, не осталось и следа. Кругом валялись только во множестве зеленые, несозревшие плоды, которыми, вероятно, и разбит был панцирь его отца. Молодой Краб хлопнул себя по колену:

– Ну, теперь понимаю! Очевидно, это дело рук Обезьяны. Не раз слыхал я от отца, что давно как-то, когда он прогуливался около реки с Обезьяной, он выменял у нее на рисовый колобок семечко каки, которое и посадил вот здесь. Значит, теперь этой подлой Обезьяне захотелось воспользоваться плодами каки, вот она и убила моего отца так по-разбойничьи. Так оно и есть: она унесла все спелые каки, зеленые только и оставила. Ну, захотелось тебе покушать каки, что ж тут такого? Скажи ты об этом отцу, и он, конечно, поделился бы, но убить так бесчеловечно и убежать! Погоди же, подлейшая Обезьянишка, скоро я заставлю тебя узнать, как умеет мстить Краб!

Он рассердился так, что начал фыркать, изрыгая пену, и глаза его налились кровью, потом начал думать опять.

– Как-никак, а Обезьяна – существо, умудренное житейским опытом. Она сумела убить так ловко даже моего отца, где же мне с моими детскими силами справиться с ней?

Так и сяк думал он и совсем расстроился, не видя никакого выхода из этого положения, но вдруг у него словно просветлело в голове. Отец его всегда был в большой дружбе с каменной Ступкой. Эта Ступка прежде была простым камнем в каменной ограде, где жил старый Краб, но затем она была замечена людьми и сделала блестящую карьеру, добившись высокого звания Ступки. А от природы она непоколебима в принципах и такого характера, что не пойдет назад, если даст обещание.

Если ей рассказать все это дело и попросить ее сделаться пособником в отмщении, то она, наверное, не откажет. Не откладывая дело в долгий ящик, молодой Краб отправился прямехонько к Ступке. Будучи принят ею, он с рыданиями рассказал все обстоятельства ужасной и незаслуженной смерти своего отца. Слушая его, Ступка была глубоко растрогана и всячески утешала молодого Краба.

– Какое злодеяние! – возмущалась она. – Могу представить себе, как ты должен быть огорчен! Однако не беспокойся, пожалуйста, я отомщу – убью твоего врага. И все же враг-то ведь Обезьяна, и не так легко справиться с ней.

Затем она послала своего слугу просить пожаловать к себе Печеного Каштана, мастера стрелять из ружья, и Большую Осу, учительницу фехтования на копьях. С ними Ступка давно уже находилась в дружбе.

Когда Каштан и Оса пришли к Ступке, раздумывая, зачем бы она звала их, она обратилась к ним с такой речью:

– Очень благодарна вам, что вы так скоро пожаловали. Я осмелилась побеспокоить вас по следующему делу. Я пользовалась чрезвычайными милостями со стороны батюшки присутствующего здесь Краба. Теперь (она рассказала подробно все) он понес незаслуженную смерть от Обезьяны, и я решила помочь этому господину, молодому Крабу, отомстить за смерть его отца. Однако противник наш – известный смельчак, ловкая Обезьяна, и не так просто и легко убить ее. Мне хотелось бы просить вас обоих сделаться также участниками этой мести. Вот почему я побеспокоила вас, прося прибыть сюда. Помогите, пожалуйста, убить эту подлую Обезьяну!

Выслушав все это, Каштан пододвинулся вперед и сказал убежденно:

– Из того, что я только что слышал, я вижу, что причиной ссоры послужил мой товарищ, плод каки, и вот я, тоже плод, считаю себя обязанным стать пособником господину Крабу в отмщении. Приказывай, пожалуйста, что находишь нужным.

Оса тоже не захотела отстать.

– А я, – заявила она, – очень рада случаю всадить копье и отомстить этой подлой Обезьяне, которая немало причиняла мне горя, разоряя мои жилища.

Ступка была очень обрадована таким единодушием этих молодцов.

– У меня просто прибавляется сил оттого, что вы так охотно соглашаетесь. Ну так вот, у меня есть некоторый план, не знаю только, как он понравится вам.

– Какой план?

– Во всех планах вообще самое важное – скрытность. Пододвиньтесь-ка сюда поближе.

– Слушаем.

Говорят, что если три человека совещаются вместе, то и сам Мондзю[22] не может придумать мудрее. Ступка, Каштан и Оса, склонившись друг к другу, начали вырабатывать какой-то секретный план и, ведя свои переговоры шепотом, пришли наконец к какому-то решению.

– Будем же внимательны, – говорит один.

– Не вложим меча в ножны! – мужественно восклицает другой.

На этом они и расстались.

Ступка, которая была особенно дружна с отцом Краба, отправилась вместе с ним в его жилище и, обрядив как следует тело покойного, благоговейно поклонилась его праху.

Обратимся теперь к Обезьяне. Убив беззаконно Краба, забрав все спелые каки, она была довольна, что ловко обделала дельце, но, сознавая все-таки, что она сделала скверное дело, за которое ей, наверное, должны отомстить родственники покойного, она ожидала от них страшной мести. Мысль об этом беспокоила ее, и она несколько дней сидела у себя дома, никуда не показываясь и томясь скукой. Но не занимать наглости Обезьяне.

«Нет, – решила она, – ничего подобного не может быть. Когда я убивала Краба, там не было никого постороннего, опять же, Краба я забила насмерть, а мертвые не говорят, следовательно, никто не может и знать, что это дело моих рук, а раз никто этого не знает, то зачем мне самой расстраивать себя и наводить на себя страх. Да, конечно, нечего мне тревожиться об этом».

Успокоив себя такими доводами, она выбрала денек и осторожно пробралась к жилищу Краба, чтобы незаметно поразведать положение дел. Все оказалось точь-в-точь так, как она и решила. Молодой Краб вовсе и не думает ей мстить. Родственники покойного пришли к тому заключению, что старик сам неосторожно залез на дерево, желая нарвать плодов, но так как панцирь на спине у него очень тяжел, то ноги не выдержали – он кувырком полетел с дерева вниз и, упав на валявшиеся во множестве твердые, недозревшие каки, разбился насмерть. Причиной является, значит, собственная его неосторожность; он, как говорится, что посеял, то и пожал, и мстить за это, конечно, некому. Обезьяна успокоилась и решила, что если дело обстоит так, то недурно было бы ей отправиться к молодому Крабу и выразить свои соболезнования по поводу этого несчастья. Вот она, обезьянья мудрость: глубоко тонет, да мелко плавает.

Так обстояло, значит, все дело, как вот приходит однажды к ней посыльный от Краба. Раздумывая, зачем бы это он пришел, Обезьяна ввела его внутрь жилища и приготовилась выслушать.

– На днях наш барин, старый Краб, желая нарвать плодов каки в саду, залез, чего бы, собственно, ему не следовало делать, на дерево. Дело, конечно, для него непривычное, и, поскользнувшись, он кувырком полетел вниз и тут же испустил дух, разбившись при падении. Сегодня как раз седьмой день[23] со дня его кончины. Ты была с ним в большой дружбе, и сын покойного просит тебя пожаловать на поминки, извиняясь наперед за скромность постного угощения. Кроме того, он просит тебя принять в знак памяти самое дерево каки, которое ему не нужно. Он приказал мне просить тебя пожаловать к нам сейчас же, вместе со мной.

Посыльный доложил все это очень вежливо. Выслушав его, Обезьяна сделала вид, что очень поражена:

– Что такое? Господин Краб упал с дерева в саду и разбился насмерть? Да не может быть! Я просто ушам своим не верю. Ай, ай, какое несчастье! Должна сказать правду, есть тут немного и моего греха. С детства еще жили мы с Крабом душа в душу. Восемь лет тому назад прогуливались мы как-то около одной реки, и господин Краб нашел колобок, а я семечко каки. Мы тогда же и поменялись этими штуками. Подумать только, что это злополучное дерево выросло из того самого семечка каки. Жаль, тем более жаль, что сама я, значит, немного замешана в этом… Знай я только, что выйдет такая история, ни за что бы не дала ему это семечко, но он так упрашивал, что я поневоле должна была уступить. А теперь… вот, поди же, какая история… Просто слов не нахожу!

То ли она лизнула потихоньку перца, но слезы полились у нее неудержимо, и она заплакала самым непритворным образом.

«И откуда берется только у нее? – диву дался посыльный. – Ну да посмотрим, скоро мы заставим тебя заплакать настоящими слезами».

Но он не подал никакого вида и еще почтительнее сказал ей:

– Как тебя расстроило это, как ты горюешь! Покойный барин Краб радуется, наверное, в глубине своей могилы. А какой ответ прикажешь доложить моему господину?

– Само собой разумеется какой. Я очень виновата, что, не зная о случившемся, не пришла до сих пор выразить свои соболезнования, но я хочу исправить свой промах и сейчас же отправлюсь поклониться усопшему.

– Как доволен будет молодой господин тем, что ты так охотно выразила свое желание пожаловать. Ну, я пойду немного впереди.

– Я сейчас же следом.

– С нетерпением будем ожидать.

– Сейчас, сейчас буду.

– Пока до свиданья.

– До свиданья, очень благодарна.

Когда посыльный ушел, Обезьяна заговорила сама с собой:

– Ну, конечно, так. У этого болвана Краба зря только глаза навыкате, ничего он ими не видит, ни на что путное он не годится. Взять хоть бы вот теперь: он совершенно не замечает своего врага, который тут же подле. Наоборот, этого же врага он настойчиво приглашает на поминки, упрашивает принять дерево на память… Правду говорит пословица: «Вору же и награда». Дурак, ну дурак! Но не будем, однако, болтать об этом, все это в мою же пользу. Пойдем, пойдем на их поминки.

Чем далее, тем наглее и наглее становилась Обезьяна.

Принарядившись как следует, она отправилась в жилище Краба. Там ее почтительно встретили, склонившись до земли, родственники Краба, чинно рассевшиеся справа и слева у каменной ограды. Видя это, Обезьяна с надменным лицом медленно проследовала между ними в переднюю. Здесь ожидал ее слуга Краба, который, завидя ее, с приветствием почтительно согнулся, провел ее коридором во внутренние комнаты и пригласил сесть на приготовленном для нее месте.

Обезьяна уселась, где ей было указано, и стала отдыхать.

Спустя немного вышел к ней хозяин, молодой Краб.

– Добро пожаловать, госпожа Обезьяна. Прошу извинить, что принимаю теперь в таком убогом жилище, – вежливо приветствовал он ее.

– А-а! Сын покойного Краба! Неожиданно постигло тебя такое несчастье, воображаю, как должно быть тебе тяжело, – отвечала Обезьяна, с важностью высказывая свои соболезнования.

Тем временем начались хлопоты по приему гостя.

Внесли маленький столик с кушаньями, принесли саке.

Обезьяна была чрезвычайно довольна и, видя, что за ней так ухаживают, совсем забыла про осторожность и стала наедаться, что называется, до отвала.

После обеда ее провели в чайную комнату, где предстояло пить чай по всем правилам чайной церемонии. Попросив ее отдохнуть здесь, молодой Краб вышел. Прошло уже порядочно времени, а он все не возвращался.

«Я слышала, что чайная церемония – очень долгая история, но мне совсем не под силу терпеть так долго. Ах! Хорошо бы поскорее попить чайку, горло совсем пересохло», – подумала она.

Обезьяна начала отрезвляться и стала испытывать сильную жажду. Потеряв всякое терпение и желая выпить хотя бы чашку кипятка, она подошла к жаровне, но только приложила руку к крышке котла, как спрятавшийся еще заранее в жаровне Каштан, рассчитав, что наступил подходящий момент, выпалил в нее так, что только бухнуло, и поразил ее в шею.

Это было для Обезьяны полной неожиданностью, и, ахнув, она повалилась. Но не такая это тварь, чтобы можно было уложить ее одним выстрелом.

– Ой! Ж… ж… ж… жжет! – завопила она и, зажимая рану, стремительно вылетела из чайной. Тут снаружи дома поджидала ее спрятавшаяся под навесом кровли Оса.

– Ага! Тебя-то мне и нужно, горная Обезьяна! – воскликнула она, выставив громадное острие своего копья и сразу же всадив его в щеку Обезьяны.

Засада за засадой! Она совсем растерялась и, решив, что из всех тридцати шести способов сражаться самым лучшим в настоящее время будет бегство, ибо жизнь дороже всего, прикрыла голову и опрометью кинулась бежать к выходу. Но здесь поджидала ее Ступка, укрывшаяся в каменной ограде. С глухим криком навалилась она на голову пробегавшей Обезьяны и придавила ее к земле. Как-никак в насевшей на нее Ступке было до трех пудов, под ее тяжестью Обезьяна не в силах была и шевельнуться, она только жалобно стонала.