Самая страшная книга 2019 (сборник)

К счастью, никаких паролей на компьютере нет. Папки со списками воспитанников интерната мы находим быстро. Лю вставляет флэшку в порт, я щелкаю мышкой, копируя все папки подряд. Потом будем разбираться.

Едва выйдя из кабинета, мы натыкаемся на старшую медсестру.

– Вы что тут делаете? – пунктирно нарисованные брови Светланы Алексеевны ползут на лоб.

– А мы вас искали, – ляпаю я первое, что приходит в голову.

– Ну чего вам, говорите скорее, у меня дел полно.

– Мы хотели спросить, куда же все-таки делась Русалочка, – выдает Лю.

– Так… – старшая медсестра явно собирается с мыслями. – Девочки, не лезьте не в свое дело. Риты больше нет.

– Если она умерла, то где и когда? – Лю внимательно смотрит Светлане Алексеевне в лицо.

– Риты больше нет, – повторяет Светлана Алексеевна. – Все, хватит, не транжирьте мое время.

– Она чего-то здорово недоговаривает, – почему-то шепотом произносит Лю, хотя мы уже в своей палате, одиночной-на-двоих. Я верю Лю. Она отлично чувствует собеседников.

– Сейчас посмотрим. – Я открываю файлы с флэшки.

Русалочка в списке умерших. Ничего необычного. Большинство тех, кто населяет отделение милосердия, не доживают до совершеннолетия. Первое, к чему нам пришлось тут привыкнуть, – время от времени кого-нибудь увозят на каталке, накрытого простыней. При этом большинство здешних пациентов, даже увидев такое, на свое счастье из-за умственной отсталости не понимает, что к чему. А мы… Дистанцироваться – вот хорошее слово. Мы приучили себя дистанцироваться.

Но ведь Рита-то, по словам новенькой медсестры, была жива. И кстати – ту медсестру, похоже, уволили. Больше мы ее не видим в отделении. Все это очень подозрительно.

На ум мне приходят какие-то жуткие и идиотские вещи. Кто-то в интернате ворует детей, торгует органами. Дикий бред, конечно. Для большинства пациентов тут прожить очередной день и не умереть – уже победа. По словам врачей, у Риты была всего одна почка, и та недоразвитая.

В отделении милосердия мало кто с кем дружит. Для дружбы нужна хоть какая-то коммуникация, но многие здесь вообще не способны понимать других и выражать свои мысли. Большинство тут – словно единственные обитатели крохотных островов, затерянных посреди темного мглистого океана. На всю жизнь – Робинзоны, которым даже Пятницу не суждено встретить. Мы с Лю поначалу, как угодили сюда, пытались предположить, о чем может думать полностью парализованный с рождения слепой и глухой человек с крайней степенью умственной отсталости. «Овощ». Здесь таких только на первом этаже больше двух десятков. Лежат на кроватях, медсестры их кормят – некоторых с помощью зонда – и переворачивают, чтобы не было пролежней. Возможно, парализованные слепоглухонемые живут внутри себя, в своей голове, в собственном, непонятном нам мире с другими законами. Может – кто знает – они умеют создавать для себя множество увлекательных миров, иначе как же они вообще способны жить годами. Мы с Лю ложились на кровать, затыкали уши, зажмуривали глаза и долго лежали без движения, пытаясь представить кромешно-одинокую жизнь в бесконечной черноте. Не получалось. Хотя бы потому, что мы всегда чувствуем друг друга. Дыхание. Сердцебиение. Даже, кажется, отголоски эмоций. Мы с Лю никогда не бываем одиноки, нам невозможно представить, что это такое.

Те, кто может общаться, все-таки, случается, бывают связаны если не дружбой, то хотя бы симпатией, совместным провождением времени. Саша, с рождения безрукий и безногий, веселый восьмилетний говорун, обожает всех и каждого, кто согласен с ним поболтать. Сережа, застенчивый подросток с шокирующей наружностью – из его живота торчат деформированные руки и ноги недоразвитого брата-близнеца, неоперабельно вросшего туда еще в утробе матери, – любит посидеть рядом с Таней, у нее синдром Протея, она почти не способна передвигаться, потому что одна нога у нее худенькая и короткая, а другая – огромная, раздутая до слоновьих размеров, а половина лица скрыта под тяжелыми оплывшими глыбами кожных наростов. А Рита-Русалочка всегда радовалась нам с Лю. Махала нам толстой ручкой и показывала своих игрушечных рыбок.

Утро. Снова снежное. Природа за окнами крутит однообразное черно-белое кино – медленный снегопад, серые сумерки, воронье под окнами. На скрежещущее карканье вскоре начинает отзываться кто-то со второго этажа – своим невыносимым скрипучим воем. Многие пациенты в отделении милосердия никогда не произнесут ни слова. Все, на что у них хватает умственных способностей, – гуканье, хныканье или крик. Некоторые и смеяться не умеют. Вообще. Так, наверное, нельзя даже думать, но коровы, кошки и собаки в кружке животноводства умнее многих воспитанников интерната… Когда я однажды сказанула такое, Лю молча отвесила мне легкий подзатыльник. Всерьез мы никогда друг друга не стукаем, ведь каждая из нас ощущает отголоски боли, если что-то болит у другой. Чужая боль – почти как собственная.

Где-то не столь далеко отсюда, в нескольких километрах махрово-серого, будто пыльного снегопада, за стенами ярких новостроек люди принимают душ, готовят завтрак, между делом поглядывают в телик или в смартфон, одеваются, спешат на работу. В интернате – во всяком случае, в отделении милосердия – никто никуда не спешит. Медсестры уже развезли завтрак (в основном протертое питание) и накормили тех, кто не может есть сам. Через некоторое время придут психологи, логопеды, дефектологи, воспитатели к тем, кто способен на какие-то контакты с внешним миром, и массажисты, доктора – к тем, кто способен лишь поддерживать жизнь в своем теле.

Мы с Лю идем по длинному коридору отделения в поисках немногих из старожилов, способных думать, а главное, внятно разговаривать. Заглядываем в палаты. Мы хотим выяснить, пропадали ли тут пациенты раньше.

Вот Миша по прозвищу Орангутанг, ему семнадцать и у него микроцефалия: крошечная плоская черепная коробка, грубо прилепленная к большому мужскому лицу. Совсем скоро Мишу переведут во взрослый дом инвалидов, а пока он, в своем развитии так и не продвинувшийся дальше четырехлетки, сидит на полу и играет в кубики с пятилетним Вовой, у которого три ноги: как и у Сережи, у него паразитарный брат-близнец, только вросший не в живот, а в спину, в позвоночник. Вова умный для своих лет, но он слишком мал, чтобы отвечать на наши вопросы. Позади Вовы сидят новенькие, близнецы-краниопаги, сросшиеся головами, их имен мы пока не знаем, лишь запомнили про них несколько любопытных особенностей: у них есть общие структуры мозга, они видят через глаза друг друга, и ими очень интересуются ученые. «Птица», – говорит один из близнецов, глядя в окно. «Синичка», – уточняет другой, сидя спиной к окну и рассматривая игрушечный автомобиль.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.