Илиада. Древнегреческий эпос в пересказе Сергея Носова

Агамемнон, готовый заклать жертвенных овнов, обнажил меч и призвал в свидетели Зевса и Гелиоса – один взирал на действо с вершины Иды, другой – с небес со стороны солнца. А также позвал в свидетели и хранители клятвы горы и реки, и главное – воды подземного мира, в котором клятвопреступников ждёт посмертная кара.

Если Парис, сын Приама, убьёт Менелая, сына Атрея, ахейцы откажутся от требований к Илиону, и все корабли их отплывут в Элладу. Если Менелай убьёт Париса, Троя возвратит Елену и похищенные с нею богатства, а кроме того, сверху доплатит, и память об этом во веки веков сохранится.

Тут он и перерезал горла жертвенным овнам, предоставив им умирать в судорогах. Возлияния богам вожди совершили.

Приам, давший клятву, объявил, что возвращается в стены града, – нет сил у него, отца Париса, видеть этот бой своими глазами.

Гектор и Одиссей измеряли поле для поединка.

Зевс мог бы потом так сказать, если бы сам с собой поговорить надумал.

…Что получается? Я тому ложный сон насылаю, чтобы беду на него навести, а он тут клянётся передо мною и в хранители клятвы меня призывает… Нехорошо. Как-то всё вкривь и вкось пошло. Это противоречит моему замыслу. Жертвы не принимаю. И клятв их мне не надо. С другой стороны, какое мне дело? Пусть думают, что хотят.

Арес, бог войны, мог бы так говорить.

…Сожалею. Всё к битве шло. Не получилось. А какая бойня могла бы быть… Ну что это такое? Жребий тянут. Кому первому копьё метнуть. Напридумывали всяких правил… Но ничего, ничего, будет ещё битва, будет ещё брань…

Афродита могла бы так сказать.

…Милый славный Парис, ну чем не красавец? Шкура пантеры на плечах – о, прекрасный!.. А как ему латы идут!.. Как красиво он их надевает, взяв у брата… начиная с поножей… так и смотрела бы.

Конский хвост шлем украшает… Вот образец воина!..

А что Менелай?.. Никакого изящества!.. Злобой дышит, воспламенён местью… Кто хотя бы раз один его видел, никогда уже не осудит Елену!.. Не понимаю, что в нём находит Афина…

Сходятся. Остановились у линий… Давай, Парис!.. Бросай копьё первым – жребий на твоей стороне, и я с тобою!.. Молодец!.. Отлично!.. Почти получилось… Щит Менелая прочен… Не пробит – бывает. Но метал ты красиво… так и смотрела бы.

Промахнись, Менелай, тебе не убить Париса!.. Посмотри на него – он сама Победа!.. Нет, не надо смотреть, кидай, не метясь!.. Ах, зачем же так? Так и убить можно…

И к чему этот рык?.. Менелай, ты ужасен!.. Ну пробило твоё копьё щит Париса… Ну а дальше-то что?.. Сам не видишь?.. Жив Парис, невредим Парис, даже не ранен!

Ах, Парис, не теряйся!.. Смотри, что он хочет!.. Он хочет мечом тебя, по твоему шлему!.. Так тебе, Менелай, за твою злобу!.. Разлетелся меч на куски, медный!.. Это я так придумала. А ты как хотел?..

Парис!.. Не бойся!.. Соберись!.. Слышишь? Он Зевса клянёт за то, что Зевс против!.. Плохи дела у него, раз виноват громовержец… На тупую ярость врага твоего так и смотрела бы.

Осторожно!.. Задушить вздумал!.. Это надо ведь так – вцепился в горло!.. За шлем ухватил и по земле тащит!.. А ты ногами упирайся, упирайся ногами!.. Он ведь к своим тебя хочет!..

Сейчас перестанешь хрипеть… Это так тебя ремешок на шлеме… Воловий, крепкий, зараза!.. Я помогу… Ну-ка… Раз – и порвался ремень… Я с тобою!.. Рано, рано они ликовать начинают… Ты, главное, их не слушай!.. Сейчас им покажем, кто у нас тут победитель!..

Хорошо тебе, красавец? Легче стало?.. Вот теперь ты его одолеешь?.. Нет?.. Ну что, не подняться?.. Бедный, бедный Парис… Ох как он тебя!.. Копьём замахнулся… Изымаю тебя из клешней этого изверга!..

И тут произошло невероятное. Парис, которого, ухватив за шлем, только что по земле волочил Менелай, внезапно исчез.

Сначала оборвался ремень, и шлем, слетев с головы Париса, заставил Менелая повернуться по движению его руки – шлем полетел к ликующим ахейцам, а Менелай обернулся и – замахнувшись копьём – не увидел Париса.

Был Парис, и нет никакого Александра.

(Александр – второе имя Париса.)

Ор войск, сопровождающий поединок, вмиг стих.

И только дыхание разгорячённого Менелая раздавалось над полем, он метался и не мог найти своего противника.

А что же произошло с сыном Приама? Афродите показалось недостаточным спасти ему жизнь – захотела страдания возместить ему женской любовью: перенесла его не куда-нибудь, а в опочивальню, исполненную благоухания, прямо к брачному ложу.

Правда, Елена в это время была на башне.

Афродита могла бы так говорить.

…Окружённая толпой служанок, она на башне стояла. Я решила её увести и в образе старой пряхи явилась – та ещё ей во дворце Менелая служила, вместе бежали, самой верной была из служанок. Вот я, на башню, кряхтя, поднявшись, и говорю моей девочке. – Хватит смотреть, больше зрелищ не будет. Твой ненаглядный меня за тобой посылает. Ты удивишься, он ждёт тебя в спальне. Одет как на праздник и лицом красоту излучает… Весел и бодр – и как будто не дрался ни с кем!

Знала, что узнана буду, – нарочно свою бесподобную шею (такая она у меня) старить не стала, как, впрочем, и грудь, да и глаза я свои не обделила их истинным блеском. Как меня не узнать? Узнаёт – и что же я слышу? – Слышу из уст её (её чуть не трясёт): о ты коварная, к чему соблазняешь меня? – Это мне говорит! – Говорит: Менелай победил; как бы я ни была ему ненавистна – мне вернуться к нему! А с этим, который бежал, мне не ложе делить, а позор. Ты меня, говорит, на что совращаешь? А иди-ка сама к нему, мне говорит, ты ведь от него, говорит, без ума – откажись от бессмертия и млей перед ним до конца своей жизни – хоть женой, хоть рабыней!..

Мне такое сказать!.. Беспримерная наглость!.. У, как я разозлилась!

Ты кто? Кто ты такая, чтобы… чтобы… чтобы с кем ты имеешь дело, забыла? Неблагодарная! Следуй за мной! А пикнешь ещё, возненавидят тебя оба народа! Вот тогда ты узнаешь, тогда ты поймёшь!

Сразу притихла. Идём. То-то же. В дом его входим. Он – так и смотрела бы – великолепен, встречает. Я кресло подвинула ей, недостойной. Села, глядит на него. И опять кочевряжится, но уже не трясётся: ты, говорит, опозорился, было б уместнее, если бы там лежать остался убитым… А он ей так говорит. Прекрасная! Мои мысли все о тебе, а про то я не думаю даже!.. Глупости какие!.. Будет случай, я одержу победу, с кем хочешь, в единоборстве. А этому сейчас помогала Афина, разве не видно? Лучше посмотри на меня, какой страстью к тебе я пылаю! Даже когда тебя похищал, было не так… Никогда тебя так не желал, как сейчас… Радость моя, ну идём же, идём!..

Короче, увёл за собой. У меня получилось.

Войска расходиться не торопились. Все были до крайности возбуждены. Менелай, как бешеный зверь, носился по полю, крича в пустоту, чтобы беглец вновь появился. Взаимоусиление ярости и досады грозило ему разрывом груди изнутри.

Наконец Агамемнон провозгласил именем Зевса победу за Менелаем.

Потребовал вернуть Елену и все богатства и заплатить сверх того.

Ахейцы возликовали.

На стенах Трои отвечали молчанием.

Зевс делал вид, что не слышал.

Нарушение клятвы

…Кстати, что там у нас на троянском фронте? Это я к моим дорогим – Гере с Афиной. Переживаете, да? – за ахейцев, за Менелая… Я понимаю. Я вижу. Нет, нет, это я так, пейте нектар. Мы тут на Олимпе сидим, у нас полы золотые, юная Геба в кубки нам подливает (детка, спасибо), я только к тому, что, если взять Афродиту, вся она там, у него – рядом с любимцем своим. Ни на шаг не отходит. И надо же так умудриться! Я и сам уже мысленно его хоронил, так ведь нет – в последнее мгновение спасла! А то бы и конец Троянской войне. Ну и что будем делать? Не зачтём Менелаю победу? Надо б зачесть. Он победил. Или как? Распрю продолжим? Или, может, конец? Пусть помирятся оба народа, Троя будет стоять, развиваться и крепнуть, а эти к себе уплывут – и Елену пускай забирают. Дружба! Мир! Так, пожалуй, и надо?

Это всё Зевс произнёс издевательским тоном – с единственной целью Геру позлить.

Афина сдержалась, не стала перечить отцу. А Гера молчать не могла, отвечала супругу.

…Хищник ты. Тебе безразлично, сколько я сил положила, чтобы всех их собрать и переправить по морю. Чтобы развязать эту войну. Нравится во всём мне препятствовать? Что ж, делай как хочешь, только знай, не все тут тебя одобряют.

…А чего ты пристала к этим троянцам? Мне они ничего плохого не сделали. Жертвы приносят исправно, дым от их алтарей образцов… Почему я должен потакать твоей ненависти? Окажись ты там, в стенах Трои, ты их всех живыми пожрёшь – и Приама, и остальных – как бешеная людоедка. Да мне-то что? Поступай по-своему. Не хватало ещё из-за этого ссориться. Но давай договоримся, ты мне тоже не станешь мешать, когда я захочу уничтожить милый твоему сердцу город.

…Аргос, Спарта, Микены – эти люблю. Но если захочешь казнить их, даже не пикну. Всё равно по-своему сделаешь. Хорошо, истребляй. Но и ты будь любезен мои труды уважать. Из того, что ты тут сильнейший, ещё не следует, что остальные не боги. Все мы боги тут на Олимпе. А я тебя старше и вдобавок – жена. Так что давай по-хорошему, будем примером другим. Оставим дрязги. Пошли-ка, муж мой, Афину к троянцам, пусть она сделает так, чтобы те свою священную клятву нарушили. И чтобы были они виноваты.

Зевс проявил непоследовательность – вопреки обещанию Фетиде послушался Геру, – обернулся к Афине и дословно повторил ей, что просила жена. Дочь его совоокая только того и ждала. С радостью низверглась она с Олимпа, обретя на сей раз неантропоморфный образ – падучей звезды.

Так потом могла б рассказать.

…Ух как я пронеслась!.. искромётная – с жаром!

На меня смотрели полки. Видела, как в тысячах глаз отражаюсь – вся огонь и стремительность, – и искры летят! Так, в глаза им входя, изумление внушала…

Забавно слышать, как они потом обсуждают, что же это и зачем с неба упало. Одни говорят, быть кровавой войне, а другим почему-то мерещится в прилёте моём предвещание мира.

Ладно, скоро узнаете.

В камне, с неба упавшем, задерживаться не хотела – обрела человеческий образ, а именно храбреца Лаодока, одного из защитников ей ненавистного града. Вот этот не-Лаодок (он – Афина) ищет в троянской толпе другого защитника – Пандара; очень сей доблестный воин нужен сейчас Афине. А как тут найдёшь – войско большое, и всюду рядами щиты людей заслоняют.

Вот он. К нему подошла.

А чем он интересен Афине, вот этим: среди троянцев лучший стрелок.

Говорят, его сам Аполлон стрельбе научил. А лук у него изумительный, дивный. Гордость лучника – лук. Изготовлен из рогов горной козы, которую Пандар застрелил на охоте, – на шестнадцать ладоней возвышались рога над козьим черепом. Лучший искусник над этим чудом трудился – творец дальнострельных луков, первый из первых.

Так и стоял Пандар, глядел в пространство. И вдруг он слышит внутренний голос – а это Афина к нему подошла и, распознав точно, перестала быть ищущим его Лаодоком.

Говорил ему внутренний голос: доблестный Пандар, лучник лучший! Слушай меня. О чём размечтался? У тебя лук превосходный, и ты не умеешь промахиваться. Только твоя стрела долетит до тех позиций. Пообещай Аполлону богатую жертву и не теряй времени, убей царя Менелая! Будет радость у троянцев – Менелай мёртвый! Вознаградит Парис тебя за этот подвиг. Бери свой чудо-лук и стреляй в Менелая.

Вот что Афина ему внушала вкрадчивым, но убедительным голосом, за свой принимал он который, думая, что в голове его раздаётся.

И что же? Отступив за надёжные щиты соратников, чтобы не выдать умысла, он, тихий безумец, небывалый лук напрягает, концом в землю упёрши, и тетиву натягивает с помощью крючка на верхнем конце оружия.

Лук готов исполнить задуманное. Аполлону обещана обильная жертва.

Остаётся стрелу достать и, к луку приладив, метко нацелить её, учтя расстояние, и – взяв поправку на ветер – отпустить – пустить смертоносную.

Что и делает он: отпускает.

Только Афина стрелы́ быстрее.

Раз – и переместилась мгновенно: подле того она оказалась, в кого стрела мчится. То ли царя Менелая в бок подтолкнула, то ли спугнула стрелу как-то, но, чуть-чуть изменив направление, попадает та в золотую пряжку на широком поясе, стягивающем доспехи. А это уже двойная защита.

Пряжку расколола и в броне застряла, поранив кожу несильно. Всё как Афиной задумано. Получилось весьма выразительно: царь Менелай – пошатнувшийся, но на ногах, из него стрела торчит, и кровь из-под брони по ногам стекает.

Как закричит Агамемнон: убили брата!

Стал он прощения просить за то, что заключил этот мир нелепый. А Менелай говорит: да вроде жив я. Повезло, что в пряжку стрела. Ещё не умер. Что же это было такое? Как же это можно себе представить?

Врачевателя привели.

Так бы мог рассказать Махаон, врачеватель.

…Что умею, то умею. Я же сын отца моего, а мой отец – Асклепий. Наш с братом отец мог мертвецов воскрешать, мы с братом так не умеем. Но много знаний он нам передал, а сам научился всему от кентавра Хирона, тот уж знал всё на свете… Что касается царя Менелая, жизни его угрозы нет. Случай счастливый, могло быть хуже. Первым делом я вынул стрелу. Потом с него сняли царские латы, и я осмотрел рану. Потом, к ране губами прильнув, высосал достаточно крови. Врачевательной присыпки не пожалел. Раненому на глазах становилось лучше.

Миру, разумеется, пришёл конец. Пока Махаон лечил Менелая, пока ахейцы терзались гневом, пока угрожали они вероломной Трое, троянцы сами, недолго думая, пошли в наступление.

Агамемнон обходил войска. Приветствовал тех, кто изготовился к битве. А тех, кто отлынуть хотел (были такие), грозно ругал и стыдил.

Вот Идоменей отважных критян построил. Слава царю Крита!

Вот оба Аякса, буйные головы, в бой повели грозные тучи народу. Слава Аяксу Теламониду, Аяксу Великому, царю Салами́на! Слава Аяксу Оилиду, Аяксу Малому, царю Локриды!

Вот Нестор, мудрый старец, колесницы выстраивает в три ряда, каждый поручая военачальнику, облечённому его доверием. Слава царю Пилоса!

Зажигательные речи произносит Агамемнон, возжигая в сердцах боевую радость.

Но не всеми доволен он. Иные отчего-то медлительны.

Менесфей никуда не торопится. Больше бодрости, царь афинский!

Одиссей пререкаться надумал. Не сейчас, не сейчас, царь Итаки!

Диомед, ты ещё ничего не знаешь? Осмотрись – и вперёд, царь Аргоса!

И началось.

Волнам прибоя подобны толпы вперёд устремившихся.

Троянцев союзное войско кричит на всех языках.

Молча, сжав зубы, идут ахейцы.

Этих побуждает Афина, ненавистница Трои. Тех – троянцев – Арес, бог войны. С ним Страх и Ужас – Фобос и Деймос – приходят. Сестра его Распря, она же Эрида, разрослась до небесных высот и всё охватила, объяла.

Копья, кожа щитов, сила мускулов, мощь соприкоснулись.

Щиты о щиты – и покатились громовые раскаты, – кто, ликуя, кричит, кто стонет, кто рычит звероподобно. Хлынула кровь – чужая, своя…

Счёт смертям открыл Антилох – он убил Эхепола. В лоб – копьём.

Элефенор, царь абантов, схватив за ноги труп, хотел оттащить его, чтобы снять доспехи, и был убит копьём Агенора.

(Так ли нам важно тут – кто за кого? Хорошо: Агенор – сын Антенора, отважный троянец.)

Аякс Теламонид убил Анфемиона, этот малоопытным юношей был. Конкретно: копьём – в правый сосок. Победитель мгновенно избавил труп от доспехов.

В Аякса копьём пытался ударить Антиф, сын Приама, но попал в пах Левку, Одиссеву другу, когда, надо заметить, тот был беззащитен, потому как оттаскивал труп Анфемиона. Рядом с ним и упал.

Одиссей, возгоревшийся местью за Левка, пробил, взревев, копьём голову Демокоона, сына Приама (правда, побочного), – от виска до виска.

Пирос, предводитель фракийцев, перебил камнем ногу Диору, одному из элидских царей, а потом проткнул ему, лежавшему на земле, пикой живот. Однако не успел снять с трупа доспехи – ему самому проткнул грудь, разорвав лёгкие, очутившийся рядом Фоас, царь Этолии. Добивал Пироса уже мечом. Хотел прибрать доспехи, но набежали фракийцы и отогнали убийцу от трупа своего предводителя.

Труп – это выкуп. Доспехи – добыча, трофей.

Война – это прибыль.

Прибыль и убыль.

Подвиги Диомеда

…Арес, ты Арес, человекогромила, послушай, заляпанный кровью! Есть предложение… Давай, сокрушитель всего… давай возьмём да и кинем – и тех и других, и пусть разбираются сами – Зевс им в помощь, а мы с тобой отдохнём. Айда на природу?

Бог войны, а доверчивый, мне сразу поверил. Я его посадила на берег Скамандра, на зелёную травку – отдышись, отдохни. Посмотри, как красиво, какая река… А сама к ним воротилась. А он так и сидит. Потому что не надо троянцам подыгрывать, мог бы быть и над схваткой. Сам виноват. Остолоп злобный.

И вот наблюдаю, как наши стали давить.

Ну давайте, ахейцы!

Агамемнон на копьё насадил, причём со спины, широкоплечего Одия, царя гализонов, союзников Трои.

Идоменей поддел копьём за плечо богоравного Феста.

Менелай проткнул Скамандрия. Не помогла Артемида бедняге, хотя сама научила превратностям охоты на вепря. (Кстати, где она? – что-то не вижу…)

Мегес – Педея.

Еврипил – Гипсенора. Этому руку отсёк, когда он убегал.

Ну и так далее.

Но не видела я Диомеда. А как Диомеда увидишь, если рубить и колоть он повсюду способен? Не уследишь. Того гляди, глаза разбегутся.

Вдруг слышу, взывает ко мне. Помощи просит.

Вот он! Стоит, а стрелу из него уже вынул соратник – со спины! – был прострелен насквозь, и теперь бьёт из панциря кровь родничком. Хочет в бой, но не может. Не может.

Я тебя, герой, сейчас исцелю. Чтобы бил ты троянцев!

Переместилась – к нему. И вмиг исцелила.

Больше того: храбрость и мощь я в нём возрастила, взяв непомерную мощь и храбрость его же отца, неукротимого отчаянного Тидея…

(Мёртв отважный Тидей – храбрость и мощь ему не нужны…

(ух, не забыть весь ужас гибели этой: как Тидей успевает повергнуть своего же убийцу и пьёт, пьёт, пьёт его мозг…

(впрочем, это Софокл…)).)

Но и этого мало. Тебя, исцелив, тайным знанием оделяю – как, Диомед, отличить бессмертных от смертных. Знай! Очень полезно в бою. А то ведь можно нарваться… Хотя…

Хотя одно исключение.

Думай сам, но в принципе я не против…

Афродита… С ней можно.

Вперёд!

Исцелённый Диомед, чьи были приумножены силы, с утроенной яростью стал громить троянцев.

За короткое время он убил – имена их известны: Астиноя (копьём), Гипенора (мечом), братьев Абанта и Полиида (сыновья толкователя снов Евридаманта; и забрал их доспехи), братьев Фоона и Ксанфа, братьев Хромия и Ехемона (отобрал и доспехи, и колесницу)…

Известны и подробности смертельных увечий, которые Диомед наносил каждому по отдельности. Мы не будем об этой жути кровавой.

Зрелище Диомедовых успехов Афину радовало.

А вот Арес, ею отвлечённый куда-то на береговую травку, всё прозевал. Может, он там задремал, утомлённый, – кто ж его знает, бога войны жестокосердного…

Афродита смотрела с ужасом на избиение троянцев.

Так потом могла рассказать.

…Бешеный! Остановить его надо… А тут сын мой Эней подбегает к Пандару: почему не пускаешь стрелу, лучший стрелок, владелец чудесного лука?.. А тот ему: знаешь, я сегодня уже ненормального этого один раз прострелил, броню пробила стрела, и, веришь ли, остриё из спины вышло наружу… Уверен был, что не жилец, а посмотри на него – он исцелённый!.. Кто-то бессмертный с ним рядом стоит. Рядом – невидимый… Ещё тебе кое-что скажу: Менелай… это, по-твоему, как? Он живой. Это как объяснить?.. А попал я в него хорошо, от такой стрелы, клянусь, никому не выжить! Кто-то спас его, вот что!.. А нас, теперь вижу, подставил… Если жив останусь, и домой возвращусь, и встречу жену и детей – брошу в огонь этот лук криворогий…

Ладно, ладно, Эней говорит, вот колесница. Я буду править, а ты его прикончишь копьём, если стрела не берёт! Смерть ему принесём на двух колесах!

И помчались они… А я-то знаю, что лучше коней и быть не может… Потомки они коней самого Зевса… Кобылиц к тем подослал один царь хитроумный… Но речь не о лошадях, это другая история…

Что-то я пропустила… Такая стремительность!.. Пандар копьё так сильно метает, что пробивает щит этому сумасшедшему… И слышу я крик победный: вот тебе! Ты убит, ты убит в промежность!..

А тот ему: какая промежность? Никакой промежности!.. И сам копьё бросает… и пронзает голову чересчур ловко… вижу: точно – помогла Афина!..

Грохот раздался – это об землю латы… Упал!.. Мой Эней – прыг с колесницы… А иначе те труп мгновенно утащат… Оборонять надо… Не то – прощайте, дорогие доспехи!..

Сын мой Эней со щитом и копьём, и голос грозен… И никто бы не подошёл к сыну богини… А этот буйный камень хватает – двоим не поднять – и моему Энею по ноге, по правой…

Ох, всё там сплющилось… переломалось… нет ноги!.. Опускается мой на другое колено и глаза закрывает, теряя сознание… Тут уж я встрепенулась… Добить его не дала… Распростёрла над ним покров-пеплос… и понесла на руках, понесла над землёй, прочь по воздуху… прочь отсюда…

А этот безумец за мной бежит!

Я от него, а он за мной, он за мной, безумец!..

Да где ж такое было видано, чтобы смертный бессмертную так преследовал?!.

А эта шелупонь ещё в меня и копьём – в меня, в Афродиту!

И вот сюда – в руку!..

Вот здесь – где ладонь!

И кровь моя бьёт бессмертная, чистая… Я кричу – от страха, от боли… Да что же это у нас происходит?..

Падает сын мой, мною выроненный, но Аполлон, тут как тут, подхватил моего Энея и – всё, спасён! – сделал невидимым… объял туманом…

А этот костолом… скот какой… мне – богине… Проваливай, рычит!.. Жён чужих обольстительница!.. Тут война!.. И чтобы больше тебя не видел!..

Ирида, вестница, спасибо тебе, из боя меня выводит, я на неё опираюсь.

А тут сидит Арес в какой-то задумчивости…

Проснись, Арес!.. Ты что же – ничего не видишь?.. Из меня кровь бьёт… бессмертная, нежная…. Смотри: на Афродиту смертный руку поднял!.. Негодяй, ничтожество!.. Всё расскажу на Олимпе!.. Дай, пожалуйста, колесницу, не добраться мне до Олимпа самой…

Дал. Добралась.

Наши нектар пьют, войну смотрят… Увидели меня – переполох сразу!.. Вот, говорю, смертные с кем воюют!..

Диона, милая мать моя, меня обнимая, боль утоляла. Раны коснулась – раз, другой, и вдруг мне пришло исцеление…

Все мне сочувствуют тут. Кроме двух – легко догадаться, о ком я – об Афине и Гере. Радость скрывают едва. Афина ещё подхихикивать стала.

А что, говорит Афина Зевсу, наша прекраснейшая (это она обо мне!) опять смертную совратила? Хочет у мужа её увести и другому подсунуть? Поди, обнимала её и так и этак, вот и порезалась за крючок на одежде (обо мне!.. обо мне!..).

Как я на неё разозлилась!.. Колотырка ты, змея совоокая!.. Это ты всё подстроила, я ведь знаю!..

А Зевс… и этот… и он туда же… Мне. – Допрыгалась? Занимайся своим – цветами, любовью.

Тем временем свирепый Диомед продолжал набрасываться на беспомощного Энея, желая добить его и забрать доспехи, и странное дело – сам Аполлон, взявший под защиту тяжелораненого героя (и куда только делся туман-невидимка?), не мог унять свирепств неугомонного Диомеда. Наконец, на него цыкнув – дескать, бойся богов! – торопливо переместил подзащитного прямо в Трою – в свой собственный храм, подальше от этого необузданного.

Там Эней был немедленно исцелён. Артемида и Лето сделали так, будто ничего с ним не случилось.

Замечательно, что на месте, где продолжалась битва, исчезновения Энея никто не заметил – он как был, так вроде бы и оставался, – только это был уже не он, не Эней, а его двойник, призрак. Аполлон позаботился о таком заместительстве, он даже снабдил призрака доспехами, из-за которых, собственно, и шла местная битва – одни на них посягали, другие их защищали.

Аполлон призвал Ареса на помощь. Хорошо бы найти управу на того ошалевшего. Ничего себе – Афродиту копьём ударил, совсем рассудка лишился!

Арес, очнувшись от наведённой на него Афиной задумчивости, немедленно приступил к делу: принял грозный образ фракийского вождя Акаманта, чтобы обратиться к троянцам с призывом спасти лежащего в прахе Энея (получается, двойника…).

Обстоятельства складывались не в пользу троянцев – следовало в них побуждать силу, и дух, и силу духа.

Сарпедон, царь Ликии (и сын Зевса – ни много ни мало), горькие упрёки бросал в лицо самому Гектору: мы тут, верные союзники Трои, костьми ложимся и кровь проливаем, а что же вы притихли, троянцы, – как-то вяло воюете?

Пристыженный Гектор ярким словом воодушевил троянское войско, и продолжилась битва с новым жаром.