Владивосток. Хай-шень-вэй. Книга вторая. Нас миллион. Ресторан у императора. Экологическая полиция

Тогда, два года назад, мне было пятнадцать лет, теперь, соответственно, семнадцать.

Я не буду рассказывать о своём разочаровании и тоске. Совсем не такой я представлял страну, где жили мои предки.

В первые месяцы пребывания всех нас, за исключением дедушки, затаскали на допросы. Или, как любил говорить один из тех, кто допрашивал меня, на «беседы». «Беседовали», невзирая ни на какие обстоятельства.

Когда заболела мама (вернувшись из Владивостока, она снова начала кашлять), за ней приехали двое военных в белых халатах. С носилками. Таскали на допрос и Енеко. Дедушка крепился, сколько мог. Однажды он не выдержал, и послал письмо старому другу. После этого маму и Енеко оставили в покое. Вскоре перестали таскать на допросы и отца. Дядя Кенрю, и я остались объектами подозрения и недоверия.

Я рассказал все без утайки. И про подземелье, и про город, и про книгу. Утаить хоть что-то было просто невозможно. Секретный отдел обладал огромным арсеналом и средствами развязывать языки.

Об этом мне поведали ещё на первом допросе.

Ни у меня, ни у дяди абсолютно не было никакого желания быть подвергнутыми допросу первой или второй степени.

То, что проделывали с нами на протяжении года, называлось допросом нулевой степени.

Один из следователей бил меня по лицу, когда в моем рассказе появлялась информация о книге. Он кричал, что я – лжец!

Другой следователь велел вогнать мне иголку под ноготь, когда, наученный горьким опытом «беседы» с предыдущим следователем, я попытался утаить информацию о подземелье, камне птице, пропавшей стене и книге.

Однако вот что удивительно: стоило мне только в своём рассказе дойти до того момента, когда двое русских догнали японца, похитившего девочку, как мои тюремщики поменялись в лице и отказались слушать мой рассказ дальше.

Стопку бумаги и ручку мне вручили почти с почётом. Стоило мне дописать лист, как его почти вырывали из рук. Я сам видел, как мою писанину запирали в сейф.

Когда я писал, двое сотрудников секретной службы, рангом ниже того, кто меня допрашивал, просто поедали меня глазами.

Когда отчёт был закончен и один из сотрудников вошёл в кабинет, чтобы сопроводить меня до автомобиля, я увидел страх в глазах того, кто держал в руках стопку исписанной бумаги. Сотрудник старался держать листы так, чтобы невзначай не зацепиться взглядом за написанное мной.

Обо всем этом я рассказал дяде. Посовещавшись, мы выработали план.

И, согласно плану, все время возвращались в своём рассказе к событиям с девочкой Ларисой, и японцем, похитившим ее.

Бить нас перестали, зато после каждого допроса нам предписывалось заполнить гору листов. Вскоре на пальце появились мозоли. Допросы стали более редкими, а потом совсем прекратились.

Так прошёл год и ещё шесть месяцев. А тем временем здоровье мамы все ухудшалось. Врачи лишь разводили руками.

Положение опять спас друг дедушки. Как уж он действовал, и какие аргументы приводил, не знаю, но через год и восемь месяцев после приезда в Токио, нам было разрешено вернуться во Владивосток.

Страну предков я покидал без сожаления. В школу в Токио я не ходил, друзей не завёл.

А что же книга, вернее, лист из книги, спросите вы?

Да ничего, отвечу я вам! Абсолютно ничего! Вдали от книги лист превратился в мятый и пожелтевший от времени листок. Вернее, обрывок листа.

Обратный путь в город, где я родился, занял некоторое время, но все же, время, проведённое в пути, летело быстро. До Токио мы добирались дольше и тяжелее. Или мне это просто показалось?

Родной дом встретил нас запахом сырости и треском рассохшихся полов. Мебель и вещи должны были доставить позже. Домоправительница, которая осталась во Владивостоке и забрасывала нас жалостливыми письмами, встретила маму почти со слезами. Началась суета, слезы, восклицания! Пока женщины охали и ахали, я полез в баул, где лежали мои старые учебники, и поймал понимающий взгляд дяди. Зная домоправительницу, я побоялся, что она выкинет лист, когда будет расставлять книги на полке.

Руки мои дрожали, когда я доставал лист. В какой-то момент мне показалось, что лист тоже вибрирует. Однако я быстро понял, что это лишь иллюзия.

Лист был… Нет, не мёртв, нет, лист спал. Счастье и восторг переполняли меня, и я не желал думать о плохом. Но… Страница из книги была такой… Поникшей, несчастной и старой!

Дядя аккуратно взял страницу из моих рук.

– Токагава, не расстраивайся! Все будет хорошо! Пойдём, прогуляемся! Посмотрим, изменился ли город, навестим твоих друзей!

– Да, пойдём! Все равно тишины в доме до вечера не предвидится! Однако… А что с листом делать? В карман его не положишь, помнётся!

– Положи назад в книгу! А книгу поставь на полку.

– Как хорошо, что все в нашей комнате осталось на местах, да, дядя? Только книги на полку поставим, да кровати перевернём, и будто бы не уезжали!

– Я рад, что ты так быстро забыл обо всем плохом! И… Что там такое? Кто-то плачет?

– Это Енеко. Кое-что не меняется и, кажется, не изменится никогда!

– Пойдём, племянник! Сейчас придёт твой отец и начнётся сеанс внушения.

– Пойдём. Только… Я хочу сказать, что папа уже не такой как был, он изменился, правда?

– Мы все изменились, хотя на первый взгляд это не заметно.

– Дядя, а куда пойдём?

– А кого бы ты хотел увидеть первым?

– Павла!

– Павла… Гм-м… Ну ладно, пошли к Павлу.

ГЛАВА 4. СЯЙ-ЛИНЬ

Вчера мой папа, Петухов Иван Петрович, пришёл в плохом настроении. Все ему было не так. Мама сбилась с ног, пытаясь угодить, но ничего не получалось. Чем больше суетилась мама, тем раздраженнее становился папа. Дело кончилось тем, что папа ушел в свой кабинет хлопнув дверью. Папа – главный врач одного из отделений госпиталя. Как только началась азиатская холера, мы стали видеть папу все реже и реже. Мама тоже раньше работала в госпитале, там они с папой и познакомились. Сейчас мама не работает. Она главная в нашем доме. Папа не возражает. Он давно уже ни на что не возражает. У него просто на эмоции нет сил. Вечером он приходит выжатый как лимон, с трудом выслушивает мамины новости и отправляется… Нет, не спать. Папа идёт в кабинет, думает, как победить холеру, и пишет отчёты. Азиатская холера, которую так боятся люди, не хочет сдавать своих позиций. Проделав свою страшную работу на улицах Миллионки, холера перекинулась на остальные слободки города. Слуги, а их у нас было трое, старались в дни, когда папа приходил сам не свой, двигаться как можно тише и вообще становились абсолютно незаметными. Незаметными до такой степени, что иногда их вообще невозможно было дозваться! Я девушка современная и понимаю, что эксплуатация слуг – это зло, но иногда без ловких рук моей служанки и наперсницы, Кати, я просто не могу. Катя тоже китаянка, но папа, которого раздражают подчас непроизносимые китайские имена, дал девочке русское имя. Так и повелось. Я даже уже и не помню, каким именем нарекли Катю родители при рождении. Катя моя дальняя родственница, так же, как и остальные двое слуг. Папа не возражал, когда по просьбе мамы, много лет назад, они, все трое, приехали из Китая. Катя осталась сиротой и кочевала из семьи в семью, когда мама решила, что мне нужна служанка. В Кантоне жили двоюродные племянники моего китайского дедушки. Брат и сестра. Они были на десять лет старше Кати, но тоже, вследствие трагических обстоятельств, остались сиротами. Когда мне исполнилось три года, вся эта троица дальних родственников поселилась у нас. Мама всегда помнила, что Яша, Наташа и Катя – ее дальние родственники, но поблажек родственникам не давала. Да собственно, им и не нужны были поблажки, слуги работали не за страх, а за совесть. Брату и сестре имена придумала мама. Нам вполне хватало того, что делали по дому слуги, потому что мама тоже никогда не сидела без дела. Единственной бездельницей в этом доме была я. Моя руки никогда не держали ничего тяжелее кисточки для каллиграфии и карандаша. Однако если у слуг были выходные, то у меня их не было. Я училась круглый год. От зари до зари. Помимо тех уроков, которые мне задавали в гимназии, в мои обязанности вменялось вести все счета в доме, два часа со мной занималась мама, шесть часов отрывал от своей работы Яша. В тот момент, когда в его семье произошло несчастье, Яша был лучшим учеником школы «Рука Будды». Учитель школы возлагал большие надежды на Яшу. Вот-вот должны были объявить о том, что учитель берет лучшего ученика в сыновья, но произошла трагедия, и брат с сестрой были вынуждены бежать из Кантона. Яша преподавал мне технику боевых искусств. Папа был против такой учёбы, но мама настояла на своём. Поразмыслив, папа со скрипом, но дал своё согласие. В городе было неспокойно, и никакое оружие (а боевые искусства были именно оружием), было не лишним. Единственное, что смущало папу – это статус Яши. По его мнению, если Яша становился учителем для меня, то не пристало ему заниматься теми делами, которые делают слуги. Мама оставила этот вопрос на рассмотрение Яши, но Яша заявил, что останется слугой. Одно другому не должно помешать. Так и повелось, шесть часов в неделю Яша был для меня учителем, остальные часы он использовал для работы по дому. И никого это не смущало. Яша просил лишь об одном. Техника, которой он обучал меня, была секретной, она передавалась от отца к сыну. Все ученики школы получали знания в полном объёме, но ключ от секретной техники мог получить только сын или лучший ученик. Яша владел этим ключом. Он обещал, что через год этим ключом буду владеть и я. Я гордилась своими успехами, но мне и в голову не пришло бы болтать о своих занятиях или хвалится перед подругами. Но вернёмся к папе и его скверному настроению. Азиатская холера добралась до врачей и персонала госпиталя. Папа подумывал о том, чтобы отправить нас с мамой к родственникам в Китай, пока все не успокоится. Однако я была категорически против. Я отлично знаю, что девушки в китайский семьях ведут себя тихо и не возражают родителям, но, во-первых, моя семья особенная, а во-вторых… Один раз я уже уезжала из Владивостока в Китай. Полгода назад мама решила, что мне пора подыскивать жениха. Геомант и сваха сбились с ног, но здесь, во Владивостоке, подходящего жениха для меня не нашлось. Отыскался жених в Китае. Город Шеньян – большой город. Во время каникул мы вместе с мамой приехали погостить. Жили мы у родной маминой сестры. Однако цель поездки у нас была более широкой, чем просто отдых в кругу семьи. В Шеньяне проживала семья моего будущего жениха. Юношу я конечно в глаза не видела, этим, не смотря на моё сопротивление, занималась мама. Геомант, который проживал в Шеньяне, был многозначительным и загадочным. Жених походил мне по всем параметрам. Так считал геомант. Наши знаки были в гармонии, наши фамилии были разными. Семья будущего жениха была богатой, и мама уже сейчас умилялась и плакала от счастья. Я ничего поделать не могла. Меня просто никто не слушал. Дома, во Владивостоке, я упивалась революционным ветром свободы. Тайком посещала несколько кружков. Мои друзья проводили диспуты, спорили и говорили о том, что так дальше жить нельзя. Надо что-то менять! Здесь же, в Шеньяне, царило какое-то средневековье! Я никак не могла понять свою маму. Мне было невдомёк, зачем ей надо, чтобы я вышла замуж за незнакомого парня и жила не в России, а в Китае. Так далеко от семьи и друзей! Мама не шла на разговор, лишь ругала меня за непослушание, но однажды все же не выдержала и раскололась! Оказывается, жизнь в богатой и обеспеченной семье – это мечта моей мамы! Судьба заставила маму уехать в чужую страну и выйти замуж за достойного, но все же, чужого человека. Инородца. Человека другой национальности. Русского. Мама никогда не высказывала своих предпочтений и тоски по родине, и я была удивлена, услышав обо всем этом сейчас. Я пыталась объяснить маме – то, что она задумала мне не по душе! Это не моя судьба. Ту судьбу, которую не смогла прожить сама мама, она примеряла на меня сейчас. Я металась как птица в клетке. Катя осталась во Владивостоке и мне не с кем было поделится своими переживаниями. Семья жениха прислала нам своих слуг. Восемнадцать человек день-деньской крутились вокруг нас, не давая ни на минуту остаться в тишине и одиночестве. Наконец мы обменялись дарами и отправились знакомиться с семьёй жениха. Жениха я так и не увидела, зато познакомилась со всей остальной семьёй. На моё счастье, семья была передовой и здесь мне рот не пытались заткнуть! Наоборот, все время вовлекали в разговор. Ну, я и разговорилась! Разговорилась настолько, что свекровь на утро, после встречи, отослала наши подарки назад и сговор был расторгнут. Я конечно виновата в том, что не была сдержана. Мама не разговаривала со мной вплоть до самого возвращения на Родину. Каюсь, я виновата. Я отлично знаю, как должна вести себя воспитанная девушка на первом знакомстве с родителями жениха. С пяти лет, каждую неделю, мама проводила со мной беседы и уроки на тему, как должна вести себя воспитанная девушка в семье будущего мужа, однако я должна была выиграть битву за свободу. И я выиграла ее! А какими средствами была достигнута победа, это уже дело второе! Папа встретил нас с тревогой, но быстро успокоился, узнав, чем закончились дела, связанные со сватовством. Папа всегда считал, что мне ещё рано думать о замужестве, но с мамой не спорил и своих мыслей на эту тему не высказывал. Мама неделю ходила злющая – злющая, но постепенно все пришло в норму. Вопрос о замужестве остался открытым.

Вчера я встречалась с Леной. В жизни моей подруги почти ничего не изменилось. Лена скучает по родителям и тяготится жизнью в семье дяди Елистрата. Что-то там неладно.

Вчера встал вопрос о том, что я уже невеста и мне надо принимать участие в жизни светского общества города. Мама считает, что нам нужно купить дом в центре города. Спору нет, дом в котором мы сейчас живём, просторный и уютный. Все дома в Докторской слободе построены так, чтобы врачам и их семьям было удобно жить. Однако мама считает, что это не очень престижно. Другое дело-дом в центре города! Папа лишь прикрыл глаза. В спор с мамой вступать было опасно, однако мама увидела несогласие во взмахе папиных ресниц и понеслось! На этот раз я была полностью согласна с мамой. Нет, вопросы престижа меня не волнуют. Просто мой дом довольно далеко от гимназии и от домов моих подруг. Иногда, когда дороги раскисали от осеннего ненастья, извозчик не мог ехать дальше. Я выходила из пролётки и шла пешком до дома. Зимой же, мне приходится вообще пропускать уроки. Бывают месяцы, когда в нашу сторону вообще доехать было невозможно. Папа пообещал нам, что подумает над проблемой и быстро убежал в кабинет. Мне не хватает свободы. Давно прошли те времена, когда я училась в общей школе вместе с Си. Тогда у родителей не было денег на гимназию, и я была вынуждена посещать школу, в которой учителю не платили по три месяца. Кошмар! Скажу правду, слова о кошмаре и об общей школе – это стенания моей мамы. Меня вполне устраивала та школа, в которой я тогда училась, и те подруги, с которыми я дружила. А самое главное, у меня было много свободного времени! Настолько много, что я даже могла несколько раз в неделю спускаться в катакомбы. Я знаю, что моей книги в катакомбах нет, но все же надеюсь отыскать пути-дорожки, которые приведут меня к Ней. Свои поиски я не оставила до сих пор. Раз в неделю я обязательно нахожу время, чтобы спуститься вниз. Для этого мне приходится жертвовать одним из уроков. Для того, чтобы мама ничего не узнала, я все время пропускаю разные уроки, и нахожу веские причины, чтобы объяснить учителю, почему я отсутствовала. Я становлюсь, больной и злой, если мне не удаётся подышать воздухом свободы, то есть подземным воздухом.

ГЛАВА 5. ПАВЕЛ

Здравствуйте, я – Павел.

Когда я заболел Азиатской холерой, то решил, что все, мне конец! Денег на доктора нет. Если попросить помощи у сеструхи, то можно вообще оказаться на улице. Людка была нормальной девчонкой, пока не вышла замуж. Муж замутил мозги мой сеструхе, и, теперь они, на пару, думают о том, как бы им отделаться от меня. Может быть, я не прав, и моя всегдашняя подозрительность мешает мне жить спокойно, но иногда я перехватываю взгляд Людмилы. В этом взгляде столько боли и тоски… Но, вернёмся к моей болезни. Домой я прихожу только спать, да и то не каждый вечер. Когда ухожу, закрываю дверь своей комнаты на замок. На внутренней стороне двери у меня тоже несколько запоров: крючок и задвижка. Это все сделано, чтобы Людища, и ее хахаль, не подсыпали мне чего-нибудь в комнату, пока меня нет дома или не удавили меня во сне. Ну вот, опять я о том же, а хотел рассказать, как заболел холерой. Весь день я на ногах, деньги, которые я зарабатываю тем, что тайком провожу людей за границу, быстро кончаются, и я всегда в поиске заработка. Не один раз я видел людей, которые заболели холерой, признаки были налицо. Несколько раз я видел, как этих людей увозила труповозка, а потом эти люди (среди них было много моих знакомых), снова появлялись на улицах Миллионки. Я уже давно перестал удивляться чему-либо, если страх окружает тебя с утра до вечера, то ты привыкаешь и перестаёшь бояться. Те, кто возвращаются, не узнают никого. Я несколько раз пытался объясниться и выяснить, что происходит, но толку никакого не добился. У моей сеструхи есть подруга Галочка, или, как называет ее моя Людка – Галища! Девчонка она не особенно красивая, но стоит ей заговорить, и ты понимаешь, что всегда искал такую подружку. Галя девушка весёлая, умная, а что не очень красивая, ну так что же, не всем блистать красотой. У Галочки всегда было много подруг и друзей. Моя Людка не раз завидовала подруге и… Все-таки, мне сегодня тяжело собраться с мыслями, опять я растекаюсь по древу! Короче, неделю назад Галя прибежала к нам домой в жутком состоянии и рассказала, что заболела вся ее семья, включая малолетних сестру и брата. Взглянув на девушку, я отметил, что у неё тоже вроде не все ладно со здоровьем, лицо ее пылало, глаза были красными и слезились! Я списал это на тревогу за близких. Галина пришла за помощью. Людка денег не дала. Не было бы дома ее ненаглядного Саши, глядишь деньги бы и нашлись, а так… У меня деньги были, последний раз мне уплатили за то, что провёл через границу большую группу людей. Половины денег, правда уже не было, несколько раз я ездил на конные бега и оставил там немаленькую сумму, но что-то ещё в кармане у меня бренчало. Галя так плакала и убивалась, что я отдал ей все, что у меня было. Девушка бросилась мне на шею и пообещала отдать мне долг, как только страшная беды минует их дом. Галя даже меня поцеловала и убежала домой. Несколько дней я ничего не слышал о Галине, Людка сказала, что после последнего раза Галя больше не приходила. Я выждал ещё несколько дней и решил, что надо навестить подругу. Дом Галины был недалеко, в нескольких переулках от нашего. Нашёл дом я без труда. Домик был красивым и ухоженным, будто и не на Миллионке стоял, однако закрытые ставни и заколоченные крест-накрест окна, делали дом угрюмым и неприветливым. На одном из окон висел криво оторванный листок. На листке было написано: «В доме холера!»

Я растерялся, если дом закрыт, то где сейчас находится Галочка? Может, где-то у дальних родственников решила перекантоваться?

Схватив за рукав пробегавшего мимо мальчишку, я поинтересовался судьбой семьи Шевкуновых, и, в частности, судьбой Галиночки.

Мальчишка попытался вырваться, а потом шёпотом сообщил мне, что вся семья, того, умерла!

Галина была ещё жива, когда ее родных сбрасывали как ненужный мусор в телегу – труповозку. Чуть позже Галю увезли в госпиталь. Больше мальчишка ничего не знал, и я отпустил его.

А сегодня я почувствовал, что заболеваю. Болела голова, кидало то в жар, то в холод. Живот болел так, будто туда плеснули огня. Можно было подумать, что у меня просто отравление, но после обеда я заметил, что у меня двоится и троится в глазах. А это уже было не похоже на отравление. Не в силах совладать с нарастающим страхом, я выскочил на улицу, даже забыв запереть дверь своей комнаты. На улице уже было темно и улицы были пусты, как вдруг я увидел небольшую группу людей. Навстречу мне, странно изгибаясь, шли человек пять. Когда до группы людей, которые шли мне навстречу, оставалось несколько метров, я наконец понял то, что меня смущало в этих людях. Люди шли молча, не общаясь между собой. Крайней шла женщина. Когда группа людей поравнялась со мной, в женщине я с удивлением узнал Галину. Однако, когда я окликнул девушку, она скользнула по мне пустым взглядом и отвернулась. Люди хотели пройти мимо, однако я схватил Галю за рукав кофты

– Что с тобой? Почему ты не хочешь разговаривать со мной?

Однако девушка лишь выворачивалась из рук, и тянула голову в сторону людей, с которыми пришла. Мне стало обидно, вот и помогай людям после этого! У меня теперь нет денег на собственное лечение, а она, Галина, гнушается мной! Один из мужчин, пришедших вместе с Галинкой, издал звук похожий на рык. Девушка дёрнулась и попыталась снова вырваться из рук. На этот раз я не стал ее удерживать. Галя встала на то место, где и стояла вначале, и группка людей снова двинулась в известном только им направлении. Всю ночь я бегал на двор. Меня мутило, и отчаянно болел живот.

Утром я почувствовал, что теряю сознание и отрубился. Я не знаю, сколько прошло времени, очнулся я от того, что мою дверь ломали. За дверью плакала Люда и ругался ее муж. С трудом дотащившись до двери, я попытался открыть задвижку, но сил не хватало. Я снова начал отключаться, как вдруг услышал голос в голове «Меньи, сынок, вставай, твой отец велит тебе встать и идти!». Глаза мои распахнулись и в них ударил свет. Свет шёл через щель в окне и был разноцветным. Впрочем, свет сразу же потух, как только я протянул руку к задвижке. На этот раз я открыл дверь без труда.

Возле двери стояла зарёванная Людка и ее муж Александр. В руке у Александра был топор. Сестра бросилась ко мне

– Пашка, брат, что с тобой было? Ты не выходил из комнаты двое суток!

– Хоть бы сестру пожалел, – вступил в разговор муж Люды, – не говоря уж обо мне! Ведь мы друзьями когда-то с тобой были! Мы уже все передумали… Слушай, а ты часом не больной? Коли болен, так сразу и скажи! Неужто сестру не жалко, а коли заразный ты, так что же погибать нам из-за тебя?

– Саш, ну не надо так, – попыталась встрять в разговор сестра, – видишь, не в себе он! Сдаётся мне, что даже и не понимает он, то, о чем мы говорим!

– Сейчас поймёт! – все больше распаляясь, закричал Саша, – знает же, что дитя ждём, нельзя тебе волноваться! Так нет же! Меньше бы под землёй шастал, а то наберётся всякой заразы, а потом в дом тащит! Сколько раз я предлагал ему работу в порту! Всегда при деньгах и вечером дома, так нет же!

– Сашка, – закричала Люда, – да помоги ему, видишь, падает!

Когда Павла снова уложили в постель, сестра с мужем стали совещаться.

– Что делать, что делать… В госпиталь надо его свезти, – подытожил разговор Александр, – Вчера слышал от начальства, что в госпиталь холерных берут бесплатно. Самое главное, чтобы болезнь не была запущена! Специально вчера по цехам мужик ходил и рассказывал о том, как надо беречься от холеры. Ну уж коли заболел, так тянуть нельзя… У тебя деньги есть? Пойду пролётку искать!

– Саш, ты же знаешь, нет у меня денег, приходил батя…

– Эх, Людка, Людка, добрая душа! Ну что же делать, сберёг я несколько рублей на чёрный день, да ещё несколько на рождение малыша, все сейчас и потрачу на пролётку! В госпитальную слободку ещё не всякий извозчик согласится ехать! Что же, пошёл я, а ты там Пашке приготовь бельишко… Ну, что там надо в госпиталь с собой взять?

Минут через пятнадцать Александр вернулся, однако дома его поджидал сюрприз

– Ну вот, пролётка ждёт нас недалеко отсюда! А… Что с тобой, что случилось?

Увидев растерянную жену, Саша забеспокоился всерьёз

– Может со здоровьем что? Не молчи! Я волнуюсь!

– Пашка сбежал, – давясь слезами, проговорила Люда, – ты как ушел, он лежал вначале спокойно! А потом поднялся и стал обуваться! Я пошла в зал за чистым бельём для него, а когда вернулась его уже и след простыл! Ох, Сашка, что же это будет?

– Что будет, то и будет, – сжав голову, проговорил сквозь зубы Александр, – а мы все сделали, чтобы твой брат не погиб! Что же, пойду извозчику скажу, что мы не поедем никуда! Да не убивайся ты так, вернётся твой Пашка!

Мне было тяжело говорить, но я все слышал. Когда муж Людки пошёл за извозчиком, я сразу понял, что мне надо бежать! Мне стало страшно. Однако природа этого страха мне была не ясна. Какие-то слова Сашки насторожили меня и бросили в дрожь. Пытаясь вспомнить, я напряг все силы, и вдруг услышал: «Меньи, тебе надо уходить! Иди в подземный город!»

Люда подошла ко мне и погладила по голове, однако я видел перед собой не одну, бледную, с голубыми венками, руку, а целых шесть! Сестра что-то жалостливо сказала, а я вдруг услышал ещё раз то, что говорил ее муж: «В госпиталь холерных берут бесплатно!»