Братство: Возрождение

Но!

Вы пробовали управлять кораблём не то что стоя, а вообще – согнувшись вдвое? Нет? И не советую. Чревато для здоровья и в обычном пространстве, а уж при посадке на неизвестную и неподготовленную площадку и вовсе, гарантированный способ самоубиться.

– Сейчас немного левее… Ещё, еще… – Жвалг бросал мне команды практически лёжа животом на пульте, благо ему-то рулить не надо было: – Хорошо… Хорошо… Притормози. Еще медленнее, Сэм! Медленнее… Ага. Вот так. Начинай снижение. – покосившись на оживший альтиметр он объявил: – До поверхности полсотни метров, давай потихоньку.

Я молча пожал плечами и начал опускать катер вниз, стараясь делать это максимально медленно и плавно.

– Чуть вперёд и правее, Сэм. Там бугорок какой-то, лучше его обойти, да?

– Ты командуешь, – меланхолично ответил я, работая на образ тупого исполнителя: – Гробанёмся – ты виноват.

– А сядем? – он бросил на меня короткий взгляд.

– Сядем успешно – я молодец. Я же рулю.

– Ну ты и… – начал было он, но тут же оборвал себя: – Потом! Давай ещё правее и…

– И что? – он резко смолк, но в следующий момент просто взорвался криками: – Назад, Сэм! Твоюж мать! Назад! Стой! Вверх! Сэм! Стой!

– Ээээ… – я, на всякий случай, остановил катер и сейчас мы висели в пространстве абсолютно неподвижно. Ну – настолько, насколько я мог оценивать наши перемещения: – Ты бы уж, барин, определился бы, что делать-то? Куды рулить-то?

– Очень смешно, – повернувшись ко мне он провёл ладонью по лицу, стирая выступивший пот: – Пошутил, да? Давай назад… Метров на тридцать.

– Может тридцать четыре с четвертью?

– Чего? А, ну да, давай так.

– Док – у меня рулетки нет!

– А зачем тебе рулетка? Тьфу! Сэм! Ты достал уже!

– А ты команды давай нормальные, – огрызнулся я, заставляя корабль медленно ползти назад: – Где я тебе ориентиры найду? Не по звёздам же?!

– Стой, – он махнул рукой, не ведясь на мои провокации: – Всё, Сэм! Спускаемся. Только – медленно, хорошо?

– Да хорошо, хорошо, – проворчал я, осторожно опуская нас – так осторожно я ещё не садился, даже свой первый корабль я сажал куда как жестче, припечатав его к посадочной платформе, забыв про вертикальную составляющую скорости.

– Двадцать… Пятнадцать… Медленнее, Сэм, медленнее… Девять…

Взметнувшиеся облака пыли закрыли обзор и Док плюхнулся в кресло, не сводя взгляда с альтиметра: – Семь… Пять… Притормози, Сэм! Три…

– Сам знаю, ты лучше опоры выпусти, – закусив губу я едва-едва, по миллиметру, сдвигал грибок тяги на рукояти джоя, стараясь максимально замедлить наше снижение и получалось это не очень – вертикальная составляющая скорости снижалась медленно, а сильнее оперировать генераторами покойного профессора я опасался, боясь, что с непривычки, не чувствуя катер, отправлю нас вверх, пережав регуляторы.

– А как? Два с половиной… Лапы как выпускать?

– Млять! Док! Кнопка, справа внизу. С огоньком на ней. Ну?

– Тумблер с синей лампочкой? Два ровно!

– Да! Чёрт побери! С синей – перекинь его!

Щелчка перекинутого тумблера я не расслышал – не до того было, а вот жужжание моторов, выдвигавших опорные лапы из корпуса прозвучала для меня как лучшая мелодия, услышанная мной в жизни.

– Один и семь… Сэм – перекинул, зелёным горит! Один и четыре!

– Хорошо! Сейчас… – договорить я не успел – лёгкий толчок, сменившийся быстро угасшим покачиванием, возвестил нам, что ещё один этап нашей экспедиции завершился успешно – мы были на поверхности планеты.

– Уважаемые пассажиры! Наш катер совершил посадку на поверхности чёрт-его-знает-какой планеты, – подражая капитану пассажирского транспорта проговорил я, отстёгивая ремни: – Просьба оставаться на своих местах до… Эээ… Ладно. Можете не оставаться.

– Смешно, – Жвалг пристёгнут не был и уже стоял около правого иллюминатора, вглядываясь в пыльную взвесь снаружи.

– Ерунда какая-то, – я постучал пальцами по стеклу иллюминатора, за которым продолжали клубиться пылевые вихри: – Мы уже минут пять, как сели, а всё никак не уляжется.

За время, прошедшее с момента посадки мы не только успели натянуть лёгкие скафандры, но и перекурить. Перекуривал я, Док, понимая, что говорить о перерасходе воздуха бессмысленно – у нас на борту был недельный запас воздушной смеси, прочитал мне лекцию о вреде курения и попытался запугать меня примерами из своей практики, упирая на красочные детали несомненно ожидавшей меня смерти. Впустую – докурив первую, я подошёл к иллюминатору и, когда я задавал свой вопрос, в моих пальцах уже была зажата вторая сигарета.

– Хм… – споткнувшись на середине своего повествования о том, как я буду выхаркивать куски прокуренных лёгких, Жвалг недовольно вздохнул: – Сэм! Я, между прочим, о твоём здоровье забочусь! А ты?

– А что я? – я снова постучал в стекло, будто неслышный снаружи стук мог испугать и разогнать танцующие снаружи пылинки: – Мы тут не ради лекций о здоровом образе жизни, так, Док? Сидим… Сидим… Не, твои рассказы, они, да – интересны, особенно эти… Эфимизмы, но…

– Эфиземы.

– Ага и они тоже. Но меня больше беспокоят не они – а вот эта чертовщина. Там же вакуум, да?

– Угу, – он бросил короткий взгляд на газоанализатор, чья шкала продолжала оставаться мёртвой.

– И гравитация тут – практически стандарт. Почти единица. Так чего они не падают?!

– Не хотят, и ты не хочешь.

– Чего я не хочу?

– Курить, – он показал глазами на сигарету: – Сейчас я тебе про импотенцию расскажу. Вот послушай – был у меня один случай. Приходит ко мне, значит, боец. А смолил он, почти со школы. И говорит мне: «Док, у меня это…»

Что именно «это» я не услышал – пылевая взвесь, всё это время закручивавшая спирали за иллюминатором, вдруг замерла, просто зависнув в пустоте, а затем так же дружно, словно каждая из них была солдатом, получившим команду «ложись», рухнула вниз, открывая перед нашими идеально чистое пространство.

От неожиданности я даже сигарету уронил – вот только что было и раз – нет!

– Охренеть… – я повернулся к Жвалгу, но тот был удивлён не меньше моего, по крайней мере, его, так и не закрытый рот однозначно показывал его состояние.

– Эээммм… – он сглотнул и перевёл взгляд с меня наружу: – Эээ…

– Ага, именно ток, Док.

– Может магнитное поле? Поменялось – вот они и упали. В смысле – притянулись.

– Может. А может и нет. Может эфир подул.

– Какой эфир?

– Ну явно не ваш, медицинский. Мировой, Док. Есть такая теория, – начал было я, ища глазами сигарету, но подошедший ко мне ревнитель здорового образа жизни, как бы случайно раздавил её своим сапогом.

– Пошли, Сэм, – он сделал вид, что ничего не заметил: – Пыль улеглась, самое время вылазку сделать. Пошли.

– Может подождём? – я мстительно покосился на свой комбез, в чьём кармане оставалась почти целая пачка: – Мало ли чего – вдруг взлетят? Да и ты мне про того бойца и его импотенцию не рассказал.

– Да нечего рассказывать, – отмахнулся Жвалг, готовясь опустить забрало шлема: – Снайпер ему яйца отстрелил, когда тот покурить вылез. Пошли.

Идти вот так сразу мне не хотелось – по моему разумению следовало выждать, мало ли чего. Вот вылезем, а они как прыгнут! Облепят, превратят в статуи – и всё, привет!

– А к тебе он тогда что пришёл, – попробовал оттянуть момент выхода я: – Яйца что ли принёс? Пришить, да?

– Сэм! Ведро бери. – сам Док уже вооружился совковой лопатой и нетерпеливо переступал с ноги на ногу около двери, ведущей в шлюзовую камеру: – Голова у него болела, вот и пришёл.

– Хм… – я почесал подбородок: – Где голова и где яйца… Что-то я тебя не понимаю.

– Кончай дурить! – он угрожающе покачал лопатой: – Пошли. – но увидев, что я не сдвинулся с места, Док вздохнул и пояснил: – Я ему таблетку дал. Он вышел из блиндажа и курить на бруствер уселся. Дело ночью было. Руку – с сигаретой опустил и словил. Понял?

– Ааа… То есть снайпер решил, что там голова, да? А что он на бруствер сел?

– Мозги прокурил потому что! – поняв, что словами от меня ничего не добиться, он схватил меня за рукав и поволок к шлюзу.

– Но, Жавлг, погоди! – я попробовал вырваться, но хватка у Дока была что надо: – Мне…же… Просто интересно!

Не обращая внимания на мои трепыхания, он подтащил меня к шлюзу и затолкнул внутрь, стоило столько створке отъехать в сторону на ширину, достаточную для моей тушки.

– Стекло опусти, – посоветовал этот тип, готовясь начать процесс шлюзования и мне не оставалось ничего другого, как подчиниться его словам, благо шлём лёгкого скафандра – в них можно было находиться в пустоте до получаса, закрывался одним движением.

Открывшийся из шлюзовой камеры вид ничем особенным взгляд не радовал. Прямо перед нами простиралась ровная, запорошенная пылью и песком равнина. Метрах так в двадцати от нас края площадки начинали медленно подниматься вверх, и я порадовался наблюдательности врача – сам бы я этот пятачок вряд ли бы разглядел, интуитивно ища более просторное место для площадки. А тут… Мало того, что разглядел, так и сумел направить меня прямо по её центру. Вспомнив кое-что, я повернулся к Жвалгу, жадно рассматривавшему пустынный пейзаж.

– Слышь, Док? А чего ты «назад» заорал, ну, когда на посадку шли?

– Чего заорал? – он чуть подвинул меня плечом, явно готовясь спрыгнуть вниз, но я, ухватив его за пояс, оттащил новоявленного исследователя назад, вглубь камеры.

– Ты чего, Док? Забыл? Мы как обещали – из корабля ни шагу. Наберём образцов, – я приподнял ведро: – И всё, назад.

– Да погоди ты, – дёрнулся он, вырываясь: – Сэм! Там такое… Вон там, – его рука указала на приподнимающийся край площадки: – Пойми, – он снова дёрнулся, но неудачно – я ждал его рывка: – Пойми, Сэм! Это надо видеть! Мы, когда садились, мы перевалили тот гребень, я видел, Сэм! Видел!

– Чего ты видел? – ожидая его рывка я немного отклонился назад, но Док внимательно следил за моими действиями – вместо того, чтобы дёрнуться вперёд, наружу, он, сначала сдал назад, наваливаясь на меня спиной, а, когда я отшатнулся, рванулся к выходу из шлюза, одновременно поворачиваясь вокруг себя, отчего мои пальцы разжались, освобождая его пояс.

Коротким прыжком он перескочил комингс и уже через секунду смотрел на меня, стоя на поверхности чужой планеты.

Признаюсь – я окаменел.

Не знаю, чего я ждал – молнии с пустого неба, пропасти, которая должна была разверзнуться под ногами нечестивца из низкого мира, посмевшего осквернить собой поверхность этой планеты…

Не знаю. Док, кстати, похоже тоже ожидал чего-то подобного – оказавшись внизу он замер, словно испугавшись своей смелости и только наше хриплое дыхание показывало, что мы оба всё ещё живы.

– Эээ… Жвалг? – я облизал пересохшие губы и сглотнул ставшую внезапно очень вязкой слюну: – Скажи мне – ты дебил?

– А мы живы, Сэм! Живы! – он подпрыгнул на месте будто испытывал поверхность планеты на прочность: – Крепкая, – подтвердил он мою догадку и тут же пнул носком ботинка небольшой камушек, улетевший куда-то за корму: – Иди сюда, Сэм. Всё в норме!

– В норме? – я подставил ведро и об его днище стукнулся заброшенный туда второй камешек.

– В норме! – Док покрутил в руках более крупный булыжник и, подойдя ко мне, забросил его в шлюз: – Знаешь, – он небрежно облокотился на край проёма: – Я почему-то думал, что поверхность как желе будет.

– Как желе?

– У меня всё норм с головой, – хихикнул он: – Но вот когда прыгал – ждал, что она, – носок его ботинка прочертил борозду в пыли под корпусом: – Как батут меня отбросит. Я даже напрягся. А тут – камень как камень.

– Камень, – повторил его слова я, слегка пнув булыжник, отчего он, подпрыгивая на неровностях своей поверхности, откатился в дальний угол, где и затих: – А я молнии ждал, – признался я, – с небес.

– По мне?!

– Угу.

– Ну ты гад, Сэм! А, если бы она по тебе?

– А по мне-то за что?

– За всё хорошее, – проворчал он и, отойдя от шлюза, махнул рукой: – Пошли.

– Куда? – поверхность чужой планеты ударила меня по подошвам скафандра точно так же, как до этого делали многие другие поверхности. Даже песок, вминаемый рубчатым протектором, поскрипывал, уплотняясь под моим весом как обычный песок, ничем не показывая своего отличия от песка моего мира.

– К гребню, – скомандовал он и, подавая пример направился к краю, что был прямо перед носом нашего картера. При этом, Док, к моему удивлению, двигался пригнувшись, будто эта, абсолютно пустая равнина, простреливалась неведомым противником. Почти подойдя к краю, он, гибким, каким-то змеиным движением перетёк в положение лёжа и последние несколько метров до гребня, прополз, вжимаясь в поверхность, отчего в песке появилась заметная борозда.

Добравшись до конечной точки, Док ловко, не отрываясь от поверхности, повернулся и поманил меня к себе: – Давай сюда, Сэм. Только тихо, не надо, что бы нас заметили.

– Заметили кто? – не понял я направляясь было к нему во весь рост, но он так зашипел, что я поспешно плюхнулся на брюхо.

– Кто заметили, Жвалг? – повторил я свой вопрос, когда оказался рядом.

– Они, – он кивнул за гребень: – Сейчас сам увидишь: – Приготовься.

– Готов, – перевернувшись на живот, я подвёл руки под грудь, готовясь, по его команде выставить голову над горкой породы, отделявшей нас от того, что так и взволновало, и заинтересовало моего спутника. Напрягши руки, я ждал его команды, но её не было. Пять секунд, десять – время шло, а Жвалг молчал. Он точно был жив – в шлеме раздавалось его дыхание, переданное по связи, вот только оно было каким-то странным – ни дать, ни взять, Док к чему-то принюхивался.

В шлеме!

Принюхивался!

К чему?!

Тут, в скафандре, то есть, если даже и обделаться по-крупному, запах до носа дойдёт очень нескоро. Скорее уж… Ладно, пропустим этот момент.

Я уже собирался его окликнуть – с момента последних слов уже прошло около минуты и наше бездействие начинало напрягать, как вдруг моего лица коснулся лёгкий и свежий ветерок. С собой он принёс йодистые ароматы моря – тёплого, ласкового, манящего к себе игрой волн в прибое и такого неуместного здесь.

Невольно я втянул носом воздух, желая наполнить грудь этой освежающей волной, вдыхая её бодрящие ароматы, я вдруг осознал – чёрт! Я же сейчас дышу ровно также как Жвалг!

– Док, – пересилив себя – желание было только одно – дышать, лежать, не шевелиться и дышать, дышать – на любые другие действия у меня просто не было ни сил, ни желания, так вот – пересилив себя я окликнул своего товарища: – Ты это тоже слышишь? Ну – чем пахнет, слышишь?

– Морем, как в детстве, – затуманенным голосом ответил он после небольшой задержки: – Домом. Плюшками, бабушкиными.

Сказав это, он перевернулся на спину и вытянувшись во весь рост, закинул руки себе за голову – за шлем то есть.

– Эй-эй, Док! Ты чего, – я потряс его за локоть: – Какое на хрен море? Какие к чёрту пирожки, Жвалг! Мы в скафандрах! Забыл?! Тут вакуум!

Скосив глаза на левый рукав, я отыскал взглядом датчик внешнего давления, размещённый чуть выше запястья. Резиновый шарик, размещённый внутри прозрачной трубочки, раздулся во всю её длину, не встречая никакого сопротивления снаружи, подтверждая мои слова. Нас окружала пустота и ни что не мешало этой резинке заполнить собой всё свободное пространство.

– Док, – я снова тряхнул его: – Не раскисай – это глюк. Может фильтры дурят, может…

– Тсс… – рывком повернувшись на живот он прижал меня рукой к поверхности: – Тихо, Сэм. Тихо. Прислушайся.

– Чего? – не понял я, а, в следующий момент, я услышал шум прибоя. Волны, с однообразным, убаюкивающим шелестом накатывались на берег и став пеной, шипя, откатывались назад, проигрывая атаку за атакой суше.

И, в отличии от ветерка, продолжавшего дуть мне в лицо, как бы я не вертел головой в шлеме, звуки раздавались спереди – я несколько раз покрутил головой, прислушиваясь то одним, то другим ухом – нет, точно – прибой воевал с сушей впереди, скрытый от наших взором выступом поверхности.

Приподнявшись на локтях, я осторожно высунул голову над каменистым гребнем.

Это был кратер.

Когда-то давно – сотни тысячелетий, а может и миллионы лет назад космический странник окончил своё путешествие здесь, выбрав по воле случая эту поверхность в роли конечной точки своего маршрута. Лоно планеты, приняв в себя всю его силу, расплескалось, образовав классический цирк, окружённый невысокими стенками, из-за края которой мы сейчас и выглядывали.

Само пространство, заключённое в кольцо стен, было не велико – поперечник кратера я оценил километров в тридцать, может быть, чуть больше, но это было не важно – в нём бушевало море.

Высокие волны с шапками пены бились о стенки цирка, стремясь вырваться наружи и покрыть собой равнину снаружи. Стены, вздрагивая от их ударов, сдерживали их натиск и волны, покрыв скалы клочьями пены отступали, готовясь к новому натиску. Их война длилась уже давно – во многих местах некогда толстые вертикали каменных бастионов истончились, обрушились, уступив силе волн, и их обломки, перемолотые в песок, создали песчаные пляжи, протянувшиеся вдоль устоявших стен.

Всё было так – вот только море было молочно-белым.

Отливающие металлическим блеском шапки пены украшали макушки белоснежных гребней волн, и ветер, незримо бушевавший над поверхностью, срывал их, гоня куда-то к центру моря стаи радужных пузырьков. А те пенные наездники, которым удалось удержаться на своих конях, спрыгивали на прибрежный песок, покрывая собой прибрежное пространство и различный мусор, выброшенный волнами из глубин пучины.

Обрывки водорослей, обломки стволов – привычный морской мусор был разбросан по всему пляжу, совсем как в нашей реальности, ничем особым, не отличаясь от хорошо знакомого нам вида – кое-где, в кучах различного хлама, даже что-то зеленело совсем уже родной растительной зеленью.

– Урановые реки и ртутные берега… – пробормотал я себе под нос, разглядывая это буйство природы.

– А не наоборот? – Док тоже высунул голову из-за края скалы и сейчас во всю крутил шлемом, стремясь рассмотреть открывшийся нам вид со всех ракурсов.

– А смысл?

– Ну… Ртутные реки оно как-то привычнее, – пожал плечами он, привстав так, что большая часть его тела покинула наше укрытие: – Где же они? Я их тут видел, Сэм! Точно видел – вон там, – удерживаясь одной рукой за камень, он вытянул вторую в сторону моря и повторил: – Я видел! Это был не глюк! Они там плавали, честно! Такие чёрные, Сэм, как… Как… – Жвалг замялся, подбирая слова и, я уверен, он бы их нашёл, но тут пространство перед нами начало меняться.

Каменный выступ, за которым мы прятались, легонько вздрогнул и, из его поверхности, обращённой внутрь, начали струиться тонкие серые полоски, всем своим видом намекавшие на своё родство с пеленой гиперперехода. Постепенно струйки росли, раздавались в стороны, и, покрутив головой, я убедился, что их порождал не только наш уступ.

Все каменные стены, все, куда только мог дотянуться мой взгляд, исторгали всё ту же дымку, постепенно заволакивавшую пространство над внезапно успокоившимся морем. Полотна тумана стелились над белой гладью, то вздуваясь вверх, то приникая к его поверхности. Они продолжали свой рост, но, когда их края встречались, серая мгла не сливалось в одно целое, наоборот! Кромки полотнищ начинали трепетать, забираться друг на друга, будто между ними шла борьба за место под солнцем.

Встретившись в центре, они забурлили, продолжая свою борьбу, скрутились, спутались между собой и, вспухли пузырём, который, спустя несколько секунд, будучи не в силах удержать их в себе, лопнул, выплёскивая вверх подобие торнадо, над вершиной которого тут же вспыхнула бледно голубая звезда. Её свет был столь резок, что я поспешил отвести взгляд, сберегая зрение.

Камни, словно почуяв, что их задача выполнена, вздрогнули еще раз, прекращая подпитывать собой свои полосы, отчего по тем побежали короткие, судорожные волны, от которых в трепет пришла вся колонна торнадо. Её верхний конец, отливавший сиреневым в свете новой звезды, задрожал и принялся раскачиваться из стороны в сторону, на ходу разворачиваясь, расплетаясь на составлявшие его тело серые канаты, которые, раскрывшись подобно лепесткам цветка, принялись таять в окружающем их пространстве.

Досмотреть этот процесс до конца мне не дал Жвалг – когда стебелёк-торнадо уменьшился вдвое он пихнул меня локтем в бок: – Сэм! Смотри – затмение!

Другой рукой он показывал вверх, на ту, недавно появившуюся звезду – её диск, до этого сверкавший резким, бледно голубым сиянием, вдруг как-то потускнел, свет, исходивший от него стал мягким и даже каким-то тёплым что ли.

Середина нового светила начала темнеть и, действительно, всё происходящее с этой звездой, действительно напоминало затмение, вот только какое-то неправильное, вывернутое наизнанку что ли.

Затемнение диска началось не от края, как у всех нормальных звёзд, чью плоскость пересекает близкий к нам объект, создавая волну тени своим движением. Нет – сейчас он темнел сразу от центра, будто тот, неведомый нам объект или некая планета – будто нечто двигалось от нас к светилу! Я даже головой покрутил, пытаясь отыскать взором причину такого затемнения – безуспешно, разумеется.

Меж тем, центр звёздного диска продолжал темнеть, очертания чего-то, приближавшегося к нему и закрывавшего собой его свет, всё росли, становились всё более и более чёткими, формируя постоянно расширяющийся круг. Он рос, раздвигал свои края, и, соразмерно этому его движению, на кратер опускалась темнота и тишина – я только сейчас заметил, что рокот волн – стих. Сейчас, а не тогда, когда молочные волны стихли, будто разглаженные пронёсшимися над ними серыми полотнищами. Всё вокруг замерло так сильно, как бывает в последние минуты перед восходом, когда, в ожидании рождения нового дня стихают все – и птицы, и насекомые, и люди, обращая свои взоры на восток, где вот-вот должен появиться алый край Солнца, принося нам начало нового дня.

Очередной толчок в бок не позволил мне развить свою мысль дальше.

– Господи… Что это? – вылезший из-за нашего укрытия более чем на половину Док, сейчас поспешно сдавал назад, вжимаясь всем телом в наш камень – поверхность диска, которую, почти всю залила чернота, оставив видимым только узенькую полоску вокруг края, эта чернота сейчас набухала, оживала – будто нечто, спрятанное там, внутри, рвалось наружу, стремясь попасть в этот мир.

Возникший в центре светила нарыв шевелился, раскачивался из стороны в сторону – было видно, как его головка, раскачиваясь из стороны в сторону, перекрывает светящийся поясок по периметру звезды. Вот она дёрнулась вперёд, отступила, словно собираясь с силами и снова рванулась вперёд, да так сильно, что темнота, из которого и состояло тело этого вздутия пошла складками как какая-то материя или плёнка.

Новый рывок и снова – отступление.

Ещё одна попытка.

На сей раз, тёмная материя – называть темнотой то, из чего состоял этот нарыв я больше не мог – слишком уж материальным выглядела эта чёрная плёнка – очередной рывок заставил её края отползти к центру звезды, расширяя светлое колечко по периметру и то, что рвалось из недр диска почувствовало эту слабину.

Я ожидал что она лопнет, пойдёт трещинами, разрушится, уступая напору того, что рвалось с другой стороны, но этого не произошло.

Нарыв, этот вырост, принялся расти вверх, окутываемый облегавшей его плёнкой, которая сползая с поверхности светила открывала всё больше и больше места для света, принявшегося заливать всё вокруг своим сиянием с удвоенной силой.

Прошло ещё совсем немного времени и нечто, сильно напоминавшее огромный палец, набирая скорость, начало движение к застывшей поверхности белого моря. При движении этот палец втягивал в себя – в свой, видимый нам конец, темную плёнку, и она, скользя по его телу, обнажала его бурую поверхность, украшенную одинаковыми плитами более светлого оттенка.

Втянув в себя всю плёнку, червь – а в том, что это был один из тех гигантов, про которых писал Жерг в своём дневнике, я уже не сомневался – червь покрутил своей головой над пустынной гладью моря, словно выискивая кого бы ещё сожрать и, не найдя ничего подходящего, распахнул свою пасть – в других условиях я бы сказал, что он заорал, но – какой крик в пустоте?!

Крутанув головой червяк, замерев на пару секунд, продемонстрировал нам свою, раскрывшуюся на множество треугольных сегментов пасть, в глубине которой отливали воронёным металлом длинные иглы зубов. Или клыков, когтей – у меня нет подходящих слов для описания увиденного. Эти зубья не были неподвижны, как у существ нашего мира – они находились в постоянном движении – сновали взад-вперёд, раскачивались из стороны в сторону – в общем содержимое его пасти, жило своей, независимой от всего прочего, жизнью.