Послеждь

Снимаю с полки в правой комнате первую попавшуюся книгу, или нет, это я в левой комнате снимаю книгу, или…

Черт…

Чувствую, что начинаю сходить с ума. Выскакиваю прочь из комнаты (из комнат?), бегу дальше по коридору в зал, хоть с этим залом, вроде, все в порядке…

Перевожу дух. Похоже, здесь не только книга хочет убить меня, хотя, с чего я взял, что эти комнаты хотели меня убить…

Листаю книгу, так, родился в 2990 году, опечатка, черт возьми, опечатка, в Нью-Лондоне, где это, под светом двух лун, опечатка, или метафора какая-то. С раннего детсва его увлекали страшные сказки, которые рассказывала тетушка, где самые страшные события непременно выпадали на двойное полнолуние, и под светом Страха и Ужаса силы зла выходили на охоту…

Фобос и Деймос, думаю я, Фобос и Деймос.

…огромное влияние на его творчество оказали книги…

Читаю названия, ищу хоть одно знакомое, не нахожу. Почему я хочу найти эти книги, надо вообще искать выход, а я ищу книги. По алфавиту, по годам, по жанрам, по…

Читаю. Что-то мне нравится, что-то не очень, понимаю, что здесь работы непочатый край, читать и читать. Думаю, чего я хочу больше, выбраться отсюда или остаться здесь – на месяц, на два, на вечность, ходить из залы в залу, читать, перечитывать…

Остаюсь, говорю я себе, остаюсь, пропади оно все пропадом. Устраиваюсь на диване, книга в моих руках растворяется, больно обжигает ладони, чер-р-р-рт…

Мне становится не по себе, я начинаю понимать, что с этим местом что-то очень и очень не так. Осторожно встаю с дивана, готовый в любой момент дать деру, правда, не знаю, куда. Осторожно подхожу к двери, выбираюсь в коридор, хочу пойти по лестнице вниз, тут же спохватываюсь, почему, собственно, вниз, а если там подвал, что мне даст это вниз. Иду назад, где-то там была лестница вверх, опять же, чего ради, вверх, что мне даст это самое вверх…

…книга появляется в моих руках, снова больно обжигает ладони. Бросаю книгу, черт, черт, черт, хочу бежать, тут же спохватываюсь, что книга ничего не замышляет, и вообще, это не она делает, это случилось потому что… потому что… черт возьми, откуда я знаю, почему…

А ведь минуту назад здесь в коридоре не было никаких лестниц, говорю я себе. Выбраться. Выбраться, – говорю я себе. Если вообще есть куда выбраться, если вообще есть куда выбираться, если мне не привиделось все это, мой дом, мой город, дом, где я родился, первые попытки что-то писать, курсы писателей, недорого, орущая мамаша, ты на экономический пойдешь, я сказала, ни черта он не хочет, хочет сидеть и писать… Бегство из дома, скитания из ниоткуда в никуда, рукопись отклонена, рукопись отклонена, рукопись отклонена, так и не завершенный роман «Ночлег для ночи», на кой хрен я вообще за него взялся…

Сжимаю зубы, не вспоминать, не вспоминать, не вспоминать, сорок лет, ни кола, ни двора, одна незаконченная рукопись, когда вижу одноклассников, предпочитаю делать вид, что я их не узнал, Мишаня с Ленкой из новенькой тачки выходят, я на улице листовки раздаю, ни работы, ни хрена… Этой-то сценой «Часоворот» меня добил, как там из флаера выходит магнат с женой, и узнают бывшего одноклассника, а он в отбросах роется, ищет себе запчасти для бионической руки или для чего там… Окликают его, а-а-а, сколько лет, сколько зим, айда с нами, поужинаем, может, тебе помочь чем… А герой уже от стыда сквозь землю провалиться готов…

Тьфу ты, черт…

Без паники. Выбраться. Поднимаюсь по лестнице вверх, оказываюсь на точно таком же этаже. Поднимаюсь вверх еще на один пролет, оказываюсь в таком же коридоре. Начинаю что-то подозревать, осторожно кладу книгу на ковер, иду вверх. На следующем этаже вижу лежащую на ковре книгу. Вот оно. Началось. Снимаю ботинок, кладу рядом с книгой, поднимаюсь на пролет выше, вижу свой ботинок на ковре.

Часы бьют полночь. Почему-то мне теперь не очень верится, что они сломаны.

Иду в ближайший зал, включаю светильник на стене, включаю камин, думаю, электрический он или какой. Комната озаряется неярким светом, который тает под потолком в подступающей темноте. Вспоминаю каких-то японских мифических чудищ, которые прятались в темноте под потолком зимними ночами, и пили свет и тепло. Накрываю голову пледом, как в детстве, ужинаю, перебираю книги, еще никогда не было так сложно выбрать, что почитать. Почему-то хочется вернуться к книге, которая меня чуть не убила, посмотреть, какие книги повлияли на её автора, кто написал эти книги, какие книги, в свою очередь, повлияли на них, проследить эту цепочку, эту вереницу вглубь веков…

– Э-э-э… Здрассьте.

Тишина.

– Э-э-э… гуд ивнинг.

Тишина.

– М-м-м-м… гутен… гутен абенд.

– Э-э-э… салют…

Отчаянно думаю, на каком еще языке можно обратиться к нему, к человеку, который сидит ко мне спиной, какие вообще языки могут быть здесь, в три тысячи каком-то там году. Книги написаны на безумном смешении языков, наречий, иногда можно только догадываться о смысле. Хочу тронуть человека за плечо, спохватываюсь, что я делаю, а если он спит, да что значит, если, точно, спит, трогаю за плечо, голова падает на грудь. Нет, не спящий, тут другое что-то, понять бы еще, что другое, принюхиваюсь, нет, не пьяный, да кто их знает, что они там принимают в своем тридцатом веке, может, оно и не пахнет уже. Человек падает на ковер – мягко, безвольно, уже понимаю – мертвый.

Меня прошибает холодный пот, отчаянно припоминаю, трогал я его или не трогал, а ведь остались мои пальчики на нем, как пить дать остались. Уже репетирую какие-то протокольные фразы, я вошел, он в кресле сидел, я его окликнул, он не отозвался, я его за плечо тронул, он упал…

Наклоняюсь к мертвому (мертвому?), вспоминаю какие-то правила первой помощи, которые и не знал никогда, массаж сердца непременно с переломом ребер, искусственное дыхание, не помню ничего, картинка была в учебнике, там кто-то человеку клыки пририсовал, будто он кровь пьет…

Смотрю на мертвого, понимаю, что реанимировать уже некого, вижу торчащие ребра там, где должна быть грудная клетка. Отчаянно соображаю, что тут могло случиться, сьели его, что ли, или кислотой облили, тут же понимаю, что не то, не другое, а что-то такое случилось, чего в двадцать первом веке еще не было.

Закрываю платком лицо умершего – платок исчезает.

Перебираю бумаги на столе, готовый в любой момент отдернуть руки, читаю, перечитываю, замыкание пространства, замыкание времени, тайные знаки, буквы, цифры, хрен пойми, что такое. Полчашки кофе, или что там налито, лучше не трогать, может, он этой штукой и отравился, книга, такую я еще не видел, «Бессонница сна». Хочу открыть, спохватываюсь, я же хотел найти, откуда взялась книга, которая меня чуть не убила…

Первооснову «Часоворота».

Этого не может быть, говорю я себе. И кому я это говорю, себе, который за последнюю неделю увидел все, и даже больше. Снова перечитываю последнюю фразу, убившую меня наповал:

…одним из его любимых писателей был Виктор Каминский…

Еще думаю про однофамильца, дочитываю дальше —

…в частности, его книга «Ночлег для ночи».

Понимаю, что никакой ошибки быть не может. Стою перед часами, которые, наконец-то, нашел. Они показывают без одной минуты час, минутная стрелка перескакивает на двенадцать, тут же на двенадцать скачет часовая стрелка. Говорю себе, что часы испортились. Просто. Часы. Испортились.

Никак не думал, что первоосновой «Часоворота» окажется моя собственная книга.

Вот так.

Говорю себе, что теперь осталось найти книгу. Свою книгу. Ночлег для ночи. Перебрать по алфавиту, по жанрам, по годам, выискать, черт меня дери. Мне кажется, это случится довольно быстро, чем дальше, тем больше я чувствую, что бесконечная библиотека читает мои мысли, подсовывает мне то, что я ищу – а может, мне это только кажется. Выхожу в коридор – что-то происходит, пол и потолок меняются местами, хватаюсь за стену, жду, когда все станет, как было. Мир возвращается на место, стена, которая была справа, почему-то оказывается слева, а дверь в комнату, напротив, справа. Страшная догадка сжимает сердце, я раскрываю книгу, пытаюсь читать, не могу, подношу зеркало, разбираю буквы без труда.

Отчаянно вспоминаю, что я делал до того, как коридор вывернулся наизнанку. Отступаю назад, пол и потолок снова меняются местами, хватаюсь за стену, мир возвращается в привычное русло.

Книга, говорю я себе. Книга, которую написал я сам, будь я проклят, если её не найду. Иду по коридорам, по привычке открываю все двери, может, за какой-то из них окажется выход. Пару раз вижу вдалеке коридора свет, похожий на уличный, сумеречный, бросаюсь туда – нет, только тусклое сияние ламп…

Все еще сжимаю в руке книгу, с которой началось мое путешествие, все еще не могу расстаться с «Часоворотом». Я уже заметил, что книга исчезает, как только я говорю себе, что не уйду отсюда, и появляется снова, стоит мне сказать себе, что я обязательно найду выход.

Почему ты хочешь убить меня, спрашиваю я книгу, почему ты хотела убить меня.

Книга молчит, книга уже сказала мне все, что могла… или нет? Перебираю залы, стеллажи, каталоги, наконец, нахожу то, что искал, издание 3030 года, переработанное и дополненное. Листаю, ищу, сам не знаю, что, большое влияние на его творчество оказали… это уже было… родился в Нью-Лондоне… было… под светом двух лун… А вот…

…разумеется, даже сейчас не все с восторгом встречают «Часоворот», есть люди, которые призывают сжечь скверную книгу, даже бывали случаи массового сожжения «Часоворота» на площадях. Некоторые особо упоротые фанатики требуют сжечь не только саму книжицу, но её последователей, и их не смущает, что в таком случае придется уничтожить половину человечества. Особенно ревностно борются с «Часоворотом» последователи «Бессонницы сна», впрочем, этому способствует и сама «Бессонница» своей нетерпимостью к инакомыслящим…

Что-то щелкает в голове, начинаю понимать, но недостаточно быстро, кусочки никак не хотят складываться в общую картину. Сжимаю голову в висках, пытаюсь поймать ускользающую мысль, вот оно, вот оно, вот…

Нет.

Чер-р-р-т…

Устраиваюсь на диване, надо бы поужинать, уже три часа как надо поужинать, все некогда, открываю «Бессонницу сна», чувствую, что книга меня затягивает с первой страницы, с первых строк, теряюсь в книге…

«Часоворот» снова исчезает. Захлопываю книгу, умоляю «Часоворот» вернуться, на кой черт я умоляю её вернуться, она меня чуть не убила. Тем не менее. Вернись, вернись, вернись, не буду я читать эту «Бессонницу», не буду.

«Часоворот» появляется на столике, я протягиваю к нему руку, хочется потрогать его до того, как он станет настоящим, непрозрачным, существующим – удар тока отбрасывает меня.

Слышу бой часов, голос полуночи. Спать, спать, ужинать и спать, а завтра будь я проклят, если не найду свою книгу…

Завтра…

Уже наливая кофе, или что там, спохватываюсь, вспоминаю, что не бывает тут никакого завтра…

…почему-то мне кажется, что снаружи осень…

Почему ты здесь, спрашиваю я книгу, почему ты здесь. Книга молчит, она так и будет молчать, пока я её не открою. Моя книга. «Ночлег для ночи». Сжимаю в руках, глажу переплет, твердый, добротный, кто эту обложку вообще рисовал, руки ему вырвать и вставить не скажу, куда. Устраиваюсь поудобнее на диване, долго не решаюсь открыть, чувствую, как потеют ладони.

Раскрываю. Оторопело смотрю на пустую страницу, это еще что за чертовщина… Еще одна пустая страница, еще, еще… чер-р-т… Листаю книгу, наконец, натыкаюсь на фрагмент абзаца, еще один, еще…

Почему ты показываешь мне только то, что я сам написал, почему, почему, – спрашиваю я книгу. Книга молчит. Вытаскиваю из кармана блокнот и ручку, выискиваю неоконченный фрагмент, начинаю дописывать, смотрю, как на странице книги появляются слова…

Черт…

Заглядываю в начало книги, ищу свою биографию, биографии нет, ничего нет. Шальная мысль ударяет в голову, я хватаю книги, все три, я спешу по коридорам, по лестницам, по залам, я ищу стеллажи с биографиями, я нахожу их – достаточно быстро, прямо-таки до неприличного быстро, мне всего лишь два раза пришлось пройти через мир, вывернутый наизнанку и заблудиться в измерениях. Писатели, писатели, вот они, писатели, ищу свою фамилию, нахожу не сразу, почему-то буква «К» за тысячу лет перекочевала в алфавите непонятно куда, уступив место каким-то иероглифам и непонятным знакам.

Виктор Каминский.

Годы жизни.

Вот так, в лоб, умру в этом году. Осталось полгода, говорю я себе, осталось полгода. Почему-то спрашиваю себя, успею я дописать Ночлег для ночи или нет, да что тут спрашивать, успею, написано же, автор «Ночлега для Ночи», а от чего умру, не написано.

Перебираю записи, которые подобрал на столе возле умершего, будь я проклят, если не разберусь во всех этих закорючках, если не выберусь отсюда. Думаю, сколько буду разбираться. Год. Два. Десять лет. Двадцать лет. И через сколько лет я захочу покинуть это изобилие книг…

…ужинаем вчетвером, я, «Ночлег для Ночи», «Часоворот» и «Бессонница Сна». Расставляю по столу чашки, наливаю себе ку-эф (это не кофе, теперь я знаю, что это), режу еду, оглядываю сидящих со мной, кажется, «Бессонница» боится моего взгляда. Я не тороплюсь, я выжидаю, я растягиваю паузу, я уже знаю, что «Бессонница» сидит, как на иголках. Да и торопиться мне уже трудновато, девяносто лет все-таки…

Допиваю ку-эф.

Откашливаюсь.

– А вы молодец, «Бессонница»… Нет, правда, люблю умные книжки, умные и сообразительные… Это же надо же было всё так подстроить… Нет-нет, даже не отпирайтесь, вы даже не думайте, что я вас раскусил. Это ж надо же было додуматься, завербовать ученого, который работал с пространством и временем, надоумить его выдернуть меня из моего времени, посадить в библиотеку будущего, подсунуть мне «Часоворот»… Вы хорошо знали мою биографию, вы понимали, что «Часоворот» может довести меня до отчаяния, до суицида, и у вас почти получилось, я остановил себя в шаге от бездны… А как ловко вы рассчитали, я умру, «Ночлег для Ночи» никогда не будет дописан, его никто не прочитает, он никого не вдохновит на написание новых книг, которые поэтому тоже никто не прочитает, не напишет что-то новое… и «Часоворот» не появится. Вы хотели, чтобы «Часоворот», ваш конкурент, ваш враг, вот так убил самого себя… Но у вас не получилось. Я оказался умнее, чем вы думали… Впрочем, у вас были и запасные варианты. Вы надеялись, что я не смогу выбраться из библиотеки, ведь вы предвидели, что ученый погибнет, когда будет закручивать пространство и время… Опять же, я оказался умнее, чем вы думали, я разобрался с этим за несколько лет, теперь мне ничего не мешает выйти отсюда… Впрочем, у вас был еще один, последний козырь, на который я едва не купился: вы интересная книга, спору нет, если бы я вас прочитал, я бы в жизни не стал дописывать свой «Ночлег», я бы вообще сжег рукопись… Но и тут вы недооценили меня, я догадался, что мне не следует читать вас, пока я не напишу свой «Ночлег»… Я все-таки прочитал вас, но уже после того, как поставил точку в своем «Ночлеге». Нет, я не спорю, вы интересная книга, вы захватываете с первой страницы… Но похоже, будущее останется за «Часоворотом».

Книга ничего не отвечает. Я знаю, что она ничего не ответит, она уже сказала мне все, что могла.

Спать… нет, спать сегодя я буду уже дома. Дрожащими руками беру флешку с «Ночлегом для ночи» по стеночке, по стеночке иду по коридору, бросаю прощальный взгляд на две книги, которые остались в зале. Перевожу дух. Что-то подсказывает мне, что сегодняшняя ночь для меня станет последней. Ничего. Открыть портал, я знаю, как это сделать, вызубрил наизусть. Войти в комнату. Включить ноут… нет, он уже включен. Вставить флешку. Обнаружено новое устройство. Очень хорошо. Почта. Адрес издательства. Добавить файл. Отправить. Вот так. Лечь спать. Не раздеваясь, нет сил раздеться. Комната выглядит непривычной, прямо-таки чужой. Спать. Холодок по ногам, надо бы укрыться, нет сил укрыться, комната вертится каруселью, роняет меня в никуда, цепляюсь за остатки мыслей, знаю одно – ночь нашла свой ночлег…

Не забыть

Я никогда не могу их увидеть, я никогда не могу встретиться с ними лицом к лицу. Потому что пока я слаб, я сам прячусь от них, а когда я становлюсь сильным, они сами прячутся от меня – я нахожу только мертвые планеты, руины некогда цветущих городов, выжженные земли под незнакомыми солнцами, сухие исторические сводки в заброшенных архивах, письмена на стенах полуразрушенных храмов. Или, напротив, я прихожу туда, где их еще нет, но они появятся, правда, неизвестно, когда, – через день, через год, через тысячу лет, а сейчас о них вещают пророчества, в которые никто не верит.

Я никогда не могу увидеть их своими глазами.

Никогда.

Не забыть.

Я никогда не могу узнать, откуда они появились. Сколько я ни пытался найти ростки этого народа, но всякий раз натыкался либо на могучее племя, войной идущее на города, планеты, миры, – либо же я видел крохотные народцы, поселения, разрозненные кланы, в которых никак нельзя было увидеть будущих завоевателей мира. Я пробовал истреблять кланы, жечь деревушки, из которых потом должно было получиться воинственное племя – но всякий раз они начинали свой род от какого-то другого клана, ких было великое множество.

Не забыть.

Я не могу уничтожить их просто так – подстроить, чтобы они были истреблены под корень. Почему? Я не помню. Почему? Я не знаю, память не слушается меня, но – я не могу их просто так истребить, я должен найти что-то… что-то…

Не забыть.

До сих пор ума не приложу, как столь отсталый народ, способный только к завоеваниям и истреблениям, смог породить величайшее открытие всех времен, которое положило начало величайшей цивилизации. Я ничего не знаю о том, кто именно это сделал, до меня дошло только имя – изгиб Ай-Тун, я даже не знал, что такое этот Ай-Тун, имя, фамилия, прозвище, место рождения, или что-то еще. В некоторые времена у некоторых народов это могло быть именем, у некоторых – названием профессии, а где-то и вовсе сложным заковыристым прозвищем вроде человек такой-то, потомок человека с такой-то профессией.

Не забыть.

Я никогда могу узнать, где и когда родился Ай-Тун. Я уже пробовал терпеливо перебирать города, эпохи, планеты, где бывало воинственное племя – но нигде я не находил даже следа Ай-Туна. В лучшем случае мне попадались какие-то исторические сводки, которые из-за своей давности обросли множеством легенд, где уже нельзя было отличить правду от вымысла. Иногда я попадал в какое-нибудь государство или город, где появлялись пророчества о том, что здесь родится величайший гений всех времен. Я жил там – годами, веками, я сам почти сживался с этим воинственным народом, вместе со всеми восторженно кричал, глядя на ритуальные казни, почти забывая, что я не часть этого кровожадного мира. Проходили века, тысячелетия, город вымирал, высыхали арыки, стены домов рассыпались в прах, я так и не находил его.

Не забыть.

(еще через одну вселенную)

Возвращаться на родину. Каждый раз, каждую вселенную, возвращаться на родину третьего эона в год белого противостояния, когда с небес падали горящие камни, воинственное племя обрушилось на наши города. Вернуться на родину, увидеть пепелище, которое останется от нашего дома, увидеть убитых родных, увидеть пепелище, которое осталось от столицы, увидеть Храм Пустоты, который буквально исчез, сраженный неведомой силой. Вернуться домой – чтобы подпитать свою жажду мести, слишком долго и слишком бережно я взращивал её, подобно хрупкому цветку в безжизненной пустыне, ибо душа моя стала пустыней, выжженной жаждой мести.

Не забыть.

Вернуться на родину, найти свой дом, остановиться, как постоялец. Сложнее всего делать вид, что первый раз встретился с родными. Когда сестра уронит чашку – не подхватывать, я еще не должен знать, что она уронит чашку.

Не забыть.

Не целовать мать. Не поймет. Не узнает.

Не забыть.

Не пытаться предупредить людей о грядущей войне – не поверят, примут за безумца. Не пытаться отразить атаку врагов – неисчислимые попытки спасти мой народ не увенчались успехом.

Не забыть.

Мое имя.

Мой народ.

Мою землю.

Мою мать.

Чужой народ, отнявший у меня все.

Не забыть.

Я не знаю, когда они появились. Я не знаю, когда этот воинственный народ канул в небытие. Хочется поставить хоть какие-то вехи, например, сказать, что их не было сколько-то веков после Большого Взрыва – но иногда я начинаю сомневаться даже в этом. Сколько ни следил, столько не замечал у них никаких мало-мальски развитых технологий – да, они пересекали огромные пространства, они обрушивались с небес на беззащитные города только благодаря миллионам лет эволюции.

Не забыть.

(спустя еще одну вселенную)

У них много имен, они могут скрываться под любым названием, как и тот единственный, которого я ищу среди воинственного племени. Это не я сам. Вот это вот важно – я и он это разные личности, если бы он оказался мной, это было бы слишком просто.

Важно: не хранить оболочку после Большого Взрыва. Как только она перестанет быть нужной, перестроить на что-то более необходимое. Не забыть: как сделать оболочку. Чертежи хранить только в своей памяти. Оболочку делать за десять лет до начала большого сжатия.

Не забыть: не покидать оболочку сразу после Большого Взрыва. Лучше всего дождаться, когда появятся звезды.

Не забыть.

Пару раз я уже совершал жест отчаяния – убивал половину воинственного народа, потом еще половину тех, что осталось, потом еще половину – пока, наконец, после уничтожения очередной половины не понимал, что убил и человека, которого искал. Тогда я ставил себе заметку, что человек в это время находился где-то там, я расставлял координаты, я дожидался смерти вселенной, я ждал, когда вспыхнут новые звезды – снова приходил туда, где прятался мой человек, снова убивал половину воинственного народа, сокращал радиус поиска, но…

…но все тщетно.

Не забыть.

Не забыть.

Не забыть…

Мертвый напарник

Еще нужно было открыть подвал, чтобы я мог поспать на леднике в холоде: разложение еще не началось, но запашок смерти давал о себе знать. А потом нужно было затопить камин на втором этаже и заварить кофе, чтобы согреться…

…впрочем, все по порядку.

Это сон, сказал я себе. Ну конечно, это сон. Темная тень наклонилась над моей кроватью, в лицо ударил трупный запашок. Этого не может быть, сказал я, зажег свечу, еще раз посмотрел на то, что стояло передо мной. Он мертвый, сказал я себе, ну, конечно же, он мертвый, с простреленной головой…

– Простите… я разбудил вас?

Я вздрогнул от его голоса – какой-то свист, хрип, как будто мертвое существо пыталось выговорить человеческие слова.

– Нет-нет, я не спал… вернее… зачитался тут, задремал… так вы…

– Вы мне поможете?

– Да, да, сию минуту… – я заметался по комнате в поисках перевязочных материалов, но тут же спохватился, что нужно вызывать врача.

– Нет-нет, врача не нужно, я же мертвый, – запротестовал он.

– Тогда… чем я могу помочь?

– Ну видите, меня убили… А я не знаю, кто это сделал.

– Вот как…

– Вы же детектив, вы же может…

– Да, да, конечно… где это случилось?

– Вон там, в переулке, возле булочной… он в меня выстрелил…

– Он? Вы уверены?

– Ну… может, она… честное слово, не знаю…

– Хорошо, хорошо, разберемся… враги у вас были?

– Слушайте… – он схватился за простреленную голову, – не помню я ничего… вот честное слово, ничего про себя не помню…

– Ничего… не помните?

– Ну да, вот как выстрелили в меня, вот как отрезало…

– Ничего, ничего, я обязательно помогу вам вспомнить, – я говорил и сам не верил в то, что говорю, – давайте… пойдемте на место происшествия… посмотрим…

Я спустился на первый этаж и взял пальто – что-то насторожило меня, я посмотрел на своего незваного гостя, потом на свое пальто, еще попытался успокоить себя, что мало ли на свете одинаковых пальто – но тут же спохватился, что тут что-то другое, тут…

Я посмотрел на его лицо. И понял все. Здесь по-хорошему я должен был удивиться, но все произошло слишком быстро, чтобы чему-то удивляться. Я вышел в холод осени, оглядел пустоту улицы, поискал в переулке улики, но как назло, дождь смыл все следы, мне осталось только догадываться, что случилось здесь, под погасшим фонарем. По привычке я достал часы, чтобы засечь время и дату, и тут меня осенило.

– Позвольте… ваши часы, – попросил я.

– Но… у вас есть свои часы.