Собственность Верховного бестиара

– Вот как. Ну раз Алина сказала, – взгляд бестиара становится хищным. – Сними.

– Что? – сначала не понимает Юрал.

– Сними свой браслет. Ваша помолвка расторгнута.

Я испуганно оборачиваюсь к нему, но Юрал, вместо того, чтобы все объяснить,  вместо того, чтобы за меня заступиться, беспрекословно подходит и снимает символ нашей помолвки. Я даже вздохнуть не успеваю, как он касается моей руки, прячет виноватый взгляд и пятится.

– Свободен, – коротко сообщает Михаил. – Еще раз увижу в лесу во время работы – мало тебе не покажется.

«Юрал», – беззвучно шепчу, во мне просто не осталось других слов. Все еще на что-то надеюсь, но и надежда смертна. Потому что когда мой жених разворачивается и дает деру, а я все еще стою и сжимаю в руке сверток с едой, который он мне протянул, Верховный бестиар произносит:

– Поедешь со мной, Алина. – Мое имя он произносит тоже как нечто непристойное, а в следующий миг кивает одному из сопровождающих: – Павел.

В мгновение ока оказавшийся рядом со мной блондин отрывает меня от земли и легко сажает перед Михаилом на лошадь. Повинуясь его жесту, сопровождающие снова выстраивают звезду. Меня вжимает в широкую грудь, и я шепчу:

– Пожалуйста… мне надо вернуться в академию.

– Учеба для девки – пустая трата времени, – комментирует Верховный. – Особенно для такой, как ты.

Хлесткое пренебрежение бьет как пощечина, но я только вцепляюсь в сбрую, и вовремя: Михаил пришпоривает лошадь, и та переходит в галоп.

Глава 3

Алина

В загородную резиденцию, или, правильнее будет сказать, в летний дворец бестиара меня привезли через парадный вход. То, что бестиары живут по своим правилам, никогда и ни перед кем не оправдываются, то, что любой их поступок воспринимается как закон, я знала, но сейчас убедилась в этом воочию. Едва Михаил спешился, к нему бросился слуга, чтобы принять поводья. Меня сдернули, как пушинку – все тот же Павел, он же нес мою сумку.

Куда подевался обед, который для нас приготовил Юрал, я понятия не имела, помнила только, что его забрали из моих рук, когда подсаживали. Юрал… даже вспоминать о нем было больно. Нет, я не ждала, что он бросится меня защищать или воспротивится воле бестиара, это было бы чистейшей воды самоубийство, но хоть что-то сказать… одними губами… тайком. Хоть как-то намекнуть, что он со мной, что все будет хорошо…

– Приведите ее в порядок к вечеру, – коротко произнес Михаил, и это был последнее, что он сказал до того, как взлететь по ступенькам и исчезнуть в проеме широко распахнутых дверей. Даже не взглянув на меня.

– Что стоишь? – насмешливо поинтересовался Павел. – Пошли. Сдам тебя служанкам.

Мы поднимались по широченной лестнице – такие я раньше только на картинах да в книжках видела, везде были мрамор, позолота, а сам дворец – небесно-голубой, как отражение света, который бестиары оберегают от Бездны. Пока я шагала рядом с Павлом, в окружении остальных, на меня не смотрели. Все опускали глаза, кланялись.

Не мне, разумеется, хотя то, что я об этом подумала, само собой было смешно. А вот от чего мне стало не смешно – так это от ужалившего меня откуда-то сверху колючего взгляда. Я вскинула голову, но никого не увидела, лишь шевельнулся легкий тюль занавески в огромном окне на втором этаже.

Дальше меня и впрямь сдали служанкам. Девицы, молчаливые и хмурые, вообще ни слова мне не говорили, хотя я пыталась узнать хоть что-то. То ли был такой приказ, то ли я им не понравилась, а может быть, просто посчитали лишним – да и что они могли знать? Просто делали свою работу. Привели в купальню, явно не господскую, потому что она была маленькой, с крохотной ванной, куда меня и усадили. Воду даже не нагрели толком, поэтому за то недолгое время, что меня терли мочалкой и больно дергали за волосы, я успела вся покрыться мурашками. На слова, что я могу помыться сама, меня разве что не обшипели, как рассерженные кошки, и дальше я уже просто не открывала рта.

Известно же, что любая прислуга в доме бестиара, а особенно Верховного бестиара, стоит выше любого крестьянина или дворового, так что не мне было говорить им, что делать. После купания меня завернули в огромные мягкие полотенца (как сказала бы Марика, отродясь таких не щупала) и быстро-быстро отвели в комнату. Наверняка небольшую для этого дворца, но мне она показалась хоромами! В ней не было нагромождения кроватей и тумбочек, между которыми с трудом протискивались даже самые худенькие, как в нашей общей комнате в академии, или занавесок, отделявших спальные места в родительском доме. Кажется, она вообще была на одного.

– Одевайся. Сейчас обед принесу, – сурово произнесла пухленькая служанка. – Поешь, потом ложись спать. Да время не теряй, отдохни как следует, потом снова придем. Собирать тебя будем.

– Куда?

Ответом мне был раздраженный взгляд и захлопнувшаяся достаточно громко дверь. Наверное, если бы не обстоятельства, я бы с интересом рассматривала все вокруг, сейчас же просто подошла к добротной, достаточно большой кровати, на которой лежала длинная до пят сорочка. Длинные рукава, ворот под горло – все как положено. Для сна. Ничего кроме этого нижнего платья из одежды здесь не было, поэтому я надела ее. Села на кровать, дрожа то ли от холода и мокрых волос, то ли от пережитого. Сунула руки между коленями.

Юрал сейчас наверняка пойдет к Марике и все расскажет. А та добежит до родных, до моих родных, не оставит их в неведении. Но и я сегодня вечером все расскажу бестиару, попрошу отпустить. Как можно скорее! Они ведь без меня не смогут…

Отпустит ли?

Снова и снова я мысленно возвращалась к тому моменту, когда он появился в лесу. Как смотрел на меня – жадным, мужским взглядом. При одной только мысли об этом меня начинало колотить, а после, когда вспоминала Юрала и его «отступление», без малейшего знака, и вовсе хотелось съежиться. Что я и сделала: подтянула колени к груди, обхватив себя руками, в таком состоянии меня и застала служанка.

Поставив поднос на стол, посмотрела еще более хмуро, а потом всплеснула руками:

– Замерзла, что ли? Вот же дурья твоя башка, деревенская! Что ж сушило не попросила?! – Сунув руку в карман, она извлекла оттуда артефакт, о которых в академии мы только слышали. Потому что он был очень дорогой, но помогал сушить волосы и одежду. Служанка сунула мне в руку красную пластинку, пояснила: – К голове подносишь и водишь. Сам включается, когда чувствует сырость, сам выключается, когда уже достаточно. Все поняла?

Я кивнула.

Правда, сушилом так и не воспользовалась. Как и обедом: когда она вышла, легла, завернулась в приятно пахнущее, хрустящее одеяло с головой. Стараясь не думать о том, что меня ждет.

Хотя и так понятно, что. Зачем ему простая сельская девчонка, которой повезло учиться в академии?

Зачем я только послушала Юрала и пошла к этой реке!

Но что толку теперь себя корить, оставалось лишь вот так лежать в коконе из одеял и смотреть на сумку. Ее принесли в комнату еще до того, как сюда привели меня, и в этой сумке была практически вся моя жизнь. Книги, немного денег, расческа. Тетради для записей, перья, конверт: мне передали письмо из столицы от тетушки. Надо было бы его распечатать, но не хотелось. Вообще ничего не хотелось.

Могла ли я попытаться сбежать? Могла. Только это все усугубило бы: и для меня, и для моих родных. Поэтому я лежала и надеялась, что удастся заснуть. Что успокоится и тупая боль в сердце, возникающая каждый раз при мыслях о Юрале, и что бестиар про меня забудет. Нет, ну а может же такое случиться? Что у него тут, девиц не хватает? Причем я уверена, даже самых благородных. Может, к вечеру уже и не вспомнит о том, что нашел днем? Точнее, кого, но для него я не больше чем что, я это прекрасно знала. И не обольщалась. Потому что уйти мне позволят только если он обо мне забудет. Только тогда.

Заснуть так и не удалось. А к вечеру, когда гомон дневных птиц уже начинал затихать и затрещали сверчки, снова явились девушки. Меня усадили перед зеркалом, и началось. Мне крутили волосы, оттеняли скулы магической пудрой, вертели туда-сюда, а после принесли платье. Красивое, как для дорогой куклы. Светло-зеленое, в цвет моих глаз. Пышное, как у дворянок.

Когда наряжали, я уже посмотреть на себя не могла, а получилось лишь когда служанки закончили и втащили в комнату огромное зеркало, во весь мой рост.

– Понравится? – спросила одна у другой.

– Понравится! Чудо как хороша. – И вторая развернула меня к зеркалу.

В котором действительно отразилась красивая кукла. Потому что это была не я! У меня никогда не было таких причесок – высоких, лишь тонкие нарочно выпущенные локоны щекотали шею. У меня не было таких платьев, таких туфелек, изящных и при этом словно обнимающих стопы, и уж тем более у меня не было драгоценностей. Не говоря уже о том, что косметикой я никогда не пользовалась, даже самой незаметной.

В дверь постучали, и девушки тут же засуетились.

– Все, пошли, пошли, он ждет.

Меня вытолкали из комнаты, не успела даже вздохнуть. Потащили по коридорам, я почти бежала за ними, разве что не спотыкаясь. Потом мы поднялись на второй этаж, и вот уже коридоры расширились, стали более светлыми. Мы даже миновали одну галерею и анфиладу, остановившись перед тяжелыми светлыми дверями, обрамления и ручки которых сверкали позолотой. По обе стороны от них стояли гардианы, которые даже не скосили на нас глаза, словно их намертво вкопали в пол. Служанки постучали, и, дождавшись резкого:

– Войдите, – сами распахнули двери, пропуская меня вперед и скользя следом.

Мы оказались в просторном кабинете. Таком огромном, что по сравнению с ним терялась, наверное, даже наша практическая аудитория. Здесь было множество стеллажей с книгами, документы, крепления для хтианов Верховного на стене. Закатный свет проникал из широких эркерных окон, путаясь в его волосах и придавая темным прядям огненный, а серебряным нитям в них – медный оттенок.

Михаил восседал в огромном кресле за массивным столом из красного дерева и, подняв на меня взгляд, разве что не сплюнул.

– Никчемные девицы! Вы все испортили.

Служанки одновременно побелели, а Верховный скомандовал уже мне:

– Подойди.

У меня нет никакого выбора, кроме как подчиниться. За ослушание Верховного бестиара – смерть, за любое неповиновение, неподчинение – тоже, причем зависит от того, как решит судья: только твоя или всей твоей семьи.

Сглотнув, приближаюсь, а Михаил разворачивает меня лицом к служанкам:

– Это я просил из нее сделать? – спрашивает резко, а потом таким же резким движением проводит рукой возле моего лица. Кожу начинает ощутимо пощипывать, и я понимаю, что магия поглощает частички пудры и всего того, чем меня «украшали». На достигнутом бестиар не останавливается, и шпильки из моих волос летят на пол, одна за другой. Я чувствую, как длинные пряди падают на обнаженную спину (оказывается, у этого платья достаточно глубокий вырез не только спереди, но и сзади), и, когда шпильки заканчиваются, за ними следуют украшения. Одно за другим.

Как ни странно, без них мне становится легче, словно ненужное, не мое отвалилось, но ненадолго:

– Соберите, – командует бестиар побелевшим девушкам, и те беспрекословно бросаются выполнять приказ.

Пока все это происходит, его ладонь ложится на мою шею, сзади, поверх расстелившихся волнами волос. Я чувствую жесткость и силу этого прикосновения и не могу даже пошевелиться, потому что этот немой приказ замереть не позволяет прийти служанкам на помощь. Когда они заканчивают, Михаил спрашивает:

– Кто до этого додумался? Превратить девчонку в разряженную куклу, да еще и нацепить на нее Ольгины побрякушки?

Похоже, с куклой ассоциация не только у меня, но в следующий момент все мысли во главе с этой вылетают из головы, потому что Михаил перебивает воцарившееся молчание холодным:

– Неважно, впрочем. Выпороть обеих.

– Пожалуйста, не надо! – Слова срываются с моих губ раньше, чем я успеваю их остановить, и меня тут же бьет жестким наотмашь:

– Молчать. Открывать рот будешь, только когда я разрешу.

А девушки одновременно падают на колени и начинают умолять:

– Пощадите, прошу…

– Мы не знали, мы подумали, что вам будет приятно…

Кабинет словно накрывает коконом силы, и служанки хватаются за горло. На меня тоже давит эта мощь, мощь силы Верховного бестиара, что заставляет сейчас мою кожу покрыться мурашками, и Михаил произносит:

– Ваша задача – не думать, а исполнять. Исполнять как скажу я, если что-то непонятно – уточнять.

Они явно задыхаются, но останавливаться он не собирается. До тех пор, пока девушки не теряют сознание, а после один его жест – и магия распахивает двери.

– Этих двоих на порку, – произносит он заглянувшему гардиану. – Ко мне никого не пускать.

Мужчина кивает. Служанок выносят, двери закрываются. После чего Михаил снова поворачивается ко мне. Солнце из кабинета уже ушло, и теперь его пряди чернее черного, а то самое серебро в волосах – так о него можно порезаться, как о леску. Он смотрит на меня сверху вниз, но ладонь на шее становится менее жесткой. Он даже скользит кончиками пальцев по позвонкам, словно собирается их пересчитать.

– Понравился такой образ? – интересуется хищно, кивает  на гору выпавших из рук девушек шпилек и драгоценности. – Отвечай.

– Нет, – говорю честно. Поднимаю взгляд и ударяюсь о волну мутящей силы, но выдерживаю.

– Хорошо, – произносит Михаил. – Тогда раздевайся. Снимай это бездново платье.

Под «бездновым» платьем только нижнее. Белья на меня не нашли, и сама мысль о том, чтобы обнажиться перед мужчиной, вводит меня в ступор. Это платье – оно же прозрачное, почти, там все просвечивает.

– Не заставляй меня повторять, Алина.

– Зачем вам девка, которой даже в академии учиться – только зря время терять?

Дерзость? Несомненно, но понимаю я это только после того, как уже все сказала.

Как ни странно, Михаил усмехается.

– Обиделась? Зря. Девке в самом деле ни к чему учеба, – он пропускает пряди моих волос между пальцев, – особенно такой как ты. Ты красивая, Алина, очень красивая. Учиться тебе может и нужно, но совсем другому.

Он отпускает мою шею и скользит пальцами теперь уже по моим губам. Нажимает жестко, раскрывая их. Этим жестом все сказано: Михаил привык брать все, что хочет, и я не исключение.

– Ну а то, что при всех сказал, так это потому, что ты меня разозлила. Не люблю, когда другие лапают мою собственность. – Это уже прозвучало холодно, а еще опасно. Очень опасно. – Но довольно разговоров. Я сказал: раздевайся.

Я не могу.

Эта мысль бьется в моей голове, как огненная бабочка, а еще, вместе с ней – мысли об отце, о сестре, о брате. Что будет с ними, вздумай я сейчас проявить характер? Да и стоит ли мой характер жизни, безопасности моих близких.

Под тяжелым, обжигающим взглядом Михаила, руки тоже кажутся тяжелыми.

– Кто такая Ольга?

– Что ты сказала? – Верховный сощуривается, но даже сквозь этот прищур в его глазах бьется его магия и раздражение. Ноздри расходятся, словно принюхивается хищный зверь. А я думаю: может, он меня просто убьет? На месте, за дерзость. Марика и Юрал позаботятся о семье, они их не бросят. А там и брат с сестрой подрастут.

Малодушно? Может быть так. Но лучше уж так, чем бесчестие.

– Я спросила, кто такая Ольга.

Какое-то время бестиар смотрит на меня, и я не могу понять, о чем он сейчас думает? Как лучше меня прихлопнуть? Отправить на порку, потом прихлопнуть? Или что?

– Смелая, – наконец, произносит бестиар. – Дерзкая. А так, по виду и не скажешь. Но мне нравится. Ольга была моей любовницей. Несколько лет. Жила со мной, ни в чем себе не отказывала. У нее было все.

Жила с ним? Я знаю, что бестиары могут взять любую женщину, какую только пожелают, но у Михаила Велимирского жена и две дочери. Две княжны-бестиари. А его любовница жила с ними в одном доме?

– Хочешь так же, Алина? – Он насмешливо смотрит на меня. – Хочешь забыть о том, что такое нужда? Одеваться в шелка. Носить драгоценности. Не эти – такие тебе не пойдут.

Он снова кивает на то, что с меня сорвал.

– Тонкие, нежные. Бесценные. Ты таких даже не видела.

Это проверка? А впрочем, мне все равно.

Я смотрю прямо ему в глаза. Меня уже не так сильно шатает, как в самый первый раз, а может быть, просто напряжение сказывается, потому что я должна трястись как осина от этой давящей магии, но я стою прямо.

– Нет.

– Нет. – В его голосе снова слышится раздражение. – Тогда чего же ты хочешь?

– Учиться. – Домой, к семье. Но этого я не говорю вслух. Не хочу даже ненароком привлечь внимание Михаила к родным. – Хочу, чтобы вы меня отпустили.

– Вот как, – он сцепляет пальцы и смотрит на меня. По его голосу снова невозможно что-то понять. – Отказываешься, значит?

– Отказываюсь.

Ну вот и все. Точка невозврата пройдена. В детстве мы с Марикой убегали к обрыву, стояли, смотрели на реку. Когда гроза накатывала, поднимался ветер, чувство было такое, что вот-вот рухнешь вниз, и сердце заходилось в груди – от тревоги и ребяческого восторга. Сейчас, по ощущениям, я в эту пропасть шагнула, но ничего не почувствовала. Время будто остановилось, замерло. Сердце тоже.

Секунды растянулись, как зимний мед на ложке, а в следующий момент Михаил дернул меня к столу. Опрокинул, прямо поперек, на бумаги, документы, вернув к жизни мое дыхание. Платье разошлось с треском, сорвавшаяся шнуровка больно хлестнула по спине. Ладонь верховного потянула наверх сорочку, горячая, жесткая, сильная, скользнула мне между ног.

Словно в насмешку, откуда-то донеслись звуки фортепиано, известная соната вливалась в кабинет, и под эту музыку я забилась, вскрикнула:

– Отпустите! – И задергалась еще сильнее, пытаясь вырваться. – Нет! Не надо! Нет!

– Чумовая девка, – прошипел Верховный, вдавливая меня в стол своим весом. – На вид – скромница-скромницей.

Пальцы грубо прошлись между моих бедер, а потом рывком проникли в меня, и я закричала. От боли, от ужаса. От осознания того, что вот-вот произойдет. От грубости, от напугавшего еще сильнее рычания:

– Орешь, да? Под ним так же орала? Только для него ноги раздвигать готова?

Пальцы двинулись дальше, и стало еще больнее. В тот миг, когда резко хлопнула дверь, я уже почти потеряла сознание от ужаса, и свет полыхнул перед глазами, когда режущее ощущение снизу исчезло. Михаил отпрянул, прорычал, как зверь:

– Я занят!

– Это важно. – Спокойный, неестественно-спокойный мужской голос прозвучал, как выстрел ружья.

Я дернула сорочку вниз раньше, чем успела опомниться. Но что толку? Даже с ней я была словно обнажена, и под взглядом другого бестиара закрыла себя руками. На краю сознания мелькнула мысль, что это на него все глазели в академии, а теперь он смотрел на меня. Равнодушно, насквозь. Как на любую вещь в этом кабинете, но мы и есть – вещь. Любой человек на подвластных бестиару землях – его собственность. Его и его родных.

Племянник Верховного бестиара, пришло вспышкой-воспоминанием.

А в следующее мгновение прозвучал приказ Михаила:

– Пошла вон!

Я рванулась к дверям, запуталась в остатках разорванного платья и упала бы, если бы меня не подхватил шагнувший вперед его племянник. Прикосновение ладони к ладони опалило, как огнем, странным образом плеснуло в руку, как живительной силой. Мгновение – и хтианы легли на стол, а на плечи мне набросили мундир.

Это стало последней каплей. Стянув грубые края ткани так, что грозила себя задушить, я выбежала за дверь, напоследок услышав холодное:

– И давно ты берешь девиц силой?

Глава 4

Богдан

Во дворец Богдан вернулся ближе к ночи. Нужно было снять магические следы, побеседовать с теми, кто знал парня. Уж слишком все складно выглядело. Милен стащил настойку в лекарской, когда понял, к чему все идет. Уже внизу, в каземате отравился, хотя мог сделать это сразу. Но, чтобы сопоставить факты и понять что к чему, пришлось потратить немало времени.

Учился Милен хорошо, подавал надежды как помощник целителя. Помогал другим, легко заводил друзей, правила и предписания академии не нарушал. Получал высокие баллы и совершенно этим не хвастался, не зазнавался. Возможно, поэтому у него было много друзей, и все как один твердили, что он очень любил жизнь.

Ближе к вечеру лица уже сливались у Богдана перед глазами: преподаватели, ключник, экономка, лаборанты, студиозусы. Любую другую задачу такого рода можно было скинуть на гардианов, но, поскольку в деле была замешана нулевая магия, Богдан со всеми общался лично. К этому привлекли секретаря из службы тайного сыска, тот составлял протокол. Когда все закончили, уже стемнело.

Предварительно было принято решение не афишировать ситуацию, пока нет уверенности в том, что выпить белладонну парня не заставили или просто не преподнесли ее как выход из положения. Богдан же отправился домой. Не удалось ему побеседовать только с одной девушкой, которую назвали хорошей подругой погибшего. Алина Лоэва. По описанию она была подозрительно похожа на девчонку, о которой он думал до случившегося, и, внезапно, исчезла.

Ни в академии, ни в полях с подругой Марикой ее не обнаружили. Только когда на девушку надавили, та, заикаясь и бледнея, сообщила, что Алина со своим женихом пошла в лес. На вечернюю смену, до ужина, Лоэва тоже не явилась. Богдан сам не понял, что произошло в тот момент, когда он услышал слово «жених». Словно Бездна открылась внутри, царапнула и закрылась.

Оставив после себя саднящее раздражение и нежелание признавать, что девушка с зелеными, как трава по весне, глазами принадлежит другом. Увы, ни Алину, ни ее жениха так и не нашли, пришлось отправить гардианов с особым поручением к ней домой и домой к Юралу Усольцеву.

А во дворце уже ждали очередные новости: Катерина не в духе, потому что дядя приволок себе замену Ольги. Про замену говорили злые языки – после смерти официальной любовницы, которая шокировала весь высший свет тем, что жила с ним на правах второй жены, Михаил находил себе новые игрушки на ночь-две, которые менял с завидной регулярностью. Но девицу было приказано одеть, привести в порядок, ей даже предварительно выделили комнату в крыле прислуги, поэтому и судачили все, кому не лень. Когда речь заходит о чьей-то личной жизни, аристократы становятся на одну ступень с прислугой.

– Девчонку обрядили в Ольгино платье и нацепили ее бриллианты!

– Неужели? А впрочем, какая разница, ты и без нарядов прекрасна, – разливался в соседней комнате соловьем его камердинер. Выглянув, Богдан обнаружил рядом с ним хорошенькую горничную, кокетливо поправляющую выбившуюся из под чепца прядь волос.

Заметив его, парень и девушка изменились в лицах.

– Чтобы я больше такого не слышал, – холодно произнес Богдан.

– Простите, я… – камердинер поклонился. – Такое больше не повторится, кавальер.

Он зашел к себе, чтобы перевести дух, а после подняться к дяде. Произошедшее явно нужно было обсудить, но по дороге Богдан столкнулся с Павлом.

– До утра он явно тебя не ждет, – хохотнул первый сопровождающий, когда тот поинтересовался, чем занят Михаил. – Нашел себе новое развлечение. Так что можешь расслабиться.

Из таких вот штрихов – шушуканья горничных, бурных обсуждений в музыкальном салоне, затихших, когда он проходил мимо, рыдающей камеристки, которой Катерина устроила выволочку за какую-то малейшую провинность, надутых, как замерзшие снегири, княжен Марии и Василисы, Богдан и составил картину происходящего. Сначала хотел плюнуть и не ходить, как советовал Павел, до утра все равно ничего не изменится. Но что-то словно толкало его наверх. На второй этаж. К дядиному кабинету.

Сначала это было что-то неясное, едва уловимое, необъяснимое. Но, когда гардианы сказали, что Верховный бестиар не принимает никого, а из-за двери донесся отчаянный девичий крик, Богдан просто толкнул двери и вошел. Чтобы увидеть зажатую у стола девушку, продолжавшую отчаянно отбиваться.

Сопротивляться его дяде – для этого нужно было либо быть безумной, либо иметь недюжинную смелость. И, когда девчонка резко одернула задранную сорочку и обернулась, его словно молнией прошило насквозь.

Потому что это была она. Девушка, о которой он думал весь день.

В этот миг внутри в самом деле разверзлась Бездна.

Магия полыхнула внутри, отозвавшись напряженной дрожью на кончиках пальцев. Именно в этот момент в голову пришла шальная мысль, что марать о Михаила хтианы – марать честь бестиара. Потому что дядя явно понятиями чести не заморачивался. А под пульсирующими, словно в кипятке, руками уже крошились его позвонки.

Все это пронеслось в мыслях в одно мгновение, оборвавшись резким окриком Михаила:

– Пошла вон!

Девушка бросилась к дверям. Запуталась в разорванном платье, и он едва успел ее подхватить. Прикосновение взглядов пронеслось со скоростью падающих звезд, прикосновение хрупких пальцев обожгло так, словно он и впрямь вздумал удержать в ладони звезду. Богдан одним движением выхватил оружие, отстегнул крепления и набросил мундир на ее плечи. Закутавшись в него, Алина все-таки вылетела за дверь, а он, глядя на Михаила в упор, выплюнул: