Александровские Кадеты. Смута. Том 1

Петя ответил не сразу, задумался, видать, Федины доводы оказались убедительны.

– Думаю, не всё у них готово было, – изрёк он наконец. – Ещё думаю – к са́мому дворцу, наверное, не подойти. Мы ж так ту потерну и не прошли до конца. Может, там тупик или ещё что.

– А может, – вдруг осенило Фёдора, – они как раз тот приоратский ход тоже нашли, и он-то как раз куда надо и ведёт? Может, потому они в Илью Андреевича и стреляли?

– О! – Петя поднял палец. Помолчал, подумал и снова изрёк: – О!

Одобрив сей достойной царя спартиатов тирадой догадку друга, Петя с энтузиазмом принялся развивать теорию дальше.

И выходило, что таки да, инсургенты, скорее всего, потерпев неудачу в зимних выступлениях, решили действовать хитрее. Ведь удалось же им взорвать эшелон Семёновского полка? Так отчего бы не повторить, только поднять на воздух теперь уже весь императорский дворец с августейшим семейством!

И значит, они выследили Илью Андреевича, а дальнейшее было уже «делом техники», как выразился Петя. Зима, вечер, темно, выскочить, выстрелить – и бежать. План, увы, удался. И это значило, что инсургенты очень близки к исполнению своей миссии.

– Это почему?

– Потому, что без Ильи Андреевича они нужного хода найти не могли. А теперь нашли, значит. И стал он им не нужен.

Фёдор задумался.

– А зачем вообще в него стрелять?

– Как зачем? Злодеи ведь…

– Злодеи, верно. Но что бы им сделал один преподаватель физики, что навёл их на требуемый ход? Вот они в Илью Андреевича выстрелили, и все теперь на ногах – и полиция, и жандармы, и мы. Что ж они, совсем глупые? Если хотели государев дворец подвзорвать – чем бы Положинцев им помешал?

– Ну, как сказать, – задумался Петя. – Они ж не знают, что Илье Андреевичу известно. Потащат они взрывчатку этими ходами да на него и наткнутся. А ну как он не один случится? Вот и решили – мол, проще убить будет. Слышал же, жандармы всё равно на БОСР списывают? На эсеров? И верно – скольких они уже убили, и чиновников, и полицейских, и офицеров…

Приходилось признать, что Петя тоже прав.

– Так что надо Веру просить.

– Просить?! – вдруг возмутился тихий и кроткий обычно Петя. – Требовать! Человека мало что не убили, а ты – «просить»?! Довольно, хватит, напросились!

И вновь приходилось признавать правоту друга.

В ближайший же отпуск, в субботу, Федя явился домой преисполненный решимости, аки Перикл перед Ареопагом.

Вера была дома. Она вообще почти никуда не ходила последнее время. Гимназистки-тальминки старшего, выпускного класса, конечно, уже начали готовиться к последним экзаменам, но при этом не забывали веселиться: вечеринки с танцами, любительские спектакли и концерты, каток и прочее следовали одни за другими.

Неизменными и верными рыцарями прекрасных юных тальминок постоянно являлись кадеты старшей, первой роты Александровского корпуса. Они уже все давным-давно перезнакомились – корпусные и гимназические балы, коньки, частные праздники: собирались на именины, на Святки, на Масленицу; тётушки, помнившие времена блаженной памяти государя Александра Освободителя, качали головами на нынешние свободные нравы, но и только.

Надя, средняя сестра Фёдора хоть и не обрела ещё все права и привилегии выпускного класса, но тоже время даром не теряла: после всех зимних потрясений так хорошо было вернуться к обычным забавам!..

А вот Вера – нет.

Сиднем сидела дома, обложившись толстенными томами. Папа только крякал, глядя на счета, присылаемые милейшим Юлием Борисовичем Ремке, что держал книжную лавку «Ремке и сыновья».

И это были не какие-нибудь там французские романы или модные журналы. Солидные труды по медицине, истории и политэкономии, дозволенные цензурой. Что сестра с ними делала, Фёдор не знал, да и знать не хотел до поры до времени.

И сейчас, едва взглянув на сведённые вместе брови кадета, его старшая сестра вздохнула, откладывая книгу.

– Ну, чего тебе?

– Много чего. – Федя закрыл дверь в комнату сестёр. – Эсдеки твои нужны, вот чего.

Вера, против его ожиданий, не стала ни фыркать, ни отнекиваться, ни даже раздражаться, как в прошлые разы.

– Ты опять про эту выдумку с побегом?

– Нет. – Федя покраснел, но смутить себя не дал. Сейчас это уже казалось и впрямь не столь гениальной мыслью. – Побеги побегами, но есть дело поважнее.

Что-то всё-таки, видать, изменилось в нём самом.

– Рассказывай.

– В Илью Андреевича Положинцева стрелял Йоська Бешанов, – выпалил Фёдор самое главное. – А Бешанов – это твои эсдеки.

И не услыхал даже ожидаемого им и возмущённого «Да какие они мои?!».

– Ты уверен? Разве твой Илья Андреевич знает, кто такой Йоська Бешеный? Видел его где-то?

– Не видел. Но описал очень подробно. Даже удивительно, что успел разглядеть.

– Видимо, они хотели наверняка… вот и потеряли осторожность, подошли слишком близко… и фонарь, наверное, там был…

– Наверное. Конечно, может, Илья Андреевич и ошибся…

– Да не ошибся он, – с досадой сказала сестра. – Йоська – он… он на всё способен. Ярость и обида в нём небывалые. Почему одним всё, а таким, как он, – ничего?

– Учился – и было б ему всё, – буркнул Федя.

– Дорогой мой! – восхитилась сестра. – Тебе сколько лет? Заговорил, ну словно нянюшка или наша mère. Сам-то этому правилу следуешь?

– Ну следую… как могу…

– Ладно, не дуйся, – махнула рукой Вера. – Я только говорю, что Йоська – он и впрямь может. Стрелял уже, и без малейших колебаний, не зря его на стражу ставили… Так чего ж ты хочешь? Что я должна сделать?

Федя как мог подробно, а с другой стороны, кратко изложил их с Ниткиным теорию.

– Проберутся и подвзорвут, как семёновцев! – закончил он.

Вера молча кивнула.

– Что, ты согласна? – несколько опешил бравый кадет. – Не будешь говорить, что всё чепуха и ерунда?

– Не буду, – сказала сестра. – Потому что от них всего можно ждать. Только всё равно неясно, чем мы можем помочь?

– Нужно, чтобы Охранное отделение проверило бы все подземелья. Чтобы следили.

– Ну, а я что?

– А вот ты теперь уже должна их там предупредить! И без отговорок!..

– А если я не могу? – спросила Вера с бледной улыбкой.

– Как это «не можешь»? – не понял кадет.

– Не могу, Феденька, – Вера опустила голову, затеребила край домашней шали. – Соврала я тебе. Никакой я не агент. Была с эсдеками, с большевиками, как они себя зовут… потому что уж больно несправедливости вокруг много.

Фёдор стоял, бессильно сжимая и разжимая кулаки. Соврала. Соврала! Соврала!.. Так он и думал!..

– Соврала я. Грешна… – Щёки Веры тоже заливал жаркий румянец. – Прости, Феденька… прости меня, коль сможешь… Господа что ни день молю, чтобы простил…

– Так ты… ты с ними, что ли? С эсдеками? С бомбистами?! – шёпотом закричал Федя, едва обрёл дар речи. – Я… я тебе верил! Верил!..

Вера резко закрыла лицо ладонями, плечи вздрогнули. Словно почуяв, что дело неладно, котёнок Черномор вспрыгнул хозяйке на колени, потёрся мордочкой, запырчал, но не от удовольствия, а словно с тревогой.

– Ну да… я обманула… ничего лучше не придумала… стыдно было…

И Фёдор Солонов уже хотел закричать что-то об измене и прочем, но вдруг словно наяву услыхал рассудительный голос Пети Ниткина: «Слезами горю не поможешь. И ругаться тоже смысла нет. Она же плачет, смотри!.. Она раскаялась. А дело так и не сделано!.. Чего ж теперь браниться?..»

И так ясно это слышалось Фёдору, что он невольно даже обернулся.

Но нет, друга Ниткина тут не было, и не только здесь, но и вообще в Гатчино – уехал на побывку к матери в Петербург.

– Хорошо, – услыхал Федя собственный голос, куда более рассудительный, чем, казалось, должно бы. – Бог простит, и я прощаю. Только не ври больше, договорились?

– Договорились, – всхлипнула сестра. – Ты не думай, я всё равно уже давно не с ними!.. В-валериан…

– Что «Валериан»?

Федя грешным делом подумал, что Вера сейчас начнёт изворачиваться и оправдываться, мол, это не я, это всё он, сбил с толку, заморочил и так далее – как порой делали в Елисаветинской военгимназии, когда, чтобы избежать совсем уж сурового наказания, навроде отчисления, можно было свалить на кого-то из «отчаянных», мол, это он придумал, а я так, всего лишь поддался. Подловато (и здесь, в Александровском корпусе, о таком даже не слышали), и прибегали к этому не шибко авторитетные воспитанники, но на самый крайний случай…

– Валериан был такой убеждённый… и я с ним соглашалась.

Но Фёдору было сейчас не до того.

– Значит, надо прямо писать! Прямо в Охранное отделение.

– Так ты ж сам мне только что говорил, что Илья Андреевич твой им всё рассказал!

Верно, подумал Федя. И ему то ли не поверили, то ли не приняли всерьёз.

– Нет, дорогой мой братец. Не поверили жандармы господину Положинцеву, и нам тем более не поверят. Самим надо!

– А ты… – осторожно переспросил Федя, – ты теперь точно не с ними? Не с эсдеками? Точно-точно?

– Точно-точно. – Вера поникла головой, качнулась сложным калачом свёрнутая коса. – Была, да. А теперь – нет. Вот когда ты меня спасать пришёл… – Она вытерла глаза, последний раз хлюпнула носом. – Ты меня спасаешь, а они стреляют. Даже не думают.

– И что же? – не понял кадет.

– А то, братец мой милый, что вот тогда-то и задумалась я, что нельзя вот так вот – и в пальбу. Если они тут не задумываются, то что ж будет, если какая власть им достанется? Ох, разойдутся!..

Разойдутся, подумал Фёдор. Уж это-то я точно знаю.

– Душа моя братец, – Вера встала, придерживая угревшегося на коленях котёнка, – нам вдвоём придётся.

– Как это «вдвоём»? – не понял бравый кадет.

Вместо ответа Вера одной рукой расстегнула ридикюль.

Протянула Фёдору.

Внутри вместо неведомых девичьих принадлежностей матово блеснула воронёная сталь.

– «Кольт» тридцать второго калибра, – сухо сообщила сестра. – Сорок пять рублей в оружейном магазине Чижова, что на Литейном, 51. Что так смотришь? Я умею стрелять. Маме об этом знать не обязательно.

Федя, разинув рот, глядел на Веру.

– Что… что ты задумала?

– Раз и навсегда отбить у них охоту лазать по гатчинским подземельям, – усмехнулась сестра.

– Но… как?

– Как? Я к ним вернусь. И всё узнаю.

– Вер… они же… они тебя…

Но сестра только отмахнулась.

– Валериан сделает всё, что я скажу. – Она не выдержала, покраснела. – И приведёт на сходку. И я всё узнаю. Клянусь тебе!..

Фёдор Солонов сглотнул, ладони у него покрылись по́том.

– А… потом?

– Увидишь, – хладнокровно сказала сестра. Аккуратно пересадила котёнка на подлокотник кресла, достала «кольт» из ридикюля, передёрнула затвор. Прицелилась куда-то в угол.

Сухо щёлкнуло.

– Я не хуже тебя умею по подземельям лазать.

…И на этом стояла, хоть плачь.

– Ну хорошо, – сдался наконец Фёдор. – Значит, пойдёшь с этим… Валерианом… – Ему очень хотелось сказать – «хлыщом», но сейчас всё-таки не стоило, – на сходку. Всё узнаешь про Бешанова. Так?

Вера кивнула.

– Может, в твоего Положинцева стрелял и не он.

– Это ещё почему? Илья Андреевич его узнал…

– Илья Андреевич тяжело ранен, еле выжил. Что ему там в точности привиделось – он и сам уже точно не скажет.

– Да с чего ты взяла-то?

Вера поджала губы, вздохнула, глядя в угол.

– Потому что Бешанов, скорее всего, не преминул бы добить раненого. Как это у них называется, «контрольный выстрел» – я сама от Благоева слышала. Пальнул бы в голову, и всё. Йоська хвалился, что на «эксах» так полицейских приканчивал.

– Ну… – слегка растерялся Фёдор, – может, оно и так… а может, и нет…

– Когда не знаешь, что сказать, говори по-французски, – припомнила сестра «Аню в Стране чудес». – А если не можешь по-французски, то лучше молчи. Ну, чего ещё тебе?

– Не хочешь больше говорить? – слегка обиделся бравый кадет.

– Всё уже обговорили, обо всём условились, – сухо отрезала сестра. – Сказала – сделаю. Всё!..

– А когда?

– Вот пристал!.. Поговорю с… с этим… Валерианом, – она слегка запнулась, – и дам тебе знать, не сомневайся.

По тому, как она это произнесла, сомневаться и впрямь не приходилось.

– И про Бешанова, и про всё остальное. Если они и впрямь господина Положинцева убить решили, чтобы ненароком он их не выдал, то, может, на самом деле готовы действовать.

– Но ты от них ничего про ходы не слышала ведь?

Вера покачала головой, вновь мотнулась толстая коса. С некоторых пор сестра перестала делать модные причёски, чем повергала в отчаяние и маму, и нянюшку.

– Нет, Федя, врать не стану, не слыхала. Но это ничего не значит. Ладно, ступай, а я протелефонирую этому… субъекту.

В корпусе наводили последний глянец перед государевым смотром. Драили, чистили, скоблили, мыли, натирали. После всего случившегося в разгар зимы словно пытались стереть даже саму память об этом. Хотя как её сотрёшь – в парадном вестибюле уже появилась доска чёрного мрамора с высеченными золотыми буквами: имена и чины погибших кадет с офицерами.

Седьмая рота оказалась брошена на самый тоскливый, по её мнению, участок – натирать мастикой чисто отмытые полы. Точнее, мастикой пол уже намазали, и теперь господа кадеты, пыхтя, шаркали ногами с надетыми на них щётками.

Кто-то – а именно, кадет Воротников – пытался кататься сразу на двух щётках, словно на коньках, но получалось плохо.

Многие из седьмой роты с надеждой взирали на Петю Ниткина: а вдруг что-то придумает? Но Петя, красный от усилий, старательно пыхтел вместе с остальными и не торопился ничего придумывать.

Фёдор вполголоса пересказывал разговор с сестрой; Петя глубокомысленно хмыкал.

– Тут главное, – изрёк он наконец, – что у них с подземельями. Бог с ним, с Йоськой этим, – Илья Андреевич, хвала святителям, выжил и поправляется. А вот подземелья… если они и впрямь замыслили в государев дворец проникнуть или вообще всё взорвать… Вот это нам знать надо!

– Легко сказать, – буркнул Федя, старательно шаркая щёткой под выразительным взглядом капитана Коссарта. – Вдруг они ей не поверят?

– Должны, – убеждённо заявил Ниткин. – Особенно если за неё этот Валериан попросит.

Фёдор только вздохнул. Как-то всё тревожнее становилось на душе, и он сам не знал отчего. Петька, конечно, прав: поймают Бешанова, нет ли – не столь важно. А вот государь – совсем другое дело.

Но пока оставалось только шаркать половой щёткой.

Через два дня почта принесла наряду с розовым конвертиком Лизы Корабельниковой обычный белый, украшенный каллиграфически-чётким почерком m-lle Веры Солоновой. Разумеется, писала сестра намёками и околичностями, но давала понять, что в ближайшее время отправится на сходку эсдеков. «Возобновленiе знакомства», как она выразилась, с «мonsieur Korabelnikoff» прошло «очень хорошо, и онъ согласился ввести меня въ интересное общество».

Теперь оставалось только ждать.

Вообще Фёдору надлежало выкинуть из головы все посторонние мысли и сосредоточиться на подготовке к высочайшему смотру; Две Мишени прямо-таки изводил бравого кадета стрелковыми упражнениями. И, поскольку мысли Фёдора, увы, витали в областях весьма далёких от корпусного тира, выговоров ему пришлось наслушаться с преизлихом.

Прошла Масленица, настал Великий пост, а вместе с ним и смотр.

Фёдор Солонов так ждал теперь белых конвертов старшей сестры, что всё торжественное действо – въезд государева конвоя, молебен, парадный марш на плацу, кадетские достижения в гимнастике, рукопашном бою и прочем – прошли почти что незамеченными.

Он смотрел на государя – и не видел. Потому что перед глазами стояли подземелья корпуса, таинственные ходы, уводившие в темноту, ходы, которыми они с Петей так и не прошли.

…Смотр проходил хорошо, государь хвалил отличившихся кадет; и Фёдор даже сам не заметил, как подошла «его», стрелковая часть, без затей устроенная прямо в актовом зале, где вдоль одной из стен были выставлены щиты из толстых досок.

И никому не пришло в голову спрятать государя, закрыть его, мелькнуло у Фёдора. А что, если злоумышленник пробрался бы сюда с револьвером?

Если бы он не побывал в совсем ином времени, в совсем ином мире, где случилось невозможное и немыслимое, – идеи эти не возникли бы в его голове. Чего стоило бы какому-то инсургенту проникнуть сюда, затесаться в нарядную толпу, смешаться с ней? Офицеры все носят оружие. Гражданские преподаватели тоже, даже Ирина Ивановна Шульц.

Другой мальчишка запомнил бы каждую деталь – вплоть до золотого шитья мундиров и блеска орденов, другой кадет не сводил бы глаз с государя; а Фёдор ничего не мог с собой поделать: шарил и шарил взглядом по пёстрой толпе, каждый миг ожидая подозрительно-резкого движения.

А меж тем их младший возраст открывал стрелковую часть смотра.

Всего их участвует шестеро, и только один он, Солонов Фёдор, – из седьмой роты. Пятеро других – из «вражеской» шестой. Хотя, конечно, какая ж она вражеская? Такие же кадеты. Правда, вредные, и начальник роты у них такой… тоже вредный. При всяком удобном случае цеплялся к ним, кадетам седьмой, так что Двум Мишеням частенько приходилось вступать в споры, их защищая.

Стрельбой командовал сам начальник корпуса, генерал Дмитрий Павлович Немировский. Голос его раздавался словно откуда-то из поднебесья, и кадет Солонов исполнял отданные приказания, совершенно не думая, машинально.

…Они все встали в ряд перед длинным столом, покрытым зелёным сукном. Сукно скрывало самые обычные доски, но сейчас оно, наброшенное сверху, плотное, с тяжёлыми золотыми кистями и бахромой по краям, делало всё очень нарядным, достойным лепного декора и до блеска начищенных бронзовых украшений актового зала.

Винтовки лежали на боку, смазанные, вкусно пахнущие ружейным маслом и совсем немного порохом. Настоящие винтовки, то есть настоящие карабины, куда короче обычных пехотных.

И мишени. Особые. Не листы расчерченной бумаги, но чёрные кружки с пол-ладони из настоящей брони на высоких и тонких, словно карандаш, подставках. Их будут отодвигать всё дальше и дальше, и промахнувшийся один раз выбывает.

Пока не останется только один.

Фёдор вместе с остальными кадетами изготовился. Пять патронов зарядил из обоймы; стрелять надлежало из положения «стоя», безо всяких скидок на вес оружия. Карабин тяжёл – долго выцеливать нельзя, мушка всё равно уйдёт, ты промахнёшься.

– Господа кадеты!.. Пальбу открывать после команды «пли!», как только будете готовы!..

Кадеты шестой роты лихо вскинули карабины. Нет, не все – тот самый Стёпка Васильчиков, первый силач шестой роты, с которым вышла памятная замятня при расчистке катка. Глянь-ка, умен, не торопится, карабин в положении «на плечо» – остальные-то уже приложились!..

Государь встал, выпрямился. Глядел на кадет и улыбался в пышную седую бороду.

– С Богом, господа кадеты! – И махнул белым платком.

– Пли! – скомандовал генерал, и четыре выстрела грянули почти сразу же.

Кадеты шестой роты слишком торопились. Но – три попадания есть. И один промах. Сконфуженный, мигом покрасневший до ушей кадет чуть не выронил оружие, втягивая голову в плечи под более чем выразительным взглядом своего начальника роты, подполковника Ямпольского.

Следующим выстрелил Васильчиков, попал. Гордо взглянул на Фёдора – а тот, никуда не торопясь, спокойным плавным движением вскинул оружие, нажал на спуск, почти не целясь, стоило мушке коснуться чёрного кружка мишени.

Мишень упала. Седьмая рота дружно подпрыгнула – молча. Пока что молча.

Ирина Ивановна Шульц и Две Мишени стояли рядом, в одной шеренге с остальной ротой и улыбались; Фёдор знал, что они улыбаются, даже и не оборачиваясь.

Но пока что это было просто. Мишени достаточно близко; в тире их ставили куда дальше.

И сейчас генерал Немировский громко скомандовал: «К но-ге!», дождался слитного стука прикладов, после чего дядьки поспешили переставить козлы с целями.

– Господа кадеты!.. Пли!

И вновь три быстрых выстрела. И вновь один промах. И вновь Васильчиков помедлил, спокойно поразив цель.

Краем глаза Фёдор видел, как Стёпка обернулся к нему, губы растягивались в ухмылке; но смотреть кадету Солонову было некогда, мишень стояла дальше, поймать её плавным движением стало труднее, однако он не промахнулся.

Со стороны седьмой роты вырвалось что-то вроде «йе-э!» – правда, мгновенно стихшее под строгими взглядами Ирины Ивановны и подполковника Аристова.

На третьем рубеже промахнулись все, кроме Фёдора и Стёпки. Хотя попасть было и трудно, глаза не вовремя заслезились.

Мишени отодвинули к самой дальней стене.

А в зале повисла тишина.

– Хвалю, господа кадеты! – раздался голос Немировского. – Последний выстрел! К рубежу, господа! Заряжай!..

Тишина уже звенела, делалась нестерпимой.

– Пли!

Стёпка глядел на Фёдора, а Фёдор – на Стёпку. И никто не торопился.

Севший до этого Государь вновь начал привставать, а за ним – и вся свита. Подались невольно вперёд и шеренги кадет, и даже их командиры ничего не замечали.

Последний выстрел!..

Перед государем на столе что-то поблескивало, но Фёдор не обращал на это внимания. Надо было попасть. Но… что, если попадет и Стёпка?

Стёпка уже не улыбался. Аккуратно, как хороший стрелок, поднял карабин, прицелился – долго, слишком долго, мушка гулять начнёт! – но тут грянул выстрел и сразу же – стук от падения стального кругляша.

Кругом раздались аплодисменты, кто-то даже крикнул «браво!». Шестая рота вопила «ура!»; подполковник Ямпольский подкручивал усы, снисходительно глядя на побелевшую Ирину Ивановну и спокойного – слишком спокойного! – Константина Сергеевича.

Что делать? Просто поразить мишень? Но тогда это будет ничья!

Давай, Фёдор. Ты можешь, Слон!

Он оглянулся; седьмая рота молча глазела на него, и Севка Воротников, Севка, с которым они первыми подрались и кто пустил Фёдору кровь, – этот Севка глядел на своего былого соперника так, словно от Слона зависело, останется Воротников в корпусе или поедет домой, в Богом забытый сибирский гарнизон.

И Ирина Ивановна смотрела на Фёдора совершенно по-особому. Давай, ты сможешь, говорил её взгляд. Удивить – победить, говорил Суворов.

Карабин скользнул Фёдору в руки мягким шёлком, текучим, словно вода.

Прицел – не тянуть, Фёдор! – ниже, чуть-чуть, ещё ниже – рискуешь, Слон! – но всё равно «удивить – победить»!

Кадет Солонов повёл ствол ещё ниже. Задержал дыхание, плавно выбирая свободный ход спускового крючка. Короткое движение – нажим – ударила в плечо отдача! – и зрители взорвались криками.

Кругляш мишени упал на сукно. Но упал с глухим стуком, без звонкого удара пули в неподатливый металл.

Теперь завопила «ура!» уже седьмая рота.

Государь стоял, хлопая в ладоши, широко улыбаясь. Вместе с ним аплодировали и свитские.

Стёпка Васильчиков топтался, растерянно моргая, и, кажется, вот-вот мог заплакать.

– Ничья, господа! – объявил было Немировский.

– Прошу прощения, Ваше Императорское Величество! – вдруг щёлкнул каблуками подполковник Ямпольский. – Прошу прощения, ваше высокопревосходительство, господин генерал! Но Степан Васильчиков, кадет моей роты, поразил мишень, а вот его соперник – нет! Пуля её не задела!.. Она упала сама, случайно! Возможно, её плохо водрузил на место ответственный за это нижний чин!..

Государь качал головой с притворным укором, но улыбка с его лица не сходила.

Генерал Немировский быстро взглянул на монарха, но тот лишь усмехнулся ещё шире:

– Пусть, пусть всё выяснят, Димитрий Петрович. Кадеты ваши, эти двое, оба отменно стреляли, каждый заслужил награды.

– Благодарю вас, Ваше Императорское Величество!

Подполковник Ямпольский быстрым шагом оказался у козел с мишенями, но его опередил не кто иной, как Ирина Ивановна Шульц. Следом за ней спешил и Константин Сергеевич Аристов, однако Ирина Ивановна уже держала что-то в руке.

– Ваше Императорское Величество!..

Государь, смеясь, вновь махнул рукой – подойди, мол.

И весь зал, замерев, глядел, как госпожа Шульц твёрдым, уверенным шагом, вбивая каблучки в начищенный паркет, приближалась к всея Великія и Малыя и Бѣлыя Россіи Самодержцу.

– Ваше Императорское Величество! Эта палочка у меня в руке – опора мишени. Вот держатель. И что мы видим? Палочка перебита пулей. Кадет седьмой роты Солонов Фёдор не промахнулся. Он попал. Попал в…

– Случайность! – выпалил красный как рак Ямпольский, игнорируя грозно надвигавшегося на него и, в прямую противоположность, бледного аки снег Аристова. – Счастливая случайность!..

– Не спорьте, господа, и не ссорьтесь, – благодушно объявил император. – Спросим вот этого бравого кадета. Куда ты стрелял, кадет?

Император Всероссийский глядел прямо на Федю Солонова. И Фёдор чувствовал, как словно бы душа его отделяется от тела.