Пламя незабываемой встречи

Все время, когда он находится в королевском доме, но это потому, что он не привык иметь дело с огромным количеством королевских помощников, секретарей и советников, которые повсюду снуют. Что было труднее всего – преодолеть стену, которая росла между ним и папой, все эти разговоры, в которых было больше молчания, чем слов.

Раф почувствовал боль в груди. Они всегда так хорошо ладили, так охотно разговаривали об архитектуре и искусстве, инженерном деле и дизайне. Именно папа впервые привез его в Барселону, когда ему было четырнадцать. Тогда у него только зарождалась идея сделать карьеру в архитектуре, и папа был рядом. Они посетили собор Саграда Фамилия, поднялись на лифте в башни, восхищаясь светом, масштабом и дерзостью замысла. Они прекрасно понимали друг друга, восхищались одними вещами, но с недавнего времени отец перестал выходить на общую с ним волну. Сплошные шумы и помехи…

Теперь отец все время был занят королевскими делами. Несмотря на слабое здоровье, папа справлялся со своими обязанностями, а что делает он? Пребывает в депрессии и жалеет себя. Ему нужно быть сильнее, мужественнее, но он не мог найти в себе никаких сил. Если бы только он мог заставить себя позитивно смотреть в будущее, суметь найти в нем что-то хорошее, дать понять отцу, что примирился с новой жизнью, тогда, возможно, между ними все наладилось бы, но он пока был не в состоянии этого сделать.

Еще и Брианна, единственный человек, который мог бы его поддержать во всем этом, рассталась с ним за два месяца до Монте-Неро. Он думал, что трагедия заставит ее вернуться к нему, но она только прислала письмо со словами соболезнования. И все. Должно быть, она и правда разлюбила его.

Раф моргнул и встретился взглядом с Дульси. О да, он точно знал, что она имеет в виду.

– Я думаю, все мы иногда чувствуем себя так.

Она скрестила руки на груди и прислонилась к поручням.

– Именно из-за этого чувства я и убежала. – Девушка обвела взглядом кабину. – Но, как видишь, не далеко.

– Пока нет, – Раф не удержался от улыбки, – но скоро сможешь убежать. Я обещаю.

В ее глазах запрыгали чертики.

– У тебя есть привычка давать обещания незнакомцам, Раф?

– Ты не незнакомка. Ты – Дульси. Кстати, прелестное имя.

Она напряглась, и у Рафа упало сердце. Зачем он это сказал? Он совсем не умеет общаться.

– Вообще-то правильнее было бы «Дульчи». Это сокращенная версия от… – Девушка поморщилась и закатила глаза. – От Дульчибелла.

Раф произнес это имя про себя несколько раз, и ему понравилось, как оно звучит.

– Тоже прелестно.

Дульси, – ах да – Дульчибелла изумленно посмотрела на него.

– Ты правда так считаешь или просто хорошо воспитан?

Раф рассмеялся.

– И то и другое.

Она с сомнением посмотрела на него.

– Никто не считает, что Дульчибелла прекрасное имя, за исключением моих родителей. И то, я думаю, что порой они испытывают моменты острого сожаления.

У нее была такая милая манера разговаривать… Девушка без труда переходила от серьезности к иронии, и всегда с искоркой озорства в глазах. Рядом с ней было невозможно не улыбаться, а еще он чувствовал влечение к ней. Но Раф не мог позволить втянуть себя в это. Просто приятная болтовня в лифте, не более.

– Итак. К вопросу, почему ты больше не незнакомка…

– Да-да, продолжай, – весело взглянула она на него.

– Я знаю, что ты опытный мореплаватель.

– Я этого не говорила.

– Подружка невесты, от чего ты не в восторге. А еще, я знаю, что последнее, чего ты хотела бы, так это застрять в лифте.

Дульси вздохнула и отошла в противоположный угол кабины. Ее отражение множилось в зеркалах.

– Ладно, возможно, ты и правда неплохо узнал меня. – Ее глаза встретились с его глазами в зеркале, а затем Дульси повернулась к нему лицом, и ее улыбка внезапно стала неуверенной. – Но ты должен знать, что застрять в лифте – это не так уж и плохо…

Раф замер. Неужели она намекает, что ей нравится быть с ним? Похоже на то. И что он теперь должен сказать ей в ответ? Если бы он сказал, что ему это тоже нравится, что было правдой, потребовалось бы какое-то продолжение, а он не может даже пригласить ее выпить кофе, иначе Дульси понравится ему еще больше. И к чему это приведет? Какой в этом смысл?

Раф выдохнул. Пожалуй, не стоит вкладывать в ее слова свое значение. Вероятно, все, что она хотела сказать, – это то, что застрять с ним в лифте не так уж и плохо, а вовсе не то, что он себе надумал.

У нее нет кольца, но это не означает, что она одинока. Глупец, Рафаэль! Размечтался о незнакомой девушке! Разумеется, в Англии у нее кто-то есть. Так что надо взять себя в руки и двигаться дальше, как поступил бы Густав!

Рафаэль окинул оценивающим взглядом тесную кабину лифта.

– Да, это так. Представь только, что здесь нас набилось бы человек десять.

Дульси прижала пальцы к губам.

– О, это было бы ужасно! – Она содрогнулась. – Даже думать об этом невыносимо.

Глава 3

Дульси остановилась и заставила себя насладиться видом западных колоколен. Ведь именно этого она хотела все утро, ожидая, когда Джорджи разрешит ей уйти. Девушка нахмурилась. Если бы она только не была так увлечена побегом, если бы она была чуть менее взволнована, она бы никогда не бросилась сломя голову в лифт, где встретила Рафаэля, и сейчас не была бы в таком состоянии. Взбудораженной и рассеянной.

Но все напрасно, потому что он, казалось, не обратил внимания на оброненный ею многозначительный намек на то, что застрять с ним было не таким уж плохим опытом. Видимо, намек был недостаточно ясным для него.

Прежде чем она придумала, как действовать дальше, свет снова стал ярким, и через считаные секунды двери открылись перед раскрасневшимся, извиняющимся консьержем.

А потом они попрощались. Рафаэль улыбнулся, сказал, что было приятно с ней познакомиться, и она произнесла что-то подобное, надеясь, что тот не уйдет, но он ушел, не оглядываясь, а она наблюдала за ним, пока он не скрылся из виду.

Дульси вздохнула и пошла дальше, пересекая площадь Саграда Фамилия. Это так несправедливо!.. Сколько времени прошло с тех пор, как она в последний раз встречала кого-то, кто ей действительно нравился?

Это было безумие. Она опустилась на свободную скамейку, давая волю чувствам. Она скучала по нему, мужчине, которого едва знала. Они попрощались так быстро, не было времени как-то подвести черту, и сейчас она хотела увидеть его, провести чуть больше времени в его компании, а затем…

Девушка нахмурилась. Она явно сходила с ума. Раф ушел и даже не оглянулся. Ясно как день, она его не заинтересовала.

Дульси прикусила губу. Наверное, она стала жертвой сложившейся ситуации. Застрявший лифт. Страх. А он смог успокоить ее, обнадежить. Может быть, именно поэтому она так непринужденно рассказывала о себе, потому что чувствовала себя с ним в безопасности.

Бедняга, ему пришлось выслушивать ее разглагольствования о друзьях Джорджи. Она уже давно никому так не доверялась, со времен Томми, и чувство, что она может это сделать с Рафом, должно быть, просто зажгло что-то внутри ее, вселило надежду…

Она закрыла глаза. Да, с Рафом все пошло не так, как она хотела, но если он смог вернуть ее к жизни, то, возможно, это был знак того, что она готова снова проявить себя, выйти в люди, найти кого-то «милого». Кого-то подходящего.

Дульси почувствовала внезапный приступ тошноты. Подходящего, как Чарли…

Светловолосый, прекрасно сложенный атлет, приятный на вид, преисполненный уверенности и обаяния.

Боже, как же она запуталась, и не только она. Ее родители обожали его, лихого сына их друзей Камиллы и Саймона Прентис. Они были взволнованы не меньше Дульси, когда Чарли пригласил ее на летний бал в Хэмпхилле. Честно говоря, в пятнадцать лет она была слишком юна, чтобы идти на бал, но, поскольку семнадцатилетний Чарли взял на себя ответственность за ее безопасность, их отпустили.

Дульси с улыбкой вспомнила свое первое бальное платье с тугим корсетом и тремя рядами оборок и туфли, в которых едва могла ходить. Садясь в «бентли» Прентисов в тот вечер, она чувствовала себя принцессой, все было так, будто она действительно была ею…

Дульси прикусила губу, прогоняя воспоминания прочь. Воспоминания о Томми были более болезненными. Этот парень вообще не подходил ей. Вот почему он ей так нравился, вот почему она бегала за ним в школе Святого Мартина. Его прошлое было полной противоположностью ее собственному. Томми не интересовался этикетом и так называемыми приличиями. И вообще, что такое приличия? Притворство и показуха. Это было музыкой для ее двадцатилетних ушей. Ей нравилось, что он не лез из кожи вон, пытаясь произвести впечатление на ее родителей. Не то что Чарли!

Нет, Томми не был подлизой. Он был ее символом бунтарства, способом показать средний палец ее собственному классу и всему тому, что она в нем ненавидела. Но за то, чтобы быть с Томми, приходилось платить. Долгая ночь в камере после того, как их с Томми арестовали за хранение наркотиков на вечеринке в Фулхэме, шокировала ее родителей, а затем оттолкнула их друг от друга.

Не важно, что в маленьком пакетике, который дал ей Томми, была обычная травка. Не важно, что ее потом отпустили без обвинений. В доме ее родителей Томми стал нежеланным гостем. Тогда ей пришлось выбрать сторону, и, да поможет ей Бог, она выбрала сторону Томми, потому что он сказал, что любит ее, и она хотела в это верить.

Но ей становилось все труднее и труднее видеть боль и непонимание в глазах родителей, потому что они были хорошими людьми. Это была не их вина, что они не знали, откуда берется ее гнев, не их вина, что она так и не смогла заставить себя рассказать им о Чарли, о том, что он пытался сделать, о том, что он всем рассказал о ней потом. Они не знали, с чем ей приходилось жить в своей шикарной школе, почему она «внезапно» решила, что хочет поступить в колледж, вместо того чтобы доучиться до выпускного.

Они списали это на подростковую прихоть, так что ей удалось избежать неприятностей, заперев весь гнев и негодование внутри. Но пять лет спустя, слушая разглагольствования Томми о правах привилегированных классов, она решила, что с нее хватит. Окончив колледж, она бросила Томми и переехала в Девон, потому что это было далеко от дома, далеко от всего. Она арендовала небольшую студию в тихой деревне и погрузилась в работу. Она ставила штамп «Дульси Браун» на обратной стороне своих керамических изделий, потому что чувствовала себя именно так. Но на свадьбе Джорджи ей предстояло снова стать леди Дульчибеллой Дэвенпорт-Браун. Ей придется улыбаться и пожимать руки тем, кто много лет назад шепотом передавал ложь Чарли по кругу…

Она посмотрела на башни Гауди. Почему она вообще думает об этом? Надо покончить с этим прямо сейчас. Девушка поднялась со скамейки, поправляя свою сумку. Она пришла сюда ради Антонио Гауди и, черт возьми, собиралась наслаждаться каждой секундой, проведенной с ним.

Протиснувшись через толпу, Дульси опустилась на одну из каменных скамеек, расположенных под сверкающими витражами. Она чувствовала, как у нее перехватывает дыхание и как слезы наворачиваются на глаза.

Атмосфера внутри базилики была божественная. Яркий свет пробивался сквозь сверкающие овальные окна, зеленые, золотые и оранжевые лучи лились внутрь, заливая пол, разбрызгиваясь по могучим колоннам из древесных стволов.

Я – свет этого мира.

Дульси не была религиозной, но эта фраза вертелась у нее в голове с того момента, как она вошла внутрь и почувствовала, как перехватило дыхание. Она обвела глазами обширное сводчатое пространство, отгородившись от толпы, сосредоточившись на созерцании купола.

– Завораживает, не правда ли?

Потребовалась доля секунды, чтобы уловить глубокие бархатные ноты мужского голоса, еще доля секунды, чтобы осознать, что он ей знаком, и еще две доли секунды, чтобы ее сердце забилось быстрее. Как это ни удивительно, Рафаэль сидел на другом конце скамьи, подняв голову вверх и разглядывая потолок.

Дульси скользнула взглядом по его красивому профилю, чувствуя, как внутри ее разливается тепло. Она едва не растаяла.

Нет! Надо собраться! Она закусила губу. Не нужно показывать Рафу, как он влияет на нее.

– Да, завораживает. – Дульси нахмурилась. – Я прошу прощения, но… ты преследуешь меня?

Его взгляд метнулся к ней.

– Вовсе нет. – Раф улыбнулся. – Я не был уверен, стоит ли мне подходить или нет, но мне показалось невежливым этого не сделать. Особенно после пережитого вместе в лифте. Но если ты хочешь побыть одна, то без проблем, я все понимаю.

– Нет! Все в порядке. – Скорее идеально, чем просто прекрасно, но она не собиралась говорить это ему. – Я имею в виду, что ты мне не мешаешь. И потом… – Дульси занервничала, как сказать ему то, что она хочет сказать, и не поставить их обоих в неловкое положение. Но он ведь сделал первый шаг, он сидит здесь, рядом с ней. Она почувствовала, как на ее лице появляется улыбка. – Я рада тебя видеть.

В его глазах вспыхнул огонек, от которого по ее венам разлился внезапный жар. Дульси быстро отвела взгляд, с колотящимся сердцем наблюдая за парой, улыбающейся в телефон на селфи-палке. Чувствовал ли он тоже это, этот безумный порыв притяжения, эту глубокую, текучую боль?

– Я тоже рад тебя видеть.

Такой соблазнительный акцент. Русский? Норвежский? – подумала Дульси.

– И потом… – он заколебался, – после того, как я ушел, я подумал, что, может быть, мне следовало предложить выпить кофе или что-нибудь в этом роде, вместо того чтобы убегать…

Ее сердце затрепетало. Изумительно! Он взял инициативу на себя! Она чувствовала, как воздух между ними наэлектризовался. Напряженный момент. Ей будет трудно говорить ровным голосом, еще труднее будет сдерживать улыбку. Она перевела дыхание.

– Кофе был бы очень кстати. Лучше поздно, чем никогда, – широко улыбнулась она.

Рафаэль улыбнулся в ответ:

– А с чуррос будет еще лучше.

* * *

Дульси пожала плечами:

– Извини, Раф, мне очень неловко, но я ничего не знаю о Бростовении.

Что идеально, учитывая, что ему не хотелось говорить о своей стране. Раф бы вообще не упоминал об этом, если бы она не спросила о его акценте.

– Не извиняйся. – Раф взял чашку. – Я ведь тоже не эксперт по Англии.

Ее глаза округлились.

– О, я могу сделать из тебя эксперта по Англии за пару секунд. Шекспир, Букингемский дворец, фиш энд чипс, фунт стерлингов, Гай Фокс, Ковент-Гарден, Оксфорд, Кембридж, дождь – особенно в праздничные дни, – Блэкпульский северный пирс, Брайтонский дворцовый пирс, скачки в Аскоте и Гранд-Нэшнл, Уимблдонский турнир, заповедники Даунс и Дейлс, национальные парки Эксмур и Дартмур, а также пабы. Пабы – это очень важно!

Невозможно было не улыбаться, слушая ее. Невозможно было не поддаваться ее обаянию с каждой секундой, а это было именно то, что, как он знал, произойдет, если проведет с ней больше времени.

Дульси обвинила его в том, что он преследовал ее, но в действительности к собору Саграда Фамилия его привела ностальгия.

Теплые воспоминания о прогулках с отцом и разговор в лифте с Дульси, должно быть, что-то пробудили в нем. На полпути по Ла Рамбла он почувствовал внезапное, непреодолимое желание пойти в базилику, раствориться в ее замысловатой необъятности и забыть о предстоящих испытаниях и несвободе. А потом каким-то образом там оказалась Дульси, сидящая на скамье в луче золотистого света и смотрящая вверх сияющими глазами. Раф почувствовал, как его сердце выпрыгивает из груди от множества противоречивых эмоций. Подходить или нет, рисковать разжечь огонь, который может погубить и его, и ее.

Но потом, наблюдая за ней, становясь свидетелем ее эмоциональной связи с собором, который он так любил, Раф решил, что это знак судьбы. Дважды Дульси оказывалась у него на пути. Дважды! Мог ли он это проигнорировать? В тот момент ему так не показалось. Ему вдруг захотелось узнать, было ли то чувство, что возникло между ними в лифте, реальностью или просто полетом отчаянной фантазии. Подойти и поговорить с ней казалось отличным способом во всем разобраться.

От ее улыбки у него перехватывало дыхание, она заставляла его смеяться, заставляла его кровь быстрее бежать по венам. Сейчас он был в ее власти.

– У вас в Бростовении есть пабы? – Дульси смотрела на него поверх края своей чашки, и озорные искорки сияли в ее голубых глазах.

Раф сделал глоток и поставил свою чашку на стол.

– Нет. У нас есть кафе-бары. – Он с трудом оторвал от нее взгляд и огляделся, рассматривая столики и красный навес над их головами. – Очень похоже на это, но, честно говоря, я мало что знаю о барах в Бростовении. Я учился в университете в Штатах, так что я лучше знаком с американскими барами. Не то чтобы я завсегдатай баров, но…

– Это обнадеживает. – Дульси поставила чашку и посмотрела ему в глаза. – Итак, что ты изучал и где?

Раф почувствовал, как расслабляется. На эту тему он был рад поговорить.

– Архитектура. Корнеллский университет, Итака, штат Нью-Йорк.

– Так вот откуда ты все знаешь о лифтах и зданиях. – Ее глаза вспыхнули. – Значит, встреча в отеле была связана с каким-то проектом? Ты что-то строишь здесь, в Барселоне?

Тоска сжала его сердце. Семь лет обучения, шесть лет практики – и все впустую, потому что теперь больше не будет ни проектирования, ни созидания. Все кончено. Раф взял чашку и медленно сделал глоток.

– К сожалению, нет. Просто нужно было кое-то доделать… до открытия конференции.

– О, ясно. – Ее взгляд прояснился. – Ты имеешь в виду конференцию по архитектуре во Всемирном торговом центре?

– Да, именно так. – Раф пожал плечами. – Я один из многих закулисных подручных.

– Здорово! Эта конференция привлекла мое внимание, потому что там выставка дизайна интерьера…

Превосходно! Теперь он мог увести разговор в сторону от своей персоны.

– Так, значит, дизайн интерьера – это твоя область?

Дульси опять улыбнулась своей чудесной озорной улыбкой, которая так нравилась ему.

– Как бы это сказать?.. Я далека от дизайна интерьеров. – Легкий румянец коснулся ее щек. – Я увлекаюсь керамикой. Я делаю миски и кувшины. Вернее, я создаю разного рода кривобокие и довольно шаткие сосуды.

Раф почувствовал, как между ними укрепилась тонкая связь, и его охватило тепло. Теперь все встало на свои места: ее неординарность, причудливый стиль и мятежный независимый дух, который заставил ее сбежать с девичника кузины и прийти в собор Саграда Фамилия. Дульси была творческим человеком, как и он. Но, в отличие от него, ей, казалось, не хватало уверенности в своей работе.

Раф отодвинул чашку и положил руки на стол, внезапно захотев быть ближе к ней, желая, чтобы она почувствовала его интерес.

– Пожалуйста, расскажи мне подробнее.

– Я не знаю, что рассказать.

Опять эта неуверенность.

– Ну, ты можешь начать с того, что расскажешь мне, где ты научилась делать свои шаткие сосуды.

Она прикусила губу.

– Колледж Святого Мартина в Лондоне.

– Отлично! Там самая лучшая школа керамики.

Дульси кивнула и потянулась за своей чашкой.

– Мне повезло поступить туда…

– Или… – Раф поднял палец, – потому, что ты талантлива.

Дульси в упор смотрела на него, а затем на ее губах появилась улыбка.

– Ты правда так считаешь или просто хорошо воспитан?

Он рассмеялся, ему понравилось, что она использовала ту же фразу, что и раньше.

– Надеюсь, и то и другое. – Раф облизнул губы, стараясь не смотреть на нее. – Хотя, если серьезно, ты отличный мастер, раз попала туда, так что тебе нужно прекратить все эти разговоры о том, что «мне повезло попасть туда».

Ее брови поползли вверх.

– Ты что, отчитываешь меня?

– Нет, я просто говорю тебе, что ты должна верить в себя.

Дульси наморщила лоб.

– Дело не в том, что я не верю в себя, скорее, я не уверена, кто я такая. – Она моргнула. – Я имею в виду, с художественной точки зрения.

– А разве мы не развиваемся постоянно? Я имею в виду, посмотри на Гауди. В его творчестве, безусловно, есть цельность, но есть и эклектика. Он не боялся экспериментировать, давать волю своему воображению. Я думаю, что момент, когда ты обнаруживаешь себя в художественном плане, вероятно, является моментом, когда ты снова начинаешь оглядываться в поисках новых вещей, которые можно попробовать, вещей, которые делают твою работу лучше. Так что погоня за хвостом никогда не заканчивается.

Раф почувствовал, как пульсирует у него в висках. Для него все закончено. Он опустил голову.

– Ну а теперь, когда я произнес такую ободряющую речь, хочу посмотреть на твои работы. У тебя есть фотографии на телефоне?

– Извини, у меня нет. – Дульси покачала головой. – Сейчас все так зависят от телефона, постоянно смотрят в экран. Да, телефон – это хорошо, я звоню и иногда отправляю сообщения, и на этом все. – Она широко ему улыбнулась. – Если хочешь посмотреть фотографии, то тебе нужно заглянуть в веб-галерею, которую Каллум создал для меня.

Каллум?

У него перехватило горло. Как он мог забыть, что у нее, вероятно, есть кто-то в Англии? Раф думал об этом в лифте, как раз перед тем, как лифт починили. И вот теперь она произнесла это имя, наверное, мягко предупреждая его, что это был кофе, и только кофе?

Он медленно вдохнул, подавляя разочарование. Ничего больше ему не оставалось, как сидеть здесь, делая вид, что все в порядке. Раф стиснул зубы. Возможно, ему следует рассматривать это как тренировку перед тем, как он приступит к исполнению своих королевских обязанностей. Улыбающийся стоицизм и все такое.

Он сглотнул.

– Итак, Каллум – это?..

– Истинная находка! – Девушка широко улыбалась, ее глаза сверкали. – Так и есть, правда! Когда я переехала в свою студию, он установил для меня вай-фай. Его мама говорит, что он вундеркинд.

Раф почувствовал прилив сил, его настроение улучшилось…

– Его мама управляет деревенским магазином в графстве Девон, где я живу. И она совершенно права. Кэлу всего пятнадцать, но он блестяще разбирается в технике и довольно ловко обращается с фотоаппаратом, так что мы заключили сделку. Я заплатила ему за то, чтобы он создал для меня веб-сайт и галерею, а теперь я плачу ему за то, чтобы он обновлял их. Серьезно, у каждого должен быть такой Каллум.

– Похоже на то.

Он достал свой телефон, стараясь сдержать улыбку. Наличие пятнадцатилетнего веб-мастера точно не помешало бы ей завести вторую половинку, но внезапно это стало казаться все менее и менее вероятным. То, как она смеялась в лифте…

«Это не мой девичник. Это моя кузина Джорджи выходит замуж!»

Как будто сама мысль о том, что именно она выйдет замуж, была нелепой. А еще был тот факт, что она с готовностью согласилась выпить с ним кофе, и тот факт, что он постоянно чувствовал, как между ними пробегает искра. Ему это не почудилось.

Раф открыл браузер.

– И что я ищу?

– «Керамическое искусство Дульси Браун». – Она снова покраснела, вертя чашку на блюдце.

Сайт открылся очень быстро. Простой, понятный, и фотографии были такими… Ух ты! Ее работы были впечатляющими. Сосуды, как она сказала, кривобокие, – коренастые, а иногда и вытянутые, дерзко нарушающие принцип золотого сечения. Но что ему действительно понравилось, так это то, как она нарисовала асимметричные цветные блоки на бурой глине – синие и цвета охры, расписанные иногда внутри, иногда снаружи, иногда с двух сторон, что привлекала внимание не только форма, но и яркая роспись.

– Они потрясающие!

Дульси смотрела на него некоторое мгновение, а затем покачала головой:

– Очень любезно с твоей стороны так говорить, но…

– Никаких но! Я правда думаю, что они чудесны. Я улавливаю аллюзии на Гордона Болдуина и оттенки, характерные для Пикассо…

Дульси прищурила глаза, затем вздохнула:

– Теперь я переживаю, что мои работы не оригинальны.

Он всего лишь хотел подкрепить свой комплимент упоминанием Болдуина и Пикассо, а не вызвать у нее приступ неуверенности в себе.

Раф пристально посмотрел ей в глаза.

– Это не так. Я сказал «оттенки», потому что это то, что я вижу: намеки, отголоски влияния. В этом нет ничего плохого. На нас всех что-то влияет. Именно так работает искусство, архитектура, литература, кино, все остальное.

Дульси с вызовом вздернула подбородок.

– То есть ты хочешь сказать, что оригинальность невозможна?

– В некотором смысле да. Если ты не проводишь всю жизнь в вакууме, ты не сможешь избежать заимствований. Возможно, настоящая проблема в том, что мы придаем слишком большое значение оригинальности ради оригинальности самой по себе. – Раф снова посмотрел на экран. – Я испытываю удовольствие, когда смотрю на твои работы. Мне нравятся формы, цвета, то, как ты нанесла краску на одни части, а на другие нет. – Он посмотрел ей в глаза, чувствуя, как тепло окутывает его. – Твои приемы схожи с приемами Болдуина, но твои работы являются результатом твоего творчества… Придать глине ту или иную форму, вырезать кусочек здесь или там, взять тот цвет или иной – определяет исключительно твоя фантазия и мастерство.