Внук Петра Великого. Том 1

Мои сопровождающие, наконец, наелись и принялись подниматься из-за стола. Я же, внезапно, сам от себя такого не ожидая, схватил хлеб и сыр и поднялся, не выпуская их из рук.

– Eure Hoheit,* – Корф удивленно посмотрел на меня, но я повыше задрал голову и направился к двери. Выйдя на улицу, я сразу ощутил, что не май месяц.

Было очень холодно, и камзол не грел от слова совсем. Ко мне тут же подскочил Румберг и на плечи лег плащ, подбитый каким-то мехом, а на голову опустилась треуголка. Похоже, что только этому слуге есть до меня хоть какое-то дело. Стало немного теплее, но не настолько, чтобы перестать ежиться. Тем более, что сапоги были не слишком хорошей заменой зимних ботинок, выстланных изнутри толстым теплым мехом, или на худой конец валенок. Ждать чего-то, стоя на ветру, прижимая к груди хлеб с сыром, пришлось недолго. Вскоре подъехала карета, и Румберг помог мне расположиться на сиденье, укрывая ноги тяжелой рогожей, засунув под нее горячие кирпичи, которые специально притащил откуда-то. После этого, сунул мне в руки баклажку, открыв которую, я обнаружил кислое вино, так сильно разбавленное водой, что вкус ощущался как кислинка. Когда я благодарно кивнул ему, он закрыл дверь кареты, оставив меня наедине со своими мыслями, в полумраке этого жутко холодного средства передвижения.

Щелкнул кнут, раздалось лошадиное ржание, густо разбавленное криками на немецком, и карета, качнувшись на рессорах, тронулась. Понятно, значит, кроме меня в ней никто не едет. Ну круто, чего там. Во всяком случае, у меня есть время, чтобы подумать.

* Eure Hoheit – Ваше высочество;

** Eure Hoheit, wacht auf, es ist Zeit aufzustehen – Ваше Высочество, проснитесь, пора вставать;

*** Eure Hoheit, wir müssen los – Ваше Высочество, нам пора.

Глава 2

Я замерз как собака, да и к тому же мои опасения подтвердились, ради меня никто останавливаться не собирался, и плевать, что пацан может захотеть в сортир, что кирпичи давно остыли, хотелось есть и пить. Никто даже не потрудился поинтересоваться, может быть, мне что-нибудь нужно? Хоть что-нибудь, собеседник, элементарно, чтобы я тут не занимался «фантазиями», как эта скотина Бергхольц соизволила выразиться.

Я давно уже сгрыз тот хлеб и сыр, которые захватил с собой из таверны, подозревая, что это будет единственная моя еда на довольно длительное время. Подкрашенная вином вода в небольшой фляжке давно закончилась. И да, мне хотелось в туалет, хотя я просто не представлял, как буду переставлять окоченевшие ноги, и смогу ли вообще вылезти из кареты самостоятельно. Из-за холода клонило в сон, но я боялся спать, прекрасно помня, к чему привело одно такое засыпание на морозе. Чтобы хоть как-то согреться, я принялся обследовать карету. На противоположном сиденье обнаруживалась небольшая коробка, в которой я нашел кучу фигурок, игрушечных солдатиков. Фигурки были сделаны из какого-то металла, я не смог определить из какого, все-таки я не металлург. Выполнены они были очень искусно, просто поразительное следование деталям. Наверное, набор был очень дорогой и безусловно очень дорог мальчику, в чьем теле я сейчас пребывал, потому что руки независимо от меня гладили эти фигурки, повторяя пальцами мельчайшие формы. Что это было? Подарок отца или какого-то еще близкого человека, который ушел и уже никогда не вернется? Мне, если честно, было плевать. Я не этот мальчик и никаких эмоциональных привязанностей к герцогству с непроизносимым названием, да и ко всему немецкому, я не испытывал. Мне даже их машины не так чтобы нравились, еще там в прошлой моей жизни. Повертев в руках эту совершенно ненужную мне вещь, я снова бросил коробку на сиденье в угол, где она и лежала до этого совершенно незаметная. Лучше бы книга какая была, желательно на русском языке. Света здесь хватало, чтобы попытаться заняться самообразованием. Тем более, что герцога вроде начали учить языку, только как-то спустя рукава, надо сказать. От довольно интенсивных движений, которые мне пришлось совершать, чтобы перебираться по карете, я хоть маленько согрелся. Во всяком случае, в сон меня вроде бы уже не клонило.

За время пути, пока я замерзал, трясясь в этой карете, у меня было время, чтобы подумать над своим положением. Я принял тот факт, что не сплю, не сошел с ума и не лежу в реанимации под наркотой, ловя красочные глюки. Значит, я попал. Уснул в тайге, замерз насмерть и по какой-то божественной надобности или инопланетной, или… да какая разница почему, проснулся в немощном теле будущего Петра III. При этом никакой информации от тела, кроме некоторых чисто рефлекторных реакций я не получал, видимо, хозяин этого тела не захотел больше бороться со скотскими условиями и отвратительным обращением и ушел, надеюсь, что в лучший мир. Меня везут в Россию к тетке Елизавете, которая Петровна. Из плюсов – я знаю русский, возможно и говорю сейчас с акцентом, но тут помогут тренировки. Помню, как с логопедом в детстве занимался и язык сам себе при этом в зеркале показывал, так что не страшно «обрусею» со временем. Меня же там, куда я еду не знает никто, точнее никто не знает маленького герцога, от слова совсем. Это дает преимущества в том плане, что, чтобы я не делал, какие бы ошибки не совершал, всем будет плевать, потому что никто никаких странностей не заметит. Из минусов – я все же не знаю немецкий. Совсем. Вообще. И вот это может вызвать некоторые подозрения. Что делать? Нужно, во-первых, ограничить круг своего общения до минимума. Пускай, это будет Румберг. Он все равно настаивает, чтобы я пытался говорить на русском и его мои старания не удивят. Эти, так называемые воспитатели, которые меня сопровождают – их надо отправить на хрен. Всех. А, судя по тем вещам, которые я видел во дворе трактира, когда ждал свою карету, их больше, чем те двое, которых я уже, надо сказать, недолюбливаю. Вопрос только в том, каким образом это сделать. Хотя, можно того же Румберга подключить. С его габаритами будет не его проблема, что господа что-то неправильно поймут. Все-таки по моему приказу будет действовать. Да и я буду знать, что, если послушается без лишних возражений и вопросов, то мое слово все-таки немного больше значит, чем этой свиньи Бергхольца.

Карета замедлила ход. Надо же, неужели решили все-таки посмотреть, что там с герцогом, не помер ли еще ненароком? Им же нужно меня живым в Питер привезти, про здоровым никто указаний, наверное, не давал, а то Елизавета Петровна сумеет сделать так, чтобы господам стало мучительно больно, и господа хоть это прекрасно понимают. Вот только, это их пренебрежение, на чем оно основано? Так могут себя вести лишь люди, долгое время знавшие подростка и которым подобное отношение к нему всегда прощалось. Тем более, нужно убирать их от себя.

Движение прекратилось полностью. Дверь открылась, и мне в лицо ударила пригоршня снега. Показался Румберг, а рядом мелькнули тени каких-то людей, ехавших верхом. Мимо прогрохотала еще одна карета. Понятно, в ней, наверное, мое, так называемое сопровождение едет.

– Ваше высочество, Берлин. Господин Корф сказал, что нам надо будет здесь задержаться на несколько дней. Что-то не так с подорожными. Да еще и Бракель так не вовремя Господу душу отдал, – да, конечно. Почему же он подлец не дождался нас, взял и помер, надо было потом, когда мы уже уедем коньки отбрасывать. – Господин фон Брюммер займется бумагами, нам же предстоит переждать здесь в этой таверне.

И Румберг протянул мне руку, за которую я ухватился, вылезая из кареты. Вот я и узнал, что с нами точно едет какой-то Брюммер, которого я пока не видел. На улице была пурга, начинала подниматься самая настоящая метель. Карета стояла рядом с очередным постоялым двором, который сразу же вызвал у меня изжогу. Радовало, что, вроде бы мы все-таки находились в городе, а не посреди поля, как было на предыдущем месте стоянки.

Ветер хлестнул мне по лицу и чуть не сорвал с головы треуголку, за которую я уцепился, чтобы совсем не остаться без тепла. При этом движении слегка разошелся плащ, который по какой-то неведомой мне причине застегивался на одну пуговицу под горлом и горсть снега залетела под него, от чего по телу побежали мурашки и стало еще холоднее, хотя мне казалось, что уже просто некуда.

– Scheiße! Teuflische das wetter!* – я замер. Чего? Это что, я сказал? Но… Бред какой-то. я не понимаю, когда обращаются ко мне, а сам, вон, поди ж ты, выругался вполне даже по-немецки. Это было неосознанно, на уровне рефлексов, как то поглаживание солдатиков или попытка избежать прикосновений Бергхольца, словно он меня… словно эта свинья поднимала на маленького герцога руку. Та-а-ак. Нужно срочно найти какую-нибудь книгу, но уже на немецком. Может мой разум и не выучит этот язык быстро, но, мозг-то его уже знает, информация записана на какой-нибудь извилине, как га жестком диске, значит, нужно просто помочь ее извлечь оттуда, и это позволит мне «вспомнить». Уф, это уже хорошо. Хорошо, что есть возможность единственный минус убрать. Но, воспитателей, мать их, лучше все же убрать от меня подальше, а то я далек от пацифизма, могу и навалять от души. Только поправлюсь немного, да форму какую-никакую приобрету.

– Bonjour, мonsieur**, – резко развернувшись, я увидел девочку лет десяти-двенадцати, кутающуюся в темную накидку. Из-под капора выбивалась непослушная прядь светлых волос, и в целом она была довольно миленькая. Скорее всего, она ждала свою карету, но образовавшаяся пробка заставила нас обоих стоять на улице, на этом жутком ветре, и она просто решила поболтать с незнакомцем. Слава Богу, я знаю французский.

– Bonjour, мademoiselle***, – я улыбнулся, видя, как заиграли ямочки на щеках девочки. Видимо, она не ждала, что я отвечу.

– J’apprends le français et j’ai besoin de pratiquer****, – быстро проговорила она, а я только сейчас обратил внимание на то, что она одета не слишком богато.

– Je suis heureux de pouvoir vous aider*****, – я снова улыбнулся.

– Фике, Фике! – раздалось откуда-то из бурана.

– C’est l’heure d’aller******, – она скорчила гримаску, а я внезапно поддался порыву.

– Подожди, – даже не осознавая, что сказал это по-русски, я открыл дверь кареты, которая все еще стояла здесь, потому что впереди образовался небольшой затор. Вытащив коробку с солдатиками, протянул ее девочке. – Вот, держи, они тебе больше пригодятся. Продадите в случае чего. Они дорогие, а вы, я погляжу, небогаты. – Она растерянно улыбнулась и покачала головой, говоря тем самым, что не понимает меня. Я же еще настойчивей протянул коробку. – Ну же, держи.

– Фике! – тогда она взяла, наконец, проклятую коробку, от которой я просто мечтал избавиться в тот самый момент, когда взял ее в руки, сделала книксен, и побежала на зов.

Я же покачал головой. Какой непосредственный ребенок, и не побоялась же подойти… Черт, опять забыл, что я уже не стокилограммовый мужик, а хрупкий подросток, которого похоже не кормили никогда. Куда уж меня бояться. Ладно, это всего лишь эпизод возле таверны, который скоро забудется. Зато от этих дерьмовых солдатиков избавился и то хлеб.

Карета тронулась, и я едва не упал, потому что держался в это время за дверцу. Да черт бы вас всех подрал! Уроды! Что лень было назад посмотреть, чтобы не переехать кого-нибудь ненароком? Пихнув дверь, которая качнулась и захлопнулась, я обернулся к подошедшему ко мне Румбергу.

– Ваше высочество, извините за задержку, все комнаты были заняты, но сейчас одна семья съехала, и мы может пройти наверх.

– Румберг, – я тронул его за рукав. – Я хочу, чтобы ты сегодня оставался со мной. Хочу практиковать русский.

– Но, ваше высочество… – я покачал головой.

– Граф Дюкер, Румберг, ты сам забыл? – он не сдержался и сплюнул. Видимо Румберг не был слугой, и недавно переведен в эту должность. И это опять-таки хорошо.

– Конечно, ваша светлость, как я мог забыть? Господа Бергхольц и Брюммер будут недовольны.

– Мне все равно, – я равнодушно пожал плечами. – Пусть выразят недовольство в письменном виде. Я не хочу никого из них видеть, это понятно?

– Понятно, ваше… ваша светлость, – и Румберг очень серьезно кивнул головой. Похоже, я был прав, и отношение воспитателей к герцогу заметил даже слуга.

– Принеси еду в комнату и какую-нибудь книгу, если это вообще возможно.

– Хорошо, ваша светлость, я сделаю, как пожелаете, – он легко поклонился и резко выпрямился, глядя куда-то поверх моей головы. Я повернулся в направлении его взгляда и непроизвольно вздрогнул, ко мне широко шагая приближался Бергхольц.

– Пошли, – прошипел я, и показал пример, поворачиваясь к двери постоялого двора.

Румберга не пришлось просить дважды. Он быстро открыл передо мной дверь и вошел внутрь, пропустив меня вперед. Таверна никак не отличалась от той, в которой я проснулся. Те же покрытые непонятно чем столы, тот же острый запах гари, вперемешку с перегаром и застарелым потом. М-да, хорошо еще что у пацана желудок крепким оказался, не блюет от такого неповторимого аромата. Хотя, может быть, он просто привык. Вот чего я боялся куда больше, чем запахов, так это клопов, но что сделать в этой ситуации, я просто не знал.

В таверне было тепло. Но, начав отогреваться, я почувствовал, что меня затрясло. Вот только заболеть не хватало для полного счастья. Румберг тем временем вынырнул откуда-то сбоку и кивнул мне, приглашая проходить за собой.

Поднявшись наверх по шаткой скрипучей лестнице, я оказался в комнате, близнеце той, которая была до нее. Вот только эта комната оказалась чистой, а над кроватью присутствовал балдахин. Каждая ножка кровати стояла в плошке, заглянув в которые, я увидел воду. Ага, это должно уменьшить количество насекомых, вылезающих ночью, чтобы пожрать. Хорошо, может быть, я сумею выспаться. Меня снова пробила дрожь. Надо что-то делать.

– Румберг, вот что, принеси большой таз и кипяток, а еще горячий пунш. Я замерз, мне нужно согреться, – отдал я распоряжение вошедшему следом слуге.

– Пунш, это можно понять. Но таз? И кипяток? – он удивленно уставился на меня.

– У меня ноги как лед, я хочу их в горячую воду засунуть, чтобы согреть. Да воды простой не забудь, чтобы не совсем уже в кипяток пятки совать. И поесть что-нибудь, – в ответ на этот приказ живот протестующе забурлил.

– Вы стали лучше говорить по-русски, ваше… ваша светлость. Вы практиковались? – Румберг наморщил лоб, пытаясь понять, как так произошло.

– Ага, в карете. Мне же надо было что-то делать, когда я там один сидел, – я дрожащими руками пытался расстегнуть проклятую пуговицу на плаще.

– Это очень, очень похвально, – одобрительно кивнул Румберг.

– Я знаю, – пробормотав, я поднял на него взгляд. – Что мне нужно сделать, чтобы ты уже пошел выполнять приказ?

– Конечно, ваша светлость, уже бегу, – и он открыл дверь, столкнувшись с Корфом. – Ваша светлость, а барона Корфа вы тоже не хотите видеть?

– Барона Корфа, говоришь? – я задумался. По тому разговору было в принципе ясно, что этот самый Корф, скорее всего, и был за мной послан. Потому что он постоянно обращался к Бергхольцу по любому поводу, если это касалось меня, так что, к моим воспитателям он отношения точно не имеет. Только вот надо ли ему показывать, что я понимаю русский язык и лишить себя тем самым уникальной возможности подслушивать, что они говорят? А, с другой стороны, Румберг меня только что сдал, обращаясь как раз-таки на великом и могучем. Ну тут все ясно, мышцы, рост, ума бы побольше кто отсыпал. А, с другой стороны откуда-то он все-таки выучил русский. Значит, не такой уж и тупой. И мне край надо с кем-то поговорить. Чтобы хотя бы иметь представление о том, что вообще вокруг происходит. – Ладно, пускай зайдет. Но только один. Остальных я видеть не желаю.

Корф зашел, настороженно оглядываясь по сторонам. Невысокий, склонный к полноте, еще в общем-то нестарый мужчина смотрел на меня настороженно.

– Ваше высочество… – проговорил он по-русски, когда дверь за его спиной закрылась. – Вы не говорили…

– Ваша светлость, – перебил я его. Сейчас, когда я прислушался к себе, то понял, что произношу слова действительно с тяжелым немецким акцентом: рубяще, акцентируясь на рычащих звуках. Сейчас пойдет, а потом надо все-таки исправлять, не хочу, чтобы меня за немчуру постоянно подписывали. – Я граф Дюкер, вы не забыли?

– Да-да, граф, извините, – Корф протер лоб платком и, не дожидаясь моего приглашения, опустился на стул. Я невольно нахмурился и сложил руки на груди, но ничего не сказал. Кто его знает, может быть барон вполне может перед герцогом рассиживаться. – Вы не говорили, что практикуете русский язык, хотя того же Румберга я к вам приставил, потому что ему довелось служить в Российской империи, и он вполне может с вами говорить на этом необычайно сложном языке…

– Бросьте, барон, – я снова принялся расстегивать плащ, и на этот раз мне это удалось. Аккуратно повесив плащ на спинку стула, я швырнул треуголку на стол, и Корф, проследив за ее полетом перевел взгляд на мои волосы, не покрытые париком, невольно приподнял брови, но никак не прокомментировал то, что увидел. – Вы сейчас начали блеять что-то только потому, что внезапно осознали одну вещь, я прекрасно понимал все это время, как вы злословите обо мне, но ничего, я не в обиде. Буду. И даже тетке не расскажу, если вы меня хорошо об этом попросите. И о том, как вы о ней довольно-таки неуважительно отзывались, и про незаконно свергнутого императора…

– Тише, ваше высочество, тише. Успокойтесь, – Корф оглянулся на дверь. – Поверьте, я не хотел ничего плохого ни говорить, ни делать. Это все Бергхольц, да, это он. И еще Брюммер.

– Конечно, барон, я вам верю, – я улыбнулся и сел напротив него, пристально разглядывая. Нет, он точно приехал за мной и со всей этой шайкой-лейкой дел никаких не имел. А вот Елизавету я не зря упомянул. В одном старом сериале про смазливых мальчишек из навигацкой школы проходила идея о том, что Елизавета очень мнительная, злопамятная и очень не любит, когда о ней плохо говорят, даже просто в салонах болтая. И что именно при ней Тайная канцелярия стала поистине очень непростой и страшной организацией. Конечно, сейчас она только-только на трон вскарабкалась, но в этом и вся соль, сейчас ей точно не нужны разные заговоры, а подобные речи, вполне за заговор можно выдать. Можно же сказать, что они не просто говорили о императоре каком-то, еще бы узнать каком именно, а, допустим, сожалели, что вот так вот вышло. Ну же, подтверди, что я прав. Или опровергни. Мне любая информация сейчас ой как пригодится.

– Ваше высочество, вы неправильно меня по…

– Я-граф, барон. Хватит уже путаться, или я решу, что вы специально хотите меня выдать, несмотря на то, что мы едем инкогнито, – я продолжал внимательно изучать его лицо.

– Да, конечно, граф, вы правы, просто очень сложно к этому привыкнуть. И вы ошибаетесь, я всегда весьма уважительно относился к вам и к государыне Елизавете Петровне. И даже не столь важно, что мы в какой-то мере с ней родственники, я женат на племяннице государыни, как вы, наверное, знаете. – Нет, я об этом не знаю. Вот только в таких делах дальних родственников подозревают обычно гораздо больше, нежели простых малознакомых людей.

– Я не понимаю, какое отношение имеет ваша племянница, барон, к тому, о чем вы с тем же Бергхольцем так воодушевленно сплетничали, – я развел руками. – Нет, не понимаю.

– Ваш русский язык выше всяких похвал, хм, граф, – снова увел разговор в сторону Корф. Да что ты крутишься-то так, как уж на вертеле? Дипломат что ли?

– Я стараюсь, барон. Вы даже не представляете себе, как сильно я стараюсь. Я ведь так хочу понравиться тете, – лишь бы убраться подальше от Бергхольца и ему подобных, добавил я про себя.

– О, это я могу себе представить, ваше… граф. Но, чтобы понравиться государыне, вы же не будете расстраивать ее сплетничая о том, что услышали случайно и, из-за своего нежного возраста, не так поняли? – точно дипломат. Только не слишком умелый. Я же тебе уже чуть ли не в прямую на взятку намекаю, нужно же понимать. Может вот прямо так взять и сказать, мол, ты мне все будешь всю дорогу рассказывать про ближайшее окружение Елизаветы без прикрас, а я так и быть, притворюсь, что у меня пробки серные в ушах были и я ничего не слышал. Или так грубо и прямолинейно нельзя? Вот только я к политесам не приучен, придется привыкать. Но как же это тяжело, кто бы знал.

– Наоборот, барон. Мне нужно рассказать тете все-все. Чем меньше будет между нами тайн, тем лучше мы поладим, ведь так всегда происходит, разве нет?

– Я не могу с вами не согласиться, граф, но иногда необходимо делать малюсенькие исключения. У всех родственников всегда были друг от друга меленькие тайны, – уф, ну слава Богу, до него, кажется, что-то дошло.

– Это… весьма спорное заявление, – я задумчиво провел пальцем по губам. Это не моя привычка, а снова реакция тела на задумчивость, но Корф принял ее нормально, значит, так и должно быть. – А вот если бы вы меня, барон, просветили насчет того, что любит государыня, чего она не любит, какие люди ее окружают, тогда бы я, возможно, понял бы, почему ее нельзя расстраивать рассказами не слишком приятными.

– Это очень хорошая мысль, ваше… эм, граф, – Корф слабо улыбнулся. – Я с удовольствием займусь вашим обучением, и упражнениями в русском языке.

– Отлично, барон, я так рад это слышать, – в этот момент дверь открылась, и вошел Румберг с кувшином в руках. За ним шел какой-то тип, тащивший котелок от которого шел пар. Под мышкой он нес таз, а во второй руке ведро с водой. – Вы останетесь со мной пообедать? – я посмотрел на Корфа, но тот покачал головой. Понятно, человеку надо подумать. Почему-то он думал, что везет этакого тугодума, чуть ли не дебила, а тут оказывается, что юного шантажиста. Ничего такие потрясения полезны. – Тогда не буду вас задерживать. Надеюсь только, что вы придете после обеда, и мы начнем уже наше… обучение, – он кивнул, нахмурив лоб, смотрел на таз, не слишком понимая, зачем его притащили. – И да, барон, надеюсь, что этот мой маленький секрет останется нашим маленьким секретом. Нужно же мне понять, как это работает, – он снова кивнул и на этот раз посмотрел на меня более внимательно, оценивающе я бы сказал. После чего вышел, оставив меня наедине с Румбергом, горячей водой и возможностью наконец-то полноценно согреться.

* Scheiße! Teuflische das wetter! – нем. Дерьмо! Дьявольская погода!

** Bonjour, мonsieur – фран. Здравствуйте, месье.

*** Bonjour, мademoiselle – фран. Здравствуйте, мадмуазель.

**** J’apprends le français et j’ai besoin de pratiquer – фран. Я учу французский, и мне нужно попрактиковаться.

***** Je suis heureux de pouvoir vous aider – фран. Я счастлив, что могу помочь вам.

****** C’est l’heure d’aller – фран. Я должна идти.

Глава 3

Кроме Корфа, Бергхольца, и Румберга со мной ехали камер-интендант Густав Крамер, егерь Бастиан и тот самый Брюммер на которого все постоянно ссылались, когда что-то обсуждали, касаемого моей персоны, и которого я за все это время видел лишь мельком, он и не горел особым желанием со мной возиться, да и я не горел желанием с ним связываться.

Корф честно начал исполнять свои обязанности по просвещению меня по поводу русского императорского двора. Вот только, как оказалось, сам он там бывал редко и еще не вполне освоился при дворе Елизаветы, который только-только создавался, и перестановки там шли полным ходом. Его же в самый разгар этих перестановок отправили за мной, и он не в курсе, что там сейчас творится. Единственное, что он мог точно сообщить – это Разумовский. Вот это был столп, который, похоже, никто своротить не сможет. Пока во всяком случае. Ну, может только Шувалов, которого поехали искать в ссылке. Но здесь возможны варианты. Все-таки Шувалов – бывший, а Разумовский… О-о-о, Разумовский нынешний и самый настоящий. Говорят, что они даже тайно обвенчались, – и Корф при это мне подмигнул, мол, понятно же, кто именно обвенчался, правда ведь? Правда, это даже я знаю. А еще я знаю, что подтверждения этому не нашлось. Как и не нашлось подтверждения тому, что княжна Тараканова дочь Елизаветы и того самого Шувалова. В конце концов наши посиделки стали больше напоминать встречу двух заядлых сплетников. Но лучше уж так, чем вообще не получать никакой информации.

От Бастиана я начал шарахаться уже на второй день моего пребывания на постоялом дворе. Все дело в том, что егерь, я до сих пор не могу себя убедить в том, что это правда, но получалось, что именно так оно и было, учил играть герцога на скрипке. Мать твою! Егерь учил герцога играть на скрипке! Это, вообще, как такое возможно? Не какой-то там Моцарт или на худой конец Сальери, хотя я не помню, когда они жили, но неважно, а, мать вашу, егерь! В общем, когда я об этом узнал, то сказался больным. Благо, с моим внешним видом и придумывать ничего сильно не пришлось. И то, как же он сокрушался, что бедный мальчик пропустит занятия, от которых души не чаял. Теперь я понимаю, почему именно над этим императором до сих пор измываются в плане его несостоятельности даже в моем бывшем временном промежутке, да потому что, его, мать вашу, играть на скрипке учил егерь! Нет, я не спорю, возможно, сам Бастиан играл просто волшебно, я, правда, не спорю, но как он мог кого-то научить играть, если не посвятил музыке, музыкальной грамоте, сольфеджио, чему там еще, половину своей жизни? Как он мог научить играть меня, то есть герцога, правильно? Они бы, суки, еще французскую куртизанку приставили ко мне, чтобы историю Франции с ее помощью изучать. Нет, язык бы я точно выучил, и даже более того, но вот к истории Франции появились бы вопросы. А пока у меня очень много вопросов появилось к родственничкам, и ни дай бог, кто-то из них мне чуток попозже попадется, когда я хоть немного в силу войду. А ведь я злопамятный, всегда таким был, и то, что в такую ситуацию угодил, не сделало характер лучше.