Небеса с молотка. В погоне за ближним космосом

В старших классах он выглядел типичным ботаном, выделяясь разве что худобой и соломенно-рыжими волосами. Математика и естественные науки давались Уиллу легко, а вот с гуманитарными предметами он испытывал немалые трудности. Отчасти они проистекали от его безобразного почерка, который был настолько коряв и неразборчив, что кто-то из учителей даже заподозрил у Маршалла дислексию; к тому же он просто не питал ни малейшего интереса к литературе и общественным наукам, считая изучение всех этих малопонятных вещей пустой тратой времени. Он очень рано начал твердо придерживаться своих теорий относительно значимого и незначимого в жизни – и был способен на самые резкие выпады против идей и персоналий, идущих вразрез с логикой и здравым смыслом. Сестры выдвинули гипотезу, что Уиллу трудно дается считывание социальных сигналов, поэтому ему пришлось учиться в них ориентироваться, чтобы ладить с людьми.

За стенами школы Маршалл был подобен сгустку энергии. Ему нравилось носиться бегом по всей округе и забираться на самые высокие и труднодоступные деревья. Оттуда беззаботный дух его мог до смерти пугать прохожих, но сам он не боялся ничего. «Он ищет приключений и может, например, без тени страха стоять на краю обрыва, – сказала одна из сестер. – Он сам будто высшее олицетворение собственной философии, из которой следует, что единственный в жизни риск – отказ от всякого риска».

Родители воспитывали в Маршалле любовь к природе, и эти их уроки он вполне усвоил. Он помогал им ухаживать за домашними животными, ездил верхом и часто выбирался в дальние походы на каникулах. Его отец курировал природоохранные программы, в частности помогал устраивать заказник диких горилл в Руанде, и Уилл этой работой весьма интересовался. «Меня давно интересует охрана природы, и во мне глубоко сидит чувство справедливости, требующее защищать интересы людей и тварей, лишенных права голоса», – сказал он.

Имелись у Маршалла и не свойственные его возрасту успехи, особенно в математике и физике: он набирал высокие баллы по результатам стандартизированных тестов и впечатлял преподавателей своими курсовыми. Как-то раз учителя отвели его мать в сторонку и сообщили, что Уилл, похоже, отличается нестандартным мышлением и поведением. Но, по рассказам родных и давних друзей, особо сильно он из общего ряда сверстников все же не выделялся. «Никто в нашем кругу не сказал бы тогда: „О, этот парень далеко пойдет и станет заправилой в Кремниевой долине“», – заметил один из его старых друзей.

Самые очевидные признаки того, куда мог направить свои стопы Маршалл, можно было при желании усмотреть в его раннем интересе к космосу. Стены комнаты юного Уилла были увешаны плакатами, а пол усыпан книгами и журналами на космическую тему. Иногда он клал матрас на крышу старого семейного лендровера и часами разглядывал в бинокль звездное небо. В шестнадцать лет Маршалл начал копить деньги на телескоп, подрабатывая в пабе и магазине, но через пару месяцев понял, что такими темпами этап накопления затянется на годы, и решил построить телескоп собственными руками. Он сделал прибор «от и до» вручную, но не хватало 1600 долларов для завершающего штриха – оптики[38]. И тут, вероятно, впервые Маршалл попал в то самое «поле ирреальности»: с приобретением линз ему помогла родная школа, отправившая известному британскому астроному Патрику Муру письмо с просьбой помочь юному дарованию. Славящийся эксцентричным характером ведущий научно-популярной телепрограммы «Ночное небо» не только предоставил Маршаллу искомые линзы, но и лично явился в школу на церемонию презентации завершенного с его помощью творения[39]. После знакомства Маршалл еще долго переписывался с Муром, и тот дал ему массу полезных советов относительно дальнейшего образования.

В 1996 году Маршалл покинул родительский дом и отправился в Лестерский университет учиться на физика. Именно эту высшую школу он выбрал по той причине, что там предлагался вариант ускоренного прохождения учебной программы с получением степени магистра всего за четыре года. Кроме того, в Лестере преподавался чуть ли не лучший в Европе курс прикладной астрофизики, а студенты физического факультета имели возможность принять участие в строительстве настоящих спутников и инструментов для Европейского космического агентства.

Студентов в Лестере селили в бывшие особняки богатых мануфактурщиков, которые, покидая эти места по причине упадка текстильной промышленности, передали их местной высшей школе под общежития. Маршаллу в итоге досталась большая восьмиугольная комната, и он сразу сделал ее полем для инженерных опытов. «Он там всё заточил так, чтобы получать всё нужное для жизни, просто дернув за веревочку, – рассказывал Паркин. – Веревочки были протянуты повсюду: если ему была нужна рубашка, он дергал за ту, что ведет к шкафу, и оттуда прямо по ней скатывалась рубаха, пусть и мятая; в точности так же он открывал дверь или тушил свет». Проник Маршалл и в спальню Паркина, после чего, стоило тому, например, выдвинуть ящик стола или занавесить шторы, как взрывалась петарда. «Кропотливо работал, гад, – заметил Паркин. – Минировал мою комнату так, чтобы там всё рвалось. Разве не мило?»

С первых дней в университете Маршалл проявил себя лидером, сплотил вокруг себя когорту соратников и принялся опытным путем искать рецепт наиболее гремучей смеси науки с политикой. «Уилл просто пребывал в какой-то иной, нежели другие, сфере деятельности и ощущал там себя в своем собственном праве, – сказал Паркин. – В нем была политическая жилка, и он хотел заявить о себе в политике».

Маршалл писал письма важным людям. В одном из них, на имя британского премьер-министра, он заявлял, что Великобритания должна более активно участвовать в проекте Международной космической станции, но этот его призыв был проигнорирован. Зато результатом его обращения в Комитет ООН по использованию космического пространства стало приглашение на роль одного из организаторов молодежной конференции по вопросам будущего космических исследований[40]. Он же помогал организовывать поездки британских студентов в США, Россию и ЕС для знакомства с постановкой там аэрокосмических исследований и посещением участвующих в этом учреждений и объектов. «Размещения со всеми удобствами мы им там часто обеспечить не могли, а потому у нас действовало обязательное правило „держаться в связке“, – рассказывал он. – То есть как у альпинистов: всегда должен быть кто-то для подстраховки, чтобы вбить крюк, на котором вы оба или сколько вас там подвиснете. Но проблема была в том, что мы же все физики, а не скалолазы, так что мы во всем этом так ни разу и не преуспели. Лихое было время: пьянки в поездах, ночевки вповалку, где придется, – и посещения космических объектов».

Организационные способности Маршалла привлекли внимание комитета, который занимался поиском молодых британских талантов, и в один прекрасный день он в числе пары сотен ему подобных удостоился приглашения на чай к Елизавете II. Маршалл не был бы собой, если бы не явился на чайную церемонию ко двору королевы без изложенных на четырех страницах предложений по улучшению устава, структуры и работы ООН, начиная с включения Индии в число постоянных членов Совета Безопасности и заканчивая идеей пропорционального численности населения представительства в Генеральной Ассамблее. Лично Ее Величеству он вручать это письмо не планировал. Просто он счел, что в числе присутствующих может попасться кто-то достаточно влиятельный и умный, чтобы по достоинству оценить мудрость его послания. И точно, сам премьер-министр Тони Блэр оказался в пределах шаговой доступности, и Уилл, извлекши письмо из кармана, направился прямиком к нему. «Мы с ним поговорили, он взял письмо и сказал, что обязательно его прочтет, – сказал Маршалл. – Но вряд ли он это сделал».

Но тот случай произвел на находящуюся в процессе становления личность Маршалла захватывающее впечатление. Такие атрибуты, как знатность, слава или богатство, его ничуть не смущали. Давно вырвавшись из плена британских стереотипов, он мог с легкостью обратиться хоть к королеве, хоть к Тони Блэру как к обычным людям, а не каким-то особенным. Более того, он никогда не упускал такой возможности. Попав куда бы то ни было, он сразу направлялся к самому главному там человеку, чтобы непосредственно у него выяснить, что и как. Впечатление своим острым умом и энтузиазмом он производил весьма благоприятное, и люди обычно покупались на это и позволяли втянуть себя в затеи, которые он предлагал.

К 1999 году Маршалл уже стал заметен в среде себе подобных энтузиастов изучения и освоения космоса из числа молодых инженеров и ученых. Помимо паломничества к объектам аэрокосмической инфраструктуры он два лета кряду устраивал для старшекурсников и аспирантов стажировки в калифорнийской Лаборатории реактивного движения и Центре космических полетов им. Маршалла[41] в Алабаме, где и познакомился с Крисом Кемпом. Кроме того, со множеством будущих предпринимателей, исследователей и ученых, включая часть грядущих соседей по Радужному особняку, Маршалл познакомился на Венской конференции под эгидой ООН. Двухнедельная программа свела там студентов всего мира, жаждущих посвятить себя мирному космосу. По итогам была принята «Венская декларация»[42], где особо подчеркивалось, что космическое пространство – общечеловеческий ресурс и использоваться он должен во благо всего народонаселения планеты, формулировались принципы ответственного подхода к аэрокосмическим исследованиям и содержались призывы ко всем странам этих принципов придерживаться.

Маршалл считал Венскую конференцию важной вехой в своей жизни. Он обрел группу единомышленников и просто родственных душ, грезивших о космосе и жаждавших поставить эту свою страсть вкупе с профессиональными знаниями и навыками на службу человечеству во имя улучшения жизни здесь, на Земле. По вечерам за пивом молодежь допоздна обсуждала планы и перспективы, перекидываясь самыми идеалистическими замыслами. «Это было прекрасно, – сказал Маршалл. – Казалось, что мы стоим на пороге очень важных свершений и нас никто и ничто не остановит. Мы решили, что хотим найти способ жить в таком же духе и дальше, и постановили устроить где-нибудь космический кибуц. Нам хотелось жить всем в одном месте и общими усилиями делать единое дело, – так со временем и возник Радужный особняк».

В 2000 году Маршалл начал писать докторскую по физике в Оксфорде. Научным руководителем у него был Роджер Пенроуз, получивший впоследствии Нобелевскую премию за проведенные им совместно со Стивеном Хокингом революционные теоретические исследования[43]. Маршалл четыре года помогал Пенроузу прорабатывать концепции кое-каких экспериментов по проникновению в глубины фундаментальной природы Вселенной. Всё это время он поддерживал отношения с молодой космической командой, не забывая при этом подпитываться еще и активным участием в общественно-политической жизни Оксфорда. По окончании докторантуры он пришел к выводу, что за лучшими физиками-теоретиками мира ему не угнаться, и принял решение направить свои таланты на материально осязаемые свершения в космосе.

Получив докторскую степень, Маршалл пару лет посвятил изучению космической политики, а затем его позвал к себе Пит Уорден. Познакомившись в ходе пикировки в хьюстонском баре на Международном конгрессе по астронавтике в октябре 2002 года, Уорден и Маршалл сразу нашли общий язык и продолжили регулярно переписываться по email, созваниваться и встречаться на всяких тусовках. В списке ценных рекрутов в Центр Эймса Маршалл значился у Уордена одним из первых. Из всех же тех, кто в итоге вошел в команду «деток Пита», Маршалл однозначно был номером один по критерию вероятности больших достижений.

Внешне этот сухощавый неряшливый очкарик впечатления выдающегося человека не производил, однако энтузиазм Маршалла в отношении космоса и науки без оглядки на общепринятые условности и авторитеты был заразителен. Люди к нему тянулись еще и потому, что вокруг него вечно закручивались интересные события, в которые невольно оказывались втянуты и окружающие. Сочетание острого ума с нетипичным для ботана очарованием делало Маршалла фигурой, идеально соответствующей антуражу Кремниевой долины. Он с равным успехом вписывался в тусовку хоть инженеров, хоть миллионеров – и хотя бы благодаря одному этому всякий раз неизбежно оказывался в самой гуще событий.

В Эймсе Маршалл ухитрялся сновать между проектами, принося ощутимую пользу каждому. Он уделял много времени постройке посадочного лунного модуля вместе с Алом Уэстоном и прочими. Он же помогал строить орбитальную лунную станцию, а позже зонд, который, покружив вокруг Луны, врежется в нее вслед за разгонным блоком, чтобы доказать наличие воды на лунной поверхности. И на всех этих накладывающихся друг на друга этапах работы Уилл служил связующим звеном и главным проводником призыва Уордена к модернизации космических аппаратов в направлении удешевления.

В 2009 году на долю Маршалла выпала невероятная удача: он получил возможность довести идею дешевых космических запусков до предела на грани абсурда. Центр Эймса посетила группа студентов Международного космического университета[44]. Вожатыми к гостям приставили Маршалла и Криса Бошхаузена, поручив им после ознакомительных экскурсий найти студентам какое-нибудь полезное занятие. Поначалу эти двое хотели заинтересовать их лунным модулем и привлечь к его доработке. Администрация Центра Эймса, однако, этот план зарубила на корню, поскольку лунный модуль строился на основе пусть и старых, но военно-космических технологий, а среди студентов было полно иностранцев, которым допуска к чудесам военной техники не полагалось. Тут кто-то и подсказал Маршаллу и Бошхаузену идею выкатить студентам коробки с узлами и деталями и предложить собрать спутник с нуля собственными руками. «Я подумал, что ничего тупее придумать невозможно, – сказал Бошхаузен. – Ведь это было то же самое, что сказать гостям: „Извините, мы вам настоящий спутник не покажем, так что давайте-ка смастерим липовый“. Так ведь людей и обидеть недолго. Но тогда нам, по сути, иного выбора и не оставили».

Кончилось тем, что Маршалл и Бошхаузен со студентами стали ваять спутники из наборов Lego Mindstorms NXT, включающих в себя всякие сенсорные и робототехнические модули вкупе с гироскопами, магнитометрами, датчиками движения, камерами и прочей белибердой. Бошхаузен также позаимствовал кое-какие исходные коды ПО для LADEE и ухитрился перекомпилировать их для работы на главном вычислительном блоке Lego. Так за 900 долларов их группа построила прототип ИСЗ размером с ланчбокс с вычислительным блоком от Lego в качестве бортового компьютера в передней части металлического каркаса с оснасткой из прочих деталей. Для проверки работоспособности аппарата студенты подвесили его на длинной леске под потолком, отправляли на борт команды и убеждались, что гироскопические системы исправно корректируют его ориентацию в пространстве, наводя камеру спутника на гипотетическую заданную цель на земной поверхности. «Мы ему приказываем двигаться, и моторчики тут же взвывают, причем супер-громко, – сказал Бошхаузен. – Он поворачивается, тормозит, корректирует прицел, рыская туда-сюда, а затем – бах! – присылает нам фото того, что просили».

Проект попал на обложку специального выпуска журнала Make, посвященного проектам космических кустарей[45]. Маршалл и Бошхаузен там запечатлены на фото с лучезарными улыбками по случаю демонстрации ими диковинного вида спутника, сделанного одной левой и ею же с легкостью удерживаемого на весу[46]. Тем самым «детки Пита» в очередной раз доказали, что им нет равных по части изобретения новых нетривиальных подходов к освоению космоса, а заодно и привлекли внимание публики к чудесам, творившимся в Центре Эймса при Уордене. Но самопиар был последним, о чем помышляли Маршалл и Бошхаузен по завершении этого спонтанно затеянного ради студентов проекта. До них как до исследователей вдруг дошло, насколько далеко продвинулась потребительская электроника по части качества и функциональности выпускаемых продуктов. «Мы с Уиллом прихватили эту штуковину из Lego на конференцию в Лонг-Бич на следующих же выходных после ее постройки, показали ее там кое-кому и прямо объяснили, что это – будущее космоса, – вспоминает Бошхаузен. – Там решили, что мы совсем того и что ничего из нашей затеи не выйдет, но я-то искренне верил в то, что говорил».

Авиаконструктор старой школы Пит Клупар, которого Уорден еще в 2006 году привлек на должность главного инженера проектов Центра Эймса, быстро спелся с Маршаллом, Бошхаузеном и компанией с Радужного. Вот уже пару лет как он взял за привычку под занавес планерок подначивать инженеров-конструкторов и ученых центра, потрясая у них перед носом смартфоном и призывая поразмыслить о том, что он собой представляет и о чем свидетельствует его появление в свободном доступе. Разработчики Apple и устройств на платформе Android реально привнесли море изменений в представления о том, на что способно микропроцессорное вычислительное устройство размером с мобильник. Помимо вычислительной мощности и объемов памяти как у полноценных компьютеров их аппараты начинялись всяческими акселерометрами и скоростемерами, датчиками движения и GPS-навигаторами, фотовидеокамерами высокого разрешения и рациями для связи вне зоны доступа. Они были по многим параметрам производительнее и функциональнее дорогущих вычислительных и сенсорных устройств производства НАСА и его подрядчиков.

До сей поры в традиционной аэрокосмической отрасли господствовало убеждение, что на орбиту должно отправляться лишь особо живучее «железо» с запасом прочности и надежности, позволяющим выдерживать экстремальные условия открытого космоса. Соответственно, в отрасли привыкли закупать исключительно специализированную вычислительную технику, средства связи и прочие комплектующие и компоненты спутниковых систем, прошедшие жесточайшие приемочные испытания, а желательно и проверку эксплуатацией в реальных условиях в ходе предыдущих миссий. Ни одна компания серийным производством подобной радиоэлектроники не занималась, и в конечном счете все системы неизменно выходили сверхдорогими и громоздкими.

Тезис Клупара состоял в том, что в аэрокосмической промышленности в упор не видят достижений в области потребительской радиоэлектроники, которая ушла далеко вперед по сравнению с военно-промышленной, причем по всем направлениям. Корпорации уровня Apple и Samsung вкладывают в НИОКР и развитие производств несопоставимо больше средств, нежели правительства и узкопрофильные аэрокосмические компании. Они отточили до совершенства искусство впихивать мегамощности в компактные корпуса и при этом гарантировать надежность устройств на уровне, обеспечивающем возможность их многолетней ежедневной эксплуатации в самых суровых условиях. С точки зрения Клупара, имелись все основания полагать, что современная бытовая электроника и в космосе не откажет. А если так, то у НАСА появилась возможность строить беспрецедентно дешевые системы. Но в руководстве об этом знать не желали. «Сколько я в штаб-квартиру НАСА ни обращался, сколько ни пытался им это втолковать, мне неизменно отвечали: „Игрушки и мобильники не делают того, что нам нужно. Поэтому нам и требуются все эти эксклюзивные приборы“. Они просто не понимали, какой оборот приняло развитие событий. Я ломился во все двери, говорил об этом всем подряд и в НАСА, и в ВВС, и в Космическом командовании, но никто и нигде меня слушать не желал», – вспоминал Клупар.

Студенческий проект, однако, разом обратил Маршалла и Бошхаузена в горячих единомышленников Клупара. Спутник из Lego, поначалу казавшийся приколом, на поверку оказался весьма функционален. Следующим логичным шагом в таком случае выглядела реализация того, о чем давно твердит Клупар, причем в самом что ни на есть буквальном смысле. Почему бы не отправить в космос смартфон и не посмотреть, как он там себя проявит? И в 2009 году Маршалл с Бошхаузеном объявили проект НАСА PhoneSat открытым.

Цели перед PhoneSat ставились простейшие. Маршалл и Бошхаузен хотели купить серийный смартфон, запустить его в космос и посмотреть, долго ли он там протянет и успеет ли отснять и передать на Землю достаточный объем изображений. Они также будут собирать данные со всех встроенных в смартфон датчиков, чтобы определить их пригодность для использования в различных «космических» целях.

По настоянию Уордена команда PhoneSat старалась держаться тише воды, ниже травы, дабы не попасться на глаза надзирателям из НАСА. Никто из участников проекта не мог поначалу сказать, ограничится ли он игрушечным экспериментом или даст толковые результаты. Но одно они знали доподлинно: если НАСА налепит на PhoneSat ярлык «миссия», сразу же нагрянут ревизоры из всяческих комиссий и инспекций и начнется всякая прочая бюрократическая возня, тормозящая прогресс и взвинчивающая стоимость проекта. Так что лучше внять совету шефа, затаиться где-нибудь на задворках Эймса и не привлекать внимания к своим не самым обычным занятиям.

Маршалл и Бошхаузен нашли себе в Эймсе небольшой кабинет в глухом конце коридора, притащили туда три рабочих стола, кофейный столик, диван и коврик. Два стола были отведены под их рабочие компьютеры, а третий – под сборочный верстак для первого PhoneSat, на постройку которого им выделили 3000 долларов. Столь небольшая смета проекта давала Маршаллу с Бошхаузеном возможность покупать всё необходимое без обязательных согласований. И в подручные к себе эта пара привлекла стажеров, готовых трудиться почти даром в обмен на участие в реальной космической программе.

К июлю 2010 года уже стало очевидно, сколь сильно стиль работы команды PhoneSat отличается от общепринятого в НАСА. Проект был еще в младенческом состоянии, но им всё-таки хотелось заранее оценить перспективы реализации их идеи. Не слишком ли она безумна? Очевидный первый шаг: подкинуть смартфон в любую ракету и посмотреть, выдержит ли он вибрации и перегрузки при запуске. Место на настоящей ракете потребовало бы миллионов долларов и месяцев согласований. При их спешке и безденежье это был не вариант, и команда PhoneSat придумала кое-что получше.

Маршалл и Бошхаузен с подручными, прихватив пару смартфонов, отправились в пустыню Блэк-Рок на северо-западе Невады. Вообще-то эта площадка славится ежегодным проведением там «Горящего человека». Но ее же избрали под ежегодный слет под названием «Шары» и ракетостроители-любители, успевшие к тому времени наловчиться запускать свои многометровые детища на высоты до ста километров.

Вот Маршалл с Бошхаузеном и задумали там с кем-нибудь договориться о том, чтобы прокатить смартфоны на самодельных ракетах, и без приглашения прибыли на слет. Их расчет довольно быстро увенчался успехом: им удалось расположить к себе Тома Атчисона, словоохотливого ракетчика-любителя, часто привечавшего у себя на запусках группы студентов. «Услышал я, что они хотят отправить смартфон на орбиту, – сказал Атчисон. – Но они жаловались, что обычной ракеты им придется дожидаться полтора года. Я им и говорю: „Ни хрена себе. Забейте! Летим сейчас. Полет будет жесть какой, но куда надо мы вашу штуку закинем“».

Для первого опыта команда PhoneSat вскрыла обшивку одной из его любительских ракет, вложила внутрь смартфон, просверлила в панели дырку под камеру смартфона и вмонтировала панель на место. Ракета с грозным именем Intimidator 5[47] благополучно стартовала и с задачей справилась отлично, доставив смартфон на высоту 8,5 км при тяге 450 кгс. Это позволило команде проверить работу акселерометра и прочих приборов при перегрузках и получить с камеры смартфона изображения на стадиях как взлета, так и возвращения ракеты на землю под парашютом. Второму смартфону повезло меньше. Ракета взлетела благополучно, расчетной высоты достигла, но парашют по техническим причинам не раскрылся – и она разбилась всмятку вместе со смартфоном.

При всех внешних признаках катастрофы, на поверку это крушение тоже пошло им на пользу. Команда PhoneSat, добыв из груды обломков останки смартфона, убедилась, что девайс разбит вдребезги, однако карта памяти дивным образом уцелела и содержит массу ценных данных. По совокупности двух запусков инженеры удостоверились, что их идея работает, и это было главное. «Они доказали то, что им было нужно доказать, – сказал Атчисон. – А именно что компоненты бытовой электроники вполне годятся для реального ракетного запуска».

Во время этой вылазки в пустыню снова включилось и притягиваемое Маршаллом поле ирреальности. Одним из общеизвестных энтузиастов любительского ракетостроения в Кремниевой долине является венчурный капиталист Стив Юрветсон. Будучи давним другом Атчисона, Юрветсон занимался испытаниями собственных ракет, когда до него донесся слух о затее инженеров НАСА в Центре Эймса. Юрветсон был одним из первых инвесторов в SpaceX и быстро усмотрел в затее PhoneSat вероятное начало нового витка коммерциализации космоса. Он тут же задружился с Маршаллом и Бошхаузеном и стал отслеживать продвижение их работы с чековой книжкой наготове.