Пороги рая, двери ада

– Да какой там должок, Сидоровна, всего-то четвертак!

– А хоть и червонец! Раз сказала, не налью, пока не вернешь, значит, не налью!

Несчастный Мурзилка обиженно затормозил и растерянно оглянулся на меня. Я вспомнила о нашей договоренности и извлекла из бумажника сотенную бумажку. Потом вылезла из люльки и отдала её Сидоровне.

– Ладно, сейчас сдачу принесу! – подобрела та.

– Не надо сдачу, – махнула я рукой: – Будете наливать ему, пока денег хватит. И расскажите мне, как до города добраться.

– Да как добраться – садись на автобус, минут через сорок будет, и езжай до Бибирева. А там другим автобусом и до города доедешь. Сама-то, небось, городская?

– Городская, городская. А поесть у вас тут можно где-нибудь?

– Ресторанов у нас тут нету, каждый своим двором живет. Если хочешь, могу чего-ничего в погребке поискать. – Она многозначительно пошелестела сторублевкой, и я охотно протянула ей вторую.

Ухватив обе купюры, Сидоровна исчезла в доме, преследуемая по пятам настырным Мурзилкой, требующим обслужить его в первую очередь. Я уселась на лавочке и принялась ждать. Минут через десять женщина появилась с полиэтиленовым пакетом, на котором была реклама "Мальборо", и протянула его мне вместе с пятидесятирублевой купюрой. Я хотела отказаться от сдачи, но она осуждающе глянула на моё грязноватое облаченье и пробормотала:

– Деньгами не разбрасывайся, лучше купи себе платьишко какое-никакое, а то бегаешь, как байстрючка!

ГЛАВА 3

Уточнив место, где надо ждать автобус, я отправилась на окраину села, села на травке неподалеку от пустовавшего навеса с ржавой надписью "Варенцово" и залезла в пакет. Там обнаружилась половина каравая, половина жареной курицы, пучок свежего лука, пластиковая бутылка из-под "Боржоми" с молоком и четыре сдобных пирожка с черешней. Пока пришел автобус, я, не переставая, жевала и съела почти все. Оставшееся молоко и хлеб я сложила обратно в пакет, в него же сунула несчастного медвежонка.

На скрипучем древнем "ЛуАЗе" я через полчаса доехала до Бибирева, села значительно большего, чем Варенцово, и там, на крошечном автовокзале, задумалась. Ехать прямо в город мне было опасно, в любой момент я могла встретиться с кем-нибудь знакомым. А если меня считают погибшей, то немедленно разнесется известие о моем чудесном воскрешении. С другой стороны, если я не вернусь в город, то как я смогу спасти Егорку и обвинить Игорька в убийстве?

Значит, прежде чем вернуться, мне нужно стать неузнаваемой, а на это нужно время. Однажды я уже была не похожа на себя и знаю, как этого достичь. Во время беременности я поправилась на шестнадцать килограммов и сама себя в зеркале не узнавала. Знакомые проходили мимо меня, не здороваясь, а когда я их окликала, впадали в столбняк. Наверное, дело в том, что лицо у меня какое-то слишком тонкое – носик острый и граненый, подбородок тоже остренький, а вместо щек – дурацкие впадины между ртом и скулами. Поэтому жировые наслоения дали поистине чудовищный результат – я превратилась в несуразную курносую деваху с лицом морской свинки. Слава Богу, что похудеть для меня не проблема, а то я бы сама ушла от Севки, чтобы не компрометировать его такой физиономией.

А пока я не отъем себе новую морду, нужно подумать о максимальном камуфляже. Но в Бибиреве не обнаружилось даже парикмахерской! Поэтому я выбрала автобус до пригорода под названием Шушановка, где когда-то бывала в гостях у бабушки моей школьной подруги. Шушановка была уже городом, но такой непролазной окраиной, застроенной частными домами и старыми бараками, что считалась совершенно иным миром, не совместимым с остальными районами.

В Шушановку я добралась уже в сумерках. А если знать, во сколько темнеет в июне, то приблизительно в десятом часу вечера. Ночные и дневные перипетии давали о себе знать, и я буквально не держалась на ногах. Все тело ныло и болело с разной степенью интенсивности в разных его частях.

Я едва волочила ноги по неширокой улочке, заросшей травой мокрицей, и, выбрав в самом конце её домик поопрятней, решилась постучать в его калитку. Открыла мне костлявая старуха, одетая в байковый халат.

– Добрый вечер. Извините, вы не знаете, кто может сдать мне комнату на время?

Старуха внимательно осмотрела меня. Очевидно, мой вид вызывал определенные сомнения, потому что она поинтересовалась:

– А документы у вас есть?

Я выпалила заранее припасенную легенду о том, что поругалась с мужем и убежала из дома без документов и вещей, только деньги успела прихватить. При этом я намекнула, что хорошо заплачу за приют. Старуха пожевала губами, потом кивнула и впустила меня в чистенький дворик, с одной стороны которого находился довольно ветхий гараж, а с другой – веранда, опоясывающая дом с двух сторон. За домом угадывался довольно большой сад со старыми яблонями и вишнями. Между гаражом и домом были разбиты небольшие клумбы, радующие глаз пестрыми цветами. Цветы наполняли воздух одуряющими ароматами. Кажется, распускалась ночная фиалка.

Я прошла за хозяйкой в дом и мы, наконец, познакомились. Звали её Галиной Петровной. Я представилась Ларисой. Усадив меня за круглый стол с вязаной скатертью, Галина Петровна принялась поить меня чаем с клубничным вареньем. Выпив чашку, я почувствовала, что глаза мои слипаются. Заметив, что я клюю носом, хозяйка показала мне комнату.

Наверное, это была супружеская спальня – огромная кровать с затейливыми никелированными спинками и горой подушек под кипенно-белой накидкой возвышалась у стены, завешенной ковром с изображением ветвисторогих оленей. Я удивленно попятилась. Но хозяйка пояснила, что после смерти мужа перебралась жить в дочкину комнату, а эту иногда сдает. Но сейчас страшно кого-нибудь пускать, могут убить и за горбушку хлеба. Поэтому квартирантов в последнее время нет. Мы договорились о цене, и я заплатила сразу за две недели.

Наконец я осталась одна в комнате, сняла с кровати пикейное покрывало, разделась и нырнула в крахмальное, пахнущее все той же ночной фиалкой, нутро долгожданной постели. Уснула я мгновенно, прижав к груди, как в детстве, плюшевого мишку. Сны, наверное, в эту ночь решили пощадить меня – я блаженно проспала до позднего утра, не увидев ничего.

***

Еще не открыв глаза, я почувствовала запах гречневой каши и зашевелилась. Панцирная сетка кровати отозвалась мелодичным звоном.

– Ларочка, вы не спите? – позвала меня Галина Петровна, приоткрыв дверь. – Идите завтракать.

Я встала и отправилась к умывальнику. Вчера я так и не увидела толком своей физиономии, но сегодня из зеркала на меня глянуло нечто ужасное. Нос распух (что, если я его сломала?!), щека отливала синевой, на брови запекшаяся ранка, волосы слиплись и висели пыльными космочками. Под глазами чернели круги, а сами глаза выглядели воспаленными и совершенно больными. Я зажмурилась и потрясла головой, но видение не исчезло. Я выглядела словно иллюстрация к статье "Насилие в семье".

Умывшись и кое-как причесавшись, я села к столу. Моя хозяйка, жившая одна, истосковалась по общению, но вид моей разбитой морды удерживал её от расспросов о моей нелегкой жизни. Поэтому она рассказывала о своей. Сорок лет проработала она вместе с мужем на местной кондитерской фабрике, дом этот сами строили. Была у Галины Петровны дочка, живущая с мужем и детьми в центре города. Зять зарабатывал хорошо, тещу уважал. Дочка звала жить с ними, но Галине Петровне вначале, после смерти мужа, было жаль продавать дом, а теперь и покупателей не найти.

– А зачем же продавать, можно ведь как дачу использовать, – удивилась я.

– Да что вы, Ларочка, если в доме хоть неделю никого нет, его же сразу обчистят, а потом и сам дом по бревнышку раскатают, оглянуться не успеешь. Тут у нас народ такой, что глаз да глаз нужен. Нет, пока дом не продам, к дочери не переселюсь, – твердо ответила хозяйка. – Да и немного ведь прошу, всего тысячу долларов. За такой дом и больше дают, но места наши всем известны, боятся приличные люди здесь селиться.

– Да что же здесь людоеды кругом?

– Да не людоеды, а короеды, отбросы общества, как раньше говорили, – махнула рукой Галина Петровна. – Есть, конечно, и те, кто всю жизнь здесь прожил, но больше таких, которые по пьяни свои квартиры в городе продали и здесь домишки купили. А покупают-то совсем развалюхи, чтобы подешевле. И начинают куролесить, пить, воровать. Уж сколько домов сгорело – по пьяни подожгли.

Я доела кашу с молоком и налила себе крепкого душистого чаю.

– Галина Петровна, а где здесь ближайший промтоварный магазин? Мне нужно купить самое необходимое, даже расчески нет.

– Да за оврагом, Ларочка. Тут ведь планировка смешная получилась – с той стороны строился новый район, по проекту хотели потом и овраг засыпать, нас снести и тоже новых домов понаставить. Но овраг засыпать не дали, говорят, из него большая речка начало берет. Нужно, значит, мост через овраг строить, сети тянуть, то да се. А пока суть да дело, перестройка началась да реформы. Так что забыли и про мост, и про овраг, и про нас. Так и живем – в универмаг через овраг лазаем. Я-то уж старая, я лучше на трамвае вкругаля доеду, а кто помоложе, те напрямик шастают. Тут, где улица кончается, тропка заметная вниз ведет, по ней сразу дойдете.

Я хотела поинтересоваться у словоохотливой старушки, есть ли вблизи универмага банкоматы, но вряд ли она и слово-то такое знает. Поэтому поскорей допила чай и отправилась к оврагу. Он впечатлял своими размерами – шириной метров сто. Глубина на разных участках была разной, но не меньше пятнадцати метров. Тропинка вилась среди зарослей крапивы и бузины, в которых то и дело встречались проплешины, заваленные отбросами. Самой живописной была куча старых облезлых манекенов с изломанными руками и ногами и оторванными головами. Наверняка головы мальчишки растащили, чтобы народ пугать.

На дне оврага, действительно, протекал жизнерадостный ручей, через который были переброшены несколько бревен, застеленных разнокалиберными досками. Перебравшись через мостик, я вскарабкалась по склону и увидела прямо перед собой обширную площадь, которую украшал не только большой трехэтажный торговый центр, но и Дом быта. В нем располагались почта, отделение Сбербанка и вожделенная парикмахерская.

Сначала я направилась в банк, хотя трудно назвать банком небольшое помещение с тремя рабочими местами. Но здесь находилось то, к чему я стремилась – банкомат. Около него никого не было, и я беспрепятственно скачала в свой жалкий пакет "Мальборо" часть денег с одной Севкиной кредитной карточки. Остановило меня только то, что я не знала, как много денег в банкомате, не хотелось привлекать внимание служащих, полностью опустошив его. Меня подмывало тут же положить деньги на новый счет, но у меня не было паспорта. Придется таскать с собой мешок денег, хотя их получилось и не так много по весу – как буханка хлеба. Боком-боком я вышла из банка и направилась в торговый центр.

Первым делом я купила большую дорожную сумку и сунула в неё пакет с деньгами. Потом, переходя от отдела к отделу, принялась наполнять сумку одеждой, обувью и вещами первой необходимости – шампунем, мылом, косметикой. Приобрела заодно два парика – черный и платиновый, косметику и темные очки. Экипировавшись, я завернула в маленькое кафе на третьем этаже и заставила себя съесть четыре сливочных пирожных – нужно было набирать вес, причем максимально быстрыми темпами. В продовольственном отделе я набила большой пакет самыми калорийными продуктами и, нагруженная, словно верблюд, вернулась домой, вернее, к Галине Петровне.

Хозяйки не было видно, наверное, работала в саду, и я, пересчитав оставшиеся (а оставалось ещё много) деньги, треть из них отложила, а остальное запаковала в плотный полиэтиленовый пакет и туго обмотала бечевкой. Потом запихнула продукты в старенький холодильник "ЗИЛ" и нагрела на электроплитке воды, чтобы помыть голову.

Галина Петровна вернулась из сада с лукошком клубники и целым ворохом разной зелени и помогла мне отыскать на веранде большой оцинкованный таз. Там же, на веранде я с наслаждением вымылась. Старуха только головой покачала, пробегая мимо и заметив на моем теле огромные лиловые синяки. Потом я облачилась в новые джинсы и футболку, старые джинсы выстирала, а драную кофточку выкинула в мусорное ведро.

Мы сели обедать, причем я старалась побольше налегать на картошку и хлеб. Галина Петровна наверняка решила, что изувер-муж морил меня голодом. Доедая третью котлету, я поинтересовалась:

– Так вы не передумали дом продавать?

– Не передумала, Ларочка. Но вы не волнуйтесь, покупателей пока не видно, так что живите спокойно.

– Да я не к тому. Просто хочу вам предложить продать дом мне. К мужу я не вернусь, а здесь мне нравится. Так что если согласны, то я вам за него заплачу тысячу долларов.

– Да зачем вам такая морока, ведь все удобства во дворе, телефона нет, в холода печь топить надо.

– Зато сад у вас замечательный, воздух свежий, а главное, никто меня здесь искать не станет. – Я сказала чистую правду, хотя самым главным было то, что я собиралась заниматься такими делами, для которых чужие любопытные глаза были совершенно ни к чему.

Галина Петровна задумалась, потом решительно махнула рукой:

– Ну, коль не шутите, то покупайте. Только как мы купчую оформим, если документов у вас нет?

– А я вам деньги отдам, а когда документы выправлю, все и оформим. Вы мне только свой новый адрес оставьте и телефон, – предложила я.

– Не боитесь? Вдруг со мной что случится, мороки потом не оберетесь. Ну да я вам расписочку напишу и ребят своих предупрежу, ежели что, они оформят.

Меня умилила предусмотрительность старушки. Сбегав за деньгами, я отсчитала необходимую сумму в рублях. Галина Петровна вздохнула и посетовала:

– Вот только что с моим барахлишком делать? У дочки с зятем мебель дорогая, холодильники, телевизоры импортные, им моё старье без надобности. Они мне и комнату уже обставили отдельную. Кое-что заберу, конечно, а остальное придется в овраг свезти, соседушки живо растащат, – она горестно окинула взглядом старый резной буфет, тумбочку с телевизором "Рекорд" и монументальный диван с полочкой, на которой стоял фарфоровый котенок, украшенный голубым капроновым бантом.

– Не нужно увозить, – замотала я головой, давайте я у вас все, что вам не нужно, куплю.

– Да что вы, Ларочка, не надо мне денег, я вам и так все оставлю. Вы потом все равно новую обстановку купите, но хоть у меня сердце кровью не будет обливаться, не увижу свой скарб на помойке.

Но я все-таки уговорила её взять ещё сто долларов. Потом она написала расписку и торжественно мне её вручила. Сделку мы отметили тут же. Галина Петровна достала из буфета графинчик с вишневой наливкой, такой тягучей и ароматной, что любой "шерри-бренди" побледнел бы от зависти, и через полчаса мы уже завели дуэтом народные песни. Второй графинчик подействовал на нас ещё благотворнее, и мы перешли на песни советских композиторов и современную "попсу". Так и пропели до ужина. Тут старушка спохватилась, что не обрадовала дочку с зятем своим скорым переселением. Я решила, что она пойдет звонить на почту, но она хитро улыбнулась и извлекла из того же буфета мобильный телефон.

– Вот, гляди, чего мне зять всучил, – похвасталась она. – Сказал, что одну меня без телефона оставлять нельзя, мало ли что.

И она принялась ловко нажимать кнопки. Дозвонившись, она сообщила дочке о продаже дома, потом, видимо, трубку взял зять. Закончив разговор, Галина Петровна растерянно посмотрела на меня:

– Сказал, что завтра же меня перевезёт, чтоб готова была. Они на днях в отпуск на какие-то острова улетают, так чтоб я с Юлькой, младшенькой внучкой, осталась. Ну и хорошо, чего тянуть время. Завтра, так завтра!

И она кинулась собирать свои нехитрые пожитки. Первым делом поснимала со стен многочисленные фотографии, среди которых было два портрета миловидной белокурой девушки и красивая цветная фотография двух кудрявых девчушек с огромным розовым зайцем. Очевидно, это были дочка и внучки хозяйки.

Я притащила с веранды несколько картонных коробок и стала ей помогать укладывать вещи. Спать улеглись мы уже за полночь, договорившись, что я завтра с утра поеду в город по делам, а ключ Галина Петровна оставит мне в потайной щелке под крыльцом. Меня это устраивало, потому что богатый зять старушки вполне мог оказаться кем-нибудь из наших знакомых, и лучше бы было мне с ним не встречаться.

ГЛАВА 4

Утром я тщательно накрасилась, постаравшись изменить форму губ и глаз, напялила черный парик, дурацкое балахонистое платье, купленное накануне (я сроду таких не носила) и признала маскировку удовлетворительной. Оставив старушку дожидаться зятя с машиной, я снова совершила переход через овраг. За ручьем я отыскала старую кряжистую вербу и, осторожно оглянувшись, сунула пакет с деньгами в глубокую дыру под её корнями, мало ли что – пусть будет неприкосновенный запас. Дыру я завалила щебнем и растительной трухой и присыпала прошлогодними листьями. Тайник, конечно, ненадежный, но пока другого я придумать не смогла. Потом я снова отправилась в сбербанк и опустошила банкомат еще на приличную сумму.

Уложив деньги в пакет, села на трамвай и поехала в направлении центра. Я стояла на задней площадке и тряслась вместе со стареньким вагоном. Мужчина, сидящий ко мне спиной, читал газету, и в глаза мне бросилась фотография. На фотографии мы с Севкой радостно улыбались друг другу. Внезапно в глазах у меня потемнело, и я почувствовала, как мир уходит из-под ног. Ухватившись за поручни, я изо всех сил старалась удержаться и не зарыдать. Тут трамвай остановился, и я, не глядя, выскочила из него.

Сколько я просидела на скамейке у щербатого штакетника, пока немного не пришла в себя, не знаю. Потом, сгорбившись, поплелась вдоль трамвайных путей. На душе была жуткая пустота, просто вакуум. За мной увязалась пегая собака с отвисшими сосками и я, глядя на неё, думала, что мы с ней очень похожи сейчас – одинокие, никому не нужные, думающие только о своих детях.

Дойдя до следующей остановки, я увидела газетный киоск и купила все городские газеты, какие были, пачку сигарет и зажигалку. Вообще-то я раньше почти не курила, но табачный дым, говорят, делает голос более низким и успокаивает нервы. Отыскав в кустах скамейку, я уселась, закурила и стала читать. В первой же газете было сообщение о том, что тела известного в городе бизнесмена Всеволода Бушуева и его жены Алисы были обнаружены в сгоревшей автомашине на загородном шоссе. Головы погибших были прострелены из автоматического оружия… Здесь же была напечатана та самая наша фотография, сделанная года четыре назад, когда мы отдыхали на Кипре.

Во второй газете я обнаружила интервью Игоря Павловича Пестова, "вчера срочно вернувшегося из зарубежной командировки в связи с трагической гибелью своего начальника В. Бушуева". В интервью Игорек до небес превозносил организаторские таланты и личные качества Севки, как то: любовь к детям и собакам, и жутко горевал о его безвременной кончине. Особенно меня потрясла фраза; "Я сделаю все, чтобы заменить сыну Всеволода Ильича, Егору, отца, и постараюсь, чтобы осиротевший малыш был окружен теплом и заботой".

Ах, отца он собрался заменить! А мать он тоже заменит? Нет уж, упаси нас Бог от такой заботы. О Севке ты, Игорек, уже позаботился. А теперь я позабочусь о том, чтобы тебе в аду жариться задницей на самой большой сковородке!

Я растоптала окурок и немедленно закурила следующую сигарету, но на мои нервы они действовали явно не успокаивающе. В третьей газете отыскалось сообщение о наших похоронах, они должны были состояться завтра на Решетниковском кладбище. Я свернула газеты и задумалась. Ехать на кладбище, конечно, очень рискованно. Но наверняка там соберется много людей – ещё бы, такое в нашем городе случается нечасто, чтобы убили и сожгли мужа и жену. Народ обожает глазеть на подобные мероприятия. Кроме того, у Севки было множество знакомых, они не могут не приехать. Так что шанс затеряться в толпе вполне реален. Но все-таки, вдруг меня узнают…

Так ничего и не решив, я встала и направилась к трамвайной остановке. Во рту остался непривычный табачный привкус и ещё какая-то противная горечь. Газеты я швырнула в урну. Припомню я тебе, Игорек, лживую скорбь. Припомню, мало не покажется! Но сейчас самое главное, убедится, что с Егоркой все в порядке.

Ноги сами несли меня к нашему дому, большому особняку из светлого камня на улице Энтузиастов. Севка построил его четыре года назад, когда жить в обычном многоквартирном доме, пусть и в хоромах из семи комнат, стало уже непрестижным. Мы с ним долго выбирали проект, меняли планировку дома на свой вкус, и результатом стало наше уютное семейное гнездышко. Правда, меня смущало то, что дом охраняется, как крепость, и незаметно проникнуть туда будет сложно. Но, в конце концов, в доме с Егоркой живет Сима, если что, она поможет. Но это позже, сейчас я ещё не готова.

Я добралась до центра и для начала посетила самый крупный банк, где было проще всего затеряться. Будем надеяться, что Севкина корпоративная кредитная карточки еще не заблокирована. Я уже не в первый раз мысленно поблагодарила мужа за то, что он в свое время заставил меня вызубрить цифровые пароли, и снова разорила банкомат.

Потом я отправилась в другой банк и арендовала там ячейку. Слава Богу, документов для этого не требовалось. В ячейку я сложила почти все деньги, полученные сегодня, оставив только на текущие расходы. Пряча в сумку ключик от ячейки, я вдруг увидела, что он очень похож на тот ключ, который я нашла в бумажнике Севки. Зайдя в маленькое кафе, я заказала кофе с кучей пирожных и достала портмоне. Да, ключи были похожи, отличалась только форма головки, а это означало, что у Севки была ячейка, но в каком банке? В нашем городе их штук восемь, не меньше. А в скольки из них есть депозитарии? Я решила, что разберусь с этим позже.

После кафе я направилась вдоль проспекта, размышляя о проблеме, с которой до сих пор не сталкивалась. Мне необходимо было достать документы и оружие. Я имела смутное представление, что все это можно купить у каких-нибудь жуликов или криминальных элементов. Но где они в нашем городе водятся, черт побери? Не стану же я приставать с подобным вопросами ко всем встречным. Еще, пожалуй, на милицию нарвусь. А контакты с милицией в мои планы пока не входили. Конечно, я могла направиться прямиком в прокуратуру или ГУВД и рассказать про то, как Игорек организовал убийство. Но в том-то и дело, что я не знала, как поведут себя власти по отношению ко мне. Ведь Севку убили вместе с какой-то женщиной, и первой естественной мыслью милиционеров будет, что это я прихлопнула супруга и его любовницу. Они просто обязаны будут так думать!

А Игорек устроил себе прекрасное алиби – "зарубежную командировку". Ха, сейчас за границу и обратно можно смотаться чартерным рейсом за пару-тройку часов, если деньги есть. А если еще по чужим документам? Да пока наши шерлоки холмсы будут разбираться и проверять, Игорек успеет и со мной расправиться, и с моим сыном. Помощники у него, как я успела убедиться, имеются. А это означает, что пока я не спрячу как следует Егорку и пока у меня не будут убедительные доказательства вины Игорька, в милицию мне соваться нельзя. Но и бродить в поисках торговцев фальшивыми документами и оружием глупо. Попробую заглянуть в какое-нибудь злачное место.

Самым злачным мне показался занюханный бар в подвальчике. Назывался бар с претензией – "Зуб акулы". Посетителей в нем было немного – два пролетария, обсуждавшие очередной эпатаж Жириновского, пара девиц неясного поведения и мрачный субъект, тоскливо сидящий над пустым стаканом.

Я заказала рюмку текилы и уселась в углу. Наличествующий контингент явно не тянул на искомых криминальных элементов. Стараясь не дышать носом, потому что в баре сильно воняло отравой для тараканов, я пригубила текилу и тоже мрачно уставилась в рюмку. Девицы сделали вялую попытку подсесть к пролетариям, но те отмахнулись от них, как от назойливых мух, и продолжали мыть косточки Вольфычу. Мрачный субъект в последний раз душераздирающе вздохнул и покинул бар с таким видом, словно отправлялся вешаться.

Бармен, некрасивый худосочный паренёк, от нечего делать стал обходить столики и протирать их сальной тряпицей. Когда он поравнялся с моим, я показала ему краешек стодолларовой купюры и шепнула: "Есть дело!" Бармен никак не среагировал, только наклонился чуть ниже и особенно тщательно завозил рядом с моим локтем мерзкой тряпкой.

– Мне нужно купить паспорт, – едва слышно произнесла я: – Заплачу, если скажешь, где.

Парень ничуть не удивился и так же тихо сказал:

– Допьешь, заруливай в подсобку, там поговорим.

Через пару минут я подошла к стойке, и бармен кивнул мне на дверь, завешенную вьетнамской бамбуковой шторой. За шторой была довольно просторная комната, загроможденная картонными коробками и сломанными табуретками. Судя по количеству поврежденной мебели, в "Зубе акулы" ею регулярно колотили по чьим-то головам, что вызывало определенное уважение к заведению.