Ист развернулся и побежал в сторону. Теперь он уже не мчался сломя голову, а выбирал путь, стремясь уйти подальше. Жаль, кёниг обидел лесовика Торпа, у него можно было бы попросить укрытия. А теперь Торп, конечно, не примет его. Или, наоборот, примет с радостью, если рассказать, что обидчик остался без ушей. Вот только как добраться к хутору? Гать они раскрошили, да её ещё не сразу и найдёшь. Но всё равно, больше деваться некуда.

Ист споткнулся. Перед ним лежал убитый конь. Сытые мухи, не торопясь, кружили над остывающей тушей.

Дрожащей рукой Ист помахал перед лицом, отгоняя наваждение. Не хватало только попасть в руки лесного хозяина. Заведёт, утопит, скормит волкам, а то ещё что похуже сделает. Служанки в замке рассказывали, что в холмах у болота живёт Хийси. А Ист не верил. Страшнее Хийси никого в лесу нет: покоя от него не жди и на пощаду не надейся. Впрочем, рядом с Хийси никто не выживет, а Торп как-то умудряется жить. Значит, врут тётки. Но если там и не Хийси, а просто Колопут или Дикий кур, то всё равно радости немного.

Секунду Ист колебался, а потом поспешил к дороге по собственным, ясно видимым следам. И через пять минут вернулся на знакомую прогалинку.

Так и есть – водит. Вон и мухоморы стоят – шесть штук. Взяли в кольцо и теперь не выпустят. Будут кружить, пока не вернётся злопамятный кёниг. А придёт он, конечно, с собаками, и что будет потом – лучше не загадывать.

– Батюшка Колопут, – взмолился Ист. – Будь таким добреньким, выпусти, а то хозяин вернётся, он меня убьёт.

Тихий смешок раздался позади, но, когда Ист оглянулся, там, конечно же, никого не было.

Шепча бесполезные бабьи заклинания, которые слыхал от кухонных девушек, Ист попробовал идти прочь. Ничто не останавливало его, он потихоньку двигался вперёд, но и мухоморы словно ползли следом; выйти из заколдованного круга не удавалось.

– А ведь кёниг, должно, уже собак позвал, – пожаловался Ист в пустоту. – Затравит он меня собаками.

– Не позвал… – протянул кляузный голосок.

Нельзя оглядываться, когда говорит лесовик, но Ист не удержался, повернулся на голос и испуганно вжался в дерево. Совсем рядом, чуть не в двух шагах, по лесу ехал Фирн дер Наст. Голова кёнига была неумело перебинтована обрывком рубахи, на материи расплывались алые пятна. Лицо повелителя было черно; если бы не щедрое кровопускание, которое устроил ему сбежавший паж, повелителя мечей, вероятно, хватил бы удар.

Магистр Парплеус поспешал сзади. На Иста проезжающие не обратили ни малейшего внимания, а может быть, просто не увидели его.

– Водит, стервец, – злобно говорил дер Наст. – Ну да не на того напал. Я тебя отучу шутки шутить.

– Согласно классификации инфернальных сил, – пояснил Парплеус, – ротацизм относится к явлениям природы и не может быть персонифицирован…

– А вот мы сейчас посмотрим… – заявил дер Наст, снимая с перевязи окованный серебром рог.

Звонкий механический звук пронёсся над лесом.

Неведомый шутник злобно взвизгнул, и словно по команде столетняя ель с долгим скрипом повалилась на землю. В последнюю секунду рыцарь увёл коня из-под удара, а то бы лежать и коню, и самому кёнигу с переломанным хребтом.

– Не нравится?! – злобно засмеялся дер Наст. – Ну так, кто бы ты ни был, – прочь с дороги! Здесь повелитель мечей, кёниг Снегарда Фирн дер Наст! Ищи для своих забав сиволапых мужиков!

Дер Наст тронул коня поводьями и удивительно быстро скрылся из глаз.

Ист отлепился от соснины и, с трудом переставляя отнявшиеся ноги, пошёл дальше.

На этот раз его вывело к болоту. Прежде Ист тут не бывал, но сразу догадался, куда его занесло. Не иначе – это Стылая Прорва. Соваться туда – верная гибель. В таком месте – не проплыть, не пройти, ни на брюхе не проползти. Болотный дед караулит опущенные в прорву разбойные клады, прядут тину тонкорукие кикиморы да копошатся лохматые шишиги. Больше там ничего нет. Надоела жизнь – иди.

Всхлипнув, Ист повернул обратно.

Прогалина с лошадью возникла перед ним по мановению ока, словно и не вдалеке была, а поджидала за ближайшим кустом. Ист сел на кочку, решив умереть здесь, но больше с места не сдвигаться. Болели ноги, горело исколотое лицо. Хотелось плакать.

Где-то вдалеке завыл серебряный рог дер Наста. Ист зябко поёжился и продолжал сидеть.

– Тоже не любишь железной дудки? – спросил сзади знакомый скрипучий голос.

– Это хозяин трубит, – ответил Ист, не оборачиваясь. – Вот поймает он меня, живого на куски распластает.

– Не-е… – возразил невидимый собеседник. – Не поймает. Я тебя раньше съем. Он потом распластает, что останется.

– Зачем тебе меня есть? – спросил Ист. Он изо всех сил прислушивался, но не слышал ни дыхания, ни стука сердца – ни одного из непрестанных шумов, которые выдают присутствие человека. Не было сзади никого – один только голос.

Голос хмыкнул нечленораздельно и ничего не ответил – вероятно, вопрос показался ему неумным.

– Ты же со мной разговариваешь, – произнёс Ист, ни на что особо не надеясь. – Это только кёниг Фирн может сначала улыбаться, а потом зарезать ни с того ни с сего.

– Я тоже могу, – равнодушно сообщил голос.

– Всё равно, не надо меня есть.

– Почему?

– Стыдно. Я ещё не взрослый.

– Детёныши самые вкусные и есть, – поделился соображениями голос. – А трубачу было не стыдно в тебя ножами кидаться? Три сосны испортил.

– Ему можно. Он исконный маг, а маги сродни богам.

– Он не маг, а дурак, – в рифму ответил невидимка. Потом он заворчал и добавил удивлённо: – Ты гляди, какой червяк! Раньше тут таких не ползало.

Здраво рассудив, что ему позволено оглянуться, Ист повернул голову.

На валежине сидел человек. Не какое-нибудь семиглавое чудище при клыках и чешуе, а вполне обычный человек, только голый, грязный и, словно шерстью, заросший диким волосом. В толстых пальцах пружинисто билась золотая нитка. Скручивалась в узел, распрямлялась, пыталась уязвить противника, вонзиться в грубую кожу. Но человек не выпускал золотую пиявицу, хоть и держал руку на отлёте, словно мальчишка, поймавший кусачую жужелицу.

– Это уже второй, – поделился соображениями лохматый. – Но первый был не такой крепкий. Я на него дунул, он ржой рассыпался. А этот держится. Ишь ты, какой кусачий!

– Это золотая нить, – произнёс Ист. – Наверное, кёниг её за мной послал. Ты её не трогай, она отравленная. Спасения от неё нет – сколько ни бегай, а она догонит и вопьётся. Все суставы изгрызёт. Ты её лучше брось, а то и тебе достанется. Это страшное волшебство – золотая нить.

Человек поднёс руку с золотым волосом ко рту, словно собирался проверить на зуб фальшивую монету. Раздался тихий хруст, нить вытянулась тонкой иглой.

– Был червяк, а стал камень, – довольно проворчал лохматый.

Ист круглыми глазами смотрел, как незнакомец походя расправился с самыми ужасными заклинаниями повелителя мечей. Однако всё оказалось не так просто. Брошенная, не одушевлённая больше игла затерялась в белом оленьем мху, но она оставалась смертельно острой и ядовитой. И когда лесной человек поднялся, чтобы вплотную подойти к Исту, он наступил на иглу. В игле больше не было магии, но оставалось искусство волочильщика, изготовившего драгоценную иголку. Искусство не магическое, а ремесленное, страшное и ненавистное всем, познавшим тайны колдовства.

Игла, как и полагается брошенной на землю иголке, вонзилась в ногу.

Скрежещущий вой пронёсся над вершинами. Деревья закачались, иные были выворочены с корнем, словно во время бури. Кричал лесной человек.

Золотая игла торчала из стопы возле подъёма, рядом с выпирающей косточкой. Синюшное пятно отравы растекалось по коже.

– Пусти! – крикнул Ист. – Я умею…

Он вырвал из раны иглу, не глядя отбросил её в сторону, наклонился, собираясь вцепиться зубами в расплывающееся пятно, расширить ранку и высосать хотя бы часть яда… И замер, увидев, что никакой ранки и никакого пятна нет и в помине.

– Это… ты… – Казалось, лесной человек не может сразу найти слова. – Ты же на самом деле хочешь мне помочь!

– Ага. – Больше Ист ничего не смог произнести.

– Но ведь я собираюсь тебя съесть! И там, на тропе, ты тоже помогал просто так. Зачем ты это делал? Даже человеку так неприлично поступать.

– Но я и есть человек.

Лохматый сел на свою валежину. Круглые жёлтые глаза уставились на Иста.

– Ты не человек. Ты – один из нас. Этот, с дудкой, ничто рядом с тобой.

– Кёниг Фирн дер Наст – великий чародей!

– И поэтому ты оторвал ему уши. Ножик разломал я, он ужасно мне надоел. Но осколки полетели, куда хотел ты. – Лохматый встал. – Я, пожалуй, пока не буду тебя есть.

Длинная волосатая рука неожиданно ухватила Иста за плечо. Ист почувствовал, как его подняло в воздух, перевернуло. Когтистые пальцы содрали с него куртку, штаны, разодрали полотняную рубаху.

– Не надо!.. – завопил Ист, брыкаясь изо всех сил. – Ты же говорил, что не будешь!..

Иста ещё раз перевернуло и поставило на землю. Он стоял перед лохматым совершенно голый и беззащитный и дрожал, вероятно, от страха, потому что день был тёплым.

– Вот так и надо ходить, – постановил лохматый. – А от этих тряпок – одна хворь. Пошли. Будешь со мной жить.

– А как… вас зовут? – икнул Ист.

– Ишь чего захотел?! – Сухой деревянный хохот разлетелся над лесом. – Имя ему понадобилось! Не скажу! Но если хочешь, – тёмные губы растянулись в улыбке, – можешь звать меня Хийси.

Старухи рассказывали, что Хийси и не человек вовсе, а половинчатая нежить: козьи копыта, уши рыси – с кисточками, зубы волчьи, а на лапах когти длинней медвежьих. Сам живёт в берлоге и на семь миль в округе никому жить не позволяет. В сказках Хийси выглядел попроще, путали его с лесным коротышкой Колопутом, который, в отличие от братьев своих – шишиг, любит посмеяться, а настоящего вреда не устраивает. Но и в сказках лесной владыка был собой ужасен, и с человеком бы его никто не спутал.

А тут… шлёпает по бездорожью босыми ногами сутулый мужичонка, разве что голый, как Адам в день сотворения. Так в субботний вечер народ от шинкаря ещё голей разбредается. И росточком Хийси не вышел: с чего это Исту померещилось, будто великан перед ним в полсосны ростом?

Дома у Хийси и впрямь не оказалось. Шли-шли сквозь чащобу, потом остановились у старого выворотня, Хийси указал пальцем на тёмную дыру:

– Полезай.

Ист пополз в дыру беспрекословно, как будто от самого кёнига приказ получил.

В пещерке под корнями накренившейся ели оказалось неожиданно сухо. Пахло прелым листом и смолой, чему Ист удивился. Ему не раз приходилось соваться в лесные норы, и он распрекрасно знал, каким смрадом несёт из жилой ямы.

Хийси вполз следом, свернув ноги калачом, уселся напротив Иста, уставился на него немигающими глазами.

«А ну как всё-таки сожрёт?» – мелькнула неуместная мысль.

И, словно подслушав, Хийси спросил:

– Кушать хочешь?

Странный вопрос. Когда это бывало, чтобы мальчик на побегушках не хотел есть? Тем более сегодня – целый день в лесу, а в перемётных сумках у стражника на Истову долю ничего запасено не было. С другой стороны – бес знает, что жрёт Хийси? Может, волчий помёт и ястребиные погадки.

– А что мы есть будем? – осторожно поинтересовался Ист.

В ответ Хийси тонко и необычно засвистел, защёлкал, заскрипел. Но это рождались не просто несвязные звуки. Какие-то слова угадывались среди завывания. Незнакомые, короткие, но почему-то не чужие. Странно было слышать их Исту. Наверное, с таким чувством слушает слова незнакомого, но родного языка человек, выросший на чужбине. И ещё Ист почувствовал, что его неудержимо, против воли, тянет к Хийси, словно лягушонка в пасть золотистому полозу. Пришлось ощутимо напрячься, чтобы не качнуться навстречу поющему хозяину.

У входа раздался шорох, и в пещерку вскочил очумевший бурундук. Он явно ничего не понимал, древнее заклинание тащило его, словно на верёвке.

Волосатая лапа Хийси молниеносно метнулась, пальцы сжались на пискнувшем бурундуке, в следующее мгновение Хийси откусил зверьку голову и громко захрустел косточками.

– Вот так и будем… – сообщил он, проглотив кусок и протягивая Исту огрызок несчастного бурундука. – На вот, пожуй мышку.

– Я не могу… – Ист заслонился руками. – Я такого не ем.

– Тогда давай лошадь есть. Закопаем в мох и станем понемножку кушать. Скоро она закиснет, станет мягкая… Я кислое мясо люблю.

А ведь правду болтали в стряпущей, будто Хийси тухлятину обожает. Палую скотину нарочно в лес оттаскивали, говорили – для Хийси. А Ист думал, что волокут стервозное, чтобы возле домов не воняло. Но теперь, видно, самому выпало испробовать падали. Или сырого бурундука грызть: выбирай, что милее.

– Может, лучше корову? – робко спросил Ист. – Там возле гати корова потонула; если неглубоко, достали бы…

– Корову я вытащил, – неспешно ответствовал Хийси, обсасывая последние остаточки добычи. – Корова Торпа, а он правильный человек. Дом у него без гвоздей стоит, выдру он удавкой ловит, а рыбу – мордой. Меня не злит без дела… – Хийси помолчал и добавил: – Молочка оставляет, в лопухе, как надо. Жаль, мало оставляет. Но всё-таки я корову вытащил, а то не будет коровы, не станет и молока. Понимаешь?

– Ага, – произнёс Ист. – Это хорошо, что у Торпа скотина осталась, а то стыдно было, прямо хоть плачь.

– Слово это забудь! – рассердился Хийси. – Стыдно ему… Ты колдун, а колдуну не бывает стыдно! Погляди на кёнига – дрянь колдунишка, а ведёт себя как должно. Крысу тебе не жаль, а человек – это та же крыса, настоящей силы в нём нет. А то бы все вокруг волшебниками стали.

– Парплеус говорил, что прежде так и было.

– Врёт.

– Парплеус – учёный маг, все науки изучил.

– А как же, знаю. Его в молодости Парпляком звали, так он как был Парпляком, так им и остался. Глупый он. Была в нём искорка, только он её не уберёг. Пришёл ко мне и просит: помоги, мол, телеогнозию изучить. Ну, я ему и помог. Сожрал, и всё тут. Высосал, как паук муху, одна пустая шкурка осталась. Но зато пустую шкурку можно любой шелухой набить. Туда и телеогнозия вместится, и краниография, и дактилономия. Даже для пропедевтики с гидропатией место останется.

Ист уже ничему не удивлялся, лишь отмечал про себя, как меняется голос дикаря, самый тембр, когда он начинает рассуждать на темы вовсе дикарям не свойственные. Видно, не так Хийси прост, как повествуют сказки.

– Мы его тоже меж собой Парпляком зовём, – признался Ист. – Только он рассказывал, будто учился наукам не здесь, а в Индии, в храме обезьяньего царя. Есть такие звери – обезьяны, у нас их не бывает. А над ними главный – Хануман. Там магистр и учился.

– Верно, – кивнул Хийси. – Так и было. Меня в Индии и впрямь Хануманом зовут. Жертвы приносят: молоко, ягоды разные. Много. Только всё нечистое – в тарелках, вазах серебряных. А тут – в лопушке. Жаль, что мало.

– Так можно самому подоить, – подсказал Ист.

– Как? Для этого имя знать надо.

– А как её Торп зовет?

– В том-то и дело, что никак. Корова – и всё.

– Ну так и ты зови коровой.

– Нет, так не выйдет. Просто корова, это чтобы убить и съесть. А чтобы подоить – надо по имени.

Исту было непонятно, в чём именно заключается трудность, однако он добросовестно попытался её разрешить.

– А что, если самим дать имя?

– Это какое же? Имя так просто не бывает, надо, чтобы настоящее было.

– Мы и назовём по-настоящему. Чёрных коров обычно зовут Ночка, рыжих – Зорька. У Торпа корова рыжая – значит, будет Зорька.

– А если бы была пятнистая?

– Тогда – не знаю. Пеструха, наверное. Но ведь она у него рыжая.

– Ну, давай попробуем Зорьку. – Хийси приподнялся. – Посмотрим, что у тебя получится. Чего глазищи вытаращил? Сам придумал, сам и делать будешь. Пошли, что ли…

Они выбрались из берлоги, Хийси полез прямиком сквозь кусты тальника, и через минуту Ист увидел вросшую в землю заимку Торпа. Куда девалось болото, отделявшее хутор от всего остального мира, Ист не понял.

Уже смеркалось, дверь в доме была заперта, а дворовая дверь заложена изнутри накидным брусом.

– Не люблю… – прошептал Хийси, бесшумно открывая запертую дверь.

Корова переминалась во тьме хлева. Хийси подтолкнул Иста вперёд.

– Зорька, Зоренька… – позвал мальчишка.

Корова переступила с ноги на ногу и перестала жевать.

– Во что доить будем? – шёпотом спросил Ист.

– Мамку свою ты тоже доил, – ехидно поинтересовался Хайси, – или так управлялся? Вот народец пошёл – у младенцев ума больше, чем у взрослых парней.

Ист припал к вымени, попробовал сосать. Корова, хорошо выдоенная с вечера, молоко не отдавала, но не стала и биться, испуганная незваными гостями.

– На рассвете надо было приходить, – проговорил Ист, оторвавшись от вымени.

– Ничего, – отозвался Хийси. – Всё-таки ты здорово придумал – самому имя дать. Мне такое в голову не вошло. Пошли, а то сейчас хозяйский талисман тебе на голову свалится. – Хийси указал на дырявый камень-громовик, висящий на струнно натянутой верёвке.

Они безмолвно покинули двор, а через пару шагов очутились на знакомой прогалине, откуда Ист так безуспешно пытался уйти.

Хийси одним движением оторвал лошадиную ногу, начал свежевать её, ловко и споро, словно и впрямь у него на концах пальцев красовались медвежьи когти. Дома Хийси вручил Исту кровавый кусок мяса, и мальчик покорно принялся жевать жёсткие волокна. Об огне и приготовлении пищи Ист не стал и заикаться, понимал, что услышит в ответ.

– Лучше бы ты мышку поел. – Хийси удовлетворённо отшвырнул кость и прислонился спиной к земляной стенке. – Мышка мягкая, легко жевать.

– Мышку мне тоже жалко.

– Ну и ну… – Хайси покачал головой. – Откуда только такие, как ты, берутся? Вот чем мне тебя кормить? Орехи ещё не созрели, ягод нет. Ложись спать – утром опять за молоком пойдём.

Ист свернулся калачиком среди палых листьев, удивляясь, что под землёй так сухо и ни единый комар не звенит в воздухе. И, уже засыпая, спросил:

– Дедушка, а как ты в Индию попал? Она же за морем.

– А так же, как и на Торпов хутор, – ответило из темноты. – Он тоже за болотом. Индия недалече, если знать, как идти.

* * *

Спалось в лесной норе прекрасно, и, если бы не Хийси, продрых бы Ист до самого рассвета. А так всего-то удалось соснуть часа два, а потом пришлось подниматься и вновь идти к корове.

Насосались молока, вернулись к яме. Ист думал, что Хийси вновь завалится спать – что ещё делать в лесной глуши? – но старик опустился на кочку, подозвал Иста и велел ходить взад-вперёд. Ист, приученный кёнигом и не к такому, добросовестно маршировал, словно новобранец на плацу, потом ходил на руках, стоял на голове и даже пытался чесать ногой нос.

Хийси, изогнувшись немыслимой загогулиной и только что узлом не завязавшись, наблюдал за Истом. Вид у старика был самый серьёзный, и постепенно Ист тоже настроился на серьёзный лад. Особенно после того, как Хийси вдруг поднялся и принялся ощупывать Исту суставы, выворачивать веки и заглядывать в рот, словно торговец, покупающий у черкесов молодого раба. Дело это Исту не понравилось, а Хийси осмотром остался доволен и даже похвалил прежнего хозяина:

– Твой кёниг хоть и отступник от древних правил, а воспитал тебя как надо. А то бы заплыл жирком – так только на обед бы и сгодился.

«Не воспитывал он, а мучил без дела», – хотел возразить Ист, но промолчал, догадываясь, что время шуточек кончилось.

Однако лесной колдун и несказанное слышал и в случае нужды отвечал, словно мыслишка прозвучала вслух.

– Наука – мука, а и без науки – мука. Выбирай, что слаще?

– Наука лучше.

– Ну так слушай. Есть две силы. Одна у тебя в руке, такая сила всем поровну даётся, разницу едва увидать. Другая – в башке. Вот она дается с разбором, да ещё и не всякий умеет её к делу приставить. Тут между двуногими тварями и разница пролегла. Кто может – тот маг, а кому лень – тот людь. Уразумел?

– Я это с пелёнок знаю.

– Тогда вот. Видишь, шишка висит? Захотелось тебе эту шишку добыть. Что делать будешь?

– Швырну палкой и собью.

Хийси зашипел по-кошачьи.

– И думать не смей! Маг шишку должен словом себе в руки скинуть. А человек – на ёлку полезть, в смоле перемазаться, ободраться, с ёлки свалиться, а шишки не получить.

– А почему палкой нельзя?

– Потому что палка – это машина. Простенькая, но оттого самая скверная. Рычаг, снаряд, копьё, ось – называй как хочешь, суть одна. В том и беда, что люди за машины взялись, а для мира есть только один из двух путей – магия или техника. Где машины усиливаются, там волшебство слабеет. Потому и не любят волшебники людей, хотя сами от них происходят.

– А почему же кёниг в доме живёт, ест жареное, ходит одетый?

– Потому что отступник. Зато в нём и силы нет настоящей. Гнилой он внутри. Сам посуди, он же смертный. Лет двести протянет, а там и состарится.

– А ты? – с ужасом спросил Ист.

– А я бессмертный. Меня только убить можно, да и то не вдруг. Что, не ожидал? То-то.

– Дедушка, – прошептал Ист. – А много таких, как ты? Настоящих?..

Хийси сгорбился, помолчал с полминуты, но ответил:

– Один. Остальные или сгинули кто где, или соблазнились на сладкое людское житьё. Есть такое слово – комфорт. Не слыхал? Так вот, он наш самый главный враг. Захотелось дуракам комфорта, они и позволили людишкам ткать, и прясть, и печи топить. А что от этого сила убывает, так беда невелика, её много, силы-то. Сами и не заметили, как прогнили. Ведь люди – словно муравьи, им соломинку протяни, они все наверх заберутся, источат тебя насквозь. Мельниц понастроили, корабли рубят. Рукоделия их уже в домах не вмещаются – возят на продажу в арбах и телегах; дорог напрокладывали. А волшебнику дорога только вредит, волшебник и так пройдёт, где ему надо. Но зато – комфорт… – Слово это Хийси прошипел, словно отфыркивался от чего-то особенно скверного. – Я-то на эту удочку не попался, а другие клюнули, позволили людям прогресс. Тоже не слыхал слова? Запоминай, врага надо знать. Слово – оружие мага. Что названо, то и существует, а остального нет. Почему-то об этом всегда забывают. Так и с прогрессом, пока его не было, так и не было. А как появился, то с ним уже не сладишь. Эти дурни рассчитывали сначала слегка поразрешать, а потом запретить. Как же, запретишь его! Вот и не стало настоящих магов. Новые, те, что смертные, уже и колдуют неприлично. Не миром повелевают, а вещами. Повелитель мечей! Это надо же так извратиться… Ну да моё дело сторона, пусть повелевает. Сам же на свой меч и напорется. Ещё ни один повелитель мечей своей смертью не помирал.

– Так ведь в том высшая доблесть, – робко произнёс Ист заученную с детства истину.

– Помереть доблесть?! – рыкнул Хийси. – Доблесть в том, чтобы жить! Вот что, хватит болтать, берись за дело. За шишку берись. Тяни её к себе, а я помогать буду.

Ист попробовал, но ничего не получилось.

– Не нужна мне шишка, – признался он. – Вон их вокруг сколько. Зачем мне именно эта?

– Кёнигу в лоб запустить.

Ист засмеялся, представив, как молодая смолистая шишка врезается в лоб Фирна дер Наста, и разом почувствовал её в своей руке. Ветка, где только что висела шишка, освобождённо закачалась.

Ист размахнулся и швырнул шишку в просвет между деревьями. Раздался треск, словно хрустнул слишком туго согнутый лук, и шишка исчезла.

– Тише ты, шальной! – хохотнул Хийси. – Весь мир перекалечишь. Я велел шишку сорвать, а ты её куда пульнул?

– А куда?

– Куда хотел. В лоб своему хозяину. Сейчас посмотрим.

Хийси широко развёл руки. В ответ словно окошко появилось посреди деревьев, и в этом окне Ист увидел одну из замковых комнат и кёнига, совершавшего утренний туалет. Вероятно, государь собрался бриться. Эту деликатную операцию повелитель мечей не мог бы доверить никому, так что брился он сам, как любой сапожник. Старый слуга Густин приготовил полированное серебряное зеркало, принёс и поставил чашу с крутым кипятком и хотел уже с поклоном удалиться, когда неведомо откуда взявшаяся шишка впечаталась кёнигу в забинтованный лоб.

Должно быть, это было очень больно – получить пусть и несильный, но неожиданный удар в раненую голову. Но даже если бы боли вовсе не оказалось, всё равно ярость повелителя измерить было бы невозможно.

С хриплым рёвом кёниг шагнул к окну. Не к тому, волшебному, что создал Хийси, а к настоящему, за которым расстилался двор, полный по утреннему времени челяди. Широкий бритвенный нож прыгнул в ладонь повелителю. И тогда Ист, не зная, как остановить взбешённого владыку, мысленно толкнул бритвенный тазик. Кипяток плеснул на зелёные атласные штаны.

<1 2 3 4 5 >

На страницу:

Перейти

2 из 5