Хроники Нового года. Сборник рассказов

Татьяна Осипова

«МЫ ЕДЕМ ЛЕПИТЬ СНЕГОВИКА»

Иллюстрация Григория Родственникова

– Скажи, пап, а на Марсе тоже Новый год празднуют? – спросила дочка высокого, крупного мужчину в круглых очках. Маше восемь лет, два молочных зуба впереди выпали, отчего девочка говорила с лёгким шепелявым акцентом. – Ничего не меняется, – буркнула она, потому что отец, не отвечая, внимательно смотрел в монитор.

– Я слышал тебя, Маша, – не отвлекаясь от экрана, проговорил отец. Он заканчивал проект и ему явно было не до разговоров. – Новый год и Новый год. Тебе подарки нужны, пожалуйста…

В углу круглой комнаты появилась куча разноцветных коробок. Маша скрестила руки на груди и насупилась.

– А ёлка?

Папа снова «кликнул» мышью. Там же в углу за необъятным складом ярких коробок, словно из-под земли выросла ёлка, украшенная блестящими игрушками и мишурой.

– Это что голограмма? – подозрительно и несколько обиженным тоном спросила Маша.

Папа не глядя ответил, нет, самая настоящая ёлка и подарки. Дочка спросила, а как это, а отец ответил, что заказал на «Алик-экспресс» новшество – ретранслятор программируемых мыслей. И где это он, спросила девочка, мужчина вздохнул, видимо, порядком устав от её расспросов, ткнул указательным пальцем на тумбочку, примостившуюся в углу. Серебристый шар, который Маша приняла поначалу за украшение интерьера, переливался разными цветами и тихо жужжал. Девочка свела бровки, осторожно подошла к «чуду враждебной техники», с любопытством разглядывая «исполнитель желаний».

– И что можно просто захотеть, и всё?

– Ага, как же, – хохотнул папа, – предварительно я всё заказал у китайцев со станции Фобос.

– Ну откуда ты знаешь, что я хочу.

Папа наконец-то оторвался от компьютера, чем порадовал Машу и улыбнулся. Постучал пальцем по лбу, рассказывая о встроенном модуляторе сознания и, указав на дочку, что-то говорил о передаче данных по запросу «пожелания к Новому году». Она поморщилась и замотала головой. Ничего не понятно! Тугие косички недовольно подпрыгнули. Девочка поджала губки и топнула ножкой, надо же и подумать ни о чём нельзя. Сразу подарок тебе без всякого канюченья, типа я хочу вот это или ты обещал мне то, и капризов – я же девочка, мне полагается не только куклы, но и набор солдатиков, как у Володьки из соседнего бокса, а ещё то самое зелёное платьице, сейчас так модно.

– Если модулятор работает исправно, ты будешь рада, – кивнул папа. Глянул на часы и вернулся к работе.

Маша побежала к подаркам, ощупала блестящую обёртку ближайшей к ней коробки – настоящая и правда не голограмма.

Потом прилетела мама, бокс впустил её с шипением, точно недовольная змея, которой наступили на хвост. Женщина обрадовалась ёлке, красиво упакованным подаркам, что даже в ладоши захлопала. Прямо как маленькая, сварливо подумала Маша и направилась на кухню. Еда готовила сама себя, а стол подавал. Вкусные макароны с фаршем, соус, всё как девочка любит, а ещё персики и бананы. Посуду мыла машина, даже крошки со стола испарялись сами собой. Машу всегда удивляло, что дом заботился о них, не требуя ничего взамен. Иногда, правда, девочка размышляла, откуда брались продукты, магазинов никаких на Марсе нет.

Она подошла к панорамному окну, разглядывая суровый пейзаж красной планеты. Мама рассказывала о снеге на Земле, падающим с неба, засыпавшим, словно белым сахаром улицы и дома. Девочка никогда не видела его. На третью планету прилетали всего раз в отпуск родителей и то, когда наступило лето. Пейзаж особо не отличался от марсианского – та же пустынная местность, за исключением, больших домов из стекла и бетона. Они тянулись к небу, словно ростки пшеницы. Покачиваясь, если по улицам гулял сильный ветер, порой он набирал такую силу, что и на улицу выходить опасно.

Маша прижала ладошку к толстому стеклу и вздохнула. Какой же он Новый год на самом деле. Ей нравилось наблюдать за пустынной картиной и камнями, которые всякий раз, будто кто-то перемещал огромной рукой. Каждое утро они стояли на другом месте. Дочка спрашивала родителей, кто же двигал их. Мама папа отвечали, что до сих пор никто не выяснил это и ей незачем знать подобные глупости.

Прошёл день, потом другой. Каникулы казались скучными. С одноклассниками Маша любила бегать в огромном зале школы, кататься на роликах и вообще сидеть за партой и учиться. Она мечтала стать художником одежды, раньше их называли странным словом, девочка наморщила лоб, пытаясь вспомнить…

Каждый вечер перед сном она наблюдала за камнями, но так и не увидела, кто же перемещал их, пока однажды не проснулась ночью от шороха на кухне. Открыла глаза, сердечко подпрыгнуло, как будто стало мячиком и защекотало в горле. Комната мамы и папы в другом конце бокса-дома. Ты же не маленькая, отругала себя девочка, решив, что умная машина наверняка что-то готовила к завтраку на кухне.

Захотелось пить. Отбросив одеяло, Маша тихо встала с кровати и на цыпочках двинулась на кухню. Застыла на пороге, глядя на странную тень у раскрытого холодильника. Человек в длинной красной шубе с подбоем из белого меха, уплетал сосиски и вдобавок хрустел печеньем, запивая всё это молоком.

Девочка сделала шаг назад и неожиданно наткнулась на робота-пылесос, который испуганно пискнул. Старичок, вздрогнув, обернулся. Икнул. В белой бороде заблудились крошки от печенья, на носу застыла клякса из сливочного крема. Так-так, улыбнулась про себя Маша, этот странный дедушка ещё и торт попробовал, приготовленный папой для начальника на работе, у того завтра юбилей, как говорила мама. Теперь вместо тортика дырка. Девчуля смело подошла к отступающему к столу старику. Ей совершенно не страшно, даже стало смешно, так нелепо выглядело появление этого дедульки у них на кухни в ночной час.

– Доброй ночи, дедушка, – поздоровалась она, молоко холодное не простудите горло.

– И тебе, Маша, – поклонился старик, вытирая нос от крема. – Спасибо за заботу о моём здоровье.

– У вас крошки в бороде, – она участливо показала пальчиком на мусор, затерявшийся в кудрях растительности неожиданного гостя.

– Ой, да, прости, дорогая, – извинился дед, приводя бороду в порядок. Выглядел он комично, пыхтел и в темноте снова наткнулся на перепуганный робот-пылесос, вскрикнув: – Ух ты, басурманский блин на шарнирах.

Маша прыснула от смеха в кулачок, глянула за спину деда, не хотелось шуметь. Ведь родители могли проснуться, и этот странный старичок мог оказаться в не очень хорошем положении. Что-то подсказывало девочке – он не представлял опасности и появился тут неспроста. Спросил, не видела ли она его посох? Девочка поинтересовалась, а что это такое, и дедушка рассмеялся, в свою очередь, правда, вовремя прикрыл рот, понимая, что шуметь не лучшая затея.

– Можно я включу свет? – спросила Маша, кивнув в сторону раскрытого холодильника. – И мы вместе поищем.

Старик покрутил указательным пальцем перед лицом девочки, хитро прищурился, а потом хлопнул в ладоши. В этот момент произошло невероятное – вокруг вспыхнули огоньки. Это не просто светящиеся шарики, парящие по всей кухне, а маленькие человечки с крылышками. В руках каждого имелся яркий фонарик. Существа порхали в темноте, и стало довольно-таки светло, что дедулька сразу же отыскал белую палку, покрытую красивыми серебристыми рисунками, именно её он и назвал посохом. Стукнул по полу. Звук такой глухой получился, а Маша прижала руки к щекам и засмеялась, когда над нею рассыпалось яркое конфетти.

– Слышала про Деда Мороза, Маша? – спросил дедушка более смелым тоном. Видимо, покушал и расслабился, либо уже освоился в нашем доме, решила девочка.

– Конечно! – воскликнула она, вытаращив глаза, ощущая, как в горле зацарапало и захотелось плакать от радости. Так бывает. Маша знала, что плачут и от счастья тоже. Дед Мороз самый всамделишный, проговорила она про себя, но не решилась спрашивать старичка. Зато вспомнила, как в доме появились ёлка и, покосившись в сторону зала, где стоял модулятор подарков или желаний, уже и забыла, как эта штуковина называлась, почувствовала неладное.

– Ты считаешь, папа и меня с «Алик-экспресса» заказал? Как ту самую ёлочку? – несколько обиженно спросил Дед Мороз.

Маша не умела врать, ну только если чуть-чуть, обманывать этого волшебника явно не хотелось, тем более, если он настоящий, и она кивнула. Старичок рассмеялся в усы, говоря, что знает и такая услуга имелась у китайцев со станции Фобос.

– А как же Дед Мороз оказался на другой планете? – с сомнением в голосе полюбопытствовала Маша. – На Марсе не бывает Нового года. Тем более, так часто. Тут год за два, то есть два года за один. Или вы марсианский Дед Мороз?

– Дело в том, что в Лапландии климатический кризис, – печально вздохнул Дед, усаживаясь на низенькую табуретку. По кухне пронёсся тоненький вздох, это существа с фонариками тоже грустно пропищали «как жаль – как жаль». – Пришлось перебраться со своим скарбом, лабораторией и подчинёнными на новую территорию. За Марсом говорят будущее, да и климат тут подходящий. Только вот жаль, снега нет.

Дед Мороз повернулся к окну. Маша подбежала к нему и взяла за тёплую руку волшебника. За окном странные существа, покрытые белой шерстью, двигали огромные валуны. Девочка чуть не закричала, а я же говорила, что эти камни кто-то по ночам ворочает. Дедушка, кивая, проговорил, что гремлины первыми прибыли на Марс и чтобы им было чем заняться. Вот и решили они по ночам двигать эти громадины.

– А какой ты гостинец хочешь на Новый год? – неожиданно спросил Дед Мороз, а Маша ответила, что не готова сказать сейчас, потому что даже их встреча – самый настоящий подарок. Жаль только, – тихо добавила, – что на Марсе не бывает снега, и мы не бегаем по улице, как дети делали это раньше на Земле. Не катаемся на коньках, на лыжах. Да и воздухом марсианским дышать нельзя. – Девочка вздохнула, выпуская пальцы старика из ладошки и зевнув, поинтересовалась: – Не сон ли всё это? На самом деле, даже если и сон, то самый невероятный, – прошептала Маша сонным голосом. Глаза закрывались, и ей вдруг очень захотелось спать.

Дед Мороз поднял девочку на руки и, напевая тихую песню на чужом неизвестном никому языке, убаюкивал малышку. Смотрел в окно и улыбался, а потом, когда Маша уснула, осторожно на цыпочках отнёс её в детскую, положил на кроватку и укрыл одеялом. Маленькие эльфы, прижимая пальчики к губам, шикали друг на друга. Подозрительный робот-пылесос не спал. Если бы он умел думать, как человек, то сказал бы точно – не нравится мне всё это. Однако хранил молчание и убирал с пола крошки от печенья.

Утром Маша проснулась от возмущённого голоса мамы и слов, что ночью кто-то съел половину торта. И кто же это открыл пачку ванильного печенья! Маша, шлёпая босыми ножками, вошла в кухню, потирая заспанные глаза, коснулась руки мамы и сказала, что это Дед Мороз приходил.

– Ты заказывал его? – бросила женщина мужу, – надо же, уже и торт без присмотра оставить нельзя, ходят тут всякие, гастарбайтеры с «Алик-экспресса».

– Да нет, мам, это не гастор… не гастрайбаты… – Маша даже немного обиделась за дедушку. – Всё в порядке с твоим тортом. Смотри!

К удивлению мамы, и подошедшего папы, торт начал восстанавливаться, появились новые коржи на отломанном куске, начинка и сливочный крем, укрытый шоколадными фигурками.

– Это что новая функция холодильника? – задумчиво спросила мама папу.

Мужчина по обыкновению пожал плечами, поправил очки, а затем сказал, что он этого не заказывал.

– А тем более снег, – он показал рукой на окно и почему-то поёжился, как будто стоял на улице в одной пижаме и босиком в сугробе.

Маша повернулась к окну и ахнула. Белый снег снежными мухами вился у окна. Засыпал пейзаж ржавого песчаника, и валуны, которые ночью передвигали гремлины. Девочка вдруг вспомнила приход Деда Мороза, показавшегося ей волшебным сном.

– Значит, всё это было по-настоящему, – прошептала она.

– О чём ты говоришь? – спросила мама. Маша глянула на неё и удивилась, отчего мамочка так испугалась снега и попросила папу включить новости.

Из обрывков телепередачи слышалось о каком-то кризисе на Земле и странностях на Марсе, где тут и там повалил снег, а ещё появился самый настоящий пригодный для дыхания воздух. Глава колонии ничем не мог объяснить свершившиеся метаморфозы, не иначе, это предновогоднее чудо.

«…к нам приходят сообщения об удивительных существах и странном старике, говорившем этой ночью с детьми. У ребят уже готовы подарки, и все попросили одно – снега, горок, катков и игр на воздухе. Нам неизвестно, сколько продлиться необычная погода, но уже несколько десятков семей вышли на улицы, лепят снеговиков, оценивая качество сегодняшнего воздуха, как отличное…»

– И что ты думаешь об этом? – тихо спросила мама. А папа покачал головой, говоря, что стоит проверить анализатор воздуха и выйти наружу.

– Без скафандра?

– Ну, да.

– Ты в своём уме?! – воскликнула мама, а потом застыла, видя стоящую у двери Машу. На ней курточка, шапка и ещё тёплые перчатки на руках.

– Так мы идём, лепить снеговика или нет? – настойчиво спросила она. – Это же наше желание. Все дети на Марсе так хотели. Вот Дед Мороз и пришёл.

Сотни родителей вспоминали далёкое детство, и время, когда на третьей планете от Солнца также шёл снег. Небо даже стало голубым, как на Земле. Папа Маши это сразу отметил и непонимающе поправил очки, думая, как такое возможно, потому что он не верил в чудеса и волшебство.

* * *

– Посмотри, какие они счастливые, – с улыбкой проговорил Хараш, глядя на монитор. Люди и их дети резвились в снегу.

– Давно говорил – пора вернуть Марсу прежний облик. Наказали и довольно, всё равно из марсиан тут только гремлины. – Кунули налила себе ригса в бокал и глотнула добрую часть хоботком.

– А этот старик в красной шубе? – поинтересовался Хараш, и Кунули ответила, что это старый правитель Марса. Принял облик знакомый людям и забавляется.

– Будет с него. Простим на этот раз. Пять тысяч лет всё-таки срок.

– Согласен, – кивнул Хараш. – И всё-таки снег – красивое явление.

– Вполне, – прожужжала Кунули, нажимая на кнопку «отмена». – Главное, чтоб эти земляне не изгадили Марс как свою планету

– Ну, – развёл четырьмя руками Хараш, – система наказания на нашей территории всегда работала исправно.

ZVRumer «КОГДА В АДУ СНЕГ РАСТАЕТ»

Иллюстрация Сергея Кулагина

С лёгкою картавинкою: «Пгавильная регилия должна быть с чегтями. Если регилия без чегтей – это непгавильная регилия!»

Чёрт Антипка сидел в тёмном углу шинка и то и дело подливал горилки в стакан отцу Онуфрию. Ну и себе плескал на донце. Поп всё чаще забывал закусывать и речи его становились всё сбивчивее, всё непонятнее. Как у всякого человека, меру в питии забывшего. Обкусанный с обеих сторон солёный огурец, наколотый на литую посеребрённую вилку, лежал на столе забытый.

Антипке уж давно наскучила эта забава: зная попову натуру, он всякий раз подговаривал того зайти по пути домой в шинок, дабы выпить стаканчик «для сугреву». И всегда это заканчивалось одинаково: батюшка сперва заводил нудную волынку о вреде возлияний, после «сугреву» принимался вещать про грех чревоугодия, после третьей порции горилки велеречия его и вовсе пускались в вольное плавание… Ближе к донцу штофа отец Онуфрий падал бородою в миску с огурцами и пускал пузыри, пугая лягушат.

Антипка вылил в свой стакан остатки горилки, хватанул залпом и занюхал шерстяною метёлкою, венчавшей его хвост. Крякнул, снял с вилки огуречный огрызок, не касаясь серебра и закусил. Потом оглядел сумрачное нутро шинка, ища новой шкоды, да так и не высмотрел ничего путного. Все посетители доходного заведения старой ведьмы Ничипорихи и без его помощи плавно переходили в свинячье состояние. Чёрт грустно вздохнул, поправил голову попу, дабы тот не утоп в рассоле и тяжко поднялся из-за стола.

Шинкарка скосила на него свой бельмастый глаз и мотнула седою головою, подвязанной пёстрым платком. Антипка, петляя меж столов и норовя не отдавить мужикам ноги своими копытами, подошёл к ведьме.

– Что, карга, в куражах сегодня?

– Дык… – Ничипориха криво ухмыльнулась, показав торчащий кверху клык. – Твоими стараниями, Антипушка, у меня мошна никогда не оскудеет. Хошь, я тебе особой своей горилочки поднесу? Ядрёной!

– Ну, – Антипка почесал пузо в задумчивости, – разве трошки на посошок…

Шинкарка метнулась в темнушку, погремела там посудою и скоро вернулась со стеклянною четвертью. В бутыли, укупоренной кукурузною кочерыжкою, плескался мутный самогон. Ничипориха обтёрла четверть нечистым своим передником, выставила барский, тонкого стекла, чайный стакан и, уцепившись в кочерыжку последним своим зубом, распечатала бутылку.

Рогатый гость её стоял и с некоторой даже опаскою наблюдал за действом: зная подлый нрав ведьмы, Антипка ей не доверял. Но выпить на дармовщинку… Кто ж откажется-то? Хозяйка меж тем щедро наполнила стакан, укупорила и убрала бутыль, да подала горбушку чёрного хлеба. Чёрт поднял стакан и с опаскою поднёс к морде. В нос ему шибко садануло сивухою, буряком и ещё бес знает, что за пакостью.

– Ты, Антипушка, не смотри, что зловонна, она чистенька, добренька, – причитала ведьма, посыпая горбушку крупною солью, – пей на здоровьице… За ради праздничка.

– Ну, будь и ты здорова!

Нечистый выдохнул и трудно, щурясь и морща свиное рыло своё, выцедил самогон. Ничипориха мелко затряслась, захихикала, брызжа слюною и прикрыла рот ладонью. И вытаращила на чёрта бельмастый глаз. Антипка застыл столбом, деревянною рукою опустил стакан и потянулся за горбушкой. Слёзы, сопли и слюни текли по его перекошенной морде. Он поднёс хлеб к носу и зашевелил пятаком, втягивая кислый дух ноздрями… Уши его прижались, хвост скрутился каралькою и со щелчком, будто пастуший кнут, вытянулся к полу.

– Ух-х-х, зело борзо! – только и смог выдавить Антипка сипло и хватанул от горбушки добрый кус. И так его тою горилкою ожгло снутри, что стал он вдруг, на самую малую секундочку, виден окружающим. Кузнец Сила, азартно вравший что-то своему собутыльнику, скосился, замер на середине слова и начал мелко крестить живот.

– Свят-свят-свят, – испуганно забормотал он, – будя на сегодня горилки, бо вже черти мерещатся!

Нечистый же, доевши хлеб и, шмыгнув соплями, посмотрел вприщур на регочущую шинкарку, и бросил ей в сердцах:

– Та шоб тя, пакость… Ангелы вознесли! – Да и провалился сквозь половицы к себе в преисподнюю.

А за слепыми оконцами шинка метель носила снежные лохмотья…

* * *

Антипка, почёсывая поясницу и кряхтя, вошёл в свою хату. Не в ту дверь, что вела в мир и в кою выходил он шкодить, а в ту, что вела из жилья на службу. Утро выдалось безрадостным: мало, что башка трещала со вчерашнего, будто кто рога выкручивает, так ещё и супружница ухватом приласкала поперёк хребтины, чтоб её, холеру, растопорщило!

– Хаврось, – хозяин робко посмотрел на жинку, крутящуюся у плиты, – ну Хаврося! Дай хоть рассолу?

– Я щас дам, – хозяйка проворно повернулась к мужу с кочергою в руке, – мало не покажется! Я те, ирод, в той рассол воды святой накаплю. Шоп тя… Вырвало!

Бесенята – две дочки и сынулька – дружно захихикали, прикрывая мордочки ладошками. Тятя, смешной, перепачканный углём и смолою, жалобно смотрел на маму и чесал попу.

– А ну, сатанинское отродье, – ласково проворковала чертовка, – геть к котлам! Тато хворый, а там… Смолу помешать, углей поворошить… То-сё… Геть, бесенята! – И притопнула копытом в половицу.

Дети, толкаясь, вперегонки шмыгнули Антипке за спину и застучали копытцами по норе, только дверь за ними грохнула в косяк! Хаврося же, скребя когтями рыжую бороду, задумчиво уставилась на мужа. Потом хмыкнула и, по-хозяйски, осторожно, пристроила кочергу у печи. Антипка замер. Зная крутой нрав супруги, ожидал он продления головомойки с проперчиною в три захода. Но та, косясь на него задумчиво и недобро ухмыляясь, вынула из буфета штоф перцовки и пару рюмок. Сунула всё на стол, спроворила на закуску сухарей миску да сковороду шкварок.

– Садись, что встал столбом. – Хозяйка плюхнула на табурет лошадиное своё гузно и разлила в рюмки перцовку. – Садись ужо, полечись, чёрт полорогий…

Однако в речи её зла не было, напротив – Хаврося будто и впрямь сочувствовала мужину горю. Антипка присел на краешек своего табурета, робко взял рюмку и с сомнением посмотрел на жену. Кончик хвоста его нервно подёргивался, мелкая рюмка приплясывала в грубых пальцах, а в очах тлело недоверие. Чертовка наслоила шкварок на сухарь и подсунула мужу, себе тоже закусить спроворила и подняла чарку.

– Давай, Антип, не пьянства ради, а здоровья для. Во славу Князя нашего Претемнейшего! Почали… – И хлопнула перцовку, закатя буркалы в потолок.

– Ага… Будем. – И тоже выпил. Крякнул, понюхал кисточку хвоста, причмокнул и захрустел сухарём.

– Ты, Антипушка, вечор про праздник-то, – Хаврося вновь наполнила чарки, – про какой болтал? А? Я вот, не уразумею никак.

Хозяин, чуя, что гроза миновала, смело взял свою рюмку и выбрал сухарь покалёнее. Обмакнул его в сковороду, выпил и закусил.

– Дык… Новый, понимаешь, жёнушка, год, ить. Да не просто новый год… Век новый! Людишки конца свету ждут, радуются… – Антипка важно указал перстом в закопчённый потолок и со значением кивнул. – Пакость, а всё ж резвятся! Нешто мы хуже людишков будем?

– Ай да Антипка, ай да полорогий! – Чертовка грохнула по столешне пудовым кулачищем. – А пусть! И нам гоже, раз им не срам! Устроим пир. Сатанаила со Свирипиной покличем… С отродьями… – Хозяйка мечтательно прищурилась. – Я малую лоскутками червоными обряжу… Аль золою осыплю – пусь снежинкой буить! А малого – зайкою. В кладовке где-то козлиная шкура валялася…

Хаврося выпила ещё чарку перцовки и затарахтела, будто ужаленная:

– Ты, Антип, ступай в мир. На погосте ёлку выдери, да у Ничипорихи сухофрукту всякого набери – украшать! В лавке у Митрия свежей убоинки купи, с кровушкою, да вели, чтоб обернул в золотинку – деткам гостинчик буит. А я тут со старшой пока стол спроворим, самогон по четвертям да штофам расплещем. Ага… Я малого к соседям с приглашеньицем зашлю, шоп они тож, значит, нафуфырилися. Всё, муженёк, ступай в мир, поторапливайся, я тут за котлами и сковордками и без тебя догляжу. Аль кума Смердыню хромого покличу. Чеши ужо… Да цепей! Цепей собачьих не забудь – под потолком навешать! Этими… Гырляндами!

И закружилась, понеслась вскачь чёртова суматоха…

* * *

А к вечеру в хате Антипкиной – суета и хоровд с кутерьмою: Мрыся, старшая дочка, с соседскою Брысею, молоденькою чертовкою, наващивали коготки да рожки смальцем, дёгтем копытца чернили, да пятачки на пыках варёным буряком червонили. Хаврося со Свирипиною, в чёрных праздничных передниках, в серьгах костяных, хозяйничали. Когтями надирали они в клочья солонину, сдабривали уксусом сухари, проворя пир и метали всё на стол, гремя плошками и прочею посудою. Сатанаил, в видном углу на чурбане дубовом сидя, при свете карбидной лампы черпал ковшиком из бочонка самогон и цедил его тонкою струйкою в горлы бутылок. Малые бесенята мельтешили тут и там, норовя нашкодить: то на хвост кому наступят, то под копыта клубком вкатятся… Получали по маленьким рожкам то сковородою, то кочергою и, не кручинясь долго, продолжали озорничать.

Сатанаилов младшенький, Оказий, всё норовил подкрасться к старшим девочкам и подсунуть заместо буряка дохлую крысу без шкуры. До-олго выбирал он нужный момент. И вот уж, казалось, отвлеклись те, подводя друг дружке глаза печною сажею, вот уж и потянулся бесёнок за буряком… Да сестрица, хитрюжка-Брыся, подмигнув подружке, не повертаясь и не глядя, лягнула его копытом прямо в пятачок!

Стукнула мирская дверь и в клубах морозного пара в хату ввалился Антипка. На плече он внёс мешок с покупками, а в подмышке держал ёлку. Хозяйка с соседкою подхватили его ношу, засуетились, выбирая угол для деревца, а чёрт всё стоял у дверей и осторожно, незаметно, когтем выковыривал из ягодиц крупную соль…

Вскоре ёлку нарядили сухофруктами и обожжёными косточками, обсыпали серой золою на манер снегу; развесили под потолком цепи псиные – иные ржой поеденные, иные с ошейнями, а иные и в бурую крапину да в клочьях шерсти. А на самой красивой, тонюсенькой, витой цепке и псинка висела – беленькая такая, потешная…

– Антипа! – Хозяйкин бас колыхнул огоньки праздничных, чёрного воску, свечей. – Ты к Митрию ходил?

– Ходил… Да у них там недосуг – тёща померла, празднуют… Дык зато я того! – Хозяин примирительно выставил вперёд ладонь. – Марожина! О чего раздобыл! А ну, мальцы, налетай! – И принялся накладывать в плошки ледяное яство.