Уйти или остаться?

Владимир Колганов

Уйти или остаться?

«Каждый писатель для меня вроде как бы сумасшедший»

Корней Чуковский

Сразу предупреждаю, что в этой книге я буду пересказывать и то, о чём писал в прежних своих книгах. Но тут уж ничего не поделаешь – если решил взяться за важную тему, приходится цитировать и самого себя. Впрочем, таких заимствований совсем немного. Ещё одно признание: кое-где приврал. Всё потому, что в памяти сохранились не все картины прошлого и кое-что пришлось додумывать. Надеюсь, если кто-то узнает себя в персонаже этой книги, он не будет обижен тем, что не всё соответствует реальности. Но в основном, так оно и было, как я описал.

Глава 1. Ультиматум

Как-то поздним вечером отправились с подругой в кино. Давно уже я такими «изысками» не увлекался, ни театров, ни концертных залов, ни картинных галерей не посещал, но она все уши прожужжала:

– Ах, это такой фильм! Знаменитый режиссёр и актёры все как на подбор. Не пожалеешь!

Вообще-то, жалость мне не свойственна. В том смысле, что без толку жалеть себя, если что-то в жизни не сбылось, к примеру, не сумел сделать успешную карьеру или заработать миллион долларов. А уж сожаление о том, что зря потрачены минуты и часы – это и вовсе бесполезное занятие хотя бы потому, что, в основном, из таких растянувшихся во времени, ничем не заполненных мгновений и складывается наша жизнь, вот только не всегда мы это замечаем.

Ну вот пришли, сидим, смотрим на экран… Нет, ничего не понимаю – то ли совсем отупел, то ли это действо предназначено для великовозрастных подростков, а я как бы не вписываюсь в эту категорию.

Минут через десять говорю:

– Пошли домой! У меня от этой лабуды будет несварение желудка.

А она в ответ:

– До чего ж ты привередливый! Ну и потом, ведь деньги заплатили, а коли так, надо получать обещанное удовольствие.

– Даже если это блюдо несъедобно?

– Мне нравится, а ты немного потерпи.

Надо было прихватить с собой беруши – надёжные, французские, мне приятель из Гренобля недавно их прислал. А так, даже если закрыть глаза, спасения нет от этой тягомотины.

– Ты как хочешь, а я больше не могу!

– Хочешь испортить мне настроение? В кои-то веки выбрались в кино, а ты всё портишь.

Тут сзади зашикали:

– Вы не могли бы отложить выяснение отношений до того, как фильм закончится?

– Совсем распустилась молодёжь!

Ну вот, меня уже в молодые записали! Хотя подруга и впрямь застряла в этом возрасте. А эти туда же – небось, жуют попкорн и наслаждаются. И лишь один я тут как аленький цветочек болтаюсь в проруби, либо и того хуже – узник подземелья, о том только и мечтаю, как бы выбраться наверх.

Наконец-то выбрался – два часа убеждал себя, что бывают фильмы и похуже, пытался найти хоть какое-то оправдание тому, что сижу как пень посреди битком набитого зрительного зала. Увы, так и не нашёл ничего, за что бы можно было зацепиться. Когда выходили на улицу, услышал разговор пожилой пары – вроде бы это те, что сзади шикали:

– У нас с кино совсем беда. Есть кино про войну, состряпанное явно по заказу, есть нелепые комедии. Зачем делают кино про спорт, я совсем не понимаю. Куда приятнее смотреть спортивные состязания вживую! А ещё этот нескончаемый поток примитивных боевиков и детективов.

– Всё именно так, Мотя, за редким исключением.

– Но почему? Ну вот не верю я, что у нас нет хороших сценаристов, режиссёров. Говорят, будто мало свободы и мало вкуса, что якобы не нельзя открыто говорить на многие темы и потому приходится прибегать к картонно-целлулоидной картинке. Но речь ведь идёт не о публицистике, а о художественном кинематографе, где главное место занимает созданный талантом режиссёра образ, а вовсе не слова. В конце концов, есть Эзопов язык, поэтому совсем необязательно произносить с экрана пламенные речи, обличая вороватых чиновников и бездарных генералов.

– Ты прав, Мотя! Только потише говори, тут же люди кругом.

Я не счёл возможным вмешаться в этот разговор, да и подруга за руку тянула – в полночь должен быть ещё какой-то фильм, но это уже по телевизору. Если «8½» Федерико Феллини или «Ночь» Микеланджело Антониони, тогда и я посмотреть не прочь. А в голове тем временем крутилась мысль: ну почему всё так? И пока добрались до дома, пришёл к следующему выводу: в погоне за прибылью приходится работать по шаблону – на создание хорошего сценария нет времени. А может быть, всё гораздо проще – таланта не хватает?

Оказалось, что та пожилая пара обитает в том же доме, что и моя подруга – она сама завела с ними разговор, когда вошли в подъезд и ждали лифта:

– Матвей Гаврилыч, ну и как вам фильм?

– Знаете, Лиза, я испытываю смешанные чувства. С одной стороны благодарен создателям за то, что трудились не покладая рук, желая создать нечто такое, что доставит наслаждение зрителям, но с другой… – тут он взглянул на свою спутницу, словно бы прикидывая, одобрит ли она возникшую в его голове мысль или нет: – А давайте-ка продолжим этот разговор за чаем!

Супруга поддержала:

– Я как раз шарлотку испекла.

– Да, да, непременно приходите, Лиза, вместе с вашим другом.

Тут пришла пора и мне вставить своё слово:

– Позвольте представиться, я Влад.

– Очень приятно! А это моя дражайшая половина, Софья Никодимовна. Так мы вас ждём.

Когда уже вполне готовы были к тому, чтобы нанести визит соседям, я решил прихватить с собой бутылку коньяка, но Лиза отсоветовала:

– Насколько я знаю, у них дома действует «сухой закон». Ну разве что бокал шампанского на Новый Год.

– Но как-то неудобно идти с пустыми руками.

– А ты подари одну из своих книг.

На том и порешили.

Хозяин дома был подарку очень рад, или только сделал вид. Однако нельзя же хвалить книгу не читая.

И вот сидим за столом, пьём чай, заваренный «по особому рецепту». Всё замечательно, как будто встретился со старыми друзьями, да и шарлотка оказалась очень вкусная. Наконец, дело дошло и до кино. Солировал, в основном, хозяин дома – в его памяти скопилось огромное количество различных сведений, цитат и мнений, которые требовали выхода:

– Несколько лет назад прочитал в «Нью-Йорк Таймс» любопытную статью. Её автор, малоизвестная писательница была настроена весьма скептически по отношению к кино, даже использовала термин «вырождающееся искусство». Всё потому, что коммерческое кино избрало стратегию конвейерного производства вторичных продуктов, комбинирования готовых ходов и приёмов в надежде на повторение былых успехов. Признаться, мне эта точка зрения весьма близка.

Судя по всему, Софья Никодимовна не решилась возразить супругу, а вот Лиза словно бы с шашкой наголо пошла в атаку:

– Да как так можно? В наше время кино – это одно из немногих искусств, которое способно приносить людям радость. Если бы его не было, можно было бы от скуки удавиться!

– Ну, это уж чересчур, дорогая, – попыталась урезонить Лизу Софья Никодимовна. – Нельзя же принимать так близко к сердцу всё, о чём мы тут говорим. Это всего лишь пустая болтовня, надо же как-то время скоротать.

Матвей Гаврилович насупился – видимо, не ожидал таких слов от своей супруги. Чтобы сгладить возникшую неловкость, я попытался опровергнуть мнение автора статьи.

– На мой взгляд, причина упадка кино совсем не в том, что идёт естественный процесс его вырождения как искусства. Скорее уж, признаки вырождения присутствуют у тех, кто превратил кинематографию в средство для наживы – желание получить максимальную прибыль заставит воротил киноиндустрии пойти на любые ухищрения, не задумываясь, к чему это может привести. Ну а результат таких действий предсказуем – следом за вырождением кино наступает время вырождения зрителей. Воспитанные на нынешних фильмах они постепенно превращаются в узколобых исполнителей чужой воли – словно бы по свистку бегут покупать новый айфон, смотреть очередную серию про Бэтмена или голосовать за навязываемого им кандидата в президенты.

Тут Лиза снова возбудилась:

– Это я, что ли, узколобая?

Пришлось оправдываться:

– Лизон, у тебя симпатичный лоб вполне приемлемых размеров. Возможно, даже шире, чем у меня.

– Издеваешься? Ты же носишь кепку шестьдесят первого размера, да и та еле налезает!

Теперь уже Матвей Гаврилович пришёл на помощь:

– По-моему, вы несколько сгущаете краски, Влад, хотя доли истины в ваших словах есть. Но не всё так плохо. К счастью, современная живопись и музыка не могут принести доход, сравнимый с тем, что даёт кино. К примеру, киноиндустрия США зарабатывает около ста миллиардов долларов в год, а звукозаписывающая индустрия в восемь раз меньше. Поэтому ещё сохраняется надежда на то, что музыка избежит участи кино, а человечеству не угрожает глобальное одурение. Кстати, какие у вас в музыке приоритеты?

– Мне нравится американский джаз.

– Не вполне патриотично. А вы, Лиза?

– Я без ума от Шамана!

– Это ещё кто такой?

– Да Ярослав Дронов. Разве бы не знаете?

– Видите ли, мы с Софой предпочитаем классическую музыку. Первый концерт Чайковского, ну и всё такое…

Софья Никодимовна поспешила уточнить:

– У меня эта привязанность возникла в тот год, когда в Москву приехал Ван Клиберн… А ещё балет. Мы с Осей регулярно ходим в Большой, не пропустили ни одной премьеры.

В общем, неплохо посидели. А когда чаепитие подошло к концу, и мы с Лизой собирались покинуть гостеприимную квартиру, Матвей Гаврилович улучил минутку и торопливо прошептал, чуть ли не присосавшись к моему уху:

– Скажу вам по секрету, что от классической музыки меня мутит. Ну а балет… Эти пляски и прыжки под музыку никогда меня не возбуждали, скорее уж наоборот. Но разве можно отказать дорогой супруге, которая в это зрелище буквально влюблена?

Ну вот и я предпочёл бы пригласить Лизу в ресторан, нежели таскаться по театрам. А пока поднимались на свой этаж, пришёл к такому выводу: «Разнообразие музыкальных вкусов можно вроде бы приветствовать, но, если свои пристрастия вынужден скрывать, есть риск получить нервное расстройство». Когда пришли домой, так и заявил:

– Лизон, больше я в кино с тобой не пойду. И в театр тоже. Хватит всего этого с меня!

Она сразу в слёзы:

– Ты меня бросаешь?

– То есть как?

– Одинокая женщина в зрительном зале… Да у таких на лице написано, что муж ушёл к другой.

А я опять недоумеваю:

– Но если у мужа иное мировосприятие?

– Тогда не надо было заводить семью!

Положим, я ничего не заводил – если живём вместе, это не значит, что до смертного одра. Заранее никто знает, как оно получится. Вот и теперь есть ощущение, что у нас это долго не продлится, и не потому, что я закоренелый волокита, донжуан. Да нет, просто я уже не выдержу. Поэтому и сказал:

– Или я, или дебильное кино!

В общем, собрал вещи и ушёл. Возможно, поспешил… Или совсем наоборот – надо было это сделать ещё раньше.

Теперь вот сижу у телевизора в своей однокомнатной квартире, смотрю футбол, и нет никаких причин, чтобы напяливать дублёнку и тащиться в непроглядной тьме в кинотеатр в надежде насладиться очередным шедевром кинопроходимцев.

И вдруг из кухни раздался странный звук, словно бы лампочка лопнула или, не дай бог, сломался холодильник – давно пора его сменить, но всё руки до доходят.

Бегу на кухню и что же вижу… Голый, небритый мужичонка весьма непрезентабельного вида сидит на краю обеденного стола, болтая коротенькими ножками и покачивая непропорционально большой кудрявой головой. В чёрных волосах застряло несколько витков древесной стружки, которой обычно прокладывают легко бьющийся фарфор при транспортировке, а на бедре отпечатался знак опрокинутой рюмки и полустёртая надпись «Не кантовать!».

– Не узнаёшь? Странно, прежде не раз ко мне за поддержкой обращался, неужто не припоминаешь? – гадливо ухмылялся коротышка, почёсывая пухленький живот. – Я же твоё «второе я»!

– Ты на меня совершенно не похож…

– А с какой такой стати ты нас сравниваешь? Будь мы единоутробными братьями-близнецами, ещё куда ни шло. Вот ведь моду взяли! Что ни клиент, то сам себе «второе я» по собственному образу и подобию подбирает. И чтобы по росту подходил, и даже по образованию. А не проще ли попросту взять, да и клонировать себя? Тогда ведь никаких тебе поводов для беспокойствия не будет: «сегодня ты, а завтра я». А, в сущности, какая разница? – мужичонка мечтательно закатил глаза: – Сегодня я второй, а завтра буду прямо-таки на твоём диване обретаться. Кто был ничем, тот… ну, дальше ты и сам догадываешься.

– Не ты эту квартиру покупал. Не тебе и… – трудно переключиться с футбола на серьёзный разговор, а потому не смог выразить мысль более внятно и доходчиво. – В конце концов, это неприлично, прийти в гости и навязывать хозяину квартиры свои правила.

– Да ладно, что ты понимаешь в приличиях? Вот я сижу ослепительно голый пред тобой, совсем как девка на выданье? Ну так и что? В конце концов, мы не на партийном съезде или в обществе почтенных дам, тут ведь все свои. Послушай, а может, и тебе стоило бы того… для уравнения ситуации разоблачиться? Тогда и поглядим, кто из нас герой, – и мужичонка заразительно захохотал.

– Послушай, если будешь хамить, я тебя из дома выставлю!

– У нашего дитяти зубки режутся, – мужичонка откинулся на спину и засучил ножками, изображая неописуемый восторг. Затем, перестав смеяться, снова сел и деловито произнёс: – Ладно, так и быть, все материальные и плотские утехи забери себе, пользуйся на всю катушку, я на всю эту хренотень не претендую. Ну а мне оставь, к примеру, это… как его… ну, скажем, психологию и прочие морально-нравственные устои…

– Да уж, при твоей-то роже только и заниматься психологией…

– Ты сам-то много ли в этом понимаешь? К примеру, знаешь, отчего распался «Битлз»?! – возопил обиженный прохвост, в азарте спора хлопая себя ладонями по волосатым ляжкам. – Да просто Пол с Джоном партнёра не поделили, вот и все дела, а ты туда же, психология… А отчего думаешь, этот… известный наш физик-теоретик в науке оказался плодовит? Да потому что бабник был отчаянный. Ну а таким, как ты, видать, слабо…

Нет, этого я вытерпеть уже не мог, что-то с ним надо было срочно делать. Я потянулся к прохиндею, норовя ухватить его рукой за голую лодыжку, но тот вопреки дебильной внешности оказался куда проворнее меня. В следующее мгновение, сделав головокружительный кульбит, мерзопакостник уже сидел верхом на бра, до той поры предназначенного всего лишь для освещения обеденного стола, но вот теперь нежданно-негаданно превратившегося в насест для этого подонка. Ну а стеклянный с золотистой окантовкою плафон вместе с горящей лампочкой уместился как раз между его ног, демонстрируя сияющее естество непропорционально увеличенных размеров. Однако стоваттный подогрев подействовал вполне понятным образом:

– Чтоб вам так было! – завопил негодник, как ошпаренный, для убедительности прибавив кое-что совсем уж непристойное.

То-то, проняло! Как утверждают, при нежданных обстоятельствах некоторым представителям гомо сапиенс свойственно кричать на крайне редко употребляемом ими языке – вроде бы обычно такое приключается при родах. Вот и это чудо акушерского искусства, что удивительно, сподобилось. Впрочем, с чего это я решил, будто он и в самом деле моё «второе я», когда в ярком свете бра ясно наблюдается совсем другое.

– Эй, Ося! Ты, часом, не в церковном ли хоре по воскресным дням поёшь? Голосистый больно.

– Будешь на моём месте, ещё не так запоёшь, – отвечал мне Ося, с высоты плафона плюхнувшись в салатницу. – Чтоб я так жил, но это же явное унижение моего достоинства.

Ося, знакомый мне ещё по летнему отдыху в Крыму под Судаком во времена блаженной юности, тот самый Ося, теперь владелец телеканала, сети винных магазинов и частных клиник, банкир и меценат, когда-то начинавший свою звёздную карьеру с торговли резиновыми пупсиками на барахолке, сидел на краешке стола и, слизывая остатки майонеза, весьма кстати прикрывавшие его могучий «срам», рассуждал о недостатках моей личности.

– Я вот что тебе скажу. Беда твоя в том, что ты пытаешься мыслить головой, а вот того не понимаешь, что для этого занятия куда больше ещё целая куча органов подходит. К примеру, особо нервные предпочитают мыслить сердцем, люди рационального склада мышления рассуждают животом. Начальство принимает эпохальные решения тем самым местом, что к руководящему креслу приспособлено…

– Ну и каким же местом ты сам думаешь? – оборвал я Осю, не желая дольше слушать его брехню про уважаемых людей.

– А я на вас на всех вот это самое и положил, – деловито ответствовал Ося, долизывая майонез.

В конце концов, и то верно, не пропадать же соусу. Ну а пока я раздумывал о том, что дальше предпринять, Ося продолжал свою брехню:

– Кстати, а что это ты один сегодня? Прежде не замечал у тебя пристрастия к одиночеству.

– Да вот, с подругой разошлись во взглядах на современное кино.

Ося снова хлопнул ладошками по бёдрам и прокричал:

– Так я и думал! Вовчик, ты безнадёжно отстал от времени, не понимаешь нынешних приоритетов. Бери то, что пока дают, а то и этого не будет. Да и вообще, теперь в фаворе телевидение, интернет и прочее развлекалово. Всё потому, что жизнь слишком сложна, а людям нужен отдых, причём такой, чтобы, по возможности, не напрягать мозги.

– И в результате все превратятся в идиотов.

– А ты предпочёл бы жить среди Достоевских, Эйнштейнов и Чайковских? Да ты и дня в обществе этой публики не выдержишь, такое там занудство. В общем, выбрось эту муть из головы!

Он исчез так же неожиданно, как появился, а я так и не решил, что лучше – возмущаться тем, что дурят людям головы, либо принять происходящее как данность без всяких рассуждений на тему «зачем и почему», и на этом успокоиться. А Ося что ж, видимо, вообразил, что он теперь моё «второе я», и потому так просто не отвяжется.

Глава 2. Житие святых

Меня давно занимал вопрос: почему люди сходятся, а потом расходятся? То ли характерами не сошлись, то ли муж приревновал жену и поставил крест на семейной жизни, либо просто нашёл другую, помоложе. И вот о чём подумал. Максим Горький и Алексей Толстой были женаты по три раза, Михаил Булгаков также следовал этому неписанному правилу. Пушкину гораздо меньше повезло, а Лермонтов так и остался холостым, но оба ушли в мир иной, не дожив до сорока, да и времена были другие, не то, что нынешние, когда никого не удивишь бракосочетанием в пятый раз, а бывает, что счёт доходит до семи. Но что становится причиной разрыва и можно ли создать счастливую семью, если речь идёт о людях творческих профессий?

Попалось на глаза интервью в недавнем прошлом очень популярной актрисы. Талантом и красотой не обделена, да и любовников, если верить слухам, было предостаточно. Так вот, актрисе непонятно, зачем прилагать столько усилий, чтобы выйти замуж, если в наше время так легко развестись. Свобода для неё на первом месте, а брак – это ещё одно ограничение, которых и без того в нашей жизни больше, чем хотелось бы. Возможно, на её мнение о браке повлияло предостережение Гёте, который знавал немало женщин, одарённых в разных областях искусства, однако с замужеством всё это заканчивалось – слишком много времени приходилось уделять своему супругу и заботе о малых детях.

Но вот узнаю, что актриса вышла замуж – избранником стал актёр, вовсе не бездарный, но ей, увы, и в подмётки не годится. Дай бог им создать счастливую семью, хотя от разрыва отношений никто не застрахован – тому есть немало примеров, особенно в артистической среде. Не повезло «радистке Кэт» из «Семнадцати мгновений весны» – сначала из семьи ушёл отец, известный архитектор, а затем и муж, выйдя за которого «Кэт» надеялась вернуть былое благополучие, когда исполнялись все её желания. Вот и героиня сериала «Куба» от измены мужа пострадала. Не хотелось бы заканчивать рассказ о замужестве молодых талантливых актрис на столь печальной ноте, поэтому приведу слова из романа Тургенева – это что-то вроде изложенного в завуалированной форме совета молодым супругам: «Анна Сергеевна недавно вышла замуж, не по любви, но по убеждению… Они живут в большом ладу друг с другом и доживутся, пожалуй, до счастья… пожалуй, до любви».

Понятно, что кому как повезёт, а в идеале требуется и общность интересов, и совпадение характеров, что не всегда случается. Но самое главное – супругов всё должно «устраивать» в том смысле, что на большее рассчитывать нельзя! Что я имел в виду? Попробую пояснить на одном примере.

Представьте, что познакомились двое молодых людей. Он балагур, душа любой компании, к тому же хорошо разбирается в кулинарии, что в семейной жизни может пригодиться. Помню, приготовил баранью ногу с зелёной фасолью – пальчики оближешь! Но есть недостаток – рано начал лысеть, то есть внешне не похож на прекрасного принца, о котором мечтают многие девицы. А вот его подруга на загляденье хороша – вылитая Марина Влади, правда, не столь изящная, однако это дела не меняет. В общем, они друг друга полюбили, и всё бы хорошо, но тут пришла беда – выяснилось, что у неё проблемы со здоровьем. Жизни пока ничто не угрожает, даже сможет родить ребёнка, и всё же у её избранника возникли немалые сомнения. И тут решающую роль сыграл тот самый недостаток в его внешности – попробовал найти другую симпатичную подругу, но ничего не получилось, и через полгода возобновил отношения с «Мариной Влади». Вскоре после женитьбы у них родился сын, и жили они счастливо ещё лет двадцать. Рискну предположить, что в глубине души оба понимали – как ни обидно это прозвучит, на лучшее трудно было бы рассчитывать. Ну а потом болезнь обострилась, и её не стало. Пожалуй, это тот самый случай, когда можно говорить хотя бы о недолгом, но семейном счастье.

Мне так и не удалось увидеть ещё одну столь же счастливую семью – разве что с чужих слов знаю об их существовании, хотя таким свидетельствам не склонен доверять. Впрочем, как-то ехал в электричке, а чуть впереди меня сидела молодая пара с ребёнком: женщина лицом ко мне, а её муж – спиной. Я никогда больше не видел такого счастливого лица, оно сияло каким-то нездешним счастьем, эту женщину совершенно не волновало то, что происходит вокруг – есть только муж, ребёнок и она. Признаюсь, позавидовал мужу белой завистью и порадовался за неё. Но вот на следующей остановке они направились к выходу, и тут я увидел лицо мужа – равнодушное и даже чем-то недовольное. Сказка кончилась, толком не начавшись.

Вот и с Львом Толстым не всё понятно – то ли удалась семейная жизнь, то ли нет. В письме своему другу, двоюродной тётке Александре Андреевне, Толстой пишет, что счастлив, что не имеет никакого желания, кроме того, чтобы «всё шло по-прежнему». Ну а в дневниках совсем другое: «Ужасно, страшно, бессмысленно связать своё счастье с материальными условиями – жена, дети, здоровье, хозяйство, богатство…»

Тут что-то вроде раздвоения личности. Муж и отец вполне доволен жизнью, а вот писатель и философ страдает, поскольку семейные отношения тяготят, мешают его творчеству, тем более что философских идей Толстого никто в семье не понимал. Иван Бунин в книге «Освобождение Толстого» ссылается на разговор, свидетелем которого он не был. Так вот, Толстой якобы тогда сказал: «Ненавижу Софью Андреевну, да и всех женщин! Умру, положат в гроб, закроют крышкой, а я вдруг вскочу, скину её и крикну Софье Андреевне: "Ненавижу!"». Так нередко получается – от любви до ненависти один шаг, и хорошо, если всё заканчивается без трагических последствий для обоих. Самое простое в этой ситуации – одному из них уйти. Вот и Лев Николаевич ушёл куда глаза глядят.

Ну а теперь от семейных неурядиц и душевных переживаний актрис, актёров и российских классиков вернёмся в ту реальность, которая мне ближе и понятнее. Сам я не женат и всего два раза делал предложение руки и сердца – не то, чтобы всерьёз, то есть стоя на коленях и в одной руке держа букетик алых роз, а в другой заветную коробочку с обручальным кольцом, предназначенным моей избраннице. По сути и по содержанию, это был всего-навсего намёк, поскольку в первом случае оба были подшофе, так что нет смысла придавать моим словам какое-то значение, а во втором всё свелось к обсуждению – стоит ли оформлять наши отношения и будет ли от этого какой-то прок. Впрочем, друзья и знакомые много раз пытались наставить меня на путь истинный, но я не дался. Пожалуй, основная причина в том, что у меня аллергия на стандарты и шаблоны. Когда говорят, что надо делать так и так, причём только потому, что это принято в приличном обществе, в моих жилах словно бы закипает кровь и я с трудом сдерживаюсь от того, чтобы сказать что-нибудь обидное. Слава богу, в писательском труде стандарты не поощряются, разве что при оформлении рукописи перед тем, как отдать её в издательство.