Жгугр. Будем жить!

– Тогда нас снова разгонят!

Вот и замечательно! Это то, что нам нужно. ОМОН, кровища, движуха и винтилово, – четыре слона политического пиара. Я заранее приглашу представителей всех западных и прогрессивных информагентств. Как только начнут винтить, набегут репортеры, новость подхватят журналисты, агентство «Ройтерс» заявит, что в Петербурге геев опускают, ой нет, угнетают, ой нет, простите, репрессируют, Совет Европы осудит, Госдеп наложит санкции! Наши блоггеры за запостят к себе в блоги, 1000 наших сторонников посты их лайкнут, 50 перепостнут, 3000 врагов напишут гадости, их увидят подписчики, среди которых 10 процентов пост лайкнут, и так далее. Мы устроим интернет-революцию! Что бы мы делали без соцсетей? Мы перевернем этот город! Тебе ли, Петр, опытному пиарщику, это объяснять?

Об отечественном кинематографе

Кинотеатр, исполненный незадачливым архитектором в форме монструозного фрегата, был многолюден воскресным вечером. Снаружи задувал ветер, несущий из Финляндии подтаявшие хлопья снега, тающие при соприкосновении с землей. Парочки и одинокие прохожие спешили укрыться от непогоды в теплых креслах кинематографа. Зайдя в фойе Саша с тревогой повел глазами. И сразу как с сердца схлынуло – она здесь! Алина скромно притулилась в уголке возле касс, рассматривая входящих. Когда наконец добрались до мест, глубоко на «Камчатке», под самым проектором, реклама как раз закончилась, и на весь зал засиял лучащийся логотип «20-й век Фокс», за ним появилось квадратное: «При поддержке Министерства культуры Российской Федерации». Давали нашумевший отечественный блокбастер (как писала пресса, патриотический) – историческую драму про петровские времена. На Русь нападали шведы. На своих высоких, пропитанных дегтем и ладаном ладьях с задранными кверху носами, в рогатых кованых шлемах, несметными полчищами рвались они на землю русскую. Перед войсками на белом коне проскакал император – Петр I. «Не посоромим земли русской!» – воззвал он и его призыв имел эффект приказа №227 «Ни шагу назад!» – волна за волной русские витязи отражали атаки басурманских викингов, кладя их тыщами. Рубилово, мочилово и звон мечей сотрясали пространство кинотеатра. Внезапно шум битвы сменился безмятежностью звездного неба. Проницательный мужчина в высоком парике с завитыми буклями, расписном камзоле, прошитом золотыми нитями, пышных розовых панталонах и высоких ботфортах мечтательно смотрел сквозь подзорную трубу на небеса. Это был Яков Брюс – сподвижник царя, астроном, астролог и маг. Поглядев на звезды, ученый муж переместился к столу и принялся выводить буквы пером на огромном, с письменный стол, пергаменте. Мелькали ять, фита и ижица. Чародей писал свою «Черную книгу» – средоточие тайн древней Руси.

Алина внимательно смотрела кино, увлеченная сюжетом. Она настолько вовлеклась в зрелище, что даже забыла про свой попкорн! Между тем, Саша, потягивая пивко, все больше интересовался девушкой, чем фильмом, лишь вполглаза посматривая кино. Ее близкое присутствие, тепло ее тела волновало и завораживало молодого человека. Когда Саша в очередной раз взглянул на экран, он увидел Брюса – тот как раз оторвался от своих ученых занятий и повернул голову. Саша вздрогнул и под сердцем у него закололо: ему почудилось, что чародей впился взором прямо в него и, как будто узнал его. Саша испытал мгновенное и мучительное дежавю. Внезапно, Яков Брюс исчез, а на его месте нарисовался кудрявый весенний лес.

– Могу тоби лобзати? – обратился молодой боярин Алексий к девице Ольге, прислонившейся к высокому развесистому дубу. Та одобрительно склонила голову в знак согласия.

Саша перенес кисть руки на территорию Алины и осторожно дотронулся до ее запястья. Девушка не среагировала, и тогда Саша, окончательно осмелев, соединил руки. Ее небольшая, покрытая гусиной кожей ладошка дышала негой, отдавая террабайты чувственности.

Алексий коршуном впился в пухлые губы избранницы и целовал ее страстно. Алина выпростала руку и сменила позу. Сашина рука безвольно повисла в воздухе.

«Она меня не хочет?» – мучился Саша.

Суровые шведские военачальники в панцирных кольчугах с топорами на вытянутых древках и рунами на щитах задумали послать в Московию диверсантов – они замыслили выкрасть «Черную книгу» и, проникнув в тайны Руси, разрушить Московское царство.

Рука Алины сдвинулась с места, слегка затронув Сашу локтем.

Но Яков Брюс, не будь дураком, разгадал замысел шведов и отдал сокровенный фолиант боярину Алексию на сохранение в тайном месте. И вот уже гонцы из Стокгольма в высокой горнице боярского терема предлагают Алексию сто тысяч шведских крон за «Черную книгу». Задумался Алексий, закручинился. По кинозалу разнеслась тревожная музыка. Русь в опасности.

Алина поднесла еще ближе свою руку. «Она в курсе игры или увлечена фильмом?» – недоумевал Саша. Он дотронулся до ее ладони, их пальцы соприкоснулись.

Патриотизм торжествовал! Имитируя жест с советского плаката «Водку не предлагать», Алексий с гневом отверг вражье сребро, позвал стражников, те схватили шведских шпионов и посадили на кол. Разметались скандинавские кишки по Лобному месту.

Мягкие пальцы Алины уступили напору и переплелись с Сашиными. Сердце чуть не выскочило. «Она моя!»

Но хитроумные викинги и не думали успокаиваться – они выкрали младую невесту боярина и угрожают подвергнуть девицу позору и бесчестью, если Алексий не выдаст им место хранения книги.

Алина забрала руку и отпила из бутылки. Сашина ладонь осталась лежать на ее стройной волнующей ноге…

Включился свет. Экран погас. Хрипло залаял служебный пес. Солдаты в серой униформе ворвались в зал: «Получены сообщения о минировании кинозала. В целях безопасности всех просим выйти!»

Как? – выдохнул народ.

«Просим всех покинуть помещение!» – повторили военные. Разочарованные зрители потянулись к выходу. Саша с подругой внезапно оказались на залитой мокрой хлябью мостовой, ветер свистел в ушах. Оба были под впечатлением: Алина от фильма, Саша не пойми от чего – не то от фильма, не то от Алины, не то от виртуального минирования.

– Уверена, что он спас девушку и наши победили! – размахивая руками объявила Алина.

– Лучше бы взял баблишко, тогда и девушку не пришлось спасать! – возразил Саша.

– Но тогда шведы завладели бы «Черной книгой» и трындец нашей Руси! – возмутилась Алина.

– Так им не впервой, а Рюрик кто был? – парировал Саша.

– Не помню, – призналась Алина.

– Швед! Ладно, давай напьемся! – предложил Саша.

– Давай, раз все так запущено, – согласилась девушка.

В круглосуточном они взяли «Ягера» с набором посуды для внезапных алкоголиков и направились в ближайший сквер; там было пустынно, посредине возвышалась пустая детская площадка с домиком, миниатюрным скалодромом и горкой. Саша прямиком направился к ней.

– Ты куда? – удивилась Алина.

– На зиккурат!

– Ха! Шумеры, зиккурат… – мечтательно вспомнила девушка.

Они забрались под низкую деревянную крышу на вершине сооружения и распечатали боттл. – Ну, за встречу! Саша быстро хмелел, заливая в себя вкусное зелье, в то время как Алина пила помаленьку, стараясь сохранять трезвость ума. Но и ее неотвратимо накрывало, косило и несло. Похолодало, закапал дождь. Саша снял с себя куртку и укрыл обоих. Ребята обнялись, и в их маленьком совместном мирке воцарился окончательный сухой мир. Ладони их соединились, персты сплелись, а губы сблизились и соприкоснулись. И уже вскоре они безудержно целовались, доверившись неукротимому жару разгоряченных молодых тел. Оторвавшись друг от друга, они обнаружили, что бутылка пуста и отправились еще за одной. Впрочем, возвращаться не стали – Саша предложил поехать к нему. Алина колебалась: не дело это – давать на втором свидании. Но мальчик ей нравился, несмотря на его смешное увлечение электроникой, хотя что возьмешь с мужчин. В нем она чувствовала те первичные мужские качества, которые ценила, те что помнила от отца: энергичность, надежность, заботливость. Ее девичье сердце уже давно истосковалось по любви, алкало волнения и бабочек. По утопающему в ночной иллюминации городу такси привезло их на Петроградку, успев пересечь Неву до развода мостов.

Старая коммунальная квартира приветствовала молодых людей запахом затхлой древесины, бесполезно прожитой жизни, перегноем человеческого бытия. Легонько поскрипывали половицы в громадной прихожей, устало пылились книжные полки с корешками и то, что когда-то было совдеповским пианино «Лира». Саша приложил палец к губам. Ребята назаметно проскользнули в самую дальнюю по коридору комнату – там горел небольшой ночник с алым абажуром, заливавший багряным светом развешанные по стенам маски, африканские и венецианские, приобретенные Сашей на барахолке три года назад и придававшие помещению мистический вид. В комнате было уютно и чисто. Саша негромко включил мягкий лаунж на мобильнике.

– Давно снимаешь? – спросила девушка без особого удивления.

– Уже полгода.

– Как соседи?

– Ровные. Кроме ворчливой бабки, выносящей мозг по любому поводу, но бабку можно игнорировать. У входа живет какой-то мужик мутный, я даже не знаю его имени, а за стеной – молодая пара. Эти вечно трахаются по вечерам, очень громко, но к счастью, коротко.

Алина рассмеялась: – Вот исчерпывающее описание! А это что? – она напялила на себя красный конусообразный колпак палача, с позапрошлого Хеллоуина забытый на вешалке. Скинув верхнее, в одном зеленом шерстяном платье, девушка присела на диван. С ее тонкой шеи свисал крупный аметист, прозрачная кожа просвечивала, глаза посверкивали озорным огоньком. Сашу накрыло – в шутовской шляпе, с бесстыжей челкой, нависающей над длинными ресницами и вздымающейся под непослушной тканью грудью она выглядела как сущая ведьма. Саша испугался и его либидо спряталось. Он не представлял себе, как займется с ней любовью.

Желая спугнуть видение, Саша хлебнул еще «Ягера», но то и не думало испаряться. Тогда он решил заболтать его и принялся оживленно рассказывать о Васе из соседнего подъезда, который всегда гуляет со смешной таксой, или не таксой, а спаниелем, а может пуделем, или вообще котом, о старухе, считающей дни до смерти, принялся травить пошлые анеки про Вовочку и поручика Ржевского, но безрезультатно. Очень близкая и бесконечно далекая чародейка бесстрастно улыбалась, выслушивая пошлости и стреляя глазами. Она привлекала и отталкивала одновременно. Подсев ближе Саша снял с нее колпак. Он поцеловал ее в губы – в этот раз они показались ему ледяными. Осмелев, он решил идти на абордаж, полез под платье, лифчик. Она не возражала, но и не помогала ему, позволяя мужчине, но не участвуя. Стянув с девушки одежду Саша не поверил глазам своим. Настолько прекрасна она была, что красотки его юности с обложек «Плейбоя» меркли от стыда и сворачивались в трубочки, не выдерживая конкуренции. Саша разнервничался. Его настойчивые руки щупали и сжимали выпуклости, губы целовали набухшие соски, а пальцы искали скрытые ложбины. Но все зря: сердце билось как перфоратор, член скукожился от страха, тело трясло. Он еще некоторое время потискал ее пассивную плоть, но без толку – оба устали от тщетных ласк. Саша обнял девушку и отключился, и только тогда пару настигла давно желанная гармония – они в унисон дышали в ритме сна.

Наутро, протерев глаза, Саша обнаружил себя в одиночестве. Голова раскалывалась. Саша полез в шкаф за лекарствами. На айфоне он нашел смску «Доброго утра! Спасибо за встречу. Не ищи меня!»

О панке по имени Жгугр и критическом накале страстей в Шаданакаре

На улице стояли первые по-настоящему весенние погоды. Рискуя прилипнуть к полузасохшей краске, Саша вольготно расположился на ядовито-зеленой лавочке на площади Искусств, неторопливо наблюдая за безрассудно взбалмошным, перманентно романтичным Александром Сергеевичем в развевающемся плаще. Александр Сергеевич замахнулся рукой. Щас ка-а-ак выдаст по щщщам! Этой занесенной конечностью Александр Сергеевич до крайности напоминал Владимира Ильича: вероятно, скульптор увлекся, работая по шаблону. Из колодца памяти всплыло:

Цыпленок пареныйПошел по улицам гулять.Его поймали,Арестовали,Велели паспорт показать.– Я не кадетский,Я не советский,Я не народный комиссар.Не агитировал,Не саботировал, —Я только зернышки клевал!А на бульвареГуляют баре,Глядят на Пушкина в очки:– Скажи нам, Саша,Ты – гордость наша,Когда ж уйдут большевики?– А вы не мекайте,Не кукарекайте, —Пропел им Пушкин тут стишки, —Когда верблюд и ракСтанцуют краковяк,Тогда уйдут большевики!

Стишок этот древний Саша помнил сызмальства от деда Никодима, потомка древнего боярского рода Литвиновых, давно обосновавшегося в Москве. В свою очередь деду этот стишок рассказывал его отец, Сашин прадед, сидючи на сосновом крыльце собственноручно построенного сруба в Усть-Илимске. В 28-м году семью деда сослали на Ангару, откуда через семь лет им удалось перебраться в Новосибирск, называемый тогда сибирским Чикаго, с легкой руки наркома Луначарского. Антибольшевистские настроения и угрюмые причитания о национализированных доходных домах в столице не пошли прадеду впрок и в 37-м он ушел по этапу, с которого так и не вернулся. К тому времени как Сашин отец, Сергей, появился на свет в родильном отделении центральной клинической больницы СО РАН, семья уже жила в Академгородке в «трешке», полученной дедом за верную службу в ракетном конструкторском бюро. Бабка – еврейка, хоть и не признавалась, тоже из ссыльных, всю жизнь перебирала бумажки в каком-то ведомстве, как позже выяснилось – НКВД. Дед Никодим рассказывал, что стишок про цыпленка был популярен в предреволюционной Москве и относился к скульптуре, украшавшей Тверской бульвар, а с тех пор много воды утекло, скульптура переехала на Страстной, но какая разница? Большевики ушли, баре гуляют а Пушкин остался. Еще двадцать раз поменяется власть в России, а Пушкин так и останется стоять, размышляя над судьбами земли русской – «Кто устоит в неравном споре: кичливый лях иль верный росс?»

«Да, известное дело, Пушкин – наше всё! Стихами Пушкина русский человек дышит, признается в любви, воспитывает детей и прощается навек, с ними же он возвращается домой спустя годы. Также Пушкин помогает русским выносить мусор, прибивать полочки и платить по коммунальным счетам. Поэтому в городе Пушкина – Санкт-Петербурге не поскупились на память. Пробовал кто-либо посчитать количество памятных мест Пушкина в Петербурге? Пушкин отметился повсюду: на Английской набережной в особняке Лавалей он читал Бориса Годунова, на берегу Фонтанки гостил у Тургенева, у дома №10 по Коломяжскому проспекту он стрелялся, а Царское село, где он учился в гимназии, так и называется – город Пушкин. Каждый шаг маркирован. Не хватает только табличек в местах, где поэт испражнялся и совокуплялся. Кстати, где он этим занимался? На набережной Мойки, 12 он отдал концы после ранения. Наверное, и совокуплялся тоже», – думал Саша, вполглаза разглядывая панков, вольготно расположившихся кто с пивком, кто с водярой на окрестных скамейках. Своими зелеными ирокезами, красными ботинками, черными косухами они прекрасно дополняли классическую композицию площади Искусств, – Пушкину бы понравилось, – почему-то решил Саша, – тоже юморной был парень! – и, встав с места, отправился в ближайший ларек, коих на соседних улицах было множество. Смертельно тянуло выпить. Настроение опустилось ниже плинтуса, хоть давись! Даже то, что с утра, нежданно-негаданно, объявилась Сима и предложила встретиться «для поговорить», не спасло ситуацию: теперь Саше и думать не хотелось об этой напыщенной гламурной профурсетке. Все Сашины мысли и чувства занимало лишь одно, точнее, одна – волшебная рыжая чаровница с бездонными малахитовыми глазами. Это ж надо было так лохануться! Такого нелепого, унизительного фиаско у Саши еще никогда не случалось! Конечно, она приняла его за импотента! Увы, дерьмо происходит и когда-то оно происходит в первый раз. Саша растерял весь позитив, расплескал самоуверенность, его ЧСВ надломилось и стремительным домкратом неслось вниз по наклонной. Требовалось срочно принять хоть что-то для подъема духа.

– Можно мне вооон тот черно-красный фанфурик? – Саша указал на полку.

– «Ягуар»? Сколько? – догадался таджик за прилавком.

Банки с токсичной ледяной жидкостью посыпались в рюкзак. Вернувшись на скамейку, Саша звонко выломал крышечку и залил в себя яду. Как кувалдой по башке.

– Огонек найдется? – подгреб странный типчик – длинный, с наголо бритой башкой, впалыми щеками и нездорово блуждающим взглядом. Он подсел к Саше и дохнул перегаром. «Панк? Или скин? Может антифа?» Черная шинель парня отблескивала значками всех направлений – там были и «Анархия» в круге, и сведенный кулак White Power, и перечеркнутая свастика, на потертом рюкзачке крикливо выделялась броская нашивка «Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века. Аминь» с черепом и костями.

Саша чиркнул зажигалкой.

– А выпить?

Саша протянул банку – на, пей, не жадный. Панк ненасытно припал к жестянке. Сделав несколько конских глотков, он отошел, не затруднив себя благодарностью. Впрочем, вскоре он вернулся, на этот раз с пузырем и пепси.

– Жгугр! – представился панк, разливая водку.

– Жгугр? – изумился Саша. – Это что, кликуха такая?

– Да. Кликуха. Хотя некоторые называют меня Говном, в честь сорокинского персонажа из «Тридцатой любви Марины», потому что я блюзы петь люблю. Но мне это не нравится. Я всем Жгугром представляюсь, потому что я Россию спасаю.., – меланхолично протянул он. Можно было подумать, что спасать Россию было для него абсолютно будничным делом.

– А, ясно! – с понимающей издевкой кивнул Саша. – А меня можешь звать просто Александром.

– Санек, что-ли? Ты кто будешь по жизни, Санек? – требовательно спросил панк.

– Я сейлс. Продажник то есть.

– Телефонами торгуешь?

– Нет, чертей продаю.

– Лысых?

– Как ты знал?

– У меня братуха тоже сейлс, так он всегда так говорит – могу и черта лысого продать.

– О! И у нас в офисе так говорят!

– Конечно говорят, это же профессия ваша бесовская. А я розамировец.

– Это как?

– Про Розу Мира слышал?

– Нет. Что это?

– Это телега такая. Был такой визионер, Андреев Даниил, сын Леонида, писателя, того что «Рассказ о семи повешенных» написал, помнишь, в школе проходили? Так вот, Андреев этот при Сталине по лагерям мыкался. А кто его туда засадил? Да конечно, Хрущев! Который позже убил Сталина и сбросил маску, показав атлантическое нутро свое ревизиониста и оттепельщика. Значит, уицраор русский, предвидя гибель свою, все предусмотрел и книжку Андрееву надиктовал. Так появилась на свет «Роза Мира» – повествование о судьбах народов и цивилизаций; описание сфер высших и низших; сказ о церкви всех церквей, что наступит после нисхождения на землю богорожденной монады, прекрасной девицы Звенты-Свентаны, которая спасет наш мир от падения во Врата Ада, – он хлебнул водки, запил колой и заключил: – Так вот я в ней участник.

– Секта какая-то? – с опаской покосился Саша.

– Не то что секта… – замялся Жгугр. – Каждый сам по себе. Наша миссия – совершенствоваться и бороться со злом! – глаза его блеснули.

– А зло откуда?

– Как откуда? С Запада, конечно! Прямо сейчас, в эти самые минуты, в Шаданакаре – на планете Земля – полным ходом идет борьба добра со злом. Заканчивается Золотой Век Покоя, начинается великая битва. Иисус Христос не завершил свою миссию. Эта незавершенность повлекла за собой ренессанс, реформацию, французскую революцию, атеизм, материализм, агностицизм, неолиберализм и технократию – стремительный взлет красного всадника Апокалипсиса. Так что все эти технические новинки – гаджеты, айфоны, планшеты, электронные браслеты, умные часы, холодильники с дистанционным управлением, расчески с Wi-Fi, вживляемые чипы и массажеры-роботы – всё от лукавого!

Он достал из кармана китайский шестидюймовый «андроид» и покачал им в руке. – Вот он, инструмент дьявола! – легонько подбросил гаджет в воздух и пнул его на лету сапогом, тот отлетел куда-то в кусты.

– Знаешь, как они на западе живут? – продолжил Жгугр, не забывая наливать. – Зажрались и вешаются со скуки. А кто не вешается, те на педерастических оргиях химией ширяются и в очко долбятся, другие это на видео снимают и в пинтаграм выкладывают, а третьи в онлайне комментируют и советы дают. Это непотребство Веб 2.0 называется, я в журнале «Технология» читал. Так вот, с запада через глобальные сети хотят и нам эту нечисть внедрить. Даниил Андреев, великий человек, происходящее сейчас предвидел и описал еще в 58-м году! Слушай!

Он полез в клумбу и достал из кустов гаджет – как ни странно, тот работал.

– Непробиваемый! – похвастался панк. Открыл нужный текст и с выражением зачитал:

– «Жажда власти и жажда крови тайно шевелятся на дне многих душ. Не находя удовлетворения в условиях социальной гармонии, они толкнут некоторых на изобретение доктрин, ратующих за такие социальные и культурные перемены, которые сулили бы в будущем удовлетворение этих неизжитых страстей. А других будет томить скука. Она перестанет быть гостьей, она сделается хозяйкой в их душевном доме, и лишённое коллизий общественное бытие начнёт им казаться пресным. С тоской, с раздражением и завистью будут эти авантюристические натуры знакомиться по книгам с насыщенной приключениями, столкновениями, преступлениями и страстями жизнью других эпох. И чем сытее, благополучнее будет их существование, тем мучительнее начнёт язвить этих людей связанность сексуальных проявлений человека путами морали, религии, традиции, общественных приличий и стыда.

Освобождение от уз Добра – вот каково будет настроение многих и многих к концу Золотого Века: сначала – подспудное, а потом всё откровеннее и требовательнее заявляющее о себе. Человечество устанет от духовного света. Ему опостылит добродетель. Оно пресытится мирной социальной свободой – свободой во всём, кроме двух областей: сексуальной области и области насилия над другими. Заходящее солнце ещё будет медлить розовым блеском на мистериалах и храмах Солнца Мира, на куполах пантеонов, на святилищах стихиалей с их уступами водоёмов и террас. Но сизые сумерки разврата, серые туманы скуки уже начнут разливаться в низинах. Скука и жажда тёмных страстей охватят половину человечества в этом спокойном безвластии. И оно затоскует о великом человеке, знающем и могущем больше всех остальных и требующем послушания во всём взамен безграничной свободы в одном: в любых формах и видах чувственного наслаждения. Жаждать власти будут сотни и тысячи. Жаждать сексуальной свободы будут многомиллионные массы».

«Роза Мира». Книга XII. Глава 4.

Панк засунул смартфон в карман, приложился к бутылке и торжествующе посмотрел на Сашу.

Теперь врубаешься? Весь этот радужный разгул в СШАиЕ, гей-парады, фестивали наготы, марши шлюх, радужные флаги на фонарях – это оно и есть. Люди готовы слушаться ЗОГ, масонов, иллюминатов, кого угодно, лишь бы им позволили удовлетворять свою похоть в различных экзотических формах. Но кукловодам мало трахать своих людей, свои народы, им, видите ли, как в 41-м, не хватает жизненного пространства! Теперь они пришли и по нашу душу! Они вкладывают бешеные бабки в НКО, институты, университеты, соцслужбы, чтобы те выпускали работы и исследования, убедительно доказывающие, что возможность чпокаться в задницу есть высшая ценность и неотъемлемое право каждого гражданина. А знаешь, зачем им это надо? – его глаза сузились. – Так они внимание отвлекают! Пока небыдло в афатическом припадке борется за права, курит траву и приходует друг друга в анус, они работают. За власть! За мировое господство. Каждая банка «Пепси», что ты пьешь, – копейка в их копилку!

Он резко скрутил опустевшую жестянку в ладонях и, кинув ее на грязный от окурков гравий, с ненавистью раздавил кованым ботинком. Банка истошно захрустела. Жгугр заглянул Саше прямо в глаза, в его горящем взгляде еле заметным огоньком тлело безумие.

– Это сам Антихрист ведет нас в последний путь!

– А СШАиЕ – это что? – только и смог спросить офигевший Саша. «Интересно, это он под веществами или просто ебанутый?»

– Соединенные Штаты Америки и Европы, – скривился панк.

– И что, по-твоему, следует делать?

– Как что – ясен пень! Бороться! Бороться с ними всеми возможными способами. На днях мы одному пиндосу занесли звездюлей, надеюсь, его теперь домой отправят… – панк ухмыльнулся, – в белых тапочках.

Сашин взгляд непроизвольно скользнул по обуви собеседника. В высоких кожаных берцах крест-накрест сплетались грязные белые шнурки. Перед глазами промелькнули бритые головы, тяжелые ботинки, мелькающие кулаки и харкающий кровью американец.

– Это случаем не на Ломоносова было?

– Да, где-то там. А ты откуда знаешь? Видел, что ли?