Любовница Леонарда. Роман ужасов

Продавщица ухмыльнулась, сверкнув золотым зубом, и пропищала:

– Манька говорила, что самый богатый фермер в округе Павло Гурский будет теперь ее зятем, и Райка станет кататься, как сыр в масле! Она уже решила купить себе кирпичный дом покойной Дуняши Заблоцкой, который второй год стоит с заколоченными ставнями, и переделать его на забегаловку. А в летней кухне планирует открыть скобяную лавку. Вроде как Павло уже дал Дуняшиной дочке задаток за дом.

Купив пачку соли, бутылку уксуса и две селедки, за которыми, собственно, и приходила в магазин, девушка в расстроенных чувствах вышла на улицу. Ноги понесли ее домой не напрямик, а в обход, через две улицы, мимо отцовой конторы.

Натертая до блеска красная машина действительно стояла возле беседки, обсаженной кустиками роз, – аккурат напротив окна батькиного кабинета. На капоте автомобиля красовалась эмблема с вздыбившимся львом – иномарка! Интересно, сколько же она стоит?

К обеду на улице совсем распогодилось, легкий южный ветерок разогнал сизые облака, и выглянуло солнышко. Архелия тут же вытащила во двор паласы и ковровые дорожки, развесила их на натянутые от палисадника до гаража оцинкованные провода, служившие вместо бельевых веревок, и принялась выбивать. Управившись с этим, навела порядок на большой клумбе, расположенной за калиткой у двора, – удалила засохшие сорняки и цветы, грабельками выгребла опавшие листья и поправила покосившуюся оградку. Хотела еще немного разрыхлить землю, но не успела – под ворота подкатила красная иномарка.

Отец был один. Не глядя на дочь, он зашел во двор, пересек его и направился в гараж. Вынес оттуда большой деревянный ящик, в котором хранились гаечные ключи, пассатижи и отвертки, бросил возле веранды. Затем открыл обе створки ворот, сел в машину и заехал во двор. Вылез, с озабоченным видом походил вокруг нее, постучал носком ботинок по колесам и, открыв багажник, достал домкрат.

Девушка тяжело вздохнула и, не проронив ни слова, поспешила в дом.

Когда минут через десять вышла, левая передняя часть иномарки была приподнята на домкрате, а Павло лежал под ней, подстелив под себя старую фуфайку, которую отыскал, наверно, в гараже. Интересно, что могло случиться с новехонькой легковушкой? Или отец, бывший автомеханик сельхозпредприятия, просто решил что-то проверить, как говорится, так, на всякий случай?

Проходя мимо красного чуда со львом на рыле, Архелия услышала какой-то непонятный, едва уловимый скрежет. При этом ей показалось, что автомобиль качнулся. Она приостановилась, мельком взглянула на висящее в воздухе колесо, потом – на крыло и хотела идти дальше. Но вдруг обратила внимание на хлипкий домкрат, и застыла: он сильно накренился и мог в любой момент завалиться набок! Судя по всему, это случилось оттого, что подъемник одной лапой опирался о бетонную дорожку, а другой стоял на рыхлой после вчерашнего дождя земле.

– Батька, вылезай! – закричала девушка. – Быстрее вылезай!

Тот не спеша выбрался на свет, приподнялся на локоть и вопросительно взглянул на дочь:

– Чего орешь, как бешенная?

И в этот момент домкрат выпрыснул из-под днища, машина тяжело ухнула на все четыре колеса и закачалась на амортизаторах.

– Вот, черт! – выругался Павло. И напустился на Архелию: – А ты чего встала, глаза вылупила! Иди скотину покорми, вон, ревет от голода на все село!

У девушки от жгучей обиды задрожали губы.

– Батька, ну, что же ты… что же ты… такой… – только и смогла вымолвить она и, в отчаянии махнув рукой, побежала в хлев к Березке. И там уже дала волю слезам.

Немного успокоившись, подоила корову, подложила ей в ясли душистого сена и с бидончиком молока вернулась во двор. Павло уже занес ящик с инструментами обратно в гараж и куском старой простыни протирал лобовое стекло легковушки.

– Обедать будешь? – спросила Архелия, остановившись рядом.

– Нет! – коротко бросил отец, продолжая орудовать тряпкой.

– Ты не голоден?

– Мы поели с Раиской в столовке.

– Понятно…

Через минуту он уехал.

Уже начинало смеркаться, когда во двор Гурских заглянула Марфуша и окликнула Архелию, которая как раз закончила выгребать опавшие листья в палисаднике и гадала, что с ними делать – погрузить в тачку и отвезти в лесополосу или вывалить в навозную яму, пусть перепревают.

– Проходила мимо и вот решила забежать на минутку, чтобы кое-что рассказать тебе о батьке, – на лице почтальонши блуждала кривая ухмылка. – Ты ж, видать, еще не в курсе…

– Что-то случилось? – заволновалась девушка, бросив на землю вилы.

– Часа полтора назад возле дома Маньки Сысоевой бойня была! – сообщила Марфуша, округлив глаза. – А получилось вот что. К Райке после обеда явился Микола Панасюк, ну, бывший ее муж, то ли второй, то ли третий, я уж точно и не знаю. Прикатил пьяненький на мопеде из Грушевки, он теперь там обитает, при нем бутылка водки, а может, и не одна, кусок колбасы, конфеты. Райка стала прогонять Миколу. А он ни в какую! «Никуда, – кричит, – я отсюда не пойду, потому что люблю тебя и хочу с тобой сойтись жить обратно». Она и добром просила, и милицией пугала, и в шею выталкивала. А он уперся, как бык, и со двора ни ногой. Вдруг к дому подъезжает красная машина, из нее вылетает разъяренный Павло, видно, ему кто-то донес, что к его… кхе-кхе… невесте бывший хахаль явился. И сразу давай кулаками махать. Батька-то твой, конечно, поздоровей будет, куда там тому чахоточному Панасюку, но не сразу управился. Да и сам получил на орехи, говорят, Микола Павлу глаз подбил и щеку ногтями распанахал…

– Боже мой! – воскликнула изумленная Архелия и, прикрыв глаза, осуждающе покачала головой: – Неужели батька не постеснялся прилюдно затеять драку из-за…

– Вот-вот! – подхватила почтальонша. – Было бы хоть за кого драться! А то полез с кулаками к хлопцу из-за какой-то шалавы, прости Господи!

– И где он сейчас? – со вздохом спросила девушка.

– Кто, Панасюк? Уехал! – махнула рукой Марфуша. – Куртка, правда, на нем изодрана и лицо в крови, но так как будто ничего…

– Да не Панасюк! Батька где? – Архелия отерла ладонью испарину на высоком лбу и плотнее запахнула куртку – вспотевшую от интенсивной работы спину начинал щекотать холодок.

Почтальонша поправила на голове платок и сунула руки в карманы своей куцой кацавейки и засмеялась:

– Сидит с Райкой в закусочной! Пирует! Видать, победу празднует…

Зайдя в дом и смыв со своего лица пыль, девушка принялась было готовить ужин, но потом передумала – успеется. Отправилась в гостиную, помыкалась с угла в угол, включила телевизор. Но тут же выключила и перешла в свою спаленку, стала перебирать журналы и газеты, горкой громоздившиеся на тумбочке, потом взяла в руки пяльцы и иголку. Однако долго высидеть в четырех стенах не смогла. Какое-то смутное чувство тревоги не давало покоя. Архелия накинула на плечи отцов ватник и опять выскочила во двор. Машинально почесала за ухом старого пса Шарика, бросившегося со своей будки ей под ноги, и, подойдя к калитке, застыла в ожидании.

Простояла так не меньше получаса, пока, наконец, не послышалось слабое урчание мотора, и ко двору не подъехала легковушка. Щурясь от яркого света фар, слепящего глаза, девушка распахнула ворота на всю ширину.

– Открой гараж! – громко крикнула ей Сысоева, приоткрыв дверцу машины со стороны водительского места.

Архелия удивленно почесала переносицу: ты смотри, Райка уже научилась водить автомобиль! И послушно бросилась выполнять поручение.

Машина медленно вкатилась во двор, затем, едва не зацепив правым зеркалом кирпичную стену, – в гараж и заглохла.

Оттуда легкой походкой вышла Сысоева в нарядном красном манто, которого раньше, кажется, у нее не было, и, изобразив на губах подобие улыбки, приглушенным голосом приказала:

– Отведи Павлушу в дом, пусть проспится! Понятно? Завтра он мне нужен, как огурчик! Мы идем подавать заявление на роспись.

– Разве уже завтра? – растерянно переспросила девушка.

– Да, милая, завтра! – подтвердила Райка, качнув белесой головой. – Зачем нам ждать два с половиной месяца? Все в Талашковке уже прекрасно знают, что мы с Павлушей решили стать мужем и женой. Так что ж тянуть?

Архелия пожала плечами и хотела пойти в гараж за отцом, но Сысоева остановила ее, поймав за рукав ватника.

– Тебе придется хотя бы временно пожить у бабули в Полтаве, – с усмешкой проговорила она, пахнув перегаром. – Нам с твоим отцом нужно притереться друг к другу, попривыкнуть. А ты, сама понимаешь – не маленькая, будешь только мешать, путаясь у нас под ногами.

– Да не поеду я! – пораженно выдохнула девушка.

– Мой тебе совет, крошка, не перечь старшим! – хохотнула Райка. И, пренебрежительно взглянув на Архелию, с угрозой прибавила: – И не стой у меня на пути! Раздавлю, как гниду!

– Что ты сказала?! – опешила та.

Но наглая дамочка, в голос посмеиваясь, уже выходила со двора.

Архелия со злобой посмотрела ей вслед и поспешила в гараж.

Отец спал на заднем сидении.

Его удалось растормошить с большим трудом и не сразу. Он еле вылез из машины и, опираясь на плечо дочери, поковылял в дом.

Когда девушка увидела лицо Павла при ярком свете, пришла в ужас: левый глаз полностью заплывший, бровь рассечена и на ней засох большой сгусток крови, на щеке – глубокая царапина, подбородок синий…

Свалив отца на диван в гостиной, Архелия побежала закрывать гараж. Но прежде чем запахнуть створки ворот, заглянула в машину – все ли там в порядке, не тлеет ли где-нибудь окурок – выпив, батька частенько вспоминал о своей давнишней вредной привычке и позволял себе подымить. Не обнаружив ничего подозрительного, захлопнула дверцу легковушки, а затем прикрыла ворота гаража.

Девушка долго сидела на кухне, склонившись над чашкой с остывшим чаем, и размышляла о том, что ждет ее дальше. По всему выходило, ничего хорошего. А все из-за этой пройдохи Сысоевой! И как ей только удалось укрутить батьку! И не только укрутить, а подчинить своей воле и завладеть его помыслами.

– Ехал на ярмарку… ухарь… купец! Ухарь купец… удалой молодец! – вдруг затянул Павло в гостиной.

Архелия бросилась туда.

Он стоял на нетвердых ногах посреди комнаты с высоко запрокинутой головой и размахивал руками.

– Батька, ну-ка ложись! – девушка схватила его за стан и стала тянуть к дивану.

– В красной рубашке! Красив! И румян! – орал отец, не обращая внимания на потуги дочери.

– Батька, ложись, я кому сказала! – рассердилась Архелия. – Ложись, я тебе лицо мокрой тряпочкой вытру, ведь все в крови!

– Манит, целует! За… ручку… берет!

Таким пьяным девушка видела Павла только однажды – лет восемь назад, когда он впервые стал депутатом райсовета и весь день отмечал это событие с сельским головой Кужманом.

Кое-как уложив отца, уставшая Архелия отправилась принять перед сном душ. А когда вышла из ванной комнаты, то так и ахнула: батька сидел на диване и прямо из горлышка хлестал вино.

– Дай сюда! – закричала она и, подскочив, попыталась вырвать у него бутылку.

– Не лезь! – рявкнул Павло, роняя голову на грудь. – Я хочу немного выпить.

– Куда ж больше пить? – Архелия вцепилась в бутылку обеими руками.

– Брось, гадюка! – процедил он и, широко размахнувшись, ударил дочь кулаком в лицо.

Удар был несильным, но у нее из носа тотчас побежали струйки крови и закапали на палас.

– Изверг! Садист! Изувер! – закричала девушка и, заголосив, побежала на кухню.

Она сидела, прижав очередной тающий кусочек льда к переносице, когда услышала, как хлопнула входная дверь. Что это? С улицы войти никто не может, все заперто. Значит, это Павло вышел на улицу.

Заглянув в гостиную, Архелия выскочила во двор. Отец, шатаясь, как былинка на ветру, открывал ворота гаража.

– Что ты делаешь? Зачем! – девушка остановилась в нескольких шагах, не решаясь помешать батьке.

– Мне надо… к Раиске… – его повело, и он, не удержавшись на ногах, упал на бетонную дорожку.

Силясь встать, несколько раз перевернулся со спины на грудь и обратно.

– К Раиске… мне надо… – Павло все-таки сумел встать – сперва накарачки, а потом – и на ноги.

– Иди в дом! Пожалуйста! Я тебя прошу! – начала всхлипывать Архелия.

Отец полез в карман своих широких штанов, достал пригоршню мелочи и ключи от конторы и с размаху бросил их в сторону дочери.

– Сгинь!

Войдя в гараж, он схватился рукой за стенку и затем уже по ней, спотыкаясь и матерясь, доковылял до передней двери легковушки. Открыл. Залез в салон, каким-то чудом избежав падения. Долго возился, подгоняя сидение под свои параметры. И запустил мотор.

Девушка стояла во дворе и кусала губы от бессильной ярости. И как же это она не додумалась вытянуть ключ из замка зажигания? Хотя разве можно было предположить, что батька в таком состоянии вздумает садиться за руль?

Двигатель работал, набирая обороты. Видимо, Павло держал ногу на акселераторе. Вдруг гул стих, машина заработала ровно, продолжая стоять на месте.

Архелия подождала несколько минут, затем осторожно приблизилась к распахнутым воротам гаража и стала всматриваться в заднее стекло автомобиля, пытаясь увидеть, что делает отец. Но ничего не смогла разглядеть. Тогда она юркнула внутрь строения, протиснулась между левым боком иномарки и стеной и заглянула в боковое стекло. Голова Павла лежала на баранке. Приоткрыв дверцу, Архелия услышала мощный храп.

– Ну вот, так-то лучше! – прошептала она и вышла во двор, плотно прикрыв за собой обе створки гаражных ворот.

Глава пятая. Смерть отца

На рассвете, быстро умывшись, девушка поспешила на кухню, нужно было приготовить завтрак. Начистила картошки, порезала дольками и бросила в кипящее на сковородке масло. Затем достала из холодильника графин со взваром, мисочку с солеными помидорами и початую банку домашней тушенки – отцу она очень нравилась именно холодной.

Картошка уже дожаривалась, а Павло все не приходил на кухню. Архелия подумала, что ему, видать, плоховато с бодуна да еще и после такого мордобоя. Однако спать в шесть часов утра он не мог – подобного никогда не случалось. Значит, просто лежал себе и отходил после вчерашнего. Хотя, вполне может быть, батька настолько неважно себя чувствует, что и подняться не в силах? Или он, чего доброго, так и сидит в машине? Но это вряд ли, это маловероятно.

Девушка вышла в гостиную, потом заглянула в спальню Павла – пусто. Ну, вот, получается, что он все-таки провел ночь в легковушке. Наверно, замерз, как суслик.

Накинув на себя ватник, девушка выскочила во двор и побежала к гаражу. Распахнула ворота – автомобиль на месте. Подскочила к нему, заглянула в стекло передней дверцы и обомлела. Голова отца все так же лежала на баранке. Господи, что это с ним? Рванула на себя дверцу, цапнула его за руку, безвольно свисающую до полика:

– Батька! – и в ужасе отпрянула – рука была окоченевшей, твердой, будто деревяшка.

Трепещущая, как осиновый лист, Архелия с минуту стояла, не решаясь подойти к открытой дверце. Но, наконец, собралась с силами, приблизилась, боязливо взяла Павла за плечо и осторожно потормошила. Он начал заваливаться набок.

– А-а-а! – заорала девушка не своим голосом и, пулей вылетев во двор, бросилась в дом.

Схватила свой мобильный телефон, лежавший на журнальном столике в гостиной, и непослушными пальцами стала набирать номер сельского головы Кужмана. Как только тот ответил, срывающимся голосом пролепетала:

– Матвеич, Матвеич, в гараже батька… он… неживой… он мертвый… Матвеич… – и, выронив из рук телефон, упала на палас, стала в истерике по нему кататься и биться головой о пол.

Минут через двадцать во двор Гурских примчались Кужман и местный участковый Петро Отечко. А через час приехала и милиция из района.

В тот же день была установлена причина смерти Павла: он задохнулся от выхлопных газов работающего двигателя автомашины.

Хоронили отца в день восемнадцатилетия Архелии. Она пребывала в таком подавленном состоянии, что всеми организационными делами пришлось заниматься сельскому голове. Он и гроб доставлял из района, и батюшку для отпевания привозил, и поминальный обед в столовке заказывал. Бабушка Настасья приехать в Талашковку не смогла – как раз попала в больницу с гипертонией.

Первые три ночи после похорон девушка провела у Евдошки. И только днем, превозмогая слабость, душевную боль и страх, приходила на свое подворье покормить скотину.

На четвертый все-таки сумела взять себя в руки и вернулась в дом.

Благодаря Кужману и бухгалтерше Клавдии Васильевне, фермерское хозяйство покойного Гурского работало в прежнем режиме: производило мясо и молоко, перерабатывало подсолнечник на масло, пшеницу – на муку и крупы, пекло хлеб, вязало веники, плело из лозы корзины… Однако требовался настоящий хозяин, имеющий право распоряжаться имуществом и подписывать финансовые документы.

Утром, на пятый день Клавдия Васильевна пришла к Архелии и сказала:

– Ты хозяйка всего добра, нажитого Гурскими, и по закону, и по завещанию, которое составил Павло Семенович сразу после смерти жены, земля им обоим пухом! Езжай, ради Бога, к нотариусу в район, и пусть он тебе расскажет, что нужно делать дальше. А потом, не мешкая, надо будет решить, кто станет управлять фермерским хозяйством по твоему поручению, то есть назначить исполнительного директора.

– Не нужно никакого директора, Васильевна! – ответила девушка, ласково обнимая бухгалтершу. – Я хочу самолично руководить, как руководил батька. Думаю, у меня получится. А вы будете мне помогать. Я удвою вам зарплату. Только, прошу вас, не уходите на пенсию! Мне без вас не обойтись.

Клавдия Васильевна удивленно пожала плечами, с сомнением посмотрела на Архелию, однако отговаривать ее не стала.

Они выпили чаю с булочками, поговорили о том, о сем, и бухгалтерша ушла на работу.

Целых полдня девушка занималась уборкой комнат – мыла полы, окна, протирала мебель, люстры, выбивала паласы и коврики, перетряхивала одеяла и пледы. Освободив жилище от толстого слоя пыли, непонятно откуда взявшейся в совершенно пустом доме, принялась делать ревизию платяных шкафов. Всю отцову одежду и обувь, которая теперь была не нужной, собрала в три мешка, погрузила в тачку и отвезла на окраину Талашковки, где располагалась специально оборудованная площадка для свалки бытового мусора. Архелия надеялась, что вещи подберут местные алкаши, часто отиравшиеся там в поисках чего-нибудь полезного.

По дороге домой она вдруг увидела Серегу Бондаря, которого года полтора назад осудили за угон легковой машины и отправили на «зону». Он стоял возле неухоженного подворья своих спивающихся родителей, покуривал сигаретку и сосал пиво из большой пластиковой бутылки. Девушка хотела пройти мимо, сделав вид, что не замечает Серегу. Но тот сам окликнул ее:

– Лия! Это ты, козочка?

Она приостановилась.

– Тебя что, уже отпустили? – спросила, недовольно поморщившись.

Хулиганистый, вечно поддатый Бондарь, настойчиво набивавшийся к ней в женихи еще до своего заключения, совсем не нравился Архелии.

– Да, я откинулся! – широко ухмыльнулся он и, приблизившись, хотел обнять ее за стан.

Девушка отступила в сторону.

– И что теперь будешь делать? Опять пить да воровать? – осведомилась, поглядывая на его кисти, сплошь покрытые витиеватыми наколками.

Сергей перехватил ее взгляд, гордо протянул руки, пошевелил пальцами:

– Че, приглянулись мои татуировки? Это мне один доходяга в сизо сделал по дружбе.

– Нет, не приглянулись! – честно призналась Архелия.

Он опять попытался обхватить ее за стан, но она и на этот раз увернулась от его лап.

– Говорят, ты теперь будешь рулить хозяйством вместо бати? – Бондарь взглядом ощупывал грудь девушки, выпиравшую из-под не застегнутой курточки. – Смотри, если тебе понадобится помощник, – кликни. Я подмогну!

– А что ты умеешь, что можешь? – в ее голосе слышалась неприкрытая ирония.

– Да все, че надо! – повел плечом парень. – Если кто наезжать станет или наглеть – я его одним ударом! Ну, ты поняла, да?

– Поняла, поняла! – вздохнула Архелия. – Ладно, Серега, пошла я. У меня полно работы.

– Ишь, какая деловая! – ухмыльнулся он. – Ну, иди, иди, козочка! Мы с тобой как-нибудь еще потолкуем, а?

Она развернулась и, ухватившись за ручку тачки, не спеша покатила ее по улице.

– Кстати, поздравь меня – я сегодня именинник! – крикнул вдогонку Бондарь.

– Поздравляю! – бросила через плечо девушка. И, оглянувшись, для приличия поинтересовалась: – Тебе двадцать исполнилось?

– Ты че, гонишь? – возмутился он. – Двадцать один!

Архелия еще издали увидела, что возле ее двора стоит, переминаясь с ноги на ногу, Райка, и неприятно удивилась: зачем это она приперлась, что ей надо? Неужели сейчас будет утешать или извиняться? Вряд ли, скорее – что-нибудь выпрашивать.

Сысоева явно изображала из себя вдову – была одета во все черное, на лице – скорбь и страдание. Ох, лиса, ох, артистка! Зачем же ей понадобился этот маскарад?

– Лия, милая! – бросилась она навстречу девушке, когда та приблизилась. – Как ты?

– Прихожу в себя! – коротко ответила Архелия.

– А я все никак не могу успокоиться! – затараторила Райка. – Все плачет мое сердечко, все убивается! Я ведь так любила Павлушу…

Мимо них на велосипеде проехала почтальонша Марфуша, с интересом взглянула на женщин, кивнула им вместо приветствия и вдруг резко остановилась. Развернула свой драндулет, подкатила его к ним и, обращаясь к Сысоевой, простужено прогундосила:

– Иди домой! Там тебя сюрприз дожидается!

– Какой еще сюрприз? – недовольно поморщилась Райка.

– Только что братик твой вернулся! Я видела, как он выходил из автобуса – с вещичками! – не без ехидства пояснила всезнающая Марфуша. – В общем, в примаках не засиделся, быстро получил пинок под зад! Понятное дело, кому ж бездельник и бандит нужен?

– Не бандит он! – возразила Сысоева. – Что ты такое мелешь?

– Да как же! – возмущенно выкрикнула почтальонша. – Ваш Борька уже дважды в тюрьме сидел, кто ж этого не знает! За то, что мужика в закусочной порезал, и за то, что снял в райцентре с какой-то девки цепочку и сережки. Было? Было! А ты говоришь: не бандит! Махнув рукой, Марфуша перекинула ногу через раму велосипеда и поехала дальше.

Райка с полминуты вздыхала да охала, потом стала опять рассказывать Архелии, как не спит и не ест, да все горюет по Павлу. Какое-то время девушка терпеливо слушала. А потом пристально посмотрела на пассию покойного батьки и прервала ее пылкий монолог вопросом:

– Чего тебе от меня нужно?

Глаза Сысоевой забегали.

– Я никогда не забуду Павлушу, – промямлила она жалостливым голоском. – Но неплохо бы что-нибудь иметь от него на память… Он говорил, что купил для меня несколько золотых украшений. Я хотела бы забрать их. Ну, и машина… Надеюсь, ты потом переоформишь ее на меня? Это ведь, считай, воля отца…

Архелия вскинула голову, презрительно усмехнулась, а затем поднесла Райке под самый нос кукиш и, печатая каждое слово, произнесла:

– Ну-ка, пошла вон, гадина!

У девушки гудели ноги и побаливала поясница, но отдыхать было некогда – в хлеву время от времени подавала голос некормленая скотина, потерявшая терпение в ожидании замешкавшейся хозяйки.

Давать корм корове, телке и бычку пришлось в полутьме – неожиданно погас свет, и, хоть Архелия поменяла лампочку, не появился.

Уже в доме, ополоснув уставшее тело под душем, она позвонила в контору Клавдии Васильевне.

– Есть в нашем хозяйстве человек, разбирающийся в электрике? – спросила, поздоровавшись. – А то у меня тут в сарае свет пропал…

– В этом деле дока Михайло Грицай, – ответила бухгалтерша. – Он сейчас на ферме. Сказать ему, чтобы зашел к тебе?

– Даже не знаю, стоит ли напрягать дядю Мишу, – засомневалась девушка. – У него там столько дел: и навоз нужно почистить, и сено коровам раздать, и за работой доильной аппаратуры проследить… Может, найдется кто-то другой, посвободнее?

Клавдия Васильевна вздохнула:

– Да был у нас еще один электрик – Ткачук, но отец твой выгнал его за перегар… Давай я пошлю кого-нибудь за Федькой, он специалист толковый и на подъем легкий – сразу и прибежит к тебе. Если, конечно, не сильно пьяный, потому что в последнее время, говорят, стал больше закладывать за воротник, хоть и сидит без копейки…

– Ой, Васильевна, сделайте доброе дело! – обрадовалась Архелия. – Я заодно и поговорю с Федькой. Если он даст клятву не пить на работе, то пусть завтра выходит на ферму, чего ж детей голодом морить? Как думаете?

– Полностью одобряю такое решение! – с энтузиазмом откликнулась бухгалтерша. – Какой он ни есть, Ткачук этот, а все ж наш человек, талашковский. Я с его матерью в школу ходила и в клуб мы с ней вместе бегали в юные годы… Царствие ей небесное, Ниночке!.. Федор, известное дело, любитель выпить, но чист на руку и не было случая, чтобы на работу не вышел.