В плену у снежной бабы

Татьяна Викторова

В плену у снежной бабы

Сначала он услышал скрип, и непонятно было, что может так скрипеть. Попытался открыть глаза, и сразу зажмурился: так больно стало от яркого света. Он ощущал себя на чем-то твердом, и это «что-то» двигалось вперед. Медленно, но двигалось. Пытался пошевелиться – ноги отказывались двигаться, и вообще казалось, что голова зажата тисками. Так ему казалось.

Наконец остановились. Послышался звук – будто засов открыли. А потом снова вперед, и вот уже забор – довольно высокий.

Он пытался понять, где находится… и даже веко дернулось, когда вспомнил свое имя, таким родным оно показалось, как будто спасение к нему пришло.

«Александр Олегович, подпишите…», – он вспомнил голос своей секретарши, и ему показалось, что сейчас проснется и наступит новый рабочий день.

Но открыв глаза, увидел все тот же ослепительный снег. Даже засомневался: бывает ли на самом деле, такой снег или ему привиделось. Кажется, они остановились у какого-то строения, он пытался разглядеть, кто там открывает дверь.

Потом ему помогают взобраться на крыльцо, хотя голова кружится и снова начинает тошнить. Боковым зрением замечает что-то светлое на человеке, который рядом (он пытался себя уверить, что это человек). И эта фигура, запорошенная снегом, похожа на снеговика. Он видит что-то вроде тулупа, какая-то бесформенная фигура шевелится, открывает двери.

Потом помогают взобраться на крыльцо, почти волокут, он пытается что-то сказать, но вырывается лишь мычание, какие-то бессвязные звуки.

Наконец его вновь уложили, но теперь уже над ним потолок, и он различает, хоть и смутно, бревенчатые стены, небольшое окно, через которое врывается та же белизна, тот же самый снег, на который больно смотреть.

Поворачивается, желая рассмотреть, кто же это – в белом тулупе, похожий на снеговика. Тулуп перехвачен то ли ремнем, то ли поясом, и от того ощущение чего-то крупного, втащившего его – Александра Зубарева – сюда, в избушку.

Он вздрогнул, пошевелил рукой, обрадовавшись, что помнит свою фамилию. И еще вспомнил, что накануне они уехали на турбазу, хорошо помнит, что Валерик, его помощник, все организовал, вспомнил, что по дороге пили. А потом ему стало плохо… и больше ничего не помнит.

Тот, кто втащил его сюда, вышел, оставив одного, и ничего не оставалось, как только глядеть в потолок, или разглядывать цветок на подоконнике, который попал в поле его зрения.

Дверь снова открылась, и Зубарев захотел разглядеть, кто же это, похожий на снеговика. Охапка дров с шумом упала рядом с печкой. «Снеговик» повернулся и Зубарев замер… – Да это баба… снежная баба, – прошептал он, потому что голоса не было, он куда-то пропал.

Она сняла огромный, несуразный тулуп, прежде развязав скрученный пояс, потом медленно стащила светлую шаль, в которую была закутана по самые брови. Зубареву она показалась высокой и довольно крупной.

Он не привык к таким женщинам… он вообще не привык к женщинам, его окружали девушки, по крайней мере, они так выглядели. Легкие, длинноногие, с маникюром, с длинными ресницами, с тонкой талией… а тут… он даже пытался ущипнуть себя: неужели он на турбазе… тогда где все остальные.

– Ну, что, очнулся? – Она подошла к нему, и он ощутил ее дыхание, как будто она запыхалась. – Тяжелый, однако, пока довезла тебя, упарилась…

Зубареву резануло это «упарилось», он даже не понял, что она имела в виду. Почувствовав боль в ногах, застонал.

– Тише, терпи, лишь бы не обморозился… сколь ты там пролежал, неведомо. В больницу бы тебя, только не на чем, да и не выедем, снега насыпало полно, не выбраться. Заперла нас тут зима-матушка….

– Ты кто? – с усилием прохрипел Зубарев.

– Ну, считай, что в нынешней ситуации твоя скорая помощь. Ты-то вот кто… свалился на мою голову, чего теперь с тобой делать…

– Домой мне надо, в город… вызови машину…

–У нас тут такси не ездят, самолеты не летают и поезда не ходят, даже оленей нет. У Пономаревых вон Сивка стоит, да и с него в такую непогоду толку нет. Так что недели две носу не высунешь.

– Позвони, пусть Валерик приедет, заберет меня…

– Куда приедет? Нет дороги и снегом замело, – она стала растирать ему ноги. И только теперь он смог разглядеть ее, обратив внимание на сильные руки и широкую кость. Ее фигура была спрятана под толстым свитером, который местами уже растянулся. Лицо казалось обычным, спокойным, без морщин, светлая прядь упала на лоб, и она убрала ее, спрятав в белесый пучок, закрученный довольно туго.

Нет, она даже отдаленно не была похожа на его секретаршу, и на других работников офиса тоже не была похожа.

– Где я? – спросил он, но не услышал ответа, потому что почувствовал, что ему снова стало дурно.

Он вспомнил, что там, в снегу, когда очнулся от холода, его сильно тошнило… и вот теперь снова это состояние.

– Сейчас, – казалось, она сразу поняла его и принесла ведро, – тебе плохо… вот сюда можно, лучше, если все нехорошее из тебя выйдет.

А потом он слушал, как потрескивали дрова в печи и закипал чайник. А потом она принесла какой-то отвар. – Пей малыми глотками, будет плохо – освобождайся, видно хватил ты лишку, а скорей всего, палево это…

– Что это – «палево»? – прохрипел он.

– Подсунули тебе что-то палёное, смотреть надо, что в себя заливаешь.

Зубарев понял, что имела в виду «снежная баба» (он ее пока так мысленно называл). – Где я? – снова спросил он.

– В Новотаеженском районе. А деревня наша, – она усмехнулась, – да нет тут почти деревни, остатки былого леспромхоза, да заброшенный рудник в пятидесяти километрах отсюда. Три дома ютятся, остальные пустые стоят. – Она поправила ему подушку. – Мне вот интересно, как ты в сугробе оказался? Сам бы не смог дойти, места глухие, там и машины нынче не ходят, раз в сутки если только… Я вот успела приехать, продукты привезти, а теперь все – наглухо закрыт выход.

– Что за бред? Не верю, можно выехать, – Зубарев немного взбодрился и попытался подняться. – Где тут у вас телефон?

– А нет телефона, не провели, денег нет на телефон. Вот так и живем: через две недели двухтысячный год наступает, а у нас ни телефона, ни дороги – видно, ждут, когда сами сбежим.

Зубарев вспомнил про Валерия и водителя, который вез их. «Что с ними? – подумал он. – И вообще, как это может быть, чтобы паленое схватить… нет, Валерик умный насчет этого, тут что-то другое…»

В дверь постучали.

«Снежная баба» пошла открывать. За занавеской послышался старческий голос: А я жду-жду, думаю, может, забыла про меня, али случилось чего…

– Не забыла, баба Катя, и продукты привезла с райцентра, как раз вахтовая машина шла, подвезли. Ну, а санки у меня там, на развилке стояли, я снежком прикрыла, думала на санях и увезу, да не тут-то было… наткнулась я на «подарок новогодний», пришлось его тащить на себе, а продукты в снегу оставила, завтра утром придется возвращаться.

– Ой, батюшки, а что за подарок?

– Да вон, лежит, болезный…

Зубарев ощутил на себе посторонний взгляд и увидел старушку лет восьмидесяти, она испуганно смотрела на него, разглядывая, как экспонат в музее.

– Свят, свят, свят, – пожилая женщина перекрестилась, – живой он?

– Как видишь, успела, дотащила…

– А может он бандит? – шепотом спросила старушка, закутанная в теплую шаль.

– Кто бы знал, – ответила хозяйка, – неизвестно, вдруг человек порядочный, не все же нынче бандиты… не могла оставить.

– Что же это, милая, тебе завтра снова туда мотаться, это же по снегу пять километров…

– Ничего, я потихоньку, так что доставлю то, что купила, а то потом только после нового года получится поехать.

Старушка ушла. Зубарев попытался сесть, и у него это получилось. В голове шумело, комната плыла перед глазами.

– Ну чего сел? Лежать надо, – распорядилась хозяйка.

– Слушай, я не бандит, у меня фирма своя, у меня контракты, работа, короче, мне ехать надо…

– До дороги, которую хотя бы маломальской дорогой можно назвать, пять километров. А до райцентра – сто семьдесят километров. А оттуда до города – триста километров. Вот и считай: почти пол тысячи километров, вот куда ты забрался…

– Что за расстояния? Такого не может быть… и вообще, никакого палева не может быть…

– Ну, значит тебя отравили…

– Что?! Меня?! Кто?! Бред какой-то… кому это надо? – Он встал. – Короче, я ухожу.

Несмотря на слабость, удивительно быстро обулся, схватил пуховик и направился к двери.

– Эй, ты, «подарок новогодний», стой! Куда пошел? Хочешь, чтобы я за тебя отвечала? Нет уж, спасибо, хватит мне уже…

Он с силой толкнул дверь и вышел на улицу. Свежий воздух чуть не сбил с ног. Уже темнело, вокруг плотной стеной виднелся лишь лес, да забор вокруг дома.

Она схватила его и силой втянула в дом. Он удивился, почувствовав ее необыкновенную силу. Уже дома попытался оттолкнуть эту чужую женщину, но тут же оказался на том же старом дерматиновом диванчике, где и лежал прежде. Кажется, он упал на него, но даже не понял, как это она могла сделать, только подсечку почувствовал.

– Лежать, я сказала! Не хватало еще, чтобы замерз под забором.

Он выругался от бессилия и от неизвестности.

– Кто ты? – закричал он. – Кто тебя нанял?

Она тяжело вздохнула и села напротив. – Бредишь, наверное, как тебе еще объяснить… нет у нас тут транспорта, дороги почти нет, телефона нет. Давно просим у районного начальства, а нам не проводят – бесперспективные мы. Как леспромхоз прикрыли, так и всё: отрезали нас от цивилизации. Баба Катя не уехала, потому что корнями тут вросла, ее уже не выкорчевать. Пономаревы тоже пожилые, некуда им ехать. Ну а я… это домишко деда с бабушкой… приехала сюда осенью… надо мне пожить.

Она подошла ближе, села совсем рядом. – Как звать-то?

– Александр Олегович.

– Молодой еще для отчества, ну ладно, так и буду звать. До утра потерпи, выспаться тебе надо, сил набраться.

– Свет включи, – попросил он, – темно совсем.

Она снова вздохнула. – Пурга была накануне, нет света, здесь часто порыв бывает, я сейчас лампу керосиновую зажгу, в кладовке нашла на всякий случай.

– Завтра-то наладят?

– Ой, вряд ли. Сюда и не проехать, да и новый год скоро, сколь там осталось, недели две…

– Десять дней осталось, – подсказал Зубарев, вспомнив, что у него еще много дел незавершенных.

– Ну, вот, через десять дней наступит двухтысячный год. – На ее белом лице появилась печаль и задумчивость. – Ты уж извини, что на «ты» сразу, не до церемоний было…

– Извиняю. Как тебя звать?

– Снежана… Сергеевна.

Плечи его затряслись, он прикрыл глаза, стараясь сдержаться от нервного смеха. – Вот это я попал… она еще и Снежана, ну точно «снежная баба».

Глава 2

– Ладно, главное ночь пережить, а утром решим вопрос, – он протянул руку, чтобы достать кружку с водой, которая стояла на табурете, – слышь, хозяйка, я говорю: до утра тут у тебя останусь, а завтра найду способ выбраться, ну и за временное гостеприимство отблагодарю, оставь адрес, куда деньги прислать.

Она стояла к нему спиной у старенького буфета, на котором виднелись потертости и сколы, видимо, много лет служил он бывшим хозяевам. Отложив полотенце, повернулась. – Ты сначала выберись отсюда, а потом деньги сулить будешь…

– Не понял… чего «солить»…

– Да уж, видно только офисный язык знаешь, только приказы отдавать, да деньги обещать… слушай, Александр Олегович, вроде все обговорили, все выяснили, битый час тебе объясняла, что тупик у нас тут. Дальше – тайга на сотни километров. А до райцентра и до города нет транспорта. – Она подошла к двустворчатому шкафу, такому же старенькому, как и буфет, открыла его и достала с самого верха одеяло и положила на диван. – На вот, укройся, а то ночью прохладно будет, пока там утром растоплю. И ведро в сенях стоит… так что на улицу нечего выскакивать, а то простудишься.

Речь хозяйки дома охладила пыл Зубарева, он снова сник, почувствовав себя пленником этого скромного жилища, где каждая вещь уже немало лет послужила бывшим хозяевам. У окна стоял стол, застеленный пестрой клеенкой, а на столе подрагивал огонек керосинки.

Зубарев поежился. Но не от холода, а от самой ситуации. После ярких огней города, светлого офиса – оказаться здесь, в забытом властями таежном углу, это почти такой же удар, как и само отравление.

А то, что его отравили, Зубарев уже не сомневался. Он не был любителем напитков, даже в студенчестве ограничивал себя, зная меру. Но при этом всегда был компанейским парнем, собирая вокруг себя друзей.

Валерка Куликов не отличался тягой к знаниям, да и способностями не блистал. Зато он умел выбирать друзей, и почему-то как будто «прилип» к Зубареву, поддакивая ему, восхищаясь им, а когда нужна помощь, знал, что Зубарев поможет и защитит.

«Везунчик ты, Саня», – говорил Валерка, когда Зубарев открыл свое первое дело, занявшись жевательной резинкой. Вроде мелочь… какая там прибыль, но Александр не гнушался даже мелкими заработками, уперто шел к своей цели. Он и личную жизнь отодвинул на задворки, подчинив себя будущему делу.

«Зубарев, неужели в наше время чистеньким вышел?» – удивлялись бывшие однокурсники, заметив, как твердо стоит на ногах, имея к тридцати годам свой офис и небольшой коллектив. – «Что, даже ничего не украл?» – злорадствовали завистники.

И только Валерка яростно сжимал кулаки и готов был кинуться в драку за своего товарища. Александр и на работу его взял, скорей из-за преданности ему. Хотя отец, когда еще был жив, говорил: «Не доверяйся тем, кто в рот тебе заглядывает, могут и кусок вырвать».

Вообще Зубарев был благодарен отцу во многом. Это он, тогда еще директор кирпичного завода, не разворовал, а сохранил производство, хотя посягали на него не раз с приходом перестройки. Денег совершенно не хватало, платить зарплату было нечем, только кирпичами и рассчитывались. А на стол-то вместо еды кирпич не поставишь… ну, если только продать кому.

Когда ему дали понять, что завод уже никому не нужен и помощи не будет, оставшийся коллектив уволился, и отец Александра ушел, как капитан корабля, последним. А через год умер.

Предприятие буквально растащили по кирпичику, оставив стены, да крышу. И Александр, встав на ноги, оформил почти разрушенный завод на себя. Ему открыто говорили, что такой обузой он разрушит свой бизнес. И что уж лучше продавать ксероксы, которые у него уходили влет, чем тащить на себе руины предприятия.

Но Зубарев, и в память об отце, и в стремлении наладить дело по специальности (так-то факультет гражданского строительства в политехническим окончил), взвалил на себя остатки предприятия, на котором не было уже ни одного человека, но была надежда, что строительный материал будет востребован, как только поднимутся строительные компании.

_________

За окном было темно и тихо. Хозяйка затушила керосинку и ушла в крохотную комнатку, на дверях которой висела ситцевая занавеска.

– Спокойной ночи, – сказала она, – будет худо, зови.

Он тоже пожелал спокойной ночи и попытался уснуть. Но перед глазами стояло кафе, в котором они праздновали подписание договора с периферией (у Зубарева были фирмы и в соседних небольших городах). Потом Валерка напомнил, что утром едут на турбазу и что он заедет за ним.

По дороге, кажется, что-то пили, но немного. И вообще, Зубарев хорошо помнил, что выехали за город и ни в какой район не собирались ехать, тем более это очень далеко. Отлучаться перед новым годом на такие расстояния он совершенно не собирался.

Что было потом – не помнит. Можно предположить, что его просто развезло, но при таких малых количествах выпитого этого не должно быть.

– Ладно, разберусь, – прошептал он, – завтра надо выбираться из этой норы. – И это желание было столь оптимистичным, что вселило в него надежду и даже придало силы. С этими мыслями он уснул.

_________

Проснулся от яркого света. «Электричество дали», – подумал он и оглядел комнату. Но свет шел через окно – от белого снега. В доме никого не было, и Зубарева охватило беспокойство. «Странная она, – вспомнил он хозяйку дома, – молодая еще, а живет тут одна… натворила, наверное, чего-нибудь вот и прячется. А может, наняли?" – осенило Зубарева. Он приподнялся, голова немного кружилась. Попытался дойти до умывальника – получилось.

Проверил свои вещи: все на месте. Вот только в карманах ни документов, ни денег, – это он вчера еще обнаружил. «Может причина банальная, – подумал он, – меня просто обокрали по дороге, поэтому я здесь. Тогда где Валерка и водитель? И почему меня никто не ищет?»

Он снова вспомнил хозяйку дома, которая, несмотря на вчерашний разговор, показалась ему подозрительной. Он выглянул в окно: все было запорошено снегом, как огромным покрывалом, которое становилось с каждым часом все толще.

Надел пуховик, застегнулся и вышел.

– Не может быть, чтобы не было выхода, – сказал Зубарев и вышел за ворота.

Оглядевшись, увидел поблизости дом, над крышей которого столбом шел дым. Дальше еще один домик. А еще дальше стояли несколько домов, с заколоченными окнами. Улочка была безлюдной, даже лая собак не слышно.

В сторону леса вела узкая тропа, которую уже успел запорошить снег. Зубарев, накинув капюшон, пошел по этой тропинке, в надежде выйти на дорогу.

Он отошел уже метров сто, как почувствовал, что поднимается ветер и колючий снег врезается в лицо – даже приходится глаза прикрывать.

____________

Тем временем, хозяйка усадьбы, пряча лицо от ветра, с усилием тянула санки, на которых лежали продукты. Это те самые продукты, что она привезла вчера, и должна была доставить на санях домой. Утром, убедившись, что нежданный гость еще спит, быстро оделась и, прихватив санки, отправилась, чтобы привезти еду.

Она разрыла снег и обрадовалась, что всё в целости и сохранности. – Видно не успели звери разведать мои припасы, – Снежана улыбнулась и обрадовалась, что все обошлось. А то ведь вчера испугалась, наткнувшись на человека. А вокруг – ни души.

Человек, конечно, важнее, и она, не раздумывая, оставила мешок с продуктами в снегу, погрузив на санки бесчувственного Зубарева.

И вот теперь тянула сани, проваливаясь в снегу и жалея, что лыжи сломаны. Поглядывала на небо, которое выглядело серым, нахмурившимся. А потом повалил снег, и она прибавила шагу, чтобы успеть до того, как заметет все тропы.

«Да уж, не подключат нам свет при такой-то погоде, – подумала она, – ну ничего, главное, живы… а это переживем".

Запыхавшись, занесла мешок в дом и сразу заметила опустевший диван. – Александр Олегович…

Никто не ответил.

– Ах ты, зараза… сбежал что ли…

Еще не отдохнув от тяжелой ноши, она снова вышла на улицу, где уже бушевала метель.

– Если разминулись, значит, в ту сторону пошел по той тропе, – подумала она и побежала, насколько это было возможно в толстом тулупе и валенках.

Догнала его, увидев, с каким трудом, он пытается идти вперед. – Стой! Куда собрался?

– Спасибо, что отогрела, но мне надо ехать, – пробормотал он, – понимаешь, ехать надо, у меня там работа, дела, у меня там мать дома…

– Любая мать хочет видеть сына живым… понял? Или ты хочешь сгинуть в сугробе? Нет здесь машин, надо подождать, просто подождать.

– А я не хочу ждать! – Он с силой оттолкнул ее, но она удержалась на ногах и, приблизившись к нему, легко уложила на снег, навалившись на него и придавив своим телом.

– Слушай, уважаемый Александр Олегович, это там ты начальник, а здесь – господин "мороз" распоряжается. Ты сейчас встанешь и пойдешь за мной… понял?

– Не пойду. Надоело все… и ты надоела…

Она поднялась, посмотрела на него и устало сказала: – Да иди ты куда хочешь! Но на всякий случай говорю: можешь к Пономаревым постучаться, может пустят тебя, если за разбойника не примут.

Она повернулась и пошла в сторону дома.

Он лежал на спине и смотрел на качающиеся верхушки сосен, снег мгновенно засыпал его, проникая под воротник.

Поднялся и медленно пошел к дому.

В дом вошел молча. И также, молча, снял пуховик и вернулся на диван. Снежана растопила печь, поставила чайник и сварила гречку.

Поставив скромное угощение, позвала к столу. – Тебе поесть надо, а то ослабеешь совсем.

Он взглянул на кружку с чаем. – Кофе сделай.

Она усмехнулась. – Вам капучино или американо? – достала из буфета небольшую баночку.

Он попробовал кофе и сморщился – давно отвык от такого вкуса. Секретарша заботилась, чтобы в офисе всегда был качественный кофе.

Снежана поняла его. – Извини, другого нет.

– Ладно, пойдет, – согласился он.

Они молча ели и минут пять не произносили ни одного слова.

Ее почти белые волосы выбились из прически (если «пучок» можно было назвать прической) и упали на плечи. Она даже не убирала их, не обращая внимания, и вообще вид у нее был усталый.

– Слушай, – сказала она, – у меня такое чувство, что это я виновата, что ты тут оказался. И меня это совсем не радует, я тоже не в восторге, что нянчусь тут с тобой, я, знаешь ли, гостей не ждала.

– Вот поэтому и хочу поскорей убраться отсюда, самому противно все это…

– Понимаю, я тоже тебе противна. Уже говорила об этом, еще раз скажу: можешь попроситься на постой к Пономаревым или к бабе Кате.

– Ладно, не сгущай краски, ничего ты мне не противна, напротив, спасибо, что не бросила…

Она выдохнула. – Неужели? Слышу слова благодарности, а то я думала, вы все как один… из одного теста…

– Ну ладно, давай без подковырок, ты, знаешь ли, тоже не идеал. И вообще, ведешь себя как охранник, два раза уже завалила меня, как на спортивной арене…

Она оживилась, появилась улыбка и ямочки на щеках. – Так я спортсменка, первый разряд по самбо…

Зубарев забыл поставить на стол кружку, так и держал ее, глядя на хозяйку. Потом пришел в себя, усмехнулся. «Надо же, самбистка", – подумал он, а вслух спросил: – А что ты забыла здесь? разве тебе тут место? – он окинул взглядом деревенское жилище.

Она пожала плечами, показывая, что ее все устраивает. – Бывают в жизни страницы, когда хочется скорей перевернуть их и жить дальше, отсидевшись где-нибудь в укромном уголке. Вот и уехала сюда.

– Зачем? Наверное, были соревнования, была цель – стать кандидатом в мастера спорта…

Она вздохнула, посмотрела на него – успокоившегося, обмякшего после встряски, и казалось, смирившегося с происходящим. Его темные, почти черные волосы с модной стрижкой, темные ресницы и карие глаза – все это она разглядела именно сейчас. Ей даже показалось, что он смотрит на нее с сочувствием.

– Я ребятишек тренировала в спортивной школе… мне нравилось, – призналась она. У меня отец спортом занимался, и мы жили в городе… папа, мама и я.

В десятом классе училась, когда родители возвращались из театра… кому-то понравилась мамина сумочка… отец заступился… его ранили… и в тот же вечер он умер в больнице.

Она замолчала, опустив глаза. Только что перед Зубаревым сидела сильная женщина, а теперь, казалось, она съежилась, став меньше и выглядела абсолютно беззащитной.

– Мама два года не могла успокоиться, потом и ее не стало.

Она очнулась, налила еще кипятка в кружку. – Спорт меня спас. Но больше всего мне нравилось заниматься с детьми.

– А свои дети? Ты разве не замужем?

– Разве. Не понятно что ли… сидела бы я тут одна… была я замужем три года…

– А потом что?

– Разошлись.

– Ну, а в деревню зачем, если там, в городе любимая работа?

– А нет у меня теперь работы. Вообще ничего нет.

– Почему? как так получилось?

– Однажды пошли с подругой в клуб… вечером… просто развеяться, это уже после развода было. Подошел молодой человек и позволил себе некую вольность в отношении меня, подержаться решил за мягкое место, в общем, показал себя во всей красе. Сначала попросила убрать руку. Потом сама убрала его руку. Он стал хамить, и схватил меня за шею… ну, а дальше, – она взглянула на Зубарева, – ты теперь сам знаешь, как я могу уложить на лопатки. Оказался он на полу. А мы ушли.

А потом я узнаю, что это сын одного городского чиновника, высокопоставленного чиновника. Вызвали меня, стали разбираться… оказалось, что я как будто напала первой, нанесла увечье и испортила его итальянский костюм.

Зубарев внимательно слушал. – Ну, а свидетели?

– Подруга написала на меня, что якобы я первая кинулась на него. Вот так. И после этого из спортивной школы меня уволили, запретив заниматься с детьми.

Зубарев смотрел на нее, изучая каждую черточку лица, оглядывая ее крупную фигуру, и сомневался. Он даже усмехнулся, но промолчал, что не верит ни одному слову. Вряд ли золотая молодежь кинется на нее – на «снежную бабу»… наверняка, придумала историю, чтобы украсить свое одиночество. Вот то, что с мужем развелась, это похоже на правду, и скорей всего, переживает, поэтому и уехала из города.