Империи песка

– Да, сир. Знаю.

– Alors[3], нам нужно набрать высоту.

Гаскон сбросил балласт. Шар поднялся выше, где скорость ветра увеличилась, и понесся над Атласскими горами, через хребет Джебель-Амур, в неведомое. Контраст был впечатляющим, словно кто-то провел жирную черту между зелеными, плодородными северными склонами гор и красновато-коричневыми скалами и голыми холмами южной стороны. Горы быстро таяли и наконец превратились в плато, а оно – во внезапно появившееся пространство золотистых сверкающих дюн. Путешественники плыли между небом и землей, ветер дул им спину, а вокруг расстилалась безбрежная Сахара. Анри и Гаскон жевали вяленое мясо, запивая водой из фляжек, и смотрели на это безмолвие. Имевшиеся у них карты были вполне точными, но только до северных склонов гор, поскольку те места были хорошо исследованы тысячами французов. Немногие европейцы отваживались пересекать Атласские горы, но тех, кто вернулся, было еще меньше. О громадных пустынях ходили тысячи легенд, а достоверные сведения исчислялись крупицами. Арабы, живущие на плодородном севере, называли те места страной «жажды и страха». Если верить легендам, места, куда направлялся шар, населяла таинственная раса великанов. Арабы именовали их туарегами, «покинутыми Богом», «людьми покрывала» и говорили о них со смешанным чувством страха, отвращения и уважения. Туареги считались превосходными воинами и хозяевами пустыни, надзиравшими за оживленными караванными путями, по которым двигались неиссякаемые потоки соли, рабов и золота.

Анри и Гаскон летели навстречу легендам. Когда солнце начало клониться к горизонту, их взору открылось завораживающее зрелище – одновременный заход солнца и восход луны. У них перехватило дыхание. В восточной части неба величественно поднималась золотистая полная луна, а на западе в песчаной дымке садилось раскаленное докрасна солнце. Путешественники зачарованно глядели то на восток, то на запад, боясь пропустить хотя бы мгновение этого божественного спектакля.

У Анри имелся лондонский медный секстант, хранящийся в потертом кожаном футляре. Этим инструментом граф определил их нынешнее местоположение, внимательно наблюдая за звездами, после коротких сумерек появившимися на темном небе. Свои вычисления он делал на специальной бумаге, которую захватил для вычерчивания карт. Луна была настолько яркой, что ему почти не требовался свет небольшого газового фонаря на полу корзины. Пустыня внизу просматривалась столь же отчетливо, как и днем.

– Мы находимся здесь, – сказал он Гаскону, пометив координаты крестиком. – Но я понятия не имею, где это «здесь».

Закончив вычисления, Анри достал из кармана маленькую деревянную флейту, купленную на каком-то базаре. Его не обучали музыке, но он обладал хорошим слухом и мог воспроизвести услышанное. Иногда он импровизировал, сочиняя мелодию по своему настроению. В этот вечер воздух вокруг шара наполняли бархатные звуки, передававшие свободу и спокойствие полета. Они неслись вниз, к спящей пустыне. Гаскон поудобнее устроился на полу корзины и, закрыв глаза, слушал игру хозяина.

Ночью они спали по очереди: один спал, а другой следил за полетом. Ночь была полна покоя и благоговейной тишины. Внизу неспешно проплывала залитая луной пустыня. Воздух стал холодным и бодрящим. Путешественники закутались в теплые накидки. Утреннее солнце было таким же золотистым, как вчерашняя луна. Склоны дюн, на которые не попадал солнечный свет, покрывал серебристый налет инея, отчего они казались сугробами, блестящими в мягком сиянии зари.

Анри пристально всматривался в карту.

– Мы летим над Большим Западным Эргом, – объявил он.

Эрг был одним из песчаных океанов тысячеликой пустыни. Анри знал о его существовании и местоположении, но не о протяженности. Карта оказалась бесполезной. Торговец-араб в Бу-Сааде рассказывал ему, что за Эргом пролегает оживленный торговый путь. Опускаться раньше, чем они пересекут Эрг, нельзя, ибо пешком по дюнам не пройдешь. Разумнее лететь дальше и надеяться, что ветер вновь поменяет направление и понесет их на запад. Цепь Атласских гор дугой изгибалась к югу. При благоприятном ветре можно будет вторично пересечь горы и лететь в Марокко. Однако у ветра были свои планы, и он весь день и всю ночь упрямо дул с севера на юг.

Волны дюн казались бесконечными и уходили во все стороны, теряясь вдали. Они располагались большими рядами, один за другим, словно их методично, гигантской лопатой насыпали боги. Дюны были ровными и имели по-женски плавные округлости. С высоты их песок выглядел мягким и чистым. Иногда порыв ветра поднимал с вершин песчаные струйки, словно снег с горных пиков. Один ряд дюн был золотистым, другой – красновато-коричневым, третий – желтым. Игра света и тени постоянно меняла цвет песка. Дюны не были однообразными; сверху различались понижения, песчаные завитки и изящные длинные линии. Местность между дюнами была плоской и почти бесплодной. То там, то здесь виднелись островки колючей травы и кустов, цеплявшихся за жизнь.

Иногда среди дюн мелькали небольшие стада антилоп, пасущихся на редких пятачках травы. Одинокий шакал рыскал у подножия в поисках мышей. Во второй половине дня Гаскон заметил двух страусов, чьи долговязые ноги казались еще длиннее из-за теней, отбрасываемых солнцем, отчего эти птицы выглядели двадцатифутовыми великанами, расхаживающими по песку. Скорее всего, здешний животный мир даже не замечал, что у них над головой проплывает воздушный шар.

Анри постоянно делал записи, отмечая особенности ландшафта. Шар несло все дальше от Атласа, пока очертания гор не превратились в едва заметную нить на горизонте, видимую только в бинокль. Где-то в глубине живота у Анри возникло хорошо знакомое покалывание. Привычный ему мир остался позади, и он испытывал страх вперемешку с предвкушением новых впечатлений.

Он любил это ощущение. Оно всегда сопровождало его в путешествиях.

Он был рожден для привилегированной жизни. От него ждали, что он станет военным, как поступали многие поколения мужчин из рода де Врис со времен Людовика IX. Но Анри разочаровал близких, в том числе и отца. Карьеру военного он оставил младшему брату Жюлю, чей характер куда больше соответствовал этому роду занятий, нежели его собственный. Отверг он и праздную жизнь аристократа, которую вполне мог себе позволить, пользуясь богатством и положением. Вместо этого Анри путешествовал. Он посещал места, куда другие не могли или не отваживались отправиться, и совершал поступки, немыслимые или недопустимые с точки зрения других. В Центральной Турции он исследовал удивительные пещеры Каппадокии. Он побывал в пустынях Аравийского полуострова и горах Гиндукуш в Афганистане. Он бродил по базарам Макао и улочкам Ташкента. В Целебесском море[4], близ Борнео[5], корабль, на котором он плыл, потерпел крушение. В Судане Анри наблюдал танцы кружащихся дервишей. Чтобы попасть в Марракеш, закрытый для христиан, он замаскировался под еврея из Дамаска, надев красную ермолку и тюрбан. Анри наслаждался такой жизнью и ценил свою свободу. Он писал путевые заметки для Парижского географического общества, которых с нетерпением ждали читатели Парижа, Лондона и даже Нью-Йорка.

И потому нынешнее проникновение в неизведанные пределы Сахары не наполняло ужасом сердце Анри. Наоборот, он чувствовал знакомый прилив адреналина, вгрызавшийся ему в живот и оживлявший чувства. Краски становились ярче, запахи – острее. Анри хотелось громко смеяться от удовольствия. Он нуждался в этом ощущении; оно питало его во всех путешествиях. Это была разновидность экстатического страха, обитавшего и прорывавшегося наружу тугой, жаркой волной. Он испытывал почти мистическую одержимость, страсть путешественников, торопящихся проникнуть в тайны мира, увидеть доселе неизвестные места и совершить доселе немыслимые поступки. Его снедала неутолимая жажда странствий. Едва одна цель была достигнута, на горизонте тут же появлялась другая, и он снова отправлялся в путь. Много лет назад на базаре в Дели предсказательница прочла по ладоням Анри, что он умрет в старости. Он рассмеялся со всей самоуверенностью скептика, обладающего аналитическим складом ума. Но он поверил ей и с тех пор жил в каком-то промежуточном состоянии между сумасбродством и вдохновением.

На рассвете третьего дня их полета ветер стих. Внизу простирались все те же дюны. Чтобы видеть дальше дюн, требовалось подняться выше. Гастон сбросил балласт. Шар взмыл вверх и достиг высоты, с которой за дюнами просматривалось большое плато. Анри припал к окулярам бинокля. Между дюнами и плато лежала обширная низина, заполненная вади и глубокими ущельями. Дальше снова начинались дюны; их золотистое песчаное море уходило на юго-запад. К северо-западу, у верхнего конца впадины, просматривалась озерная котловина. Озеро выглядело пересохшим, однако расстояние не позволяло говорить об этом с уверенностью. Если это себха, соленое сезонное озеро, в том месте могут быть колодцы и люди.

– Мы уже достаточно забрались на юг, – сказал Анри, не желая чрезмерно искушать судьбу. – Думаю, нам лучше опуститься и подождать благоприятного ветра.

– Согласен, – кивнул Гастон, – но наше ожидание может растянуться на несколько дней. – (По обеим сторонам пологих склонов вади росли кусты и лежали крупные валуны.) – Камни возле того вади дадут нам временное пристанище. Если ветер так и не подует в нужном нам направлении, можно будет оставить шар и пешком двинуться на северо-запад.

Анри потянул за веревку, которая открывала клапан в верхней части шара, и они начали спускаться в долину.

Шар плыл над каменным гребнем, окаймлявшим долину с одной стороны. Вокруг не было ни животных, ни каких-либо признаков жизни, однако по плотному песку тянулись тропы. Значит, люди иногда появлялись в этих местах. Но подобные тропы обманчивы, ибо в пустыне они сохраняются годами и невозможно определить, когда по ним проходили в последний раз.

Путешественники приближались к земле и сейчас пролетали над стеной ущелья, рассчитывая мягко посадить шар на вади. Неожиданно шар попал в стремительный восходящий воздушный поток, быстро вытолкнувший его вверх. Раньше, чем Анри и Гаскон успели принять меры, нисходящий поток резко швырнул их к скалам.

– Балласт! – закричал Анри.

Гаскон уже обрезал веревки, которые крепили мешки с песком на внешних стенках корзины, но было слишком поздно. Плетеная корзина ударилась о торчащие острые камни, и те пропороли ей бок. Началось светопреставление: путешественники и все их имущество оказались в воздухе. Анри схватился за тюк, исчезающий в проломе, но стоило ему протянуть руку, как его бросило на дно корзины. Налетевший ветер потащил шар за собой. Корзина вторично ударилась о скалы, и оболочка шара превратилась в парус, низко накренившийся под углом. Под напором свирепого ветра веревки, скреплявшие шар с корзиной, натянулись до предела. Острым куском скалы перерезало одну веревку, затем другую, и шар вырвался на свободу, но из-за опасного наклона утратил маневренность и быстро рухнул вниз. Лишившись поддержки шара, корзина пролетела последние несколько футов и ударилась о дно вади. Вместе с ней ударились и путешественники. Они лежали, оглушенные ударом, и тяжело дышали.

В последние минуты полета шара из-за изгиба вади показались семеро всадников на верблюдах. Остановившись, они в оцепенении следили за шаром, появившимся над гребнем, за корзиной, царапающей скалы, и за людьми в корзине, которые отчаянно пытались устоять на ногах. Шар слегка трепетал на ветру, затем воспарил выше, словно громадный небесный призрак. Беззвучный летающий шар из великолепной белой ткани на фоне синего неба.

– Хамдуллила! Это же дженум! – сердито прошептал один из всадников, имея в виду джиннов, обитающих между скалами и в темных местах, и вытащил большой обоюдоострый меч, приготовившись пустить оружие в ход.

– Аллах грядет! – произнес другой всадник.

– Это луна, упавшая с небес!

– Летающие облачные люди!

Изумленные зрелищем, но без страха, всадники подъехали ближе, наблюдая, как таинственный предмет взмыл в воздух, затем упал, подпрыгивая и дергаясь, а потом бесцеремонно швырнул летающих облачных людей на землю.

Анри лежал не шевелясь. Шок от удара быстро прошел. Он слышал голоса, однако распознать язык не мог. Поскольку говорили не по-арабски, он решил, что это, скорее всего, язык туарегов.

Он поднялся на колени и помог встать Гаскону, который все еще ловил ртом воздух. Всадники выстроились вокруг двоих мужчин полукругом. Чтобы рассмотреть туарегов, Анри пришлось задрать голову. Учитывая, что туземцы сидели на верблюдах, от земли до них было не менее двенадцати футов. Их силуэты на фоне неба выглядели устрашающе и в то же время очень красиво. Анри был заворожен всадниками на верблюдах ничуть не меньше, чем они – его полетом и падением. Какое-то время французский граф и семеро всадников молча и настороженно всматривались друг в друга. Туареги были с ног до головы закутаны в темно-синие и ослепительно-белые одеяния. Свои лица они тоже закрывали, оставляя лишь прорези для глаз, а глаза у них были темными и непроницаемыми. Ткань своих тюрбанов они многократно оборачивали вокруг головы и плотно завязывали, что придавало им сходство со шлемами, а самих всадников делало еще выше и внушительнее. Туареги были вооружены копьями. Тяжелый меч в мастерски выделанных красных кожаных ножнах висел на плече. Их щиты из шкуры антилопы имели небольшие надрезы, которые образовывали подобие латинского креста. Всадники восседали в седлах с высокой спинкой. Луки седел тоже чем-то были похожи на крест. Анри они напоминали средневековых крестоносцев, которые были и в его роду. Их портреты, среди прочих, висели в шато де Врис. Туареги выглядели королями.

Предводитель отряда был высоким импозантным мужчиной, державшимся надменно. На воздухоплавателей он смотрел так, словно являлся венцом творения и властелином всех людей. Позади предводителя Анри с изумлением увидел женщину. Она была единственной в отряде, чье лицо оставалось открытым. Подъехав ближе, женщина остановилась, молча глядя на графа. Всякий раз, когда Анри смотрел на женщину, первыми он замечал ее глаза. Одежда, волосы, лицо, фигура – все это попадало в поле его зрения потом, ибо ничто не могло столько рассказать о женщине, сколько глаза. Глаза этой женщины сразу захватили его. Они были темно-карие, в них улавливались ум и чувство юмора. Они казались ему волшебными озерами, полными жизни и говорящими, что эта женщина обладает характером. На какой-то момент – удивительный момент – ее глаза полностью завладели его взглядом. Одеяние женщины не отличалось от одежд ее спутников, однако Анри впервые видел североафриканскую женщину, голова и лицо которой оставались открытыми. Она была красивая; черты ее лица были столь же незнакомы Анри, как и ее язык. Ее облик отличался от арабских, африканских и европейских женщин. У нее были высокие скулы и светлая, гладкая, блестящая кожа. «Наверное, берберка», – подумал Анри. Не сразу, но отметил, что у нее изящная шея, а улыбка обнажает безупречные белые зубы. Длинные темно-каштановые волосы были заплетены в тугие косы. Держалась она с большим достоинством и, подобно своим спутникам, в седле сидела прямо и властно. Она с интересом смотрела на воздушный шар и с легким изумлением – на Анри, который к этому времени уже поднялся и отряхивался от пыли. Помогая встать Гаскону, Анри не сводил глаз с прекрасной всадницы. Эта женщина была для него непроницаемой тайной.

Когда она говорила, в ее голосе ему слышались уверенность и властность. Анри внимательно вслушивался, и ему казалось, будто он понимает ее слова, хотя она изъяснялась на совершенно незнакомом языке.

– Это называется воздушный шар, – объясняла она своим спутникам, продолжавшим спорить между собой о том, какое именно колдовское ухищрение они сейчас лицезреют. – Я такой видела в столице Алжира.

– Что значит «воздушный шар»? – спросил один из закутанных мужчин.

– Летающая машина, – обернувшись через плечо, ответила Серена. – Только эта, похоже, летает так себе.

– Если они не дженумы, их надо убить, а их вещи забрать себе, – сказал другой туарег.

Повреждение корзины и последующее падение расшвыряло по песку все ее содержимое, включая секстант Анри и барометр, чей бронзовый корпус поблескивал на солнце. Неподалеку валялись несколько кожаных мешков, саквояж, добротные накидки и фляги с водой. Туареги смекнули, что видят богатых чужеземцев, имевших при себе весьма дорогие вещи, а также непонятные штучки, посредством которых те наверняка общаются со злыми духами ради достижения своих целей.

– Их надо убить, а всю их поклажу сжечь, – заявил третий. – От них только зло, поскольку они икуфары.

Это слово обозначало «язычник» и употреблялось в отношении первобытных людей Европы. Несколько туарегов согласились с его предложением.

Гаскон с подозрением посматривал на туземцев. Их язык был для него сплошной тарабарщиной, зато он хорошо чувствовал угрозу в интонациях даже незнакомой речи. Сейчас он изучал всадников и инстинктивно оценивал свои шансы в сражении, пытаясь отыскать слабые места противников. Увы, таких мест почти не находилось. Туареги были вооружены, восседали на верблюдах и окружали его и графа полукольцом. Глаза Гаскона перемещались от всадника к всаднику, подмечая копья, мечи и истертые серебряные рукоятки ножей. Помимо видимого оружия, у них наверняка имелось и другое, спрятанное под складками одежд. Эти люди были воинами, в чем он не сомневался, и без основательного вооружения ему с графом против них не выстоять. У Гаскона при себе был только нож, а граф – тот вообще безоружен. Гаскон оглядел разбросанное имущество, силясь отыскать взглядом хотя бы одну винтовку. В полете держать оружие наготове не имело смысла, а где оно теперь, вообще непонятно.

Хуже всего, что Гаскон не видел выражения лиц туарегов. Умом он понимал: перед ним обычные смертные, а вся эта загадочность вызвана несколькими слоями ткани, которая закрывала их лица. И все же он ощущал себя перед ними совершенно голым.

– Сир, мне не нравится, как они выглядят, – тихо сказал он графу.

– Человеку, который ест песок, не нравится, как мы выглядим? – резким тоном по-французски спросила женщина, настолько ошеломив Гаскона, что тот едва не подпрыгнул.

Потом она засмеялась. Смех ее был искренним и беззлобным. Веселым эхом он отразился от окрестных валунов и помог разрядить напряжение. И невольно Анри тоже засмеялся. Гаскон не разделял их веселья по поводу собственного облика, но вытер лицо, перепачканное песком со дна вади. Остальные туареги ничего не поняли; из всего отряда по-французски говорила только Серена. Анри незамедлительно ей ответил:

– Мадемуазель, меня зовут Анри де Врис, а моего спутника, который ест песок, – Гаскон. Мы оба из Франции. – Он слегка поклонился. – Удивлен встретить вас здесь и очень рад, что вы говорите по-французски.

– С крушением вас, Анри де Врис.

– Это не было крушением, – торопливо и с оттенком самооправдания возразил он. – Это было жесткое приземление.

Серена снова засмеялась:

– Упади вы с верблюда, я бы сказала, что вы шмякнулись. Верблюд потом еще и укусил бы вас.

– Какое счастье, что я не ехал на верблюде, – сказал улыбающийся Анри.

Эта женщина нравилась ему все больше.

– Серена! Что он там говорит? – спросил Тамрит аг Амеллаль, предводитель отряда.

Его раздражал ее смех и язык, в котором он не понимал ни слова. Он привык командовать. Серена оставила его вопрос без внимания.

– И откуда же вы прилетели на своем шаре?

– Из Бу-Саады.

– Из Бу-Саады! Так это же за Большим Эргом!

– Да. Мы провели в воздухе двое суток.

– А куда направлялись?

– В Марокко, – пожав плечами, ответил Анри.

Серена с изумлением посмотрела на графа:

– Марокко! Месье, вы потерпели крушение в трех неделях пути от Марокко.

– Знаю. Ветер был неправильный.

– Как ветер может быть неправильным?

– Он дул не в том направлении, на которое я надеялся.

– Вы летели на своей машине, уповая на надежду?

– Нет… да. Полагаю, что так.

Эта женщина из пустыни сбивала его с толку.

– Тогда вам было бы лучше отправиться на верблюде. – Она взглянула на небо. – Даже верблюду известно, что этот ветер унесет вас в Танезруфт[6]. – Она махнула на юго-запад. – Если бы не крушение, вы со своей надеждой долетели бы туда и там нашли бы свой конец. Танезруфт – гиблое место, – добавила она, констатируя очевидное. – Там вообще никто не живет.

– Со мной все было бы в порядке.

– Поначалу да, а когда у вас закончились бы запасы воды, вы бы оба погибли. Вам повезло, что мы встретились вам на пути.

– И куда вы направляетесь?

– В Арак, – ответила Серена, указав на юго-восток, – к подножию Атакора.

Она повернулась к Тамриту и на родном языке быстро пересказала услышанное. Туареги встретили ее слова недоверчивыми восклицаниями. Бу-Саада! Никто из них там не бывал, но все знали о селении, лежащем по другую сторону больших гор. Великий песчаный Эрг – это поле смерти – был непроходим. Обходной путь занимал недели нелегкого перемещения на верблюде. Все они видели, как шар летел, однако сама мысль, что он мог пересечь Эрг, была невообразимой и нелепой!

– Врут они! – заявил один из спутников Серены. – Тут налицо проделки дженумов! Мы должны убить их без промедления!

– Может, и не дженумов, а убить их надо!

– Эуалла, вот и я так говорю!

– Решено!

– Нет! – резко возразила Серена. – Мы отвезем их и летающую машину к аменокалю. Ему будет любопытно на нее взглянуть. А потом он решит, как с ними поступить!

– Ба! Летающую машину! Падать она умеет, а не летать! Распалась на куски и валяется среди скал! Ни один разумный человек не полетел бы на ней!

– Но они полетели!

– Какие они разумные? Они же французы!

– А куда приходят французы, по пятам следует ужас. Они воры и убийцы. Арабы на севере пострадали от их рук. Этих двоих надо убить!

– Арабы на севере заслуживают правление французов!

Спор становился все жарче.

– Ты знаешь, куда упали винтовки? – тихо спросил у Гаскона Анри.

– Я их не вижу, сир. Надо поискать повнимательнее. Куда ни глянь – сплошные обломки.

– Тогда ищи, и побыстрее, пока туареги спорят. Если найдешь, одну брось мне, но на них пока не наводи. Если не найдешь, у меня в саквояже пистолет. Будь начеку и смотри в оба. Думаю, сейчас они обсуждают, чем нас приканчивать – мечами или копьями. В случае чего беги туда.

Анри указал на два крупных валуна, располагавшихся почти впритык. Позади была стена из песчаника. Не ахти какое прикрытие, но лучше, чем ничего.

– Oui, mon comte[7].

Гаскон направился к обломкам корзины. Заметив это, Тамрит закричал:

– Глядите! Он пошел искать оружие! У них есть винтовки! Остановите его!

Тамрит поднял копье. Остальные выхватили мечи и достали из складок одежды ножи. Рука Гаскона потянулась к ножу на поясе. Безоружный Анри мог лишь отступить.

– Стойте! – раздался голос Серены, которая видела, что ситуация становится неуправляемой, и понимала, что должна вмешаться; слова, прозвучавшие затем, были удивительны для нее самой, поскольку являлись ложью. – Оставь их, Тамрит. Слишком поздно. Я уже взяла их под свою защиту. Я дала им аман[8] на безопасный проезд.

– По какому праву ты это сделала?! – взорвался Тамрит.

– По праву, которое у меня есть, и ты, Тамрит, прекрасно это знаешь. Французы погрузят свою летающую машину и вместе с нами отправятся в Арак.

– Серена, в этом путешествии я главный.

– Что сделано, то сделано! – хмыкнула она.

Разъяренный Тамрит вонзил копье в землю:

– Я не подчинюсь!

– В таком случае ты оскорбишь всех нас и будешь отвечать перед аменокалем.

Тамрит выругался. Эта женщина слишком независимая, слишком властная, а он безнадежно влюблен в нее. Он ухаживал за ней два года, дарил верблюжье мясо и прекрасные ткани, писал стихи и вообще делал все, на что способен влюбленный мужчина. Но она оставалась равнодушной и недосягаемой. А сегодня она посмела с ним спорить и унизила перед другими. Проклятая женщина! Конечно же, она была права. Если она даровала безопасный проезд, ему не оставалось ничего иного, как согласиться с ее решением. «Хотя бы до тех пор, пока не представится благоприятная возможность», – подумал он.

Серена заметила его нерешительность и поняла: удача на ее стороне. Теперь нужно побыстрее закончить начатое. Она подъехала к Анри и заговорила быстро и властно:

– Мои спутники подумали, что вы разыскиваете оружие. Я заверила их, что это не так, но если оружие у вас действительно есть и вы попытаетесь применить его против нас, ваша смерть, Анри де Врис, наступит очень скоро. Я собственноручно вас убью. Но если хотите, я предлагаю вам безопасный проезд. Можете отправиться с нами в Арак, где покажете свою летающую машину нашему правителю. А там примкнете к какому-нибудь торговому каравану и вернетесь на север.