Десятый круг

Подготовка к празднеству шла полным ходом. По улицам носились гружённые тканями телеги, торговцы наперебой зазывали прохожих, горожане, с расписанными краской лицами, украшали дома лентами и цветами.

Кинотийский фестиваль поражал масштабом приготовлений. Городская жизнь бурлила кипящим котлом.

Я покидала родную деревню лишь однажды, в далёком детстве. Отец привозил меня в Кинотийю на церемонию посвящения в веру. Поездку я почти не запомнила – в памяти сохранились только холёные руки эктелея, вручившего мне серебряное украшение, да хмурое лицо отца. Обратный путь мы проделали в тягостном молчании: папа изредка поглядывал на меня через плечо, а я тайком поглаживала медальон и тщетно пыталась уснуть. По возвращении домой мама долго плакала. Спустя год родилась Клер.

– Ты знаешь, куда идти? – Я прижалась к Рейзу, уступая дорогу пронёсшемуся мимо экипажу.

Город был охвачен предпраздничной суетой, и я не на шутку опасалась потерять в толпе единственное знакомое лицо.

– Нет, но быстро выясню.

– Даже не буду спрашивать – как.

– Слушай, – хитро подмигнул он. – Ты удивишься, сколько полезного можно узнать из разговоров прохожих.

За неделю я начала привыкать к его манере общения: уходить от ответа и давать расплывчатые объяснения было его скверной привычкой. Порою Рейз напоминал ортисовского эктелея с его запутанными формулировками житейских премудростей и заядлой любовью цитировать Авесту. Я редко понимала благословенного служителя церкви и ещё реже прислушивалась к наставлениям – слишком скучны и унылы были его советы. С Рейзом было куда сложнее. Я не могла определить, когда он врёт, юлит, насмехается или, напротив, желает донести до меня смысл законов мироздания – улыбка почти не покидала его лица, и оттого каждое слово воспринималось либо невинной шуткой, либо бесстыдной ложью.

На площади не смолкала музыка. Девочка, с венком белых эустом в волосах, босиком танцевала на бархатном ковре. Полы розового платья порхали в такт задорной мелодии. Рядом бренчал на лютне седовласый старичок. Горожане обступили музыкантов, хлопали в ладоши, звонко присвистывали. На ковёр летели затёртые до блеска монеты.

Через дорогу в синем шатре молодые анерхи набивали курильницы миррой. Ароматный дым стелился по тротуару, стекал с моста, по крутой лестнице сползал на вымощенную крупным камнем дорогу. На ступенях лежали жёлтые ленты, пышные банты свисали с перил. Звенели подвешенные над мостовой колокольчики.

Внизу начинала шествие торжественная процессия. Первыми, отбивая ритм, двигались барабанщики в зелёных костюмах с высокими воротами и кружевными рукавами. За ними, размахивая длинными подолами юбок, шли танцовщицы. Плавные взмахи рисовали в воздухе затейливые фигуры и окружали девиц невесомыми алыми облаками. Дальше, отставая на десяток ярдов, шагали послушники, облачённые в традиционные голубые рясы. Они несли деревянный полумесяц с сотней бумажных фонарей внутри.

– Будь здесь. Я скоро вернусь, – бросил Рейз.

Я не успела возразить. Светлая макушка затерялась в толпе.

За колоннами послушников следовали толпы верующих с жёлтыми свечами в руках. К ним отовсюду стекались горожане и гости фестиваля. Вместе они пели и танцевали, разбрасывали под ноги лепестки цветов, швыряли в небо разноцветное конфетти. Следом медленно продвигались, собирая свист и улюлюканье, обнажённые по пояс факиры. Шары огня плясали в умелых руках, точно ожившее пламя в ладонях героев из детских сказок. Загорелая, грязная от копоти кожа блестела каплями пота; на потёртых ремнях позвякивали масляные склянки.

Прохожие прильнули к перилам, желая поближе взглянуть на волшебное действо. Страшась быть раздавленной толпой, я сместилась к торговым рядам.

Рынок расположился прямо на дороге. Торгаши расстелили ковры у дверей душных лавок, разложили товары, не заботясь о вывесках и прилавках. В носу защекотало от запаха специй и пряностей. Терпкие ароматы тмина и базилика смешивались со сладостью ванили и свежестью эвкалипта, сушёный чеснок соперничал с благоухающей розой и можжевельником.

Я свернула на тротуар, под тень широких голубых лент, натянутых между крышами.

Дети, шурша бумажными фонарями, стайкой голубей вылетели из переулка, скрылись за бордовым шатром с вышивкой виноградной лозы на откинутом пологе. Изнутри повеяло кислым ароматом вина.

Обойдя шатёр, я огляделась в поисках Рейза. Множество незнакомых, постоянно сменяющихся лиц, слились в расплывчатую картину. Я растерянно отступила, врезалась в пузатого мужчину. Стаканы в его руках гулко звякнули. Незнакомец выругался, небрежно толкнул меня плечом и засеменил к чайной лавке.

– Идём. – Врачеватель вынырнул из безликой толпы. – Остановимся в «Угрюмом отшельнике». Отсюда недалеко.

Рейз стянул яблоко с ближайшего прилавка, покрутил в руке, бросил бегущему вдоль торговых рядов мальчугану. Ребёнок поймал неожиданный подарок, остановился, высматривая благодетеля.

– Ах ты, маленький негодник! – закричал продавец, выглянув из-за ящика с фруктами. – Сейчас я тебе задам хорошую трёпку! – Он схватил связку зелёного лука, угрожающе потряс ею над прилавком.

Мальчишка взвизгнул, отшвырнул яблоко и припустил по улице, расталкивая прохожих. Юркнув к тротуару, он ловко перескочил через бордюр, но не успел разминуться с пожилой дамой. С разбега налетев на старушку, малец замахал руками, поскользнулся на мокрой брусчатке и растянулся у порога чайной лавки. Не заметив юнца, пузатый мужчина переступил порог. Стаканы полетели на землю, на прощание окатив его горячим чаем. Бранясь по чём стоит свет, мужчина распластался на тротуаре рядом с перепуганным мальчуганом.

На помощь им поспешили бдящие за порядком церковники. Рейз уступил дорогу послушникам, взял меня за руку и увёл с площади.

«Угрюмый отшельник» оказался уютным постоялым двором в паре кварталов от центра. Владелец отдал нам ключи от маленькой комнаты на втором этаже и в честь праздника вручил помятый бумажный фонарь. Я положила сувенир на стол, открыла пыльное окно.

– Если решишь прогуляться, не уходи далеко. – Рейз бросил мне холщовый мешочек, доверху набитый монетами. – Через три дома находится лавка портного, купи что-нибудь в дорогу. Я не планирую здесь задерживаться.

– А ты? – спросила я, устало плюхнувшись на кровать.

Пока мы путешествовали верхом, у меня ныла спина. Вчера Рейз продал коня местному гончару, с тех пор невыносимо болели ноги.

– Разведаю местность.

Он по-прежнему верил, что сможет найти членов несуществующего культа. Не было смысла пресекать его навязчивую идею.

Выспросив у хозяина постоялого двора дорогу до храма, я побрела по извилистым улочкам.

Желание посетить священные стены не покидало меня после событий в Акри-ту-Натоу. Побывав в гнезде порока, соприкоснувшись с извращённой религией, я не могла отделаться от мысли, что частица греха успела укорениться и во мне. Будто заблуждения, отравившие разум лорда, проникли под кожу вместе с холодом подземелья. И я не могла смыть с себя отпечаток их скверны, сколько бы ни пыталась. Обращение к Отцу было последним шансом.

Переулок, заставленный высокими вазонами, вывел меня к церковному саду. За железными прутьями забора шелестели листвой персиковые деревья; покачиваясь на ветвях, напевали грустную мелодию ветряные колокольчики. Они громко рассуждали о былом и украдкой шептались о будущем.

Переливчатой трели вторила одетая в лохмотья девушка. Она сидела на коленях у решётчатой калитки и, покачиваясь, будто в беспамятстве, мурлыкала детскую песенку. Свеча в её руках догорала, воск засыхал на краях глиняного блюдца. На шее блестел серебряный медальон.

Зависть шершавым языком прикоснулась к щекам. Даже она, нищенка, уличная попрошайка, могла в любой момент обратиться к Отцу и получить прощение.

Я сжала кулаки, шагнула к калитке и остановилась. Отец не помог мне в аббатстве, остался глух к молитвам, что я отчаянно шептала в подземелье, не защитил от пламени костра. Я продолжала цепляться за веру – рьяно, неистово, обречённо, словно угодивший в горную реку мышонок. Поток уносил меня прочь от дома, а я упрямо перебирала лапками в надежде добраться до берега.

Нищенка открыла глаза, в расширенных зрачках отразилось пламя свечи.

Она ведь тоже не раз обращалась к Всевышнему, наверняка молила о доме, достатке, семье. Должна быть причина, по которой Он не помог ей. Всегда должна быть причина.

Девушка склонила голову набок, взгляд прояснился. Она молча протянула мне деревянный стакан. На дне блестели монеты.

Была ли она счастлива в своей беспечной жизни? Быть может, именно Отец избрал для неё такой путь – без обязательств, без груза ответственности, без чувства вины – зная, что иная судьба принесла бы горе и смерть. Что, если Он избрал похожий путь и для меня? В конце концов, я осталась жива, а отступники из Акри-ту-Натоу сгорели в праведном огне.

Я положила в стакан мешочек с монетами. На душе стало легче.

Войти в храм я так и не решилась.

Рейз разбудил меня с первыми лучами солнца. Натянув лёгкую рубаху, попросил поторапливаться.

– Ещё рано, – проворчала я, кутаясь в покрывало.

– Нам пора на утреннюю службу.

– Не лучшая твоя шутка.

– Я не шучу. – Он бросил мне платье. – Собирайся.

У храма было не протолкнуться. Очередь прихожан растянулась от калитки до разделявшего кварталы перекрёстка. Тысячи голосов монотонно жужжали, заглушая цокот копыт и нежную песнь колокольчиков.

– Анерхи проверяют медальоны при входе. – Рейз сунул мне в руку серебряный полумесяц на тонкой цепочке. На оборотной стороне было выгравировано женское имя.

– Где хозяйка медальона? – нахмурилась я.

– На службу она не придёт. Ночь была, – он самодовольно усмехнулся, – долгой.

Минуло не меньше часа, прежде чем мы добрались до ворот. Нищенка, сидя на прежнем месте, расплылась в улыбке, потянула анерха за полы поношенной рясы. Он недовольно шикнул, глянул на мой медальон и, бросив привычное «волею Отца», велел проходить в сад.

В храм мы не попали. Желающих замолить прегрешения прибыло столько, что они не уместились в зале и были вынуждены толпиться у входа, невзирая на духоту и палящее солнце. Многие пришли подготовленными: платки и шляпы покрывали головы и мужчин, и женщин, в руках девиц порхали кружевные веера.

Витражи дрогнули от гулкого удара колокола.

– Последняя служба, на которой я была, закончилась тем, что ты вынес меня из церкви, – напомнила я Рейзу.

– К счастью, эту мы проведём на улице, – в тон мне ответил он.

К тяжёлому набату присоединились благовестники и малые зазвонные. Переливчатое бряцанье в точности повторяло мотивы утренней службы в Ортисе.

– Вдруг мне снова станет плохо? – спросила я.

– Лучше бы этого не случилось. Время не подходящее.

– Не подходящее? – Я изогнула бровь. – Больной не выбирает заразу, а врачеватель – время для оказания помощи.

Анерхи опаздывали с подготовкой. Сдерживать нетерпеливую толпу у калитки остался коренастый мальчишка, остальные – спешно помогали прихожанам выстроиться в ряды. Вышедший из храма бритоголовый послушник раздавал свечи.

– Ты вправду поверила, что я врачеватель? – Рейз протянул мне свечу, прочитал удивление на лице и прыснул в кулак. – Да я ничего не смыслю в целительском деле. Я думал, ты догадалась, когда спросила про цвет настоя.

Я вырвала свечу из его руки, обиженно отвернулась.

Нам достались места в последних рядах. Колокольный звон стих, и верующие в едином порыве опустились на колени. Не подбирая подола, я присела на землю, воткнула свечу между стеблей примятой травы, вытянула руки. Издалека, почти неразличимый, зазвучал хриплый голос эктелея.

Анерх окропил пальцы водой, тёплые капли потекли по коже. Я сложила ладони, поднесла к груди. Вопреки ожиданиям, небеса не разверзлись, гром не грянул средь ясного неба, и Лукавый не утянул души грешников в Ад. Женщины позади шёпотом обсуждали вчерашний праздник.

Я склонила голову, но вместо чтения заученной молитвы обратилась к Рейзу:

– Зачем мы здесь?

– Дабы воздать хвалу Отцу, – цыкнул он.

– Больше ты меня не обдуришь. Отвечай.

Он сжал губы, пряча непрошеную улыбку.

– Культ пожелал узреть доказательства. Не отвлекайся, за нами наблюдают.

Согнув спину в общем поклоне, Рейз извлёк из кармана монету. Медяк спрятался между пальцев.

Хор голосов восславил Отца священной песнью. Пламя свечей затрепетало, и люди, спасая дарованные Небесами огни, склонились к земле. Тушить свечу без использования серебряной чаши мне было в диковинку – пришлось задуть огонек прежде, чем он коснулся одежды.

Рейз заёрзал на месте, украдкой бросил монету в анерха. Медяк ударился о кадильницу, отскочил в спину прихожанки. Анерх порывисто извинился, подобрал монету и продолжил обход.

Торжественная песнь затопила храм, хлынула в сад и разлилась по утомлённым жарой улицам. Рейз постучал пальцами по земле, будто неумелый бард перебрал туго натянутые струны. Хор взял высокую ноту.

Кадильница упала в траву. Анерх схватился за горло, хрипя и кашляя, завалился в проход между рядами.

– Всё в порядке, я помогу, – Рейз поспешил успокоить испуганных прихожан. – Я – врачеватель, дайте дорогу.

Он махнул низкорослому мужчине. Вместе они подняли анерха, волоком потащили к калитке. Мальчик у входа вызвался их проводить.

– Чуть меньше внимания, – прошептала мне нищенка, быстро заняв место Рейза.

Я потупила взгляд, приложила ладони к груди и сбивчиво затараторила слова молитвы. Песнопение продолжалось.

– Так значит, ты и есть обещанная Вестница? – с придыханием проворковала она.

– Не понимаю, о чём вы, – ответила я.

– Не доверять незнакомке – разумно. Скажи Раздору, что его просьба будет исполнена. Мы встретимся в полдень на углу Западной и Шелковой улиц.

Она затянула песнь, до конца службы позабыв о существовании мира вокруг.

Толпа повалила из храма с последним ударом набата. Я выскользнула на дорогу в числе первых, отдала свечу анерху, дежурившему у ворот.

– Анвелл? – Кровь отхлынула от лица. – Что ты здесь делаешь?

Слуга Дуана сдвинул брови и, не глядя на меня, продолжил собирать свечи.

– Как и прежде, я служу Отцу и избранному им лорду, – с отрешённым спокойствием проговорил он.

– Дуану? Разве он… – Голос дрогнул. – Он жив?

– Волею Отца и несмотря на то что ты натворила в Акри-ту-Натоу.

– Я не хотела. Это их вина, – выпалила я. – Они пытались меня убить.

Анвелл молчал, невозмутимо принимая свечи из рук прихожан.

– Ты знал, – потрясённо проговорила я.

Помедлив, анерх сложил свечи в плетёную корзину.

– Господин Раэль накануне сообщил мне, что свадьба не состоится, а вскоре после твоего прибытия в аббатство распорядился доставить его в Кинотийю. Он был тяжело ранен. Это всё, что мне известно.

– Дуан сейчас в городе?

– Эктелей убеждал его повременить, но господин срочно отбыл на встречу с Эпархом.

Рим. Предатель отправился в Рим.

– Мне жаль, Лирэ, – сухо добавил он, – но я не хотел бы находиться рядом с тобой дольше, чем того требуют обстоятельства. Я слышал о случившемся в Ортисе, понимаю, что у тебя может быть иная версия событий. Однако мне, как верному служителю Отца, не пристало доверять слухам, и потому я не могу ни поддержать, ни осудить твои решения. Это исключительно твоё бремя.

Анвелл не хотел вмешиваться, выбрав удобную позицию неведения. «Невежество есть благо, бездействие есть спасение» – весьма распространённая трактовка второго стиха Авесты.

– Я понимаю, – солгала я.

Анерх вернулся к сбору свечей, а я, едва не срываясь на бег, направилась к постоялому двору.

Смех, доносившийся из «Угрюмого отшельника» был слышен издалека. Среди клумб, развалившись на скамье, Рейз потягивал эль в компании пышногрудой девицы. На его щеках проступил румянец, губы недвусмысленно касались тонкой женской шеи.

– А вот и моя сестрёнка, – протянул он, поигрывая бретелями на плечах смущённой подружки. – Как прошла служба?

– Ты меня бросил меня у храма, – сердито отозвалась я.

– Я спасал жизнь. Это мой долг как врачевателя. – Подняв со скамьи веер, Рейз скрыл победную ухмылку за белыми кружевами.

Девушка, застенчиво хихикая, отобрала у него ажурную игрушку.

Я поднялась на крыльцо постоялого двора, сдвинула занавеску. Из холла повеяло приятной прохладой.

– В полдень тебя ждут на углу Западной и Шелковой улиц.

– Одна новость лучше другой. – Рейз швырнул опустевшую кружку в куст молодой розы. – Что ж, до полудня ещё уйма времени. Чем займёмся? – спросил он, зарывшись носом в каштановые кудри.

– Мастерская моего отца как раз на Шелковой улице. – Девушка прильнула к его груди, цепляя ткань рубахи рюшами корсета. – Может, заглянем туда? Мой старик будет счастлив с тобой познакомиться.

– С превеликим удовольствием.

От их похотливого щебетания мне стало дурно. Восьмой стих Авесты гласил, что негоже предаваться плотским утехам на публике, а ложе делить надлежит лишь с мужем и благочестивой женою. Впрочем, греховные забавы Рейза не шли ни в какое сравнение с новостью о Дуане. Лорд выжил. Эта тревожная мысль звучала в голове с каждым ударом сердца, пока я поднималась по лестнице и нервно мерила комнату шагами. Лжец, отступник, убийца – он осквернял мир своим присутствием. Человек, обманом убедивший мою семью в благородном намерении сыграть свадьбу, продолжал дышать. Сейчас предатель ехал в Рим. Мы могли догнать его.

Однако до полудня Рейз не объявился. Я в одиночку отправилась к месту встречи.

Ремесленные улицы, бесконечно похожие друг на друга, складывались в грязный, пропахший дымом, лабиринт. Рабочие грузили в телеги засаленные бочки, дышали жаром печи в кузнях, стучали молотки, гремела посуда. Я долго блуждала по пыльным переулкам, петляла среди складов, заваленных обломками железа и гнилой древесиной, выспрашивала дорогу у прохожих.

Солнце встало в зенит задолго до того, как я нашла нужный перекрёсток.

Нырнув в тень старого амбара, я вытерла пот со лба, поправила прилипшее к телу платье. Лето в этом году выдалось жарким, и даже близость Кинотийи к горам не спасала от духоты.

Мимо, кренясь на левый бок, промчалась повозка. Облако пыли повисло над дорогой. Работяги, чертыхаясь и кашляя, проводили извозчика бранью. Хлопнули вожжи.

– Если за кем-то шпионишь, делай это незаметно, – прозвучал над ухом голос Рейза.

Я вздрогнула.

– Ты нашёл культ? – спросила я, спрятав испуг за напускной злостью.

Он хмыкнул, стряхнул пыль с рубахи.

– Ты поверила в его существование?

Я предпочла не заметить издёвку.

– О чём ты их попросил?

– Она сначала упомянула о всадниках или о Вестнике? – не уступил Рейз.

– Что ты сделал с анерхом?

– Тебя заботит его судьба?

– Ты знал, что Дуан выжил? – с нажимом спросила я.

Рейз осёкся, проглотив очередную колкость.

– Да, я нашёл культ, – ответил он, погладив шрам костяшками пальцев.

– Та женщина у храма, верно? Почему она поверила, что ты – Раздор? Как ты убедил её?

– Она читала подлинник Авесты, – произнёс он тише. – Или его фрагмент. На мой счёт у неё возникли сомнения, пришлось разыграть то утреннее представление. Думаю, она посчитала, что молитва, полумесяц и святая земля лишат всадника сил. Она ошиблась. Неверная трактовка. Возможно.

– Допустим, всё, что ты говорил про Эсхатон – правда. Ты – Раздор, а, значит, именно ты – источник лжи и обмана. Как она могла довериться тебе? Как тебе вообще можно верить?

– Ты до раздражения проницательна, моя дорогая Вестница, – процедил Рейз. – Но ты не сможешь докопаться до правды, покуда считаешь её вымыслом. Возьми за основу лживость учений Авесты, осознай масштаб церковного заговора, и всё встанет на свои места. Элин – девушке, что говорила с тобой у храма, известна ложь Эпарха. В детстве она лишилась родителей, церковь ничем ей не помогла. Сироту приютил культ. «Меченные солнцем» спасли ребёнка от голодной смерти, пожаловали крышу над головой и познакомили с Откровениями. С тех пор она служит благой цели. Той же, что связала меня с тобой.

Он мастерски сменил тему разговора.

– И какова же твоя цель? – зацепилась я.

– Очистить мир от порока, – выдерживая паузы, ответил Рейз.

– Путём того, чтобы сеять раздор и хаос? А после и вовсе развязать войну?

– Люди объединятся либо перед сильным врагом, либо перед большой бедой. Слабые погибнут, сильные – уверуют. Когда вера станет единой и не останется места порокам даже в помыслах, наша миссия будет исполнена. – Он говорил медленно, тщательно подбирая слова и не сводя с меня пытливого взгляда.

Я не поверила.

– Это невозможно. Сделать так, чтобы никто не грешил даже в мыслях.

– Ты не ведаешь силы страха пред приближающейся смертью, – хохотнул Рейз. – Именно осознав неизбежность скорой кончины, люди способны совершать настоящие чудеса.

– И какова моя роль во всём этом? Для чего нужен Вестник?

– Я уже отвечал. – Он взлохматил волосы, натянул циничную улыбку. – Ты – глас этого мира. Слушай свои желания. Всадники позаботятся об остальном.

Вечером «Угрюмый отшельник» посетила гостья. Пышная юбка прошелестела по полу, веер мотыльком порхал у лица. Она забрала у Рейза медальон, запечатлела на губах долгий поцелуй.

– Её отец помогает культу, – пояснил он, спровадив подругу. – Весьма выгодное сотрудничество.

Я затолкала платье в дорожную сумку.

– Не одобряю твоих методов заводить знакомства.

– Разные души падки на разные грехи, – пожал плечами Рейз. – И каждому греху – свой Ад.

– Ад един для всех, – отозвалась я.

– И всё же в нём девять кругов.

Перед полуночью мы покинули постоялый двор.

За городскими воротами ожидала крытая повозка. Возница спрыгнул с жёсткого сиденья, откинул полог тента.

В стройной фигуре, окутанной полумраком, я с трудом узнала нищенку, просившую милостыню у храма. Девушка сменила лохмотья на скромный мужской костюм, собрала волосы в косу. На смуглом лице играла широкая улыбка. Она прислонилась плечом к повозке, скрестила руки на груди. Из-под неряшливо завязанной шнуровки показался серебряный медальон.

– Где же твой конь, всадник? – насмешливо спросила Элин.

Рейз закинул сумку в повозку.

– Мой конь у моего горячо любимого братца. – Он вернул ей улыбку. – И упреждая следующий вопрос, скажу: «Так получилось». Это крайне неприятная для твоих нежных ушек история. Я не буду её рассказывать.

Рейз помог мне забраться в телегу, запрыгнул следом. Элин умостилась впереди, натянула вожжи. Повозка медленно тронулась.

Первый луч рассветного солнца коснулся лица. В нос ударил запах гниющей травы, грибов и протухших яиц. Я проснулась, вытащила из волос солому, потянулась к откинутому тенту. Голова пошла кругом, тошнота подступила к горлу. Ползком я подобралась к краю телеги, осторожно спустилась.

Земля ушла из-под ног.

Эйкут. Арена

Пузырь лопнул. Мутная зелёная жижа окатила меня с головы до ног. Готов поклясться, что так должны вонять ангелы – гнилью, сыростью и застоялой водой. Я стряхнул с рук смрадную слизь, пригнулся, уклоняясь от нависших над тропой веток.

Восемь мохнатых лап обняли шею. Жвалы пощекотали лоб. Я схватил паука, швырнул пролетавшему мимо Диинтасу. Демон поймал сжавшееся тело, с размаха насадил толстое пузо на сталактит. Кровавые ошмётки разлетелись по поляне.

Из связки лиан вылетел сгусток слизи. Диинтас нырнул за дерево. Жирная капля врезалась в ствол, с шипением выжгла мох. Я увернулся от второго плевка, вляпался в паутину. Белёсые нити опутали рога, облепили лицо. Теряя равновесие, я подался влево. Призрачный скат под ногами истошно заверещал, выпустил короткие усики. Под истеричные вопли мы слетели с тропы.

Пламя огненной короной вспыхнуло над головой, выжгло паучью сеть. Я стряхнул обрывки паутины, укрылся руками, влетев в заросли колючего кустарника.

Скат взвизгнул, задел плавником ножку гигантского гриба. Шляпка задрожала, облако ядовитых спор окутало чащу. Демон ухватился усами за камень, взмыл над кустами в попытке вернуться на безопасную тропу. Я развёл руки, силясь удержаться на его призрачном хребте.

Жирная личинка шлёпнулась на плечо, круглая пасть ощетинилась тремя рядами зубов. Остриём хвоста я пронзил паразита насквозь, резким изгибом сбросил останки в траву. Хищные цветы тотчас вгрызлись в тёплую плоть.

Диинтас нагнал меня, набрал высоту и на бешеной скорости протаранил скопление сталактитов. Потолок затрещал. С неба посыпались валуны. Скат вспыхнул голубым светом, подпрыгнул, заскользил по обломкам. С диким визгом мы вернулись на тропу.

Каменная сосулька пробила грибную шляпку. Споры разлетелись над дорогой. Я задержал дыхание, пронёсся сквозь мерцающее облако, поминая ангелов, стёр с лица мерзкую пыль. Вовремя. Впереди, за каменным лесом, разрастался тёмный провал обрыва.