Цугцванг

– Здравствуйте, дядя Игорь! – Лосев приподнимается, дергает ногой, голова падает на подушку. Гиря на тросике подпрыгивает, как поплавок от случайной поклевки. Лосев смотрит одним глазом, другая глазница залеплена тампоном.

– Красавцы, – посетитель смотрит на врача. – Подождите за дверью.

Тот подчиняется, прикрывает дверь.

– Воспитывать не буду. Как вы там оказались?

– Мы случайно, – глаз Лосева моргает. – Под раздачу попали. Арсен жив?

– В реанимации. Спасибо девушкам, вызвали милицию, – мужчина ставит на тумбочку пакет с продуктами. – Соки-мандарины, медсестер угостите. Придет следователь! От себя заявлений не пишите. Так и скажете. Пришли к девчонкам в общежитие, подрались, никого не знаете. Виктор! Заступаться не буду. Выгонят из училища, придешь ко мне. Всех касается.

Мужчина выходит из палаты, не попрощавшись.

– Витек, это кто? – Секачев смотрит на дверь.

– Игорь Валентинович! Меркулов, мамин брат. Суровый мужик, майор.

– Он мент, что ли?

– КГБ, – Лосев понижает голос. – Редко виделись, мы из другого города. Это он шмотки привез, хату предоставил. Сечете? А мы в общагу поперлись.

– И ты молчал!? – Секачев готов вскочить и бежать вдогонку за посетителем, презирая переломы, или ехать прямо на кровати. – Он из Комитета? Вот бы куда попасть! Да, Леня?..

В палату заходит медсестра с капельницами.

2016

Постаревшее лицо Меркулова в оспинах (65-70). Солнечные брызги, женский смех, стрекот моторов. Особняк на берегу горного озера, компания гостей бороздит водную гладь на катере, байк прыгает по бегущим волнам, в небе кружит легкий вертолет. На причале беседуют двое мужчин. Меркулов, приставив ладонь ко лбу, наблюдает за воздушными пируэтами. Вертолет берет выше, демонстрирует фигуры пилотажа. Его собеседник того же возраста, в вечернем смокинге с бабочкой на стойке, пребывает в ожидании. Наконец, Меркулов снимает ладонь со лба, протягивает руку.

– Спасибо, Рустам. Хороший подарок.

– Ты же охотник, да? Генерал как-никак. Проблем нет, если надо, эскадрилью поднимешь, но удобно, когда под боком. Тентовый ангар прилагается. Военная разработка для американских бизнесменов, наши гоняться будут. Я пилота оставлю на время, стажировался в фирме. Найдешь себе парня, чтобы лицензию имел. Вертолет двухместный, компьютерное управление, спутниковая навигация. Охота-рыбалка, в горы доставит за пять минут. Ружья, провиант на борт, вперед и с песней. В автономном режиме.

– Да понял я, понял. Что у тебя, какие проблемы? – Меркулов поворачивается к дому.

Неспешным шагом они идут по причалу, минуют столбы с цепью, огораживающей водную территорию. Поверх забора линии проводов, видеокамеры, прожектора на столбах.

– Дорогое удовольствие. Еще вышки с пулеметами поставить, – Тагиров делает сомнительный комплимент. – Оборону держать можно!

Меркулов сходит с причала, поворачивается.

– Тут домик стоял маленький, еще в советское время, потом соседний участок прикупил. Охота, рыбалка, теперь владение. Даром бы ничего не надо, – он смотрит на собеседника в упор. – Вот зачем ты это сказал? Про удовольствие. Взорву к чертовой матери. Только посажу тебя! Или взорву, – Меркулов показывает зубы. – Я тебя высоко поднял, могу и опустить. Ходят слухи, в губернаторы собрался? Меркулов в отставке, можно не спрашивать? Посажу, Рустам, доиграешься.

Тагиров благодушно улыбается.

– Шутки у тебя солдатские. Сто лет друг друга знаем, а ты взорву, посажу. Докладываю, товарищ генерал. Сегодня праздник! Может, отложим? Разговор серьезный.

– Шутки солдатские, – Меркулов поднимает руку ко лбу, щурится на солнце. – А москвичи твои кто? Не получится, Рустам. Думал, растаю от подарка, а я в лоб. Юмор ему не нравится, посмотрите на него. Шейх арабский, король в смокинге. В губернаторы нацелился, аж ладошки вспотели. Тагиров! Ты людей на смерть посылал?.. А я посылал. И ты меня по боку? Подарил игрушку, икрой намазал. Я танк, а не девушка. Меня розами осыпь, башню поверну и вдарю из всех орудий. Хозяином решил стать, командовать. Кем командовать? Лосевым, Секачевым? Кишка тонка. – Меркулов щелчком сбивает комара с ладони. – Сделаю тебя губернатором. Одиночной камеры, рукавицы шить будешь. Телевизор цветной, холодильник, ковер с оленями, туалет отдельный, вход бесплатный. И охрана с дубинками, ФСИН называется. Я слушаю, выкладывай. Разовую сумму предложишь или процент? – Меркулов поднимает руку, над ними завис вертолет. Тагиров подошвой ботинка трогает гальку на берегу. Вертолет уходит в сторону, оставив рябь на воде. Меркулов поворачивается.

– Элла ручкой машет, подарок твой демонстрирует, а ты головы не поднял. Кто она, по-твоему? Бизнес-леди, красивая женщина, твой компаньон. Она в курсе махинаций, ты зубами скрипишь, а поделать ничего не можешь. Так?

Тагиров ничуть не обижается на нелицеприятный разговор.

– Я все условия выполняю, работаю честно. Какие претензии?

– Между прочим, Рустам! У нее сотня прыжков с парашютом. Она рысь! Голову тебе на раз откусит. Вот так же рукой махну, костей не выплюнет. У тебя деньги, а у нас команда. Срать я хотел на ваш клуб Бильдербергский, ложи масонские. Ты меня знаешь!

Тагиров морщится.

– Игорь Валентинович, не мой выбор. Решают корпорации.

– И что? Где деньги, там война, а ты кто такой? Пятая колонна, сборище барыг. Я предупреждал? Благотворительность боком выйдет. Деньги перевел, и все шито-крыто? Тенгиз оружием промышляет, Алик наркотой. Балуются мальчики. Гора компромата, их воспитывать надо. Они тебя не спасут, или ты сам в Сирию завербуешься? Кому ты нужен, пень старый.

– Компромат есть на всех. – Тагиров рассматривает свои руки. – Ничего страшного, условие крупного бизнеса, интересы сошлись на мне. Вот и решай! Пока есть возможность.

– Пока? – Меркулов зловеще усмехается.

– Складываются не деньги, сам понимаешь, – Тагиров поднимает палец, указывая в небо мимо вертолета. – Губернаторы летят кувырком, вместе с мэрами. Либо мы в команде, либо вышибут. В принципе, я свое согласие дал, ты решай сам, у генералов свои принципы. А сумма обсуждается любая.

– У тебя все, или что-то еще? А то вон, гости причаливают.

Тагиров, забывшись, лакированным ботинком поддает гальку на песке.

– Да нет! У меня все.

Меркулов медлит в недолгом раздумье.

– Ты в Москву не сообщай, в выходные посидим, в баньке попаримся. Приедет Секачев, Лосева пригласим. Хочешь быть губернатором, сделаем, но играть будешь по нашим правилам. Тебя, Тагиров, мы никому не отдадим, не для того растили. В Москве много кабинетов, смотри, не ошибись! А то будешь бегать с чемоданом денег под мышкой, как наши футболисты. Хорошо, если поле футбольное, можно и заминировать. Понял меня?

Вертолет проплывает над территорией особняка, зависает, опускается на газон. Мотор выключается, лопасти продолжают бесшумное вращение. Меркулов с Тагировым идут по тротуарной дорожке. Сдвигается пассажирская дверка. Рыжеволосая женщина (лет 45), сощурившись на солнце, слепо машет рукой. Спускается на землю, пошатнувшись на каблуках, идет по газону. Меркулов берет ее под локоток, выводит на дорожку. Женщина, действительно, похожа на рысь. Широко расставленные глаза, вздернутый нос, стрижка с медным отливом.

– Игорь Валентинович, я в восторге!

– Элла Александровна! – собираются гости с прогулки. – Красиво летали!

– Это Николай, мастер пилотажа! Я на самолетах летать боюсь, а тут. Ух! Шампанским угостите?

Пилот стоит спиной, занимается вертолетом.

– Прошу на веранду, шампанское подадут. Слышали новость? – Меркулов обращается к гостям. – Мастер парашютного спорта летать боится. Лифтом не пользуется, а фигурка какая, – Меркулов оборачивается на Тагирова, тому плохо. – Рустам. Что с тобой?

– Надо присесть, – Тагиров беспомощно хлопает себя по карманам.

– Да вот скамейка. Есть лекарство? Что надо? Сейчас принесут. Охрана!

•

Новый рубленый дом на краю деревни. Мимо указателя проезжает дамская иномарка с транзитными номерами, заворачивает к самым воротам. С пассажирского сиденья выскакивает юная девушка (17-18). Из-за руля выходит Джонсон в темных очках. Девушка восхищенно смотрит по сторонам, трогает руками блестящий на солнце капот.

– Поверить не могу! Это правда? Папа, скажи, мне снится!? Да?

Джонсон достает из машины пакеты с продуктами, захлопывает дверку.

– Почему снится? Твой дом, машину сама выбирала, – Джонсон ставит пакеты на землю. – Добро пожаловать, хозяюшка! Знакомься с владениями. Можно сказать, родовое поместье. Специально участок купил и дом построил, все по твоему заказу.

Девушка бросается к отцу, виснет на шее. Джонсон поправляет сползшие очки.

– Ну! Все, все. Вдруг не понравится? Не вилла, конечно. Яна! Хватит целоваться, пойдем. Спутниковая антенна, телевизор, интернет. Даже бассейн в подвале, пока без воды. Скважина, отопление. Все работает. Справишься? Можем договориться с соседями. Картошку умеешь окучивать? Сад есть, ягода-малина. Любишь малину, крыжовник? Черемухи куст. В огороде полянка, ель высокая, речка за огородом, можно шашлыки жарить. Зимой хороводы водить, елку наряжать. С лестницы придется.

Джонсон поднимает пакеты, заходит во двор. Девушка пищит от восторга.

– Папа! Я тебя обожаю! Это сказка! Глазам не верю.

– Ты иди в дом, – он подает нагруженные пакеты. – Сама унесешь? Я машину загоню.

Она подхватывает сумки, он открывает ворота.

•

Светлая комната, современная мебель. Джонсон сидит в кресле, вокруг глаз лучики от загара, в руках папка. Яна рассматривает разложенные на столе продукты, не зная, с чего начать.

– Яна, присядь! Мне надо уезжать. – Джонсон показывает кожаную папку, кладет на стол. – Слушай внимательно! Вот здесь, в папке, документы и тетрадь, там все изложено. Какое-то время меня не будет.

– Ты меня бросаешь?! – Яна раскрывает глаза. – Папа! Как?

– Документы на владение домом, твой паспорт, все здесь. Машина во дворе. Пока права не получишь, за руль не садись, наживешь проблем. Я же тебя нашел, приехал как обещал. Значит, не бросаю. Навещал редко, обстоятельства. Все будет хорошо…

– Папа!! – девушка ставит локти на стол, зажимает уши ладонями. – Не хочу слышать!!

Джонсон смотрит на часы, встает.

– Ты куда?! – девушка вскакивает.

– Я сказал, надо ехать.

– Папа! Папочка, – она удерживает Джонсона за плечи, пытается усадить в кресло. – Прости меня, я больше не буду. Пожалуйста!

Джонсон указывает ей на стул, садится сам.

– Без истерик, пожалуйста. Яна! Ты взрослая девушка, понимаю, не готова к бытовым мелочам. Вот тут есть адрес твоего брата, свяжешься по интернету. – Джонсон кладет руку на папку. – Встретитесь, на днях он вернется из армии. Зовут Платон, отличный парень. Подружитесь.

– У меня есть брат!? Что же ты молчал? Папа! Всю дорогу ерунду спрашивал, как жила, с кем дружила, а главного не сказал! Брат?! У меня есть брат! И ты ни слова. Ты даешь, папа!

Девушка не может справиться с потоком эмоций.

– Яна, угомонись! Сводный брат, одна не останешься. Осваивайся, обживайся, познакомься с соседями. Если спросят, скажешь, папа работает за границей, приехал ненадолго, забрал из интерната. Наличность небольшую оставлю, – Джонсон достает из бумажника несколько купюр, кладет на стол. – Это на мелкие расходы. А вот это банковская карточка, в тетрадке написано, как пользоваться. На карточку деньги поступают автоматически. Раз в месяц, это рента. Исполнится 21 год, сможешь распоряжаться всей суммой. Об этом рано думать. Расходы рассчитывай, чтобы голодом не сидеть.

– А что я буду делать? – девушка страдальчески смотрит в окно. – Здесь, в деревне?

Джонсон пожимает плечами.

– Поступи на курсы водителей, посмотри рекламу в интернете. Через полгода будешь на колесах. Пользуйся пока электричкой. Ходят автобусы. Скоро начнутся вступительные экзамены, выбирай сама. Школьное свидетельство в папке. Ты хозяйка своей жизни.

– А во что мне одеваться? – девушка чуть не плачет. – Я не хочу жить одна!

– В деревне есть магазины, купишь необходимое, съездишь в город. Платон поможет. Все!

Джонсон поднимается. Девушка встает, по лицу текут слезы, обхватывает отца руками.

– Я не отпущу тебя! Ты исчезнешь. Так нельзя, папа! Я выросла без тебя, а ты забрал, и сразу бросил? Это невозможно! Я умру без тебя.

Девушка заливается слезами. Джонсон обнимает дочь за плечи, прижимает головой к плечу.

– Я должен ехать. Все будет в порядке. Я же не насовсем уезжаю. Как только освобожусь, дам знать. Свобода и ответственность. Только уговор! Слышишь меня?

Девушка поднимает мокрое от слез лицо, тихонько всхлипывает.

– Да, папа?

Джонсон кивает.

– Насчет брата запомни. Его фамилия Ермаков. Платон Ермаков, запомнила? Он не знает про меня, про тебя тоже, и мама его не в курсе. Здесь меня знают под другим именем и фамилией, это секрет. Никому ничего не говори, только Платону. Поняла? Ему тоже не сразу, предупреди, чтобы не болтал. Выбери настроение. Я на тебя надеюсь.

– Ты бы хоть рассказал, как и что! Почему получилось, что ты уехал и не мог вернуться?

– Яна. Мы с твоей мамой женаты не были. Я не мог тебя забрать, пока не станешь самостоятельной. Ты очень красивая девушка, Яна Борисовна, на маму похожа, тоже рыженькая.

Девушка дергает головой, смотрит исподлобья.

– Я шатенка!

– Конечно, шатенка. Не дуйся. Все расскажу, только не сейчас. Договорились?

Джонсон целует девушку в лоб, отстраняет.

– Я вернусь, будем чаще видеться. Хорошо? Все плохое забудется.

– А как мама умерла, болела? Пила сильно. Да?

– Ну что ты! Когда вернусь, расскажу. Радуйся жизни, знакомься с хозяйством, привыкай. Захочешь, кошку заведи, или собаку, соседи подскажут. Только потом не бросай.

– Скажешь тоже… Папа, я люблю тебя. Очень-очень!

– Я тебя тоже, – Джонсон ободряюще улыбается, надевает темные очки. – Мне пора. Включи телевизор. Не провожай, будто я вышел, скоро вернусь. А вот и Валерий Петрович, – Джонсон смотрит в окно. – Как-нибудь заедет. Не помнишь его? Представится, можешь доверять. Не скучай тут!

Прямо напротив дома остановился старенький «Москвич».

2 СЕРИЯ

2016

Казанский вокзал в Москве. Фирменный поезд, посадка заканчивается, спешат отдельные пассажиры. В вагон заходит брюнетка в плаще, за нею коренастый мужчина с сумкой через плечо катит чемодан на колесиках. Ретранслятор дает отправление. Двухместное купе. Платон в форме лейтенанта погранвойск задумчиво смотрит в окно. Девичья фигурка на темном фоне вокзала словно вырезана трафаретом. Солнечная девушка посылает кому-то воздушный поцелуй. Дверь отодвигается, заходит Секачев (лет 45) с дорожной сумкой в руке, смотрит на парня, окидывает взглядом купе.

– Привет, разведчик, – он ставит сумку. – Ермаков?

– Здравствуйте, – Платон приподнимается.

– Сиди-сиди, – мужчина открывает удостоверение, показывает. – Полковник Секачев. Предупредили? Зовут Анатолий Львович, – он убирает книжечку, протягивает ладонь. – Будем знакомы?

Они обмениваются крепким рукопожатием, Секачев садится, открывает сумку.

– Чуть не опоздал! Американка прицепилась со своим чемоданом. Видел? Нашла носильщика! Хотел в госпитале навестить, не получилось. В поезде выспимся с комфортом. Тебя окончательно выписали?

– Полностью.

– Набегался по пустыням. Непривычно тут? Дорогое купе, специально для героев. На гражданке скучать будешь! А что? Идея. Возьму к себе! Боевые парни нужны. Как голова. Не болит?

– Нормально, товарищ полковник.

Секачев достает из сумки бутылку коньяка, складные стаканчики.

– Ну-ну! Не так официально. Давно дома не был?

– Больше года.

– Друзья встречают, родители?

– Должны.

Перрон неслышно плывет, уносит стройную девушку с поднятой на прощание рукой. Заходит проводница, забирает билеты, делает отметки, желает счастливого пути, косится на коньяк, выходит. Полковник встает, задвигает дверь, блокирует стопором. Снимает пиджак, обнаруживая наплечную кобуру с пистолетом под мышкой. Вешает пиджак на вагонные плечики. Вагон мягко катится, за окном тянутся заводские корпуса. Секачев садится, поддергивает рукава.

– Я еду с тобой не случайно. Догадываешься? – безответная пауза. – Понимаю. Мурыжили два месяца, допрашивали. Ты чист, определенно, но есть моменты.

– Понимаю, Анатолий Львович. Спрашивайте.

Секачев берет бутылку, вытаскивает пробку, нюхает коньяк.

– С заданием понятно, командир подтвердил. Снарядили под беженца, надели чалму, высадили в пустыне. На вертушке не подобраться, стингеры, пришел пешком. Выяснил, что за лагерь?

– Вербовочный пункт, биржа наемников. Привозят гражданских лиц из Турции, под видом туристов. Сортируют. Направляют по запросам и назначению. Разговаривал с местными бродягами.

– Знаешь турецкий язык?

– Арабский, турецкий. Мама преподаватель английского, всего понемногу.

– Даже завидно, полиглот. – Секачев смотрит изучающе. – Зачем сунулся в лагерь?

– Не совался, накладка вышла, – Платон морщится от досады. – Подошел близко. Меня узнал один из туристов, русский. Филимонов оказался. Место открытое, колючка по периметру. Хотел взглянуть, ну и попал. Он меня по имени окликнул.

– Фактор случайности. Окликнул он тебя, что дальше?

Платон отворачивается, смотрит за окно.

– С боевиками не закосишь. Побежал, скрылся в развалинах. Место присмотрел заранее, хотел до ночи переждать. Бродяги, наверно, сдали. Зарыться не успел, гранатометом ударили, только под щит нырнул, сознание потерял.

– Что за щит? – Секачев не столько слушает, сколько наблюдает за реакцией.

– В развалинах нашел, заранее норку сделал. Я автобуса с туристами дожидался, чтобы информацию проверить, убедиться не с чужих слов. Разбомбим беженцев, скандал будет. Стальной лист. Защита от пехотных мин, под днище джипов ставят. Вроде того.

– Потерял сознание. Что еще помнишь?

– Дальше туман. Видения разные, лица в масках.

– Бандитские маски. Балаклавы?

– Нет, почему. Костюмы оранжевые, на лицах маски кислородные, на резинках подвешены, вроде как в самолете. Лампы созвездием, операционная. Шестигранники на стенах, похожи на соты пчелиные, материал матовый, в дырочках мелких.

– Звукоизоляция. Что чувствовал? Ассоциации?

– Ничего, – Платон дергает плечами. – Очнулся на берегу.

– Подробнее. Почему решил, что на берегу. А до этого?

– Врачи разговаривали, во время операции. Это я позже вспомнил, под гипнозом. Будто мы на корабле. Командует там некий Джонсон. Мистер Джонсон.

– А его ты видел?

– Один раз. Лицо в темных очках, куфия под ободком, но не араб. Вроде европеец. Американцы иначе разговаривают. – Платон задумывается. – По-русски он хорошо говорил, без акцента.

– Он с тобой разговаривал?

– Ни разу. А все же я его слышал, голос помню. Такое чувство, что видел до этого. Над ним не лампы или потолок, вообще не помещение было. Небо и солнце, больше ничего. Наверно, в лагере, когда без сознания был. Может, вы объясните? А то допрашивают и допрашивают без конца, не верят и молчат, будто я виноват. Подсказали бы?

– Чего захотел! Военные сами не знают, к нам обратились. Всего не скажу. Чего сам не знаю, где права не имею. Интересы государственные, но кое-что ты должен понимать. По чуть-чуть?.. Хотя не настаиваю, смотри сам. По самочувствию. Будешь?

Платон отрицательно мотает головой.

– А я с твоего позволения, – Секачев наливает коньяк в свой стаканчик. Достает из сумки складной нож, лимон, режет на салфетке пару кружков. – Существует некий Джонсон. Борис Джонсон, полный тезка английского министра. Псевдоним, разумеется. Специалист по диверсионной работе. Описания внешности нет, косвенное упоминание. Эсминец стоял на рейде три дня, на борту лаборатория. Допустим, понадобился человек из России. Диверсант, потенциальный агент? Для какой цели Джонсон мог прибыть на побережье с лабораторией? Операцию провели на высшем уровне, залатали по первому сорту. И вернули командованию, не пытались завербовать? Этого в принципе не бывает. С тобой должны были работать. Сам-то что думаешь?

Платон не знает, что сказать, пожимает плечами.

– Жест доброй воли? Демонстрация сотрудничества. Мало ли.

– Как же, дождешься от них, – Секачев выпивает коньяк, берет дольку лимона. – Ты сам подумай! Пригнали эсминец с лабораторией, сделали неплановую операцию, доставили на берег и выдали командованию без условий. Без дивидендов. Специалисты обследовали. Полиграфы, сеансы гипноза. Скополамин испытал, извини. Профессионалы колются! Ты чист, отзывы командования самые лучшие.

– И что теперь?

– Вот именно, что теперь, – Секачев вытирает вагонным полотенцем руки, достает папку из сумки, находит пару фотографий. – Вдруг узнаешь?

Платон берет фото, рассматривает двух мужчин.

– Кто это?

– Один вертолетчик, шрам над верхней губой, от операции. Некто Николай Губарев, летчик частной авиакомпании. Второй. Кличка Браузер. Не знакомы? – Секачев спрашивает без надежды на успех.

– Откуда, – Платон возвращает портреты. – Он был в темных очках, лицо прикрыто.

– Следовало ожидать, – Секачев убирает фото. – Эти ребята сейчас в России. Мало того, пребывают в городе, куда мы с тобой направляемся. Понимаешь?

– Нет, не понимаю.

– Есть вероятность, что Джонсон выйдет с тобой на контакт.

– Зачем? Я его знать не знаю.

Секачев ставит второй стаканчик, наливает немного.

– Зато он тебя знает. Иначе зачем спасал? Выпей.

– Не понял?

– Да ты не волнуйся. Если в меру, не повредит. Я консультировался с врачами, можно. Закуси пока лимоном. Ресторан откроют, закажем обед. – Секачев выжидающе смотрит. – Дорогостоящие операции случайным диверсантам не делают, тем более пленным. Платон. А что ты помнишь о своем отце?

Платон выпивает, берет дольку лимона, откашливается, кладет на салфетку.

– Ничего не помню, маленький был. Родители развелись, мне около года, чуть больше. Мама говорит, исчез после развода, потом погиб. Несчастный случай. А что?

– Может, родственники есть? По отцовской линии, – Секачев запускает ядовитую дольку в рот, с кислым любопытством смотрит на Платона. – Родня в деревне.

– Понятия не имею.

– Ну да, ну да, – лицо Секачева плавится от ядреного лимона, глаза потекли, он отворачивается. – А вот я тебя помню. Мы с твоим папой служили вместе. Леня Ермаков! Вместе в самоволку бегали, к девчонкам лазили в общагу, пирамидкой в окно. Там он с мамкой твоей познакомился, влюбился, женился сразу. Я даже позавидовал, красивая девушка. Марина Сергеевна?

Платон озадаченно смотрит. Секачев кивает.

– Дознавателям я не сказал, иначе бы за нее взялись. Марина в ОММ родила, где Вечный огонь. Помню вечер, снег хлопьями. Мы с Леней забрались на карниз, он в окно постучал. Марина с кровати встала, в белой рубахе. Окна запечатаны, а нам понятно. Сейчас на кормежку привезут! – рассказывая, Секачев снова режет лимон. – И как раз медсестра заходит с конвертом. Это пакет такой, для младенцев. Марина встала боком, чтобы ребеночка показать, личико открыла, а рожица темная, волосы слиплись, ужас страшный! Ты глаза открыл. Это сейчас карие, а тогда темно-синие были. Маринка говорит, по губам читаем. Платон, вон, папа пришел! Ты головку повернул, глаза скосил. И серьезно так смотришь, что твой прокурор. А потом улыбнулся. Мы с Леней в бистро, по стакану тяпнули. Да! Дружили мы с твоим папой. Шрам у него был под глазом, он в Афгане воевал, на пару лет старше.

Платон недоверчиво смотрит.

– Надо же, как бывает. А мы с вами в поезде едем. И что потом?

– Расформировали отдел. Времена лихие, я в Москву перевелся. Лет через 5 узнал, что Леня погиб. Определили несчастный случай, дело засекречено. До гибели он работал под прикрытием, большего не скажу. Не дурак, сам понимаешь. И псевдоним у Лени был, дружеское прозвище. Догадаешься?

– Откуда, – Платон вскидывает глаза. – Неужели Джонсон?

– В точку, – Секачев кивает. – Можешь звать меня дядей Толей. Наедине, конечно. Мы с твоим папой огонь и воду прошли, он командиром был. Третий тост. – Секачев наливает, они молча выпивают.

– Странное прозвище. Кличка?

– Джонсон, по-английски, сын Ивана. Леонид Иванович. Фамилия Джонсон распространенная, вдруг мелькнула рядом с именем Платона Ермакова, который попал в плен, а имя редкое. Совпадение имен и фамилий? И псевдоним! Заинтересовался. Мы выяснили Филимонова, который тебя в лагере окликнул. Он из твоего города, жил в соседнем дворе, завербовался через клуб Алиби. Знаешь?

– Алиби паб? Знаю. Ночной клуб.

– Этот клуб принадлежит Рустаму Ахметовичу Тагирову. Олигарх, кандидат в губернаторы. И вдруг Джонсон назначает встречу. Свежая информация, из одного источника. Господин Тагиров известный персонаж, контакты под наблюдением. В интересах дела тебя выписали чуть раньше. Всего рассказать не могу, а вот ты помочь в состоянии! При желании.