Летопись Кенсингтона: Фредди и остальные. Часть 3

– А ну, мужики!

– и кричащийлягающийсяругающийсяисопротивляющийся Брайан был повален на столик, а в рот ему через воронку была влита добрая порция имбирного. Мэй еще какое-то время икал и исходил пеной, но вскоре его повело, он обнял Боуи, Фредди назвал «дорогая», и, влезши на стол, объявил текущий день «Праздником избавления от скверны». Пиплы вывалили за пьяным Мэем на улицу, повлеклись к Темзе и чуть не потонули все к чертовой матери…

Всё. А чего вам еще? И так ясно, что утром Брайан едва не подох от жуткого похмелья. И Фредди утром едва не подох от злости, когда увидел, что Боуи безжалостно обесцветил его дареный парик. А про несчастного Джима Хенсона вы все знаете. Да, да. Это все из-за того проклятого ночного купания. Не лезьте в Темзу в сентябре, иначе сведения о вас в Энциклопедии Удивительных Людей будут занимать одну строку и две даты. Мы всех вас любим. Потому что вы читаете нашу книжку. А кто не читает – к тем мы относимся с сухим недоверием. И не любим. Вот. Хотя, может быть, они просто не умеют читать? Ну так прочтите им кто-нибудь вслух! Лады? А нам спать пора.

/ – картинка №72 – / КАКИМ ОБРАЗОМ У ФРЕДДИ ПОЛУЧИЛСЯ ПРЕКРАСНЫЙ ОПЕРНЫЙ ТЕНОР? или ВОТ КАКИМ ОБРАЗОМ У ФРЕДДИ ПОЛУЧИЛСЯ ПРЕКРАСНЫЙ ОПЕРНЫЙ ТЕНОР! /

Однажды Фредди захотел петь серьезные штуки. Сольными проектами он заниматься не собирался – хватило с него «Беда Гая». После этой волокуши их отношения с Макком осложнились до такой степени, что бедный мюнхенец получил пенсионную книжечку и медаль «За спасение утопающих», потому что медалей «За долготерпение в работе с Фредди» еще не выпускали.

Но Фредди – на то и Фредди, чтобы не опускать рук. Поэтому он затеял межрайонные соревнования по настольному хокбилу. Это такая игра с шашечками, гоняемыми специальными клюшечками по игровому полю. Желающих Фредди записывал, а нежелающих бранил и дергал за волосы, принуждая.

Брайан же ничего про хокбил не знал. Он внезапно обнаружил, что все концертные, клиповые, авторские и потиражные у него закончились, и время пришло вновь работать в пожарной части, тем паче что Элтон, подрабатывающий там колоколом, ушел в вынужденную отставку – голова очень болела.

Прибежав в пожарку, Брайан с удивлением узрел там всю команду, сидящую у телевизора и с вожделением зрящую концерт «Живая магия» на Уэмбли. При этом у касок всех номеров текла обильная, тягучая и осклизлая слюнища. Брайан решил сбежать, но был замечен.

– А-а-а! – нехорошим голосом протянул начальник части. – Вот и наш гитаристик. Давненько, знаете ли!

– Я ж занят был, – пропищал Мэй, показывая на экран. – Сами видите!

– Видим, – склонил голову начальник. – Значитца, ты у нас звезда нонче?

– Гражданин начальник! – завыл Брайан. – Пожалей! Я нищ, как мышь!

– А Мэй-то зажрался, – осуждающе покачал головой один из зизитоповцев.

– Пошел отсюда! – заревел начальник. – Ты уволен!

– Да какая же я звезда, дорогие мои! – захныкал Мэй. – Хоть поверте! Хоть проверте!

– Это что? – ткнул ему за спину нач.

– Гитара моя, – развел руками Брайан. – Балуюсь иногда. А за это, – он покосился на телевизор, – я денежек уже не получаю, не-ет!

– Сыграйте, – попросил один из касок, Энди Белл.

Его напарник, Винс Кларк, согласно качнул большой ушастой головой с низким и покатым, как у пещерного человека, лбом.

– Я стеснителен, – покраснел Брайан. – На людях не могу.

– Играй, тебе сказали! – заорал начальник, покраснев лицом.

– Извольте, господа, – и Мэй, неуклюже охватив гитару, попытался подобрать одним пальцем «чижика», но предательские руки вспомнили и вывели длинную уничижительную для окружающих руладу.

– Эт-то что.. Эт-то к-как понимать? – сдвинул брови нач.

– Чижик-пыжик, где ты был! – немузыкально завопил Мэй, дергая за струны, которые, против хозяйской воли, так и норовили выдать заунывную приятную трель.

– аааААААааа! – и Брайан, закрываясь руками, вылетел на улицу, провожаемый запущенным ему в голову штуцером.

Он стоял на перекрестке и горько плакал, как вдруг к нему подошел Элтон Джон.

– Что? – спросил он отеческим голосом. – Выгнали?

– Выг-агаг-нали! – прохлюпал в ответ Брайан.

– Работы нету? Это не беда, – и Элтон, пожалев маленького Мэя, встал на цыпочки, чтобы погладить его по кудлатой голове. – Идем. Я знаю, что делать!

– Я тоже, – утер слезы Мэй. – Пойду и утоплюсь. Пусть друзья завидуют. Пруд – лишь для тех, кто вправду крут.

– Глупенькой! – и Элтон, взяв Мэя за руку, повел за собой.

А привел он его в один большой дом, где за столом сидел дядечка с очень строгими глазами, которого Мэй никогда в жизни не видел.

– Ты хочешь продать меня? – шепнул он Элтону. – На галеры?

– Тихо ты, капустян, – ткнул его в бок Элтон. – Не позорь мою плешь.

И он подтолкнул Мэя к столу.

– Мне очень страшно, – доверительно сказал Брайан дядечке. – Но я терплю.

Дядечка строго посмотрел на Брайана.

Брайан трусливо посмотрел на дядечку.

Дядечка вытащил из под стола гитару и нацелил ее на Брайана.

– Все скажу, – задрал лапы вверх Мэй. – У Коллинза тайная фабрика по производству открывашек. Фредди хочет Макку подсыпать в постель ведро тухлой капусты. Стинг списал две ламы, а сам на них ездит в горы за дровами. Боуи боится щекотки. А Элтон…

– Хватит, хватит! – зашипел Элтон. – Мы пришли сюда не за этим.

– Точно, – кивнул дядечка. – Распишитесь тут.

Брайан дрожащими руками взял маркер и написал на гитаре большими корявыми буквицами «Браин Муй». Дядечка отнял гитару, качая головой, исправил ошибки (Брайан проворчал: «Мне лучше знать, как меня звать»), потом швырнул ее через всю комнату на конвейер и крикнул:

– В производство!

– А где это? – бестолково закрутился на месте Брайан. – Куда?

– Я не вам! – огрызнулся дядечка. – Ваша гитара теперь в серийном производстве. С вашим именем. И получать вы за это будете… – и он показал Мэю последнюю строчку контракта.

Мэй встал на руки и захлопал в ноги. Его успокоили, после чего он стал неизмеримо важен, солиден и попросил показать, где здесь туалет.

…Фредди же тем временем тоже раздумывал, куда бы поехать в свободное время. В Мюнхен ехать он не хотел, так как только что подсыпал кое-куда ведерко кое с чем. На Ибицу его не звали после того, как он со своим ибицовским приятелем Тони Пайком поджег две дюжины воздушных шаров, развешанных для красоты возле одного ресторана. Потом, правда, выяснилось, что они сами и развесили эти шары, готовясь к вечеринке в честь самого Фредди и Элтона Джона, но это островитян не колыхало, и английские гости за нарушение экологической обстановки были выставлены вон.

Через неделю Фредди с Джоном пролетели над Ибицей на дельтаплане и обильно оросили красоты острова засахаренной сгущенкой, окончательно потеряв надежду на последующий островной отдых.

– Тьфу! – сказал Фредди в ответ на официальный разрыв отношений с Ибицей и решил немного позаниматься благотворительностью. Для начала он отправил пару фунтов маме с папой с просьбой купить себе приличный особняк где-нибудь в центре Лондона. Папа уже не сердился на беспутного сына, поэтому переезду обрадовался. Однако ни в какой не в Лондон, а в маленький домишко возле шумного аэропорта Хитроу. Мама чуть не убила несчастного папу, но тот был непреклонен.

– Пусть не называет нас иждивенцами! – гордо говорил он. – Голодранец!

Мама утирала слезы, но все же пошла на поводу у папы. Сестру же Кашмиру не спрашивали – она всегда и на все соглашалась.

Фредди же на все на это было глубоко начхать. Он отправил деньги, и Бог с ними со всеми. Покончив с меценатством, он решил пойти в гости к Роджеру. Но того не оказалось дома. Тогда он решил пойти в гости к Джону. Но и того – вот проклятье! – тоже не оказалось дома.

– Убью! – пообещал Фредди. – Всех! Вот только к этому зайцу Брайану заскочу. Мы их вдвоем убьем!

У Брайана же сидела Анита. Она зловредным голоском сообщила, что мистер Мэй в отличие от некоторых тунеядов занимается работой. Фредди, проглотив «тунеяда», тактично осведомился, где же изволит работать мистер Мэй? Анита, мило улыбаясь, сообщила, что мистер Мэй, в отличие от прохлаждающихся лентяев, день-деньской пашет в своей конторе. Фредди сквозь зубы потребовал адрес конторы. Анита, лениво потягиваясь, адрес дала. Фредди вышел, аккуратно обрезал все бельевые веревки, насыпал в газонокосилку камешков и выложил на коврике нехорошее слово из собачьей радости. После этого он с чувством выполненного долга громко кашлянул, одновременно сломав замок на почтовом ящике, и решил все же сходить поглядеть на чудо двадцатого века – работающего Брайана!

Он зашел по указанному адресу, открыл дверь в кабинет – и застыл на пороге. За огромным дубовым столом, небрежно положив на него ноги в лаковых штиблетах, сидел Брайан Гарольд Мэй! Одетый в великолепно сидящий белоснежный смокинг и зажав в зубах сигару, он небрежно отвечал на телефонный звонок:

– Ну? – гремел он. – Слушаю! А, Хэммет! Чего бы вам хотелось, Хэммет? Вы не имеете струн, но имею их я. Я желаю их продать. Вы желаете их купить? В таком случае обратитесь к моему коммерческому директору, скажете – мистер Мэй просил уважить. Да, конечно, в гольф не откажусь. А Шенкеру скажите, чтоб больше здесь не появлялся, я ему позавчера обеспечил! А я говорю – обеспечил! А я говорю – нет. А я говорю – в морду ему дам! Что? Не хочет? Ну вот видите. До встречи. Мой поклон Ольге Яновне. Я жду вас во вторник!

– Видал? – спросил он у Фредди, брякая трубку на рычаг. – Проблемы, проблемы… А у кого их нет? У тебя тоже, видимо, есть, раз ко мне зашел?

– Ты таперича крестный отец? – с уважением спросил Фредди и даже усы пригладил.

– В каком-то смысле, – деловито сказал Мэй. – У тебя все? Я, конечно, рад, что ты навестил, но – дела, дела, контакты, конфликты… Заходи попозже, скажем, – он полистал календарь, – годика через пол. Как раз денек у меня свободный будет.

– А если альбом писать, – с сарказмом заметил Фредди. – то мне как – через год прибегать?

– Вот-то, вот-то, – снова сказал кому-то в трубку Мэй. – И тре-мо-ло! Запиши, – и он отвернулся он Фредди, сделав ему через плечо прощальный жест пальцем. Фредди тоже сделал ему жест пальцем – но отнюдь не прощальный. Он не желал уходить. Он так и заявил:

– Не пойду!

Тогда Мэй нажал какую-то кнопицу, и в кабинет тут же влетели Лемми и Том Арайя. За ними гигантским шагами топал Бабба Смит. Фредди заулыбался ему, как старому знакомому, снял пальто и протянул Смиту со словами:

– Вон там, гардеробщик, повесьте, пожалуйста.

Бабба взял пальто и со словами:

– Г-гардеробщик… – надел пальто обратно на Фредди, схватил его за лацканы и вышвырнул в окно. Лемми и Том придерживали Фредди за ноги, чтобы вернее прошел.

Внизу послышался жалобный крик Дэвида Боуи.

– Гардеробщики! – раздался сверху крик Смита. – Гардероб не хотите починить?

– Я вам покажу! – Фредди побросал ногами и пошел, делая вид, что не слышит из-под снега стонов Боуи.

А пошел он к Джону, в смутной надежде, что тот вернулся. Тот вернулся, и встретил Фреда на пороге с бутылкой маслица «Джонсон&Джонсон».

– Это мне? – с омерзением посмотрел на масло Фредди. – Пошли лучше водочки тяпнем!

– Нельзя, – отказался Джон. – У нас прибавление.

– Так тем более! – подпрыгнул Фредди. – Обмоем!

– Говорю – нельзя, – и Джон развернулся уходить.

Фредди схватил его за полу халата, но тут же был окачен маслом и присыпан присыпкой.

– Мои глаза! – вопил Фредди, катаясь по площадке.

Джон, и не подумав глянуть, что там у друга с глазами, захлопнул дверь. Фредди тут же поднялся и стал вырезать ногтем на двери Джона краткое, но емкое слово. Дверь тут же распахнулась, и Шерри одела Фредди на голову памперс, закрепив липучками для надежности.

– У-уй! – вопил Фредди, отплясывая с памперсом на макушке по площадке. – Я ослеп! Ах, как пахнет! Ах, как пахнет!

Оступившись, он слетел с лестницы и с хрустом ушел в сугроб.

– Буду с Роджером дружить, – ворчал он, бредя спустя полчаса по темной улице. – Он мой товарищ. Не то что разные там плодоносящие и руководящие…

Роджера вконец разъяренный Фредди нашел в студии, на двери которой было мелом написано: «Здесь – кросс!»

– Кроссы устроили! – рассердился Фредди, стуча в дверь ногой. – И где? В святая святых! Ну, я им покажу! Каждый от меня получит! Каждый!

Но спустя минуту он уже вылетал из окна, а Роджер смотрел ему вслед и хохотал, как ненормальная кукабарра. Из-за его плеч выглядывали здоровенные парни с гитарами, а один угрожающе потрясал губной гармошкой.

– Это моя новая группа – «Кросс». – крикнул Роджер. – А тебе не мешало бы отдохнуть! Усталый ты какой-то. Нервный стал. Глаз не дергается?

– Пошел отсюда! – был ответ из сугроба.

– Нет, правда! – не унимался Роджер. – Тебе надо сменить имидж! Попой-ка!

– Я так и знал, что вы там пьете, а не играете, – сплюнул Фредди.

– Да нет, ты попой-ка в опере! – посоветовал Роджер. – Вот эдак – а-а-а! О-о-о!

В стекло рядом с головой Роджера влепился мощный снежок.

– Дурак ты! – обиделся Роджер. – Я тебе умное говорю. Вон Градский. Знаешь Градского? Тоже в опере был, и даже пел там какого-то петуха…

– Петуха? – с сомнением сказал Фредди. – Градский, говоришь? Гм. Ладно, я подумаю. Кстати, у меня для тебя тоже есть кое-что!

– Да? – обрадовался Роджер, высовываясь из окна.

– Да, – кивнул Фредди и закатал ему снежком в глазенап.

После этого он долго спасался от всей роджеровой группы через подворотни и проходные дворы. Спасшись, он решил все же последовать совету Роджера в плане отдохнуть. И поехал на Ибицу. Ему даже не дали выйти из самолета и подожгли шасси. Еле взлетев, Фредди принял решение погулять пока по Мадриду – рядом все-таки.

В Мадриде Фредди тут же набился на интервью на местное телевидение, в котором он со вполне понятными целями рассыпал похвалы местной оперной знаменитости Монсеррат Кабалье. Вернувшись с телестудии, он забрался с ногами на диван, подвинул к себе телефон и пакет с горохом и принялся ждать, дрожа от нетерпения и плюясь гороховыми стручками во все стороны. Звонок не заставил себя ждать. Монсеррат принялась выражать ответные восторги в адрес Фредди.

– Я в восхищении! – кричала она.

– Королева в восхищении! – отвечал Фредди.

– Нам бы… того! – намекала певица.

– Нам бы… этого! – интимно вторил Фредди.

– Спеть бы, – хором сказали они. – И непременно оперу.

– Черт возьми! – опять же в один голос заметили они.

– А разве вы уме… – начала Кабалье.

– А вы меня нау… – откликнулся Фредди.

– Жду.

– Щас.

Через неделю в дверь к Монсеррат, которая уже извелась, ожидаючи, постучали. Судя по звуку, стучали ногой. Певица открыла и заорала:

– Дверь портите!!!

– Прошу прощения, – галантно снял шляпу невысокий немолодой человек с усиками на бледном лице. – Это здесь делают оперу?

– Ага, – недружелюбно сказала Монсеррат. – Но вас это не касается.

– Так я же вам звонил! – закричал усатый человек, и знаменитая певица с ужасом узнала в нем знаменитого певца.

– Боже, как вы плохо выглядите! – с чувством сказала она. – Вылитый Кощей!

– Недоедаю я, – скорбно склонил голову Фредди. – Страдаю я.

– Как я понимаю, вы и есть Фредди Меркури? – уточнила певица.

– Точно так-с, – и Фредди шаркнул ножкой.

– Ну а я – Монсеррат Кабалье, – и невероятно толстая тетя сделала книксен. При этом внушительная корма ее вспомнила, что она – центр тяжести, и перевесила. Всей своей невероятной громадой певица обрушилась на ни в чем не повинный журнальный столик орехового дерева.

Даже если бы на месте столика сейчас спокойно жевал свою жвачку гиппопотам, это обстоятельство не спасло бы его от печального конца – столик с диким криком разлетелся, а тетка с ужасным воплем грохнулась на пол, увлекая за собой Фредди.

– Та-ак, – проскрежетал чей-то, печально знакомый Фредди, голос. – Та-ак. Вот, значит, что вы тут поделываете! А трепал-то: «Больной, больной!» Вижу я, какой ты больной! Пощады не ждать! Милости не просить! Убью.

Фредди с Монсеррат в страхе смотрели на очень злую Мэри, которая чеканным шагом прошествовала к бывшему столику и ахнула по нему ногой. Останки деревянной продукции разлетелись по всей комнате, а из недр их вдруг выскочил какой-то ключ. Мэри поднесла его к глазам, и Фредди обмер – ключ был от его гостиничного номера! Видать, выскочил из кармана при падении – и вот вам добрый день, веселая минутка!

Мэри ухнула. Фредди зажмурился. Ключ впечатался ему аккурат промеж глаз. Монсеррат же, вместо того, чтобы воспомоществовать, захлопала в ладоши, сбегала на кухню, вернулась оттуда с добротной скалкой и принялась обрабатывать Фредди так весело и ловко, что Мэри с уважением обняла певицу, сказала:

– Теперь я спокойна. Он в надежных руках.

И ушла. А Фредди так кричал, что порвал свой голос к свиньям и теперь только тихонько попискивал, как голодный комарик.

– Итак, – с хрустом потянулась толстая тетя. – чтобы стать настоящим оперным певцом, надо… Погоди, не так. Надо сперва как следует покушать. Потом – чтобы вокруг тебя была зеркальная чистота, располагающая к комфортному пению. Затем… Ты еще здесь, чудище? Беги в магазин!

Так у Фредди началась черная жизнь. Он ходил в магазин, готовил еду, убирал квартиру и безропотно ждал, когда же его начнут учить. По вечерам Монсиха возвращалась из театра и начинала мучить Фредди, заставляя его разучивать арии Ленского на немыслимом для парса-перса-индуса-англичанина русском языке. И все-таки понемногу получалось, знаете! Фредди вскоре даже смог выговорить такие ужасные слова, как «перестройка», «Горбачефф» и «Краснодаржелдорсервис», хотя не имел понятия об их назначении и применении. Да ему и не надо было. Он подружился с толстушкой и даже рассказал ей свою самую страшную тайну, в результате чего Кабалье с уважением отступила и прекратила свои постельные поползновения, что не мешало ей, впрочем, вовсю распускать слухи об их с Фредди предстоящей свадьбе, а также о том, что Фредди надоели усы и он их собирается сбрить. И, если первое предложение певицы Фредди не интересовало ни под каким соусом, то насчет усов он крепко задумался…

/ – картинка №73 – / ФОКУС-ПОКУС, или НАДО ПРЫГАТЬ! /

Однажды Филу Коллинзу надоело распускать слухи о предстоящей свадьбе Фредди и Монсеррат Кабалье. Поэтому он засучил рукава своей футболки с дерзкой надписью «Даешь сельское хозяйство Кордильерам!» (не к чести Фила следует сказать, что он был слабоват в географии и путал Кордильеры с крокодилами), и пошел раздувать новую сплетнь. Она была еще чудовищнее предыдущей и состояла в том, что Фредди приглашает всех на свой день рождения, состоящийся, как обычно, пятого сентября, и желает принять от гостей как можно больше подарков и гостинцев!!!

– Замахнулись вы, товарищ Фил, – говорили ему в ответ на сплетню и крутили головами, так как всем было известно, что, во-первых, до дня рождения Фредди осталось сто восемьдесят дней, и во-вторых, какие гадости обычно делал Фредди с принесенными подарками, а равно и с принесшими их гостями.

Наконец, самой невероятной невероятностью, исходившей от Коллинза, была та новость, что Фредди, женившись в самом скором времени, никак не мог вернуться в Кенсингтон раньше весны двухтысячного года!

Фил торжествовал и палил из пушек. Такой сногсшибательной лжи ему не удавалось придумать аж с того времени, как его избили за слух о том, что мистер Дэвид Роберт Джонс, Дэвид Боуи, Зигги, Алладин Сейн, Паук с Марса, Король Гоблинов Джерет и Лемон из одноименной песни группы «U2» – одно и то же лицо!

Били его славно – всем скопом. Накинулись из-за угла, повалили и всласть потоптали ногами. Дубина так гуляла по фильим бокам, что Коллинз потом два месяца ходил в безукоризненно чистом голубом двубортном костюме, хотя каждой собаке было известно, что этот костюм Коллинз собственноручно нашел на городской свалке, и даже Фредди, орудуя тремя сапожными щетками, стиральным порошком и НПП «Вираж», который идеален для уничтожения тараканов, блох, постельных клопов и рыжих муравьев, не смог-таки до конца отчистить проклятый костюм. Причем до химчистки костюм был однобортным и коричневым!

И вот представьте себе удивление, и даже поражение (а кое у кого данное сообщение вызвало даже истерику), когда через неделю в Кенсингтон пришла телеграмма, из которой стало известно, что мистер Фредди Меркури приглашает всех желающих на свой день рождения в Кенсингтоне, ради чего сам он прибудет в Лондон через два месяца, чтобы обстоятельно подготовиться к торжествам. Видимо, и самого Фредди ничуть не смущало, что его день рождения намечается только через полгодика.

Фил после получения телеграммы уподобился скалярии. Он ходил по улицам с дебильным выражением лица и лишь беззвучно открывал и закрывал рот. Никто не сказал ему ни слова утешения – никому не было жаль злого и лживого трактирщика. Кроме не менее злого и не менее лживого почтальона Джеффа Бакли, который, к слову сказать, тоже не утешал Коллинза. Он жалел его втихаря, дома, у телевизора, за чашечкой кофе и пирожным «картошка».

Фредди, что характерно, не обманул. После окончания всей этой таски с записью «Барселоны» он к вящей радости Монсеррат сбрил усы, потом съездил на Ибицу к Пайку, публично попросил прощения перед всеми ибицянами, итогом чего стал грандиозный оперный концерт. Фредди пел вместе с Кабалье, Пайком, всеми членами его семьи и Элтоном Джоном, заехавшим как бы случайно. Ибицяне вопили от восторга и простили хулиганам все, а мэр острова публично разорвал и сожрал анафему в адрес Фредди, подписанную администрацией Ибицы и всеми ее жителями.

Дабы сделать Фредди приятное, Пайк научил Фредди не бояться воды (как вы помните, Фредди обожал купаться в ванне, а природных скоплений воды не переваривал, особенно после того, как в недавней истории с барракудами чуть не утонул). Но теперь все было позади, и Фредди приятно поражал взор друзей, бесстрашно заплывая на глубину, откуда был даже виден дом Пайка, и вытаскивая со дна такие дары моря, что даже добрейший Элтон Джон ахал и заливался слезами. Здесь были морские огурцы, морская капуста, морская икра и трепанги, крабы, кальмары, акулы и даже белый кит Моби Дик, который сперва хотел закусить отважным ловцом, однако, увидев, кто сей ловец, сдался на милость победителя.

После отдыха Фредди собрал вещи, поцеловал в щечку Монсеррат и уехал в Лондон. Но от толстой тети не так-то просто было отделаться. Она поплакала-поплакала, да и двинула за ним. Приехав, она зашла к Мэри.

– Совсем обрыдла эта Испания! – плакалась она. – Никто меня не любит!

– Да что ты понимаешь! – утешала ее Мэри. – Все тебя любят, Кабальеша!

И украдкой подливала ей в чай водки. Монсеррат успокоилась.

– Ну, я пошла спать! – сказал она и устроилась прямо на полу.

Фредди тем временем вышел из дома, где он разбирал свои испанские сувениры, и отправился на рынок за быстрорастворимой лапшой. Там он и наткнулся на Брайана, который, сидя по-турецки, занимался чем-то сокровенным, тихо посапывая от радости.

– Мэйко! – хряпнул его по плечу Фредди. – Ну, как дома? Как дела? Как же ваша работа, гражданин начальник?

– Не мешай, – отрезал Брайан. – Я занят. Тайна у меня.

– Секреты? – Фредди запрыгал. – Дай позекать!

Брайан отвернулся, всем телом закрывая что-то интересное и небольшое, лежащее на земле.

– Давай-давай! – вопил Фредди. – Что, ну что там?

Брайан упорно не показывал. Точнее, он упорно старался не показывать, но предательский туз червей выскользнул у него из-под ладони и открыл скрытое.

– Что? Не-ет! – Фредди закрыл глаза рукой, как бы ожидая, что Мэй вот-вот с дьявольским хохотом растворится в воздухе. – Не-ет, Мэй, ты не можешь… Да никак.. Ты?!! Не говори мне только, я сам догадаюсь. Ты – показываешь карточные фокусы?

– Я только учусь, – бормотал Мэй, сгребая карты. – Нельзя, что ли?

– Лю-уди-и! – загорланил Фредди, маша всем. – Идите-ка! Позырьте! Мэй демонстрирует ловкость рук и немного мошенства! Факиры и фиесты!

– Я вот тоже сейчас всем расскажу, что ты.. ммм.. пасьянс умеешь раскладывать! – крикнул Брайан и засмеялся. Но жидкий пасьянс не мог сравниться с волшебным престидижитаторством человека, который был хорошо известен всему району как дыряворукий и тетеха. Со всех сторон уже неслись выкрики:

– Что? Фокусы?

– Ага! Мэй показывает!

– Фил! Лимонаду давай – шоу!

– Где? Да где?

– Да на площади!

– Парад военной техники, говорят?

– Сам ты парад! Фокусы!

– Ну я и говорю – Мэй на лошади!

– Выше бери – на верблюде!

– Белом! Военном!

– Идешь, нет?

– Ха! Не каждый день Брай на осле катает!

– Дорого?

– За пятачок.