Китечка!

– Подохнуть хочешь? – Сумрак же был доволен сегодняшним уловом: у почтовых ящиков влюбленные ссорились так, что он даже начал делать ставки на то, кто кому глотку вырвет.

– Господа, добрый вечер, – из темноты вышел Басараб, вытирая уголки рта шелковым платком. Никаких сомнений, вернулся так поздно потому что кого-то наметил, выследил и сожрал, а теперь возвращается к себе.

– Ишь какие мы довольные, – буркнул Подвальник. – Неужто дневной охотой тоже балуетесь?

– Не балуюсь, любезный, – снисходительно улыбнулся вампир, причмокивая, словно во рту у него еще оставался привкус минувшей трапезы и он хотел насладиться им сполна, распробовать посильнее. – Занимаюсь профессионально. Вот скажите, много ли вы встречали мне подобных, кто на такое пошел бы?

Мальчишка молчал, Сумрак щелкал пальцами, мысленно перебирая похожие случаи.

– То-то же, – Басараб достал из кармана ключи. – А тех, кто ненавязчиво уговорит добычу впустить к себе домой и добровольно отдаться, вообще единицы. И я в их числе.

Он гордо задрал подбородок.

– Хорошей ночи, – учтиво произнес вампир, перед тем, как скрыться в подъезде.

– Небось на автобусе и обратно ехал, – прошипел Подвальник. Он схватился за живот и заныл.

– Добрый вечер, – послышался тихий голос и к ним вышел Барашка, потупив глаза. Подвальник аж рот открыл.

– Неужто говорить умеешь? – пораженно произнес Сумрак, подскочив на месте. Барашка присел рядом с ним на скамью.

– Можно у вас спросить кое-что?

Подвальник оторопело таращился на юношу и его огромные глаза еще сильнее увеличились в размере.

– Спрашивай, об чем речь, – пробормотал мальчишка, напрочь забыв про неудавшуюся охоту. Тут вон чего, знаменательное событие.

– Если человек начинает видеть таких, как мы с вами – это нормально?

Сумрак разгладил бороду, нахмурился. Подвальник же замотал головой.

– Ихние глаза обычно не приспособлены. Тут либо башкой треснулся, либо помирать собрался.

– Да брешешь! – махнул рукой Сумрак. – Дети же видят, ну! Они что, все башкой треснутые или почти покойники?

– Дети – не люди! – заорал Подвальник. – Они на свет появляются такими как мы, а потом в человеков превращаются! Как будто сам не знаешь!

– Ты что, ты что! – Сумрак поджал губы. – Мелешь не пойми чего, глупости какие-то.

– Зуб даю! Я сам такой был или забыл совсем, старый?

Барашка слушал-слушал как они препираются, а потом вздохнул.

– Давайте не про детей. Про взрослого человека в возрасте.

– Иль башкой вдарился, иль подохнет скоро, – Подвальник насупился. – Точно тебе говорю.

Барашка как-то сразу поник, загрустил сильнее прежнего.

– А чего, увидал тебя кто? – поинтересовался Сумрак. Юноша не хотел отвечать, за него вклинился Подвальник:

– Ну, а зачем иначе ему бы вопрос такой задавать, дубина?

– Иди кошек ловить, зараза эдакая, невозможно разговаривать! – Сумрак встал. – Гадина озлобленная!

Подвальник скрежетнул зубами да и последовал совету, побежал куда-то.

– Тьфу на него!

Сумрак скрылся в подъезде, а Барашка так и просидел на скамье до самого утра, печалясь, что головой никто не ударялся, и, скорее всего, придется прощаться.

***

– Отпевают, отпеваю-ю-ют!

Сумрак кубарем выкатился из подъезда, вместе с ним и Подвальник выскочил, как ошпаренный из своего жилища. Преставилась та самая пожилая женщина, которая накануне следующего званого ужина отправилась в больницу, а домой вернулась уже покойницей.

Барашка метался по квартире, молитвы обжигали, как и боль от потери своего человека. Басараб же запрятался в свой гроб, обложился пакетами с кровью и стойко переносил тяготы и лишения, выпавшие на его долю.

Подвальник с Сумраком выжидали, пока все закончится и можно будет вернуться на место. Главное, чтобы потом батюшке не пришло в голову освятить подъезд, тогда пиши пропало: на званый ужин не попасть и месяца три о нем даже заикаться не стоит.

– Что, шушера, припекло? – раздался довольный голос. – Так вам и надо, нечего кота жрать было моего!

Подвальник и Сумрак, укрывшиеся за мусоркой, повернулись.

– Шла бы по делам своим, чего глумишься над несчастными? – угрюмо гаркнул Сумрак. Женщина в просторном домашнем платье и с жилеткой поверх него хмыкнула и швырнула в один из баков пакет с мусором.

– Следить за животиной надобно! – вспылил Подвальник. – Я, чо, знаю разве кто твой кот, а кто не твой?

– Ой, отпевания долгие, сильные, сидеть вам тут до ночи глубокой! – женщина засмеялась, поправила прическу. – Надо сказать, чтобы подвал освятили.

– Ты-то откуда про отпевание знаешь? – Сумрак не сводил глаз с подъездной двери.

– Так старается, что даже у меня в квартире стекла дрожат, – женщина рассматривала свои длиннющие ногти. – Говорят, будто бы у вас новый сосед. Что за фрукт?

– Чеши отсюдова, ведьма, – Подвальник отмахнулся. Женщина усмехнулась.

– Помощнички донесли, мол, вурдалак самый настоящий, – ведьма достала из кармана платья портсигар, зажигалку. – Графских кровей, к тому же. Художничает, образованный да культурный, не чета сброду вашему. Женат ли, холост?

– Одетта, тебе ли про это спрашивать, – Сумрак поковырялся в ухе. – Ты ж мужей своих в могилу обычно сбагриваешь.

– Я? – наигранно возмутилась ведьма Одетта. – Что поделать, раз мрут, как мухи? Кто же виноват, что с такой потрясающей женщиной, злой рок рядом ходит.

– Угум, – закивал Подвальник. – Брешешь поди! Сама, все сама.

Конечно, водился за Одеттой маленький грешок. На что не пойдешь для сохранения молодости и красоты. Да разве ж ради молодости затевалось подобное. Одетта – страшно богата, только глухой не слышал про её привороты и зелья любовные, которые немалых денег стоили. В могилу и на тот свет, как известно, забрать ничего не получится, да и вряд ли за чертой с распростертыми объятиями встретят, плюс вариться вечность в котле – так себе перспектива. Вот Одетта и решила несколько радикальным образом данный вопрос: всего-то нужно задержаться на этом свете подольше.

А Басараб хорошая партия. Наверняка не бедный, да и проживет долго. Кто знает, вдруг из него получится неисчерпаемый источник долголетия.

Когда-то давным-давно, Одетта была прима-балериной одного из театров, потом бабка ее откинулась, передала внученьке дар и зажила Одетта куда лучше, сытнее и интереснее, чем раньше. К дару прилагались помощнички – мелкие бесы, которые сновали тут и там, собирали информацию, потому Одетта до встречи с клиентами на сеансах уже была вооружена необходимыми сведениями. Там дело за малым: нагнать ужасу, закошмарить, картишки раскинуть или воска в миску с водой налить. И денежки в кармане.

– Да чтобы я обманывала кого! – картинно округлила глаза ведьма. – Никогда не бывало такого, моя репутация чиста, как девственно-белый снег.

Она закурила и направилась обратно к своему дому.

– Не сметь в моем мусоре рыться, а то я вас знаю! – обернулась она и погрозила пальцем, прежде чем исчезнуть из поля зрения.

Подвальник фыркнул.

– Больно надо!

Просидев до вечера у мусорки, Подвальник и Сумрак, успевшие к тому времени сто раз помириться, перемывая кости ведьме, засеменили к подъезду. Подвальник, которому прошлой ночью удалось-таки разжиться кошатиной, находился в прекрасном настроении, предвкушал полакомиться чем-нибудь интересным в гостях у Басараба. Сумрак особого восторга не испытывал, однако страдал от любопытства: вдруг вампир что нового на холстах продемонстрирует и побольше расскажет про закат сена и абстра-чего-то-там.

– Абстракционизм, любезный, – наставительно сказал вампир, когда все уже были в сборе в его гостиной и Сумрак поднял занимающий вопрос. – Не желаете ли сами попробоваться на роль художника?

Барашка сидел в уголке, еще до конца не отойдя от болезненного отпевания и размышления о смерти своей любимицы. Ему, конечно, хотелось, чтобы женщина вернулась в дом. В ином качестве, естественно. Но Барашка понимал, что желание это – дурное, ей бы отправиться в лучший мир. Иначе и быть не может, такому замечательному человеку наверняка приберегли там место. Брехливую собачонку забрала подруга детства барашкиной любимицы, сжалилась над несчастным животным. И квартира опустела. Но Барашка впервые за все время, наконец, отважился заглянуть в жилище женщины. Он разглядывал кружевные салфеточки на полированных поверхностях, комнатные цветы, фотографии на стенах. На тумбочке у кровати лежало вязание, которому не суждено было обрести финальную форму. Пустота и печаль там теперь хозяева. Потому как Барашка сунулся туда в первый раз, так этот раз стал и последним, наверное.

Подвальник молча набивал живот глазами, разложенными на широком блюде, запивал кровью, с аппетитом чавкал, радовался такому славному завершению тяжелого дня. Соблазн распотрошить мусорный мешок Одетты был велик, но мальчишка принципиально держался. И не потому что ведьма ему не нравилась (по секрету между нами: ого-го как нравилась, только Подвальник старался игнорировать данный факт), а потому что так надо. Стоически вытерпеть и не дать повода для насмешек.

Вечер шел своим чередом за разговорами, в которых Барашка участвовал лишь косвенно. Темная ночь перетекала в утро, когда гости решили расходиться по своим обиталищам. Барашка тихо попрощался, проскользнул в подъезд, поднялся к своей квартире, задержавшись у двери почившей любимицы. Он смотрел на поистрепавшуюся обивку, на кривой номерок, дверную ручку, которая все время заклинивала. Собачка не лает, не бубнит радио. Тишина.

Подвальник и Сумрак вышли на улицу, расселись на скамье. Они слышали, как где-то вдалеке собачились чей-то домовой и один из бесов Одетты, как шумело оживающее шоссе. Посидели так недолго, разошлись на отдых. Открывая дверь в подвал, мальчишка подумал, что, в общем-то, званые вечера неплохи, да и сам вампир вполне занятный. С заморочками, конечно, а у кого их нет?

Мальчишка шмыгнул носом, сделал шажок к лестнице.

– Р-р-раз!

Семейные узы

– Тащем-та, продали меня моему наставнику за ящик водки, – Подвальник пил кровь из бокала, причмокивал, стараясь распробовать вкус как следует.

– Что же это получается, любезный? – Басараб всплеснул руками. – Вас, несмышленое, невинное дитя, на погибель добровольно отвели?

– Угум, – Подвальник, впрочем, ни капельки не переживал о случившемся. Ну, во-первых, это произошло давным-давно, а во-вторых, не продай его родители-алкоголики какому-то премерзкому типу, то он, скорее всего, вырос и прирезал бы матушку с батюшкой ночью. Спали родители всегда крепко, в квартире – толпы друзей-собутыльников. На мальчишку бы никто и не подумал.

– А как вы двое познакомились? – Басараб посмотрел сначала на Сумрака, а потом на мальчишку.

Знакомство вышло случайным. Сумрак, облюбовавший место под лестницей, перебравшись в новое жилище, заприметил высоченного уродца в балахоне, который спустя время откуда-то раздобыл себе личного ребенка. У нежити оно как заведено: детей либо на воспитание забирали, либо на пожрать. Судя по тому, что мальчонка был жив-здоров, приноравливался кошек ловить да других детей в подвал заманивать, уродец тот решил последователя вырастить. Нежить-то она дурная да бесплодная, редко когда случалось кровными наследниками обзавестись. А любому дураку известно, что человеческие дети только в определенном возрасте нормальными людьми становились. Потому забрать и переделать на свой лад несложно, все задатки имелись. Затем уродец пропал куда-то, мальчишка остался жить в подвале. Глазища у него огромными стали, зубы – во! Костяные иголки, ни дать ни взять. Уши заостренные, быстрый, ловкий, глуповат только. Без направляющей руки одичал, почти не говорил, слова коверкал. Вот Сумраку и показалось, что стоит мальчишку в нужное русло направить, а то совсем зачахнет.

– Восхищаюсь вашими педагогическими навыками, – Басараб, пока слушал, все качал головой, печалился и сопереживал. Теперь едва сдерживался, чтобы не начать рукоплескать.

– Да чего уж там, – смутился Сумрак, отвел глаза, но внутри себя порадовался, мол, не зря с мальчонкой возился. – Как у вас с семьей обстоит?

– Как бы вам сказать, чтобы никому не обидно было, – вампир достал мундштук, сигареты. – Высокие отношения и крепкая связь, пусть даже каждый из нас находится за тысячи километров друг от друга. Маменька, например, сейчас гостит у моих сестер, думаю, что на обратном пути в родовое гнездо, не обделит меня визитом.

Надо сказать, что матушка любила сюрпризы. Никак не принимать их, а устраивать. Басараб, напротив, всячески пытался искоренить эту нехорошую семейную привычку. Какой же дурной тон являться без предупреждения в то время, когда у него в разгаре карточные игры на очередном званом ужине! Вот именно из-за подобного, Басараб тактично свернул тему обсуждения семейных уз на очередном собрании.

Когда в дверь позвонили и Басараб поспешил встретить нового гостя, то до Подвальника, Сумрака и Барашки, донесся громкий вопль, полный отчаянья:

– Маман, что вы тут делаете?

Ему никто не ответил, зато в гостиную прошла высокая дама, почти такая же высокая, как сам Басараб. У нее были черные волосы, собранные в причудливую прическу, платье в пол, кольца на костлявых пальцах и ядовитая улыбка. Такая острая, что ею можно было легко перерезать кому-нибудь горло. Дама обвела строгим взглядом всех присутствующих, задержавшись на Подвальнике, торопливо вытирающего с подбородка кровь, вздернула правую бровь и ледяным тоном велела гостям проследовать к выходу. Барашка незамедлительно выполнил указание, Подвальник же нахмурился:

– Чёй-та? Не вы тут хозяйничаете, не вам и выставлять!

– Правильно говорит, – тоже возмутился Сумрак, сердито поглядев на даму. За ее спиной появился Басараб, который одними губами произнес «уходите». Вид у него, при этом, был такой, будто к нему кто-то из охотников явился.

– Мон шер, что за побирушки? – спросила дама, повернувшись к вампиру. – Вот так и знала, что нельзя одного оставлять, у вас с самого детства имеется дурная привычка водиться с отщепенцами.

Она горестно вздохнула и тут же злобно процедила сквозь зубы:

– Если вы немедленно не покинете квартиру, мы все будем решать радикальными методами!

Подвальник поставил бокал на стол, что-то сердито бурча себе под нос, Сумрак встал и направился в прихожую вместе с приятелем. Басараб опечаленно глядел им вслед, не смея даже спросить на какой срок приехала погостить маменька.

– Сердце мое, что за сомнительные личности? – дама картинно приложила руки к щекам.

– Маман, прекратите, я уже взрослый и самостоятельный!

Басараб даже и не думал втаскивать в квартиру чемоданы, складированные на лестничной площадке, надеялся, что маменька задержится ненадолго и вообще она тут проездом, по пути в столицу.

Впрочем, госпожа Илона собиралась провести с любимым сыном неделю, не меньше, о чем она тут же сообщила расстроенному молодому человеку.

– То, что вы взрослый, никак не оправдывает того, что вы общаетесь с какими-то оборванцами!

– Я сам решу с кем мне общаться!

Басараб подскочил к мини-бару, извлек золотой ключик, расправился с замком в две секунды и достал бутылку бурбона, черного как ночь. Такой бурбон продавался только в одном месте, и где именно Басараб не говорил никому.

– Вы что же задумали? – госпожа Илона нахмурилась, попыталась отобрать бутылку, но Басараб не дался, плеснул бурбона в бокал с кровью и залпом выпил получившуюся смесь.

– Как вам не стыдно, милый, – госпожа Илона неодобрительно покачала головой, а вампир едва не расхныкался как мальчишка: он ненавидел, когда маман так говорила, с самого детства ненавидел. И мать знала, потому специально ввернула это сейчас. Пока Басараб мысленно вспоминал за какие именно грехи ему досталось такое наказание, Илона рассматривала обстановку в гостиной, кривя губы. У сына с детства нездоровая любовь к красному цвету, которую за пределами родительского дома больше ничто не могло обуздать.

Госпожа Илона, в общем-то сама не слишком рада забраться в такую глушь, однако непоколебимая вера в то, что без её сильной руки и мудрого наставления, семья превратится в нечто невообразимо ужасное, заставила навестить отпрысков. Как, например, произошло с одной старой знакомой. Единственный сын, наследник титула, сознался в нетрадиционных взглядах на брачные узы и узаконил отношения с ветреным повесой, который за полгода растранжирил все их накопления и укатил в Париж с новым возлюбленным. Илона не осуждала подобные предпочтения, но глубоко внутри себя злорадно потирала руки, ведь ее дети никогда бы не посмели выкинуть таких фортелей. Впрочем, не только железная хватка на шеях дражайших чад играла свою роль, но и суровый нрав супруга, главы семейства. Его именем можно кошмарить не только надоедливых смертных, своих детей вполне можно было раньше ввести в ужас одной лишь фразой «я сейчас позвоню отцу, радость моя». Стоило заметить, что сестрами помыкать получалось сложнее, характером они удались в папеньку. А вот на младшем сыне можно и поездить. Маришка огрызалась, могла крепко ругнуться, Залеска игнорировала маман, картинно закатывала глаза и тоже огрызалась. Илинка, на правах любимицы, говорила:

– Нет, это я сейчас папеньке позвоню!

И Илона утихала. Но ровно до того момента, пока не вспоминала, что, в общем-то, имеется четвертый ребенок, самый младший и более подверженный авторитетному влиянию матери.

– Отдайте немедленно!

Илона попыталась отобрать бурбон у Басараба, но тот мертвой хваткой вцепился в бутылку, категорически отказываясь не только отдавать, но и делиться.

***

Подвальник, посидев немного на скамейке у подъезда, предложил товарищу прогуляться до парка. Жуткое-прежуткое место этот парк, самое оно, чтобы собираться со знакомыми из соседних домов.

– Отчего и не прогуляться, – довольно согласился Сумрак, охотно закивав головой.

Если обогнуть дворик и выйти на прогулочную дорожку, то до парка дойти можно за считанные минуты. По прямой и чуть-чуть направо, напротив мрачного здания фармацевтического колледжа. Сам парк парком-то назвать сложно, так, колючий садик. Впрочем, это не особенно расстраивало тех, кто там ошивался регулярно. Молодые мамаши с колясками отправлялись на утренний, послеобеденный и вечерний променад, лица без определенного места жительства задерживались с вечерней до утренней зари. Зимой, конечно, делать там нечего, холодно и голодно – до продуктового магазина идти далековато, а как идти, если ноги не держали? Денег еще подсобрать, прежде чем отправляться за провизией. Собак бездомных немерено, в стаи сбивались, на людей бросались, но задобрить можно. В отличии, кстати, от тех самых, без постоянной крыши над головой.

Наша же ночь выдалась безлунная, безлюдная и холодная. Все по домам сидели, густые супы грели, на балконах курили, гремели посудой, хлопали дверцей холодильника: вдруг ее откроешь с десяток раз, а на одиннадцатый там что-то новое появится? Осенью ведь каждый человек ел за двоих, запасаясь необходимой теплотой, которая очень выручала в студеные январские ночи. Декабрьские-то помягче, их сопровождало предвкушение праздников и огоньки гирлянд. Люди бродили по магазинам, выискивали чего на стол купить повкуснее, желудок порадовать, и чтобы на душе неприятного осадка не оставалось. Искали подарки для близких, иногда для себя, хотя должно быть наоборот – сначала себя порадовать, потом за остальных браться.

Но пока на дворе октябрь, месяц тыкв и заимствованных праздников, с которыми пришли новые соседи. Раскрашенные, ненатуральные, жути не нагоняли, за пятки не хватали. Люди стали высовывать ноги из-под одеяла, темнота только веселила. Между прочим, раньше от одного слова «темнота» дети испуганно икали, искали где спрятаться. Потому нынешние взрослые, бывшие пугливые дети, с опаской шли через холодные коридоры квартир за полночным чаем, современные дети с радостным визгом предлагали чудовищам из шкафов и из подкроватья слопать себя, чтобы контрольные не писать. Дети уверены, что такие монстры безобидны и, скорее всего, не существовали. Ведь контрольные писались, ремнем за плохие отметки лупили, а чудовища как не приходили, так и не приходят.

Подвальник, конечно, поспорил бы с этим утверждением. Ведь вот он, сидел себе на неудобной лавочке, болтал худыми ножками, чуть ли не скидывая с них огромные ботинки, здоровался с соседями. Прошмыгнула троица в старинных масках. Тащили мешки какие-то, длинные молотки по асфальту волочили. Троица эта, Бряк, Стук и Навыворот, промышляли тем, что воровали счастливые воспоминания. Понятное дело, что их источник пищи – дети до какого-то там возраста, но бывало и у взрослых выколачивали силком. Потому молотки им в помощь. А маски какие страшные! Будь Подвальник всамделишным человеческим ребенком, он бы от вида этих масок под себя ходил недели две точно. Из папье-маше эти украшения, грязные и затасканные, оттого еще более ужасные.

Или, например, стабильно раз в неделю у входа в парк околачивалась прелестнейшая девочка в чепчике и пышном платьице. Загляденье просто, а не девочка. Волосы белые, кудрявые, глаза огромные, чище полуденного летнего неба. Фарфоровая куколка, чудо из чудес! Если с ней поговорить, то словарный запас пополнился бы изящными «извольте», «пожалуйте» и «подсобите». Загляденье это – наживка для отвратительных взрослых, которым ничего не стоило похитить ребенка, упрятать или чего похуже сотворить. Такие отвратительные взрослые потом обнаруживались в канавах или в узких переулках за мусорными баками. С разорванным горлом или обглоданным лицом, по частям или целиком, но непременно с каким-нибудь обезображиванием. Но если отбросить все, что о таких людях можно найти положительного, вроде статуса примерного семьянина или заслуженного учителя, то такая смерть им как раз к лицу. Аглая, то самое чудо из чудес, лишь улыбнется, продемонстрирует клычки как крючки, которыми плоть рвать самое оно, пожмет плечами и отправится восвояси. Ровно до следующей недели.

Иногда в парке можно встретить Спотыкача, неуклюжее нечто, облюбовавшее чердак в одном из домов. Если вы время от времени слышали такие звуки, будто в квартире над вами разместили целую конюшню, значит, вы въехали как раз в то жилище, где регулярно страдали от мигреней. Спотыкач, по своей сути, был вполне мил, обходителен и весьма вежлив. Он мог потягаться в этом с Басарабом. Но что поделать, если головные боли – основная пища Спотыкача, и наградили его неведомые создатели двумя огромными лошадиными копытами. Спотыкач все время извинялся за неудобства даже перед своими, весьма понимающими. У некоторых из них же вообще рацион из свежего мяса состоял, и ничего, не извинялись. Надо принимать себя такими, какие есть.

Спотыкач один гулять не любил, стеснялся своих копыт, потому его можно встретить в компании Застенника. Если первый – это олицетворение мигрени, то второй – дрязги с соседями во плоти. Ну, фигурально выражаясь. Застенник, седой сгорбленный старик, вечно постукивал клюкой, гудел дрелью, отзывался звоном бьющихся тарелок и криками неугомонных младенцев. Толком не разговаривал, но вот Спотыкач его понимал. Гуляют себе под ручку, беседуют о чем-то. Спотыкач ему про погоду, Застенник открывал рот, комментировал визгом циркулярной пилы. Спутник понимающе кивал, развивал тему. Замечательный тандем, люди даже вешались от такого дуэта. Один сверху копытами цокал, другой из-за стены подвывал брошенной псиной.

С Аглаей общаться одно удовольствие, с троицей в масках тоже можно словом перекинуться. Но с Подменышем, скользким созданием даже по скромному мнению Подвальника и Сумрака, разговаривать – все равно что пачкаться в вонючей слизи, что он оставлял позади себя. Лица у Подменыша не было, только гладкое лицо да широкая прорезь на нем, имитирующая рот. Прорезь эта полнилась хаотично растущими зубами, увидеть мельком его оскал вообще сердечному приступу подобно. Подвальник, которого Басараб в шутку называл иконой стиля за любовь пошариться на мусорках и раздобыть себе экстравагантные наряды, мерк рядом с Подменышем. Этот обгонял мальчишку по количеству обновок. То в клетчатом костюме щеголял, то школьную форму надевал. Все бы ничего, только если Подвальник для приличного вида шмотки искал, Подменыш носил на себе личину того, кого подменял. Внедрялся так в семью какую-нибудь, предварительно сожрав кого-то, потихоньку тянул силы из остальных и когда все ослабевали, медленно приступал к другим блюдам. Ел не торопясь, смаковал. Людям он виделся сожранным человеком, Подвальник и остальные видели его настоящим.

– Принесла нелегкая, – Сумрак пихнул Повальника в бок, кивнул на Подменыша, который медленно тащился от входа в парк.

– У-у-у, образина, – мальчишка неодобрительно покачал головой. Подменыш, казалось, любовался пейзажем и ночным небом. Да только как мы уже знаем, органов для любования у него не имелось.