Поймать и загрызть бабушку. Театр миниатюр

Поймать и загрызть бабушку

Театр миниатюр

Валерий Рубин

© Валерий Рубин, 2021

ISBN 978-5-4483-2650-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Поймать и загрызть бабушку

О, голубка моя!..

Утро выдалось по обыкновению пасмурным, ленинградским, каковым оно и должно быть в городе на Неве. По оконному стеклу время от времени постукивал косой мелкий дождик, как будто в комнату просилась стайка дятлов.

– Пора, пора сваять что-нибудь своё эпохальное, – с этой мыслию Сумароков начинал всякий день. – Уже и волосы не только в носу, но и в ушах начали расти, а ты всё рассказами пробавляешься. На них не разживешься, не заработаешь на хлеб с икоркой… Шиш тебе!..

Вставать не хотелось, но нужда настойчиво звала. Сумароков уныло побрел в ванную комнату.

– Боже милостивый! Что со мной?..

Сумароков смотрел на своё отражение в зеркале и не узнавал. Хорош, ну до чего же хорош! Лоб… какой лоб… просто восхитительно! И отчего это я раньше не замечал… Всего-то челку убрал вчера. Зашел постричься, попросил вежливо: братец, ты мне это, убери лишнее… И вот, пожалуйста. Высокий, покатый, без залысин. Чисто Толстой без бороды…

Парикмахерская появилась откуда не возьмись, как по заказу. Ещё вчера на этом месте располагался ночной бар под вывеской «Радостная встреча», где можно было пропустить бокал «Балтики-7» по дороге домой, закусить рыбкой вяленой. Ах… таранька, объеденье. И какие интеллигентные люди!..

В мозгу Сумарокова что-то замкнуло и отчетливо щелкнуло, как будто там включился холодильник «Ока-3». Судьба, не иначе, распорядилась, чтобы накануне его постригли под морского котика.

– Поговаривают, у графа нашего Льва Николаевича самый большой мозг был, что-то около двух кэгэ… А вдруг да и у меня, – мелькнула шальная мысль в голове Сумарокова. – Это ж сколько за него дадут в Институте экспериментальной медицины? Если успеть, конечно, сдать до естественной кончины…

На днях на всех каналах ТВ крутили рекламный ролик этого института, в котором представителей творческой интеллигенции призывали срочно пройти собеседование в связи с вновь открывшимися вакансиями в отделе внутренних органов. Подходящим обещали красивое удостоверение, карьерный рост, социальные льготы, бесплатный проезд на городском транспорте (кроме такси) и талоны на обед.

Звучало заманчиво. Но ждать… сколько ещё ждать естественной кончины?.. Эта мысль беспокоила Сумарокова. И кому довериться? Жене? Ну уж нет. Прихлопнет, как муху, а все заслуги присвоит себе. Редкая возможность появилась наконец по-человечески в Доминикане отдохнуть: знакомые уже не по одному разу успели побывать, а ты киснешь посреди слякоти и грязных сугробов. Ускорить же процесс, наложить на себя руки было бы как-то не по-христиански…

– Всё, решено, еду в Институт, надо сперва всё досконально узнать: что и почём. Да и зачем они мне, мозги, после смерти? – логично рассудил Сумароков, торопливо надевая плащ в прихожей.

По дороге Сумароков заглянул в Дом книги на Невском. Как коренной питерец, он считал необходимым показываться здесь не реже одного раза в месяц, знакомиться с новинками, а также заглядывать на стеллаж для бестселлеров в тайной надежде увидеть на тиснении своё имя. С гонорарами в последнее время стало вовсе туго, известно, писательская доля, как у крепостных крестьян… Издательства стихи его отфутболивали, заходите, мол, на неделе, посмотрим, может, что-нибудь придумаем… Другие с ходу резали по живому: стихи и мемуары не берём, без объяснений и дискуссий. Кому они нужны, стихи-то, в наше время… Однако Сумароков юношескую мечту, жар-птицу свою из рук не выпускал, прибился к одному из сайтов, который и был создан, чтобы подбирать и спасать от гибели в окололитературном космосе таких, как он, где неудачливые и непонятые могли бы самовыражаться и писать друг другу комплиментарные комменты, а за небольшие деньги отливать свою нетленку в твёрдом или мягком переплёте.

Сумароков считал себя даровитым, но непризнанным поэтом, даже визитки с золотыми виньетками заказал для порядка. «Сумароков». 100 штук для ровного счёта. На всякий непредвиденный случай, если что, вдруг посчастливится кому вручить. Искренне полагал, что ему не повезло в ту далёкую уже эпоху Возрождения родиться.

Жена, Валя-Валентина, писателем Сумарокова признавать отказывалась, но хобби его терпела, лишь бы не пил да по бабам не шлялся. В наше-то время столько соблазнов, мужичка стóящего не просто найти, красотки в социальных сетях со всех сторон желают познакомиться, а он у меня такой доверчивый, такой недотёпа, уйдёт, пропадет ведь. Валентина была женщина чисто по-русски жалостливая, незлобивая, всё Сумарокову прощала: и то, что денег домой не приносит, и то, что цветов не дарит. Правда, стихи на 8 Марта посвящает, о чём она не без гордости сообщила по телефону подружкам. Привыкла она к непутевому мужу. Безропотно тянула лямку, не жаловалась, работала медсестрой, укольчики частные на дому, массаж тайский, пятое-десятое… В общем, на жизнь на двоих со скрипом хватало, а детей – так вышло – не завели. Выходит, что и к лучшему: бедность к чему плодить? И то верно.

В Институте странному с точки зрения нормального человека вопросу Сумарокова не удивились. Вообще. Приняли как должное.

– Ступайте, молодой человек, в такой-то кабинет, это вам надо подняться на второй этаж и направо по коридору, а там увидите…

Гардеробщица, добрая душа, прокричала вслед про номерок к врачу, который нужно не забыть оторвать. Оторвал. Коридор был пуст, только возле кабинета под номером 27 роилась толпа.

– Это что же, все сюда? – задал он нелепый до очевидности вопрос рыжей кудлатой девице неопределённого возраста в красном беретике из мультика, хотя понятно было, что именно туда.

– Что же получается, все мозги пришли сдавать?.. Флешмоб, что ли, какой сегодня?..

– Каждому своё, дядя! Вы бы лучше очередь заняли…

– Зачем очередь, у меня номерок, вот…

– У всех номерки. А вход по живой очереди. Вы что, первый раз?

– Ну…

Сумарокову и в голову не могло прийти, что мозги можно сдавать как донорскую кровь.

– А я уже и печень сдавала, и селезёнку, – терпеливо продолжала информировать новичка «красная шапка».

– И сколько же их у вас, к примеру? – Сумарокову стало любопытно, он уже понял, что с ума сходить пока рано, можно позволить себе предварительно пофантазировать, как без мозгов всё было бы намного проще, и он на всю оставшуюся жизнь себя обеспечит, и даже Валентине, жене, кое-что достанется.

– Они отрастут новые, если правильно питаться по системе профессора Угрюмова… – меж тем наставляла Сумарокова девица. – Я в третий раз сюда прихожу и ещё, наверное, приду. Деньги не лишние.

Сумароков про диету профессора Угрюмова ничего не слышал, но уточнять детали постеснялся, чтобы не показаться рыжей толстушке неотесанным деревенским чурбаном. Он ещё хотел было поинтересоваться расценками, сколько и как платят, – за извилины или по весу, – но не успел.

Некоторые думают, что поэтом быть просто. Некоторые из некоторых даже подозревают, что это вроде золотой жилы, Клондайка дома на веранде. Сиди, попивай кофе, из Коста-Рики привезенным, круассанами итальянского производства заедай – и строчи строчки, тогда как твой банковский счёт непрерывно пополняют благодарные книжные интернет-магазины типа «Озон» или «Лабиринт». Ничего подобного! Сказки для обывателя. Поэт – он вроде психотерапевта, только не в чужую душу в грязных кроссовках норовит залезть, а сам по собственной воле потрошит свою, выворачивает наизнанку перед всеми: вот, мол, смотри, народ, я пришёл тебя лечить…

– Сумароков! – из кабинета выглянуло казённое лицо, по-видимому, ассистентки. – Сумароков тут?..

Сумароков не подал виду, что ему стало лестно: именно его, а не кого-то другого принимают без очереди, с нетерпением ждут, и смело шагнул за порог кабинета, в будущее.

– Ну-с, молодой человек… Мы приготовили для вас небольшой сюрпрайз. – Мужчина в белом халате, со стетоскопом на шее и, судя по всему, со знанием английского излучал саму приветливость. – «Детектор лжи» называется. Не пугайтесь, это стандартная процедура, разработанная специально для творческих личностей вроде вас. И вам, милейший, не из-за чего волноваться по пустякам. Просто мы хотим познакомиться с вами поближе, заглянуть в ваш внутренний, с позволения сказать, мир. Разумеется, вы вправе отказаться, если вам это неприятно, но упустить такой шанс… сами понимаете… было бы грешно.

– Но я вообще-то пришёл сдать мозги и хотел спросить, почем…

– Молчать! Вопросы задавать буду я. Ваше дело – отвечать… Готовы? Тогда пожалуйте в кресло.

– А как же мозги?

– Не всё сразу. Дойдём и до мозгов. Давайте по порядку. Вы пили утром кофе?

– Жена чай заварила, из пакетиков, «Липтон», кажется. Кофе – он у нас по праздникам…

– Ваше полное имя?

– Так вы же знаете… Сумароков я, Иван Павлович.

– Вы работаете, учитесь?

– Я по специальности поэт.

– Как вы себя чувствуете, на что жалуетесь?

– У меня всё хорошо. «Единую Россию» и политику правительства поддерживаю. А я что, под следствием? – Сумароков счёл себя оскорбленным глупыми вопросами и немного расхрабрился.

– Типичная реакция тех, кто к нам попадает.

– Простите, я немного нервничаю.

– Это заметно.

– Думаете, я от вас что-то скрываю?

– Тест покажет, что вас беспокоит. Сейчас глубоко вдохните. Вы работаете на иностранное правительство?

– Что вы… побойтесь Бога… зачем мне это?

– Молодой человек, кого бы вы убили в первую очередь, если бы попали в неприятную ситуацию и перед вами стоял выбор: вашего начальника или застрелиться самому? Можете не отвечать, но это вопрос о вашей лояльности, понимаете?

– Предпочёл бы себя.

– А если бы речь шла о…

Доктор зыркнул на потолок.

– Смотря по обстоятельствам. Ничто человеческое, как говорится, мне не чуждо.

– Вы уклоняетесь от ответа. Хорошо, поставим вопрос иначе. Готовы ли вы умереть за страну?

– Разумеется, да. Как всякий уважающий себя патриот.

– Для нас важно, чтобы вы были предельно откровенны, потому что на вас может оказать давление иностранная разведка в целях получения ценной информации политического или экономического характера, если у вас есть слабые места, о которых мы не знаем. Так что лучше в ваших же интересах всё рассказать.

– Я с вами откровенен.

– Хорошо. Спасибо. Вы входите в какую-либо террористическую ячейку? Иностранный агент?

– Боже упаси!

– Не нервничайте, ведите себя спокойно. Вам дать воды?

– Я спокоен.

– Вас считают честным человеком?

– Надеюсь, что так.

– Вы не должны делиться о характере своей работы дома. Вы должны отдавать себе отчёт в том, что придётся лгать близким людям, они даже не должны догадываться, чем вы на самом деле занимаетесь.

– Я готов дать подписку о невыезде хоть сейчас. А чем я занимаюсь?

– Всему свое время. И ещё. Скажите, вы имели интимные отношения с кем-либо кроме жены?

– Это ещё вам зачем? Моя личная жизнь – моя личная жизнь.

– Видите ли, мы знаем не понаслышке, постель многим развязывает языки, и если какая-нибудь ваша случайная знакомая услышит, как вы разговариваете во сне…

– Простите, но это что, шутка такая?

– Что ж, мы видим, чувство юмора у вас присутствует. Вы когда-нибудь делились информацией с иностранной разведкой?

– Помилуйте, я же сказал… Ни сном, ни духом… Меня хоть режь, а тайну не выдам…

– Вы хорошо держитесь, Сумароков, похоже, вас этому обучали, признайтесь, и вам ничего не будет. Нам доподлинно известно, что вы активный член НПО «Пегас», содержитесь на гранты зарубежных, с позволения сказать, благотворителей, чтобы очернять нашу непростую мрачную действительность. Выводы делать пока преждевременно, но для более детального обследования вам, очевидно, придётся назначить щадящий курс трепанации черепа. Тогда мы будем знать точно, сколько и чего вы стоите… Ваш прайс-лист, на английском.

– Уверяю, я вас не подведу. Вы ни разу не пожалеете. Если честно, я на мели и готов на всё.

– Что ж… Благодарим за ваше время. Подпишите здесь, здесь и здесь… Пройдите в отдел кадров, и за работу. Поздравляю с назначением…

Приснится же такое… Сумароков встал, с хрустом потянулся. Вышел на веранду. Облокотился на перила. Домик, собственный домик – небольшой, в две комнаты, гостиная, кухонька, кладовка, санузел, – но свой. Никогда бы не поверил, если б раньше сказали, что такое возможно… Сьюдад Ла-Палома… В какие края меня занесло…

– О… голубка моя… – Сумароков попытался вспомнить слова с детства въевшегося в голову популярного шлягера, который кто только не исполнял, от Мариэтты Альбони до Аллы Пугачевой. – Как тебя я лубл-у-у-у… Далее следовал провал в памяти, но это не испортило ему настроения… В синем просторе… дальнем чужом краю… ла-ла-ла… ла-ла-ла… Хорошо-то как!..

Сумароков не знал, – да и ни к чему ему это было, – что автор мелодии, композитор и музыкант из Страны Басков Себастьян Ирадьер и предположить не мог, что после того, как «Голубка» впервые прозвучала на набережной Малекон и была подхвачена местными хабаньерос, она получит не просто всенародное, а общемировое признание. Он не был завистлив, к чужой славе относился спокойно, без ревности, как и подобает уважающему себя поэту, следуя правилу: а караван идёт… пускай себе тешатся.

Зима в этом году выдалась вопреки прогнозам совсем уж до противности мягкая, старожилы и не припомнят, и весна пришла рано. Солнышко с каждым днём пригревало всё сильнее, можно не спеша прогуляться по окрестностям, пройтись, – пока не понаехали американцы с немцами да китайцами, – узкими городскими улочками, полюбоваться сохранившими первозданный колониальный стиль домами, подышать свежим, утренним, без автомобильных удушливых примесей воздухом, прислушаться к деловой скороговорке океанского прибоя: всё ли у него в порядке…

А женщины… Какие женщины, горячие, игривые… Ух!.. На работу идти не надо. Хочу – пишу, хочу – в носу ковыряю. Благодать.

– Ванечка! – послышался голос Вали-Валентины. – Кофе остывает, иди уже, завтракать пора… Я тебе сегодня заварила индонезийский. Круассаны с повидлом будешь?

Сумароков не то чтобы любил или не любил спутницу по жизни, – привык… Ему нравилось, что за ним присматривают, угождают, обслуживают, признают главой семейства. Нравилось и то, что Валентина умела готовить. «Асадо а ля паррилла», если по-простому, жаркое, жареное мясо, да в местном соусе «сальмуэра», – пальчики оближешь. Собственно, потому и взял Валентину с собой.

– Знаешь, кого я вчера встретил на рынке? За анчоусами свежими в очереди стоял. Ни за что не догадаешься… Того доктора.

– Из института?

– Ага… Представляешь. И сразу узнал. Привет, говорит, Иван Павлович! Нет, ты представляешь? Ну, я тоже как бы обрадовался, думаю, куда тебя черти занесли… Он-то виду не подает, что удивлен, пошли, говорит, по чашечке кофе отпразднуем встречу. Я и пошел… А что делать, не отказываться же.

– И что?

– А то, Валентина, что сделал мне интересное предложение. Сказал, что открывает здесь филиал Института, и ему нужен пресс-секретарь для рекламы… Во всех газетах. Сказал, что собирается в местный парламент идти, выдвигаться от русских, значит. В Палату представителей, чтобы права соотечественников защищать. А платить обещал в песо в банк на Каймановых островах. И никаких налогов, все чисто, не подкопаешься. А работа, – как в Питере, – мозги и внутренние органы принимать на сохранение у подходящих, конечно, не у всех. Экспериментальная медицина, понимаешь?.. Склад генов человеческих на будущее, когда нас не будет или апокалипсис какой случится. Тем, кто подходит, – питание трехразовое, проезд оплачиваемый обещал. С «социалкой», правда, пока туго… Но ничего, главное, начать, а народ поддержит, не волнуйся.

– Да я и не волнуюсь. А тебе-то что от этого? Ты ведь уже сдал мозги свои тогда.

– Так-то оно так. Но можно и по второму разу. Заживем как люди, Валюха!.. Мне, как земляку, бонус даст, путевку бесплатную, семь дней, шесть ночей.

– В Ленинград, что ли?

– Ну да… В Питер. А?.. Знакомых повидать, себя показать…

– Ох… Не знаю даже. Везде хорошо, где таких, как мы с тобой нет. А по мне, чем по миру мыкаться, и здесь вроде бы прижились… А на пенаты, Ванечка, хорошо смотреть издали, по телевизору, вот что я тебе скажу…

Пушкин, который жил на Бугорках

«Волны памяти всё чаще уносили в те, увы, уже далёкие годы… Неужели старею?» – подумал Старик.

Бугорки… Самые, наверное, по-детски счастливые дни в жизни. Бугорки – малюсенькая, на дюжину домов улочка на окраине Питера, за Троицким полем, на границе с посёлком Рыбацкое. Там, где проспект Обуховской Обороны плавно переходит в Рыбацкий. Пройти оставшиеся от войны бетонные противотанковые надолбы, установленные на тот случай, если бы фашисты прорвались, – здесь проходил внутренний пояс обороны Ленинграда. Спуститься вниз – вот они… Бугорки… Надо же, какое название…

И впрямь, бугорки… Отсюда – пешком в школу, 2 км – не расстояние для молодых ног. Школа в Рыбацком – солидное каменное трехэтажное здание на берегу Невы. Построенный по проекту Льва Шишко в 1909 году «Училищный дом» должен был стать архитектурным украшением всей округи и долгое время таковым являлся. Школа по праву считалась очагом просвещения в традициях лучших русских гуманитариев. Годы «реформ» превратили исторический памятник, объект культурного наследия в развалюху, проданную в 2006 году с аукциона и снесенную в угоду планам устроить здесь «дом отдыха»… Общественность билась за здание до конца, но… Современные школьные стандарты не позволяли восстановить учебное заведение, да и необходимость в нём отпала.

О самом Рыбацком известно, что поселение (или Рыбная Слобода) было создано по приказу Петра I. Сюда были переселены семьи нескольких десятков рыбаков, чтобы снабжать царский стол невской рыбой. Расположенное на Шлиссельбургском тракте, оно занимало выгодное положение, постепенно расширялось и богатело. Рыбаки жили общиной, их миновало крепостное право. Возможно, это обстоятельство сыграло важную роль в ходе войны со шведами, когда на помощь флотилии адмирала Чичагова пришли галеры с морским народным ополчением. В честь их воинской доблести воздвигли обелиск, на фронтоне которого было выбито:

«Сооружен в память усердия села Рыбацкого крестьян, добровольно нарядивших с четырёх пятого человека на службу Родине во время шведской войны.1789. 15-го июня».

Домой иногда возвращались по «гонкам». Борька Котельников, рыжеволосый и веснушчатый, заводной, смешливый парнишка, – с ним всегда можно было поболтать, – ничего не имел против. С ним часто задерживались после уроков в классной комнате на первом этаже поиграть в шахматы. Другие ребята, одноклассники, жили в Рыбацком, а таких, как он с Борькой, «городских», в школе было мало.

Нева делала в этом месте крутой изгиб, и на всей его километровой протяжённости в природной заводи неподвижно стояли или, точнее, держались на плаву связки брёвен – затон, промежуточный пункт для лесосплава. Между ними, чтобы ходить, пролегала дорожка из узких плоских досок, «мостки», по-здешнему. Можно было идти по ним, по воде, аки Иисус посуху, прямо от дома до школы. Да и перепрыгивать с одного на другой, потому что мостки имели свойство проваливаться в воду. Тут уж не зевай…

Вот и ходили, хотя родители это не одобряли. Но что делать, мальчишки, разве остановишь…

Отколовшиеся от больших связок полузатонувшие брёвна, «топляки», баграми под покровом темноты вытаскивали на берег местные жители. На дрова. На берегу неподалёку располагалась конторка по «приходу – расходу» леса: сколько леса прибыло, сколько отправлено дальше вниз по течению Невы, на мебельные фабрики или по каким другим нуждам. Часть брёвен пилили здесь же на открытом воздухе, продавали на дрова для отопления. Ну а связки брёвен – гонки – цепляли к буксирам и тащили дальше по реке к месту назначения.

Гонки имели ту важную особенность, что защищали берег от больших волн. Возле лодочных причалов было спокойно: здесь в тихой и тёплой воде можно было поплавать, чем с удовольствием и пользовалась в летнее время ребятня. Ещё можно было половить рыбу, хотя клевала она тут плохо даже на утренней зорьке.

Отопление в домах было дровяное. Дрова готовили загодя, пилили, кололи, сушили, складывали в поленницы. Бабушкина чугунная печь кормила всех, возле неё грелись. Воду качали из колонки, расположенной на берегу. Хотя, правду сказать, вода в Неве была в то время чистая, питьевая.

Носили вёдрами, заливали в умывальники, черпали ковшиком.

Дом, как и соседские, стоял на обрывистом берегу. Он был частным, двухэтажным, и в нём жили, делили угол несколько семей. Здесь, в этом доме и поселились, потеснив родственников, после демобилизации отца из армии, где тот служил в последние годы на военной базе в Забайкалье.

Дом принадлежал бабушке, она была хозяйкой и главой семьи. Бабушка по внешнему виду походила на гречанку: смуглая, темноволосая, кареглазая, тонкий нос с горбинкой, просто красавица. О себе рассказывала неохотно. Во время погромов в Крыму погибли родные, её спас и принял в семью московский купец, дал свою фамилию, дал имя…

Дедушка погиб на войне, его Старик никогда не видел, даже на фото.

Дядя Старика состоял в рыбацкой колхозной артели, ловил корюшку, ряпушку, миногу, окушков, плотву. Зимой чинил сети и бураки. Бураки – это такие плетёные конусообразные корзины, куда любопытная рыба заплывает, а вот выход найти из узкой горловины ума не хватает. Минога была настоящим лакомством – в жареном виде, в супе, маринованная…

В то время рыба в Неве ещё водилась. Как и другие члены артели, дядя сдавал улов на продажу. Работа была тяжёлой, день на день не приходился. Старик видел, когда дядя брал его на промысел с собой, как тот раз за разом вытягивал пустые мережки… Однажды поздней осенью дядя упал из лодки в воду. Стремнина едва не затянула его, но он чудом спасся, смог выплыть, выбраться на противоположный берег… Лодка позже нашлась.

Бедновато тогда жили, но на еду хватало, никто не жаловался: такое было время… Из развлечений был телевизор с линзой (для увеличения изображения). К нему придвигали стулья, садились тесно, вытягивали шеи, – мешали головы впереди сидящих, – чтобы что-то увидеть на черно-белом экране.

И, конечно, подарком почитали походы в булочную, куда Старик ходил с сестрёнкой и младшим братом. Бабушка давала денег на батоны и французскую булку. Как же восхитительно они пахли! Свежие ароматные французские булки сводили с ума, удержаться, чтобы не отломить кусочек, съесть по дороге, было невозможно. Бабушка не ругала, но и не хвалила за самоуправство. Бабушка была настоящей: и строгой, и доброй. В войну помогала штабистам 55-й армии, которые квартировали в здании школы. Была там своей, незаменимой. Никогда не унывала, приговаривая, учила:

– А ты, дорогой, не принимай все близко к сердцу…

Что ещё из милых подробностей детства осталось в памяти Старика? Пожалуй, мороженое на палочке, шоколадное эскимо, ситро «Лимонад», ириски «Золотой ключик», квас… Всё это было доступно, но не каждый день. Детей не баловали, да они и сами понимали.

Во дворе дома был огородик с грядками под морковку и другую зелень. В дальнем углу стоял сарай, рос крыжовник, смородина чёрная и красная. Понятно, уголок навещали, когда приходила пора. Чуть дальше лентой вилась речка Мурзинка. По весне она превращалась в полноводный поток, затопляла подступы к огородику. Тогда ловились щурята, щучья молодь, практически, голыми руками.

Реку Неву от домов отделяла неширокая, засыпанная гравием дорога. Вниз вели кособокие, с провалами, ступеньки короткой лестнички, упирающейся в причал для лодок. Лодки были, в основном, просмолённые, рыбацкие, но встречались и лёгкие прогулочные. Их чалили, крепили морским узлом к столбикам, торчащим из воды, толстыми канатами или железными цепями. Опасений, что своруют, не было, своим доверяли, хотя кое-кто всё же вешал на лодку замок. Лодка могла сама по себе отвязаться и уплыть при большом волнении, когда по Неве проходили крупные баржи, – вот и всё.

Нева была здесь широкой, судоходной, от берега до берега метров, наверное, не меньше чем триста или четыреста, с сильным течением. На тот берег заплывать на лодках боялись – унесёт… Плавали на вёслах вдоль берега, до сада «Спартак» и обратно. Управлять тяжёлой посудиной было непросто, но гребля – прекрасный вид спорта, закаляет характер, крепнут мускулы. А мозоли… что мозоли? Пройдут.

Сад «Спартак»… В саду «Спартак» проходили футбольные матчи на первенство города. Можно было попасть на Бурчалкина-Выручалкина, Завидонова, Храповицкого, Морозова… Соблазняла возможность пробраться на стадион «водой», без билетов, но пользовались этим редко, было совестно.