Бессердечные изгои. Безжалостный соперник

Л. Дж. Шэн

Бессердечные изгои. Безжалостный соперник

Посвящается Айви Уайлд, моей подруге-адвокату, которая научила меня, что оставаться на стороне закона не только правильное, но и самое экономное решение

Человек, кроме всего прочего, материальная вещь, которая легко ломается, и ее не так просто починить.

Иэн Макьюэн «Искупление»

L.J. Shen

RUTHLESS RIVAL

Copyright © 2022. RUTHLESS RIVAL by L.J. Shen The moral rights of the author have been asserted.

© Журавлева В., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Пролог

Кристиан

Ничего. Не. Трогай.

Единственное правило, которое моя мать всегда твердила. Но ребенком я знал, что лучше придерживаться его, если я не хочу получить порки ремнем и месяц есть просроченную кашу с жучками.

Во время летних каникул, сразу после того, как мне исполнилось четырнадцать, всполыхнула спичка, которая позже сожгла все дотла. Ярко-оранжевая искра захватила собой все и распространялась, разрушая мою жизнь и оставляя лишь дым и пепел.

Моя мать потащила меня на свою работу. У нее были довольно веские аргументы, почему я не мог остаться дома и заниматься ерундой. Одной из главных причин было то, что она не хотела, чтобы я стал таким же, как другие дети моего возраста. То есть курящим, взламывающим замки и доставляющим подозрительные посылки для местных наркодилеров.

Район Хантс Пойнт был местом, где мечты умирали. И хотя мою мать нельзя было назвать мечтательницей, для нее я был обузой. Вызволять меня не входило в ее планы.

К тому же оставаться дома, где все напоминало о реалиях моей жизни, было не тем, чего мне очень хотелось.

Поэтому мне достались ежедневные поездки с ней на Парк-авеню, только при одном условии: я не должен был трогать своими грязными руками что-либо в пентхаусе семьи Рот. Ни переоцененную мебель Henredon, ни панорамные окна, ни растения, привезенные из Голландии, и особенно, самое важное – их дочь.

– Она особенная. Не должна быть запятнана. Мистер Рот любит ее больше всего на свете, – напоминала мне мама, говоря с сильным акцентом на английском, так как была иммигранткой из Беларуси, пока мы ехали на автобусе, забитом другими уборщиками, ландшафтными дизайнерами и швейцарами, словно сардины в синей упаковке.

Арья Рот была проклятием моего существования еще до нашей встречи. Неприкосновенная драгоценность, бесценная по сравнению с моим ничтожным существованием. Долгие годы, до встречи с ней, она была моей неприятной фантазией. Образ с блестящими косичками, избалованной и плаксивой девчонки. У меня не было никакого желания встретиться с ней, буквально ноль. На самом деле я часто лежал в кровати и ночами задавался вопросом, какие захватывающие и дорогие, доступные ее возрасту, приключения она замышляла, и желал ей всего самого плохого. Страшная авария, падение с обрыва, крушение самолета и цинга. В мыслях я представлял, как это все случалось с такой особенной Арьей Рот. Она подвергалась ряду ужасов, пока я бездельничал, ел попкорн и смеялся.

Все, что я знал об Арье благодаря благоговейным рассказам моей матери, мне не нравилось. Хуже того, она была моего возраста, из-за чего невозможно было не сравнивать наши жизни, что приводило меня в ярость.

Она была принцессой из хрустального замка в верхнем Ист-Сайде, живущей в пентхаусе размером пять тысяч квадратных футов, такое огромное пространство, которое я даже не мог представить и уж точно осознать. Я же, в свою очередь, застрял в довоенной однокомнатной квартирке в Хантс Пойнт, где были слышны громкие ссоры между секс-работниками и их клиентами прямо под моим окном, а еще миссис Ван, которая ругалась на своего мужа. Вот он – саундтрек моих подростковых лет.

Жизнь Арьи пахла цветами, бутиками и фруктовыми свечами, легкий аромат которых оставался на маминой одежде, когда она возвращалась домой. В то время как зловоние рыбного рынка рядом с моей квартирой навсегда впиталось в наши стены.

Арья была милой, моя мама продолжала восхвалять ее изумрудные глаза, а я был неуклюжим и худым. Коленки и уши торчали как бы из неудачно нарисованной формы. Мама говорила, что рано или поздно я подрасту и все исправится, но с моим недостатком питания я в этом сомневался. Наверное, мой отец был таким же. Нескладный, но возмужавший с возрастом. Так как я никогда не видел этого ублюдка, у меня не было доказательств. Папочка ребенка Русланы Ивановой был женат на другой женщине и жил в Минске с тремя детьми и двумя уродливыми собаками. Билет на самолет в один конец до Нью-Йорка вместе с просьбой никогда с ним не связываться были его прощальными подарками, когда мама рассказала, что залетела от него.

Так как у моей матери не было семьи, а ее мать-одиночка умерла еще несколько лет назад, это выглядело как идеальное вдумчивое решение для всех. Для всех, кроме меня, конечно же.

Мы остались одни в Большом Яблоке[1] – в Нью-Йорке, относясь к жизни так, будто нас кто-то хотел убить. Или жизнь уже вцепилась в наши шеи, перекрывая доступ к кислороду. Все время казалось, что мы задыхались, словно нам не хватало воздуха, еды, электричества или права на существование.

Что подводит меня к финальному и самому губительному греху из всех, который совершила Арья Рот, к главной причине, почему я никогда не хотел ее встретить, – у Арьи была семья.

Мать. Отец. Много дядей и теть. У нее была бабушка в Северной Каролине, которую она навещала каждую Пасху, и кузины из Колорадо, с кем она каждый год на Рождество ездила кататься на сноуборде. В ее жизни был смысл, направление, история. Она была оформлена в рамке, ровно расчерчена, где все отдельные кусочки были четко раскрашены, а моя казалась пустой и бессвязной.

У меня была мама, но казалось, что мы с ней случайно оказались вместе. Еще были соседи, с которыми мама никогда не хотела знакомиться, секс-работники, которые предлагали мне услуги за школьный обед, полиция Нью-Йорка, которая приезжала в мой район два раза в неделю, чтобы наклеить желтую ленту на разбитые лобовые стекла. Счастье было чем-то, что принадлежало другим людям, которых мы не знали: они жили на других улицах и у них была совершенно другая жизнь.

Я всегда чувствовал себя как гость в мире – наблюдатель. Но если я и буду наблюдать за чьей-то жизнью, то пусть это будет семья Рот: они жили идеально и красочно.

Итак, чтобы сбежать из ада, в котором я родился, мне нужно было всего лишь следовать инструкциям.

Ничего. Не. Трогай.

В конце концов я не просто тронул что-то.

Я прикоснулся к самой ценной вещи в доме Ротов.

К Арье.

Глава 1

Арья

Настоящее

Он придет.

Я знала это, даже если он опаздывал. Правда, он никогда не опаздывал до сегодняшнего дня.

У нас была назначена встреча каждую первую субботу месяца.

Он явится с хитрой ухмылкой, с двумя тарелками бирьяни[2] и с последними скандальными офисными сплетнями, которые были лучше любого существующего реалити-шоу.

Я потянулась, сидя под крышей квадратного готического внутреннего дворика, пошевелила пальцами ног в туфлях от Prada, упираясь подошвой в средневековую колонну.

Сколько бы лет мне ни было и насколько хорошо бы я ни овладела искусством быть безжалостной бизнес-леди, во время наших ежемесячных визитов в Клойстерс[3] я всегда чувствовала себя пятнадцатилетней девочкой, прыщавой и впечатлительной, благодарной за те крохи близости и любви, которые мне бросали.

– Подвинься, милая, еда капает, – сказал он.

Как и думала. Он пришел.

Я подогнула ноги, освобождая место для папы. Он достал два контейнера, испачканных в масле, и протянул один мне.

– Ты выглядишь ужасно, – заметила я, открывая контейнер. Запах мускатного ореха и шафрана ударил в нос, из-за чего у меня сразу потекли слюнки. Мой отец покраснел, отвел глаза и скорчил гримасу.

– А ты выглядишь прекрасно, впрочем, как всегда. – Он поцеловал меня в щеку, затем отодвинулся и оперся на колонну так, чтобы мы сидели друг напротив друга.

– Я могла бы есть это три раза в день, каждый день, – проговорила я, накалывая еду на пластиковую вилку. Нежные кусочки курицы падали на подушку из риса. Я отправила кусочек в рот, закрыв глаза.

– Неудивительно, учитывая, как ты весь четвертый класс только и питалась макаронами и сырными шариками. – Он посмеялся, после чего добавил: – Как идет завоевание мира?

– Медленно, но верно. – Я открыла глаза и увидела, что он просто ковыряется в еде.

Во-первых, он опоздал. И сейчас я заметила, что он практически неузнаваем. Его выдавали не помятая одежда и отсутствие свежей стрижки. Все дело было в выражении его лица, которого я не видела за почти тридцать лет, что знала его.

– Кстати, как ты? – спросила я, держа зубами край вилки.

– Хорошо. Занят. Нас проверяют, так что в офисе все вверх ногами. Все бегают, как безмозглые курицы, – ответил папа. Его телефон, который был убран в передний карман брюк, завибрировал. Зеленый экран просвечивал сквозь ткань одежды. Он проигнорировал звонок.

– Только не снова. – Я залезла вилкой в его контейнер, доставая золотой картофель, спрятавшийся под горой риса, и скрыла его между губами, после чего добавила: – Но это все объясняет.

– Объясняет что? – сказал он встревоженно.

– Я подумала, ты выглядишь немного странно, – пояснила я.

– Это все надоедает, но я уже проходил через это. Как бизнес? – снова спросил папа.

– Вообще-то я хотела узнать твое мнение об одном клиенте, – начала я осторожно эту тему, когда его телефон в кармане снова завибрировал. Я перевела взгляд на фонтан в центре сада, без слов показывая, что все в порядке, если он ответит на звонок.

Вместо этого отец достал салфетку из сумки для еды и вытер ею лоб. Салфетка в виде облака прилипла к его поту. Температура на улице была ниже тридцати пяти градусов по Фаренгейту[4]. Что за дело заставило его так потеть?

– И как Джиллиан? – Его голос звучал выше обычного. Предчувствие беды словно слабая, почти незаметная трещина в стене, поползло по моей коже, и он продолжил: – Я помню, ты говорила, что у ее бабушки была операция на бедре на прошлой неделе. Я попросил секретаршу отправить цветы.

Конечно, он помнил. Папа всегда был тем человеком, которому я могла доверять. В отличие от моей матери, которой мне так часто не хватало. Она всегда последняя узнавала о том, что со мной происходило, игнорировала мои чувства, пропадала без вести в поворотные моменты моей жизни. Папа же помнил о дне рождения, датах выпускных и о том, что я надевала на религиозное совершеннолетие, бат-мицва[5], моей подруги. Он был рядом во время расставаний с парнями, во время девчачьей драмы и во время регистрации моей компании, читая вместе со мной все документы, особенно то, что было написано мелким шрифтом. Он был мамой, папой, братом и другом. Якорь посреди бурного моря жизни.

– Бабуля Джой в порядке. – Я передала ему салфетку, с любопытством поглядывая на него. – Уже командует мамой Джиллиан. Слушай, а ты… – снова попыталась я начать.

Его телефон зазвонил в третий раз за минуту.

– Тебе лучше ответить, – сказала я.

– Нет, нет. – Он оглянулся вокруг, вдруг побледнев.

– Кто бы ни пытался дозвониться, он явно не отстанет, – заметила я.

– Правда, Ари, я бы лучше послушал о том, как прошла твоя неделя.

– Все было хорошо, празднично, она прошла. Теперь ответь. – Я показала на телефон, который, по моему мнению, был причиной его странного поведения. С тяжелым вздохом и со здоровым смирением папа наконец вытащил телефон из кармана и прижал к своему уху так плотно, что оно побелело до цвета слоновой кости.

– Конрад Рот говорит. Да, да. – Он остановился, его глаза бегали туда-сюда. Его контейнер с бирьяни выскользнул из его рук, падая на старые камни. Я тщетно попыталась поймать его, пока он говорил. – Да. Я знаю. Спасибо. Да, у меня есть представитель. Нет, я не буду это комментировать.

Представитель? Комментировать? Для проверки?

Люди бродили мимо. Туристы присели на корточки, чтобы сделать фотографии сада. Стайка детей кружилась вокруг колонн, их смех напоминал звук церковных колоколов. Я поднялась и стала убирать беспорядок, который папа устроил на полу.

Все в порядке. Ни одна компания не хочет проходить проверку. Не говоря уже об инвестиционном фонде, – мысленно говорила я себе.

Но как бы не пыталась поверить в это оправдание, я не могла успокоиться. Это было не о работе. У папы не было проблем со сном, остроумием и смекалкой из-за работы.

Он завершил телефонный разговор. Наши взгляды встретились.

Прежде чем он сказал, я уже знала. Знала, что через пару минут я буду падать, падать и падать. И ничто не сможет остановить меня. Это было сильнее, чем я. Даже сильнее, чем он.

– Ари, тебе нужно кое-что знать… – начал он.

Я закрыла глаза, делая глубокий вдох, будто собираюсь надолго погрузиться под воду.

Я знала, ничего больше не будет как прежде.

Глава 2

Кристиан

Настоящее

Принципы. У меня было их всего несколько.

Лишь горсточка, на самом деле я бы не назвал это принципами как таковыми. Скорее предпочтения. Сильные пристрастия? Да, это уже больше похоже на правду.

Моим предпочтением было не связываться с правом собственности и с контрактными разногласиями в качестве судебного юриста. Не потому что у меня были моральные или этические проблемы при представлении той или иной стороны. А просто потому, что для меня это было скучно и недостойно моего драгоценного времени. Гражданские правонарушения и справедливые обвинения были тем, где я преуспевал. Мне нравились непонятные, эмоциональные и разрушительные дела. Добавить в эту смесь распутство – и я в раю судебных разбирательств.

Моим предпочтением было выпить столько, чтобы впасть в мини-кому, с моими лучшими друзьями, Арсеном и Риггсом, в баре «Братство» в конце улицы. И это я предпочел бы тому, чтобы улыбаться, кивать и слушать очередную отупляющую историю моего клиента об игре его ребенка в детский бейсбол.

Также моим предпочтением, не принципом, было не выпивать и не обедать в ресторане с мистером Нечистый Бизнес, больше известным под именем Майлз Эмерсон. Но Майлз Эмерсон собирался подписаться на внушительный предварительный гонорар с моей юридической фирмой «Кромвель & Трауриг». Поэтому я и был сейчас здесь. Не где-то еще, в вечер пятницы, с дерьмовой усмешкой на лице, когда я положил кредитную карточку в черный кожаный футляр для чека. Ведь сегодня я угощал мистера Эмерсона фуа-гра, тальолини с нарезанными черными трюфелями и бутылкой вина, по цене которой его ребенок мог учиться четыре года в Лиге Плюща[6].

– Должен сказать, у меня правда хорошее предчувствие насчет этого, ребята, – сказал мистер Эмерсон, не сдержав отрыжку и погладив свой огромный живот. Он был внешне жутко похож на актера Джеффа Дэниелса, только на его жирную версию. Я был доволен, что он чувствовал себя превосходно, ведь сам я был чертовски рад тому, что со следующего месяца начну взимать с него ежемесячную плату. Эмерсон владел огромной компанией по уборке, которая в основном работала с крупными корпорациями, и недавно против него подали четыре иска. Все – за нарушение условий контракта и на возмещение убытков. Он нуждался не только в юридической помощи, но и в клейкой ленте, которая сможет заклеить ловушку, в которую он попал. Он потерял много денег за последние несколько месяцев, поэтому я предложил ему выплачивать аванс. Ирония не обошла меня стороной. Теперь я должен был убирать за ним, за нанявшим меня человеком, чья компания предлагала людям услуги уборки. Но, в отличие от его работников, я брал огромные суммы за час и не был склонен к тому, чтобы лишиться зарплаты.

Мне не пришло в голову отказаться от защиты мистера Эмерсона в его многочисленных и скверных делах. В ситуации были замешаны уборщики, преследовавшие его, некоторые из которых получали минимальную зарплату и работали с поддельными документами. Очевидная параллель никак не волновала меня.

– Мы здесь, чтобы облегчить вам жизнь. – Я поднялся, протягивая руку мистеру Эмерсону для рукопожатия, пока застегивал свой пиджак. Он кивнул Райану и Дикону, моим партнерам в юридической фирме, и направился к выходу из ресторана, оглядываясь на спины официанток.

Моя доля будет настолько велика, что ее будет не уместить ни в одной сумке. К счастью, если дело доходило до продвижения по карьерной лестнице, у меня всегда был хороший аппетит.

Я снова сел и откинулся на стуле.

– А теперь о причине, по которой мы все здесь собрались. – Я посмотрел на Райана и Дикона, после чего продолжил: – Мое предстоящее партнерство в фирме.

– Что, прости? – Дикон Кромвель, выпускник Оксфордского университета, который основал фирму сорок лет назад и был древнее Библии, нахмурил свои лохматые брови.

– Кристиан думает, что он заслужил угловой кабинет и свою фамилию на дверях после стольких вложенных стараний и времени, – объяснил старику Райан Трауриг, глава судебного отдела и партнер, который то и дело показывался в стенах офиса.

– Ты не думаешь, что подобное мы должны были обсудить? – спросил Кромвель, повернувшись к Трауригу.

– Мы обсуждаем это сейчас, – ответил тот, добродушно улыбнувшись.

– Наедине, – выплюнул Кромвель.

– Конфиденциальность переоценена. – Я сделал глоток вина из своего бокала, жалея, что это был не скотч, и продолжил: – Проснись и почувствуй, как хороша жизнь, Дикон. Я старший помощник уже три года. Я назначаю партнерские тарифы. Мои ежегодные отчеты безупречны, я ловлю крупную рыбу. Вы морочили мне голову достаточно. Я бы хотел знать, чего стою. Честность – лучшая политика.

– Не многовато для юриста? – Кромвель одарил меня косым взглядом. – Также, раз у нас честная беседа, могу я тебе напомнить, что это ты окончил обучение семь лет назад и после проработал два года в офисе окружного прокурора. Не то чтобы мы лишали тебя такой возможности. У нашей фирмы девятилетний стаж партнерства. Что касается сроков, ты еще не заплатил свои взносы.

– Что касается сроков. С тех пор как я в этой фирме, вы стали зарабатывать на триста процентов больше, – парировал я. – К черту сроки, сделайте меня равным и назовите партнером.

– Беспощадный до мозга костей. – Он пытался оставаться невозмутимым, но его лоб все-таки покрылся испариной. – Как ты спишь по ночам?

Я пальцами покрутил бокал с вином, как меня научил заслуженный сомелье десятилетия назад. Еще я играл в гольф, пользуясь таймшером[7] компании в Майами, и страдал от политических разговоров в джентльменских клубах.

– Обычно вместе с длинноногой блондинкой, – соврал я, зная, что такая свинья, как он, оценит это.

– Умник. Ты слишком амбициозен в попытке достичь своих целей, – усмехнулся он, предсказуемый недоумок.

Взгляды Кромвеля на амбиции варьировались, смотря у какого человека они были. Для младших сотрудников, работающих по шестьдесят оплачиваемых часов в неделю, это было замечательно. Для меня же – обузой.

– Ничего подобного, сэр. Теперь я хотел бы получить ответ.

– Кристиан. – Трауриг улыбнулся мне, как бы призывая замолчать. – Дай нам пять минут, встретимся на улице, – попросил он.

Ждать на улице, пока они обсуждают меня, – не по мне. Глубоко внутри я все еще был тем Ники из Хантс Пойнт. Но тому мальчику пришлось сдерживаться, чтобы влиться в приличное общество. Получившие аристократическое воспитание, эти мужчины не кричали и не переворачивали столы. Мне приходилось говорить на их языке. Спокойные слова, но острые, словно ножи.

– Ладно. Будет время попробовать эти новые сигареты, Davidoff, – сказал я после того, как отодвинул кресло и надел свое пальто от Givenchy.

– Уинстон Черчилль? – Глаза Траурига загорелись.

– Лимитированный выпуск. – Подмигнул я. Ублюдок вынуждал делиться всеми сигаретами и ликерами так, будто он не зарабатывал в шесть раз больше меня.

– Боже! Не найдется лишней? – спросил он.

– Тебе ли не знать, – ответил я.

– Увидимся через пару секунд, – пообещал Трауриг.

– Если только я первый тебя не увижу.

Стоя на обочине, я дымил сигаретой и наблюдал, как напрасно желтый свет на светофоре чередовался с красным и зеленым, пока пешеходы проносились по дороге, словно стая рыб в плотном потоке. Деревья были голыми, не считая украшенных бледных гирлянд на них, которые еще не сняли после Рождества.

Телефон зажужжал в кармане. Я вытащил его и увидел уведомление.

Арсен:

Ты придешь? Риггс уезжает завтра утром, и он уже заигрывает с той, кому нужно сменить подгузник.

Это могло значить, что она либо слишком молода, либо у нее импланты в заднице. Скорее всего, и то и другое. Придерживая сигарету губами в уголке рта, я начал печатать ответ на сенсорном экране.

Я:

Скажи ему держать себя в руках. Я в пути.

Арсен:

Твои папики опять дурят тебя?

Я:

Не все родились с трастовым фондом в двести миллионов, малыш.

Я убрал телефон в карман и почувствовал дружеское похлопывание по плечу. Обернувшись, обнаружил Траурига и Кромвеля за спиной. Кромвель выглядел так, будто он был не очень гордым владельцем геморроя в Нью-Йорке, вцепившись в свою трость с огорченным выражением лица. Тонкая коварная усмешка Траурига мало что объясняла.

– Шейла пилит меня, чтобы я больше занимался. Я думаю, я пройдусь до дома. Джентльмены, – Кромвель коротко кивнул. – Кристиан, поздравляю с делом Эмерсона. Увидимся на нашей еженедельной встрече в следующую пятницу, – сказал он и ушел, исчезая в толпе торопящихся людей и белом паре, который клубился из люков.

Я передал Трауригу сигарету. Он сделал пару затяжек, проверяя что-то в карманах так, если бы искал что-то. Возможно, это был поиск его давно потерянного достоинства.

– Дикон думает, ты не готов.

– Это бред. – Сжав зубами сигарету, я продолжил: – Моя репутация безупречна. Я работаю восемьдесят часов в неделю. Я проверяю каждое крупное судебное дело. Даже несмотря на то, что технически это твоя работа. И я в команде с младшим сотрудником во всех моих делах, как партнер. Если я уйду прямо сейчас, то заберу с собой портфолио, которое вы не можете себе позволить потерять. Мы оба знаем это.

Если меня наконец начнут называть партнером и мое имя будет на входных дверях компании, это будет вершиной моего существования. Я знал, что это огромный шаг, но я заработал его. Заслужил это. Другие сотрудники не работали столько часов, не приводили тех же клиентов, не получали такие результаты, как я. К тому же как новоиспеченный миллионер я гнался за своей следующей целью. Было невероятно и поразительно осознавать, что каждый месяц я получаю огромную зарплату и могу позволить себе все, что пожелаю. Все стало для меня легкодоступным. Партнерство было вызовом, я хотел показать средний палец городу, который избавился от меня, когда мне было четырнадцать.

– Спокойно, не нужно горячиться. – Трауриг снова усмехнулся, – Слушай, сынок, Кромвель не против этой идеи.

Сынок. Трауригу нравилось делать вид, будто я до сих пор только на пороге взросления, он будто ждал, когда я наложу в штаны.

– Не против? – спросил я, фыркая. – Ему бы следовало умолять меня остаться и предлагать мне половину его королевства.

– И вот в чем загвоздка. – Трауриг махнул рукой, показывая на меня, будто я был каким-то экспонатом, о котором он говорил. – Кромвель думает, что ты слишком быстро освоился. Тебе только тридцать два, Кристиан. А ты не был в зале суда уже пару лет. Ты хорошо работаешь с клиентами, твое имя говорит само за себя, но ты больше не работаешь в поте лица. Девяносто шесть процентов твоих дел не доходят до суда, потому никто не хочет иметь дело с тобой. Кромвель хочет увидеть тебя жадным, изголодавшимся. Хочет увидеть, как ты борешься. Он скучает по тому огню в твоих глазах, который заставил его вырвать тебя из того офиса прокурора, когда у тебя появились большие проблемы с губернатором.

Во время второго года моей работы в офисе окружного прокурора мне попало в руки громадное дело. Это был тот же год, когда на Теодора Монтгомери, бывшего окружного прокурора Манхэттена, обрушилась критика за то, что он допустил истечение срока исковой давности из-за непреодолимой рабочей нагрузки. Монтгомери швырнул дело мне на стол, говоря, чтобы я сделал все возможное. Он не хотел, чтобы еще одно недоразумение было повешено на него, но у него так же не было работника, который мог над этим поработать.