Сезам

И, тем не менее, Алексей Константинович вместо Кобылья отправился в Минск.

На автобусной остановке он увидел тетку, обвязанную пуховым платком до самых глаз, на ногах сапоги, похожие на бахилы.

При ближайшем рассмотрении тетка оказалась школьной библиотекаршей Галиной Петровной.

– И вы в Минск? – изумился учитель.

Галина Петровна в его представлении была глубокой старухой, которой уже нет смысла куда-либо ездить. Ей было лет тридцать, не меньше. При этом она была незамужней.

– Бу-бу-бу, – сказала из-под платка Петровна.

– Автобус отменили? – снова удивился Алексей. – Не может быть. Его еще ни разу не отменяли.

И действительно, в снеговой кутерьме показались два желтых глаза.

– Вот! – показал на глаза Алексей. – А вы говорите – метель.

Он помог Петровне взобраться на ступеньки, подал сумку и вскочил в автобус. В салоне народу было немного. В такую погоду только на печи сидеть, а не мчаться на свидание с однокурсницей.

Алексей устроился у окна. Петровна впереди него раскутала платок и оказалась вполне миловидной особой.

«Это потому, что освещение слабое, – подумал Алексей. – При дневном свете морщинки у глаз видны».

Он стал размышлять о жизни. Место на кафедре русской литературы, к которой был прикреплен, ему не светило. «Вы, жадною толпой стоящие у трона…» Его даже и в толпе нет. Прозябать в Крайске за сто километров от Минска? «На свете есть три столицы: Минск, Логойск и Плещеницы». Этот стишок в Крайске знали все, от первоклассника до выпускника.

Он тяжело вздохнул. Изящная шея Петровны, в которую упирался его взгляд, мешала сосредоточиться. Откуда у них берутся такие шеи?

Петровна пошевелилась, и Алексей понял, что и ей неуютно.

«Интересно, куда она намылилась? – подумал он. – Уж ей точно на печке надо сидеть».

– К девушке? – повернула голову Петровна.

Профиль у нее тоже выточен не хуже шеи. На щеке румянец.

– Куда хочу, туда и еду, – буркнул Алексей.

– Грубить в университете выучились? – усмехнулась библиотекарша.

Девушкой он не назвал бы ее даже в мыслях. При этом не мог не отметить выразительный изгиб улыбающихся губ. Пожалуй, они не хуже Зойкиных. А может, и слаще.

Алексей уставился в темное окно. Ни зги не видно, даже огни в деревнях погасли.

Женился бы на Зойке, не пропадал бы в заснеженных полях. Папаша военком давно бы вызволил зятька из полона. А вот не хочется. Между прочим, десятиклассницы в Крайске очень даже ничего. Одна Тома, дочка Станкевича, чего стоит.

Ему вдруг стало зябко.

– Говорят, вас директор обхаживает? – снова повернула к нему голову Петровна. – Домой к себе еще не приглашал?

Темно-серые в крапинку глаза откровенно смеялись. Все старые девы читают чужие мысли или только эта?

– Да у вас на лбу все написано, – хмыкнула Петровна. – Вы лучше к Нине Шкель приглядитесь. Симпатичная.

Теперь Алексея бросило в жар. Нина действительно ему нравилась. Что, и это на лбу написано?

– А то! – фыркнула библиотекарша.

«Ведьма!» – покрутил он головой.

– Я еще и сглазить могу, – сказала Петровна. – Ваше счастье, что мы уже в Плещеницы приехали.

Она потащила тяжелую сумку по проходу.

«Ну и не стану ей помогать, – подумал Алексей. – Теперь понятно, почему некоторые в девках засиживаются».

Несмотря на поздний час, на автостанции было полно народу.

– Автобусы не ходят, – сказал мужчина в кожухе. – Дороги занесло во все стороны. Как бы ночевать здесь не пришлось.

Алексей оглянулся по сторонам. Ночевать в этом полутемном холодном зале ему не хотелось.

– Здесь неподалеку гостиница, – подмигнул ему мужчина. – Айда, пока все места не заняли.

– И я с вами! – метнулась за ними Петровна. – Мне тоже деваться некуда!

Алексей неохотно взял из ее рук сумку.

– В гости к подруге собралась, – виновато сказала Галина, – всего одну банку варенья положила, и все равно сумку не поднять.

Впервые ее тон Алексею понравился. Ведь может, когда захочет.

– А что в комплекте к варенью? – строго посмотрел на библиотекаршу мужчина.

– Пирожков напекла, сальца кусочек…

Петровна вроде бы каялась, и это располагало к ней. Она взяла Алексея под руку и прильнула к нему, словно ища защиты. Несмотря на сапоги, была легка на ногу. Он ощутил мягкое прикосновение бедра, и сердце екнуло. Точь-в-точь как с Зойкой.

Снежные заряды едва не валили с ног. Снег так хлестал по лицу, что было больно глазам. Алексей отворачивался от ветра, завидуя Петровне в ее платке.

Гостиница, к счастью, была рядом со станцией. Сильно топая ногами, они ввалились в уютное тепло, залитое ярким светом.

– С автобуса? – с улыбкой встретила их пожилая дежурная. – Как раз одна комната осталась. И для девушки место найдется.

Оказывается, для счастья не так много надо. Кровать с чистым бельем, горячая батарея, а за окном вьюга.

– Жалко, магазин закрыт, – сказал сосед.

Он работал агрономом в Завишине, звался Константином.

– Зачем нам магазин? – спросил Алексей, складывая покрывало.

Ему хотелось как можно скорее нырнуть в постель и укрыться одеялом с головой.

– Сходи к своей крале, – сказал агроном. – По-моему, у нее есть.

– Что есть? – замер Алексей, чувствуя, что в тепле у него загорелось лицо.

– Бутылка! – удивился Константин. – Раз в гости едет, значит, с бутылкой. Я бы такую ни за что не упустил.

«Так в чем дело?» – насупился учитель.

– У меня уже двое на лавке сидят, одному три, второму четыре, – вздохнул агроном. – Но вот встречу такую, как твоя, и обо всем забываю. Небось, сладкая?

Он подмигнул Алексею. Тот нашарил рукой дверь и выкатился в коридор. Попал в нерет, ни взад, ни вперед…

– Так и знала, что не уберегу, – уперлась кулачками в бока Петровна. – Не надо было давать вам сумку, ни за что не догадались бы, что там бутылка вина.

– Это агроном, – пробормотал Алексей.

В коротком халатике Петровна была ослепительно хороша. Морщинки возле глаз в ярком свете тоже куда-то пропали.

– Заходите через пятнадцать минут, – распорядилась библиотекарша. – И захватите стаканы.

– Я же говорил! – подскочил с кровати Константин. – У таких барышень всегда есть. Повезло тебе, парень.

Он достал из чемодана чистую рубашку, переоделся, обтер лицо и шею одеколоном.

– Хочешь? – протянул бутылочку Алексею.

– Не надо.

Отчего-то Алексею было неприятно наблюдать за возней агронома. Собирается, как поляк на войну. Похоже, он не только по картошке специалист.

– Ты, главное, не дрейфь, – сказал, придирчиво оглядывая себя в зеркале, Константин. – Лучше, конечно, чтоб она с подругой была, но и так сойдет. Никогда не знаешь, где повезет, а где нет. Закон жизни!

«О чем он? – тоже посмотрел на себя в зеркало учитель. – Мне и не надо ничего. К Зойке на свидание еду».

У Петровны к их приходу все было готово. На столе стояла бутылка «Варны», на салфетке горкой лежали пирожки, в тарелке нарезанное сало.

– Нож у дежурной есть, а штопора нет, – сказала, показывая на бутылку, Петровна. – Придется закусывать без выпивки.

– Никогда! – направился к столу агроном.

Он взял бутылку, поставил на пол, большим пальцем правой руки надавил на пробку и протолкнул ее внутрь.

– Пропали двенадцать копеек, – вздохнула Петровна. – С пробкой внутри бутылки не принимают.

– Я умею выбивать пробку ладонью, но так быстрее, – смутился Константин.

«Где это она научилась мужиками вертеть? – подумал Алексей. – Неужели в Крайске?»

– Этому не учатся, – хмыкнула Петровна. – Талант надобен.

Алексей крякнул. Так и будут по очереди с агрономом краснеть.

– И правильно, – кивнула Петровна. – От меня надо держаться подальше.

– Ну, за хозяйку! – поднял стакан Константин. – Я еще в автобусе понял, что с этой парочкой не пропадешь.

«Какая парочка? – отхлебнул из стакана Алексей. – Я ее вообще в первый раз вижу».

Он действительно впервые разглядел серые глаза Петровны, тяжелую волну русых волос, полную грудь и гибкую спину. Прям Марья-царевна, а не библиотекарша.

Хмель ударил в голову. Краем глаза он заметил круглую коленку в разрезе халатика.

– А вот это не про вас, – запахнула халатик Петровна. – Сначала говорить научитесь.

– О чем… говорить? – проглотил комок в горле Алексей.

– Взялся за грудь – говори что-нибудь! – хохотнул агроном.

«Дубина!» – зыркнул на него учитель.

– Ну, хотя бы тост скажите! – погладила его по спине Петровна.

– Предлагаю выпить за то, чтобы кончилась метель, и мы все смогли отправиться по своим делам!

Алексей чокнулся сначала с Петровной, затем с агрономом.

– Неправильный тост, – взял со стола пирожок Константин. – Тут лучше, чем в автобусе.

– Это вам лучше, – сделала глоток Петровна, – а молодым надо в Минск. Зачем я покупала такое крепкое вино? Голова кружится.

– Вино в самый раз, – снова разлил по стаканам Константин. – В нашем магазине такого нет.

– Посмотрите в окно, – улыбнулась Петровна. – Кое-кто наворожил.

Метель за окном утихла. Из кромешной темноты изредка выплывали на свет большие снежинки и пропадали.

– Пойдем на небо посмотрим? – предложила Петровна. – Вдруг там звезды?

– Вы идите, а я спать, – допил вино агроном. – Завтра на первый автобус надо успеть.

– Я за пальто, – подскочил Алексей.

Он вдруг понял, что самое приятное – это выполнять приказы Петровны, пусть они и нелепые.

На улице была настоящая зимняя сказка. Под заборами лежали пухлые сугробы, в небе четко рисовались ветки деревьев в густой бахроме, под тяжестью налипшего снега прогибались провода между столбами.

– А где звезды? – запрокинула голову Петровна, споткнулась и ухватилась за руку Алексея.

Он, словно ждал этого, притянул ее к себе и впился долгим поцелуем в сладкие от вина губы.

Это был настоящий поцелуй, хмельной и жадный. Земля уходила из-под ног и уносила парочку в черную воронку космоса.

Петровна что-то промычала. Алексей, не отрываясь от губ, просунул руки в прореху между пуговицами на пальто и крепко обнял ее за талию. Петровна все-таки оттолкнула его и коротко рассмеялась. Их глаза находились на одном уровне, но Алексей не мог поймать ускользающий взгляд Галины.

– Заявление подала, – сказала Петровна.

– Какое заявление?

Он снова потянулся к сладким губам.

– На увольнение, – уперлась руками ему в грудь Петровна. – Уезжаю из Крайска.

Алексей почувствовал, как за шиворот пополз холод. Вселенская стужа снова сковала землю. Алексей не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. В тот самый миг, когда он был готов остаться с Петровной в третьей из столиц навсегда, его отшвырнули в сторону, словно тряпку.

«Шутишь?» – взмолился он про себя.

– Не шучу, – твердо сказала Петровна.

Она отступила на шаг и стала отряхивать снег с мехового воротника.

– И вы здесь не останетесь, – продолжила Петровна. – Директор это тоже понимает, так что не бойтесь.

«Чего я должен бояться?» – мелькнуло в голове.

– Томы Станкевич, – фыркнула Петровна. – Она первая невеста в Крайске, как раз для вас. Но Нина лучше. Правда, вам и она не достанется. На следующий год вы уже будете в Минске.

«Откуда она все знает?» – поразился Алексей.

– Тут и знать нечего, – махнула рукой Петровна. – Идем в гостиницу, холодно.

– А я к вам девочку подселила, – сказала Петровне дежурная, внимательно глядя на Алексея. – Тоже со станции.

– Вот и хорошо, – кивнула Галина. – Вдвоем спать веселее.

Она уходила по коридору гораздо более чужая, чем до сегодняшнего вечера. И Алексей понимал, что это безвозвратно.

«На свете есть три столицы – Минск, Логойск и Плещеницы», – вертелся в голове стишок.

Стишок был глуп, но в нем скрывалась вся правда о жизни Алексея.

Соло в яме

На третьем курсе в нашу комнату в общежитии подселили Яна Чернякевича. Польские студенты иногда появлялись на филфаке университета, и мы Яна встретили если не с распростертыми объятиями, то вполне приветливо.

– Водку пьешь? – спросил Вадик Хващевский. Он всех об этом спрашивал, не только Яна.

– Почки! – схватился тот за бок. – Как только вылечусь, обязательно!

Как всем полякам, ему трудно было не ставить в русских словах ударение на предпоследнем слоге и не употреблять разделительный мягкий знак. «Обязательно» у него получилось «обьязательно». Но мы на подобные мелочи не обращали внимания.

– Откуда сам? – спросил я Яна.

– З Познаню.

Все-таки его русский язык отличался от нашего. Мы бы сказали «из Познани».

– В карты играешь? – поинтересовался Саня Лисин.

Он тоже об этом всех спрашивал.

– В карты? – удивился Ян.

– Ну, да, – кивнул Саня. – Очко, пулька, кинг, рамс, сека…

Саня был родом из Сочи и играл во все карточные игры, правда, без особого успеха.

– Научусь! – торжественно пообещал Ян. – На коляцьи сыграем.

Новогодние коляды он назвал «коляцьями», что для поляка вполне нормально.

Ян оказался типичным польским студентом. В отличие от нас, он ходил на все лекции, беспрерывно читал книги и старательно овладевал тонкостями русского языка. Несколько отличало его от других польских студентов лишь отсутствие подружки.

– Камни в почках! – горестно вздыхал Ян. – Очень плохая болезнь.

Мы сочувственно вздыхали. Ян не мешал нам ни пить вино, ни играть в карты. Изредка по утрам он пытался растолкать Саню, чтобы тот шел на лекцию, но безрезультатно. Разбудить Саню не могла и Рая, его подруга-старшекурсница. Хотя Саня ей нужен был не для того, чтобы идти на лекцию. По утрам у нее ломался фен или что-то в этом роде, и она хотела заставить Саню починить его. Тоже безрезультатно.

Итак, каждый из нас жил своим умом, стараясь все-таки далеко не выходить за общепринятые рамки. Хлопцы из соседней комнаты развели ночью костер, чтобы спеть под гитару «Солнышко лесное», их выгнали.

Подобная участь ждала и нас. Вино и карты редко доводили студента до диплома. Я намекал на это своим товарищам, но меня не слушали.

– Ты играешь или нет? – спрашивал Саня. – Вино можешь не пить, его и так мало.

Я махал рукой и садился за стол. Преферанс мне нравился.

В любом случае, все шло к тому, что называют «фиаско» или другим русским словом из пяти букв, но нас спасло чудо. Во время ректорской проверки, которые случаются в общежитиях не чаще одного раза в пять лет, Ян пошел в туалет, который был в другом конце коридора. Мы расписывали пульку, на столе стояло, естественно, вино, Саня с Вадиком курили. Ян увидел ректора университета уже возле нашей двери. Возможно, тот даже взялся за ручку.

– Замкненто естэм! – закричал Ян, устремляясь к ректору. – Тутай поляци живемы, як Бога кохам!..

Ректор остановился. Бегущий поляк в коридоре показался ему забавным.

– Много у нас иностранцев? – спросил он кого-то из сопровождающих лиц.

– Не очень много, но есть. Недавно на француженку бумага из милиции пришла.

– Что такое?

– Да негр ее укусил за одно место… Разбираемся.

А Ян уже встал у двери и загородил ее своей отнюдь не богатырской грудью.

– Ладно, – сказал ректор. – К иностранцам у нас должно быть повышенное внимание. Пойдем дальше.

И комиссия проследовала к следующей комнате, а Ян ворвался в нашу, аки разъяренный лев.

– Вы тутай водку пьете, а там ректор с проверкой, вашу мать! – гремел он, мешая польские слова с русскими. – Иле раз говорил вам: выгонят к дъяблу, и правильно сделают!

Саня сходил на разведку в коридор и быстро вернулся.

– Правда, проверка, – сказал он, почесывая затылок. – Ян, мы тебе бутылку должны.

– Две! – вмешался Вадик.

– Хоть три! – продолжал бушевать Ян. – Русский раздолбай хуже пьяного поляка! Кто посреди белого дня играет в карты?

Он любил выражения вроде «посреди белого дня». В них ему виделась та недоступная обычному иностранцу тонкость русского языка, до которой он, Ян, смог добраться.

Именно Ян познакомил меня со своим земляком. Влодек учился на пятом курсе нашего университета, и у него на носу был диплом.

– Надо написать, – сказал Ян, с тревогой глядя на меня.

Он произнес – написать, но я не стал его поправлять.

– Пусть пишет, – пожал я плечами.

– Я в Ленинграде был, но Ольгу Берггольц плохо знаю, – вмешался Влодек.

Он тоже с тревогой смотрел на меня.

– При чем здесь Ленинград? – не понял я.

– У него диплом по творчеству Ольги Берггольц, – сказал Ян. – Поэтесса такая. Живет в Ленинграде, и Влодек туда ездил.

– Узнал? – повернулся я к Влодеку.

– Нет, – вздохнул тот.

– А зачем ездил?

– Чтоб посмотреть.

Влодек, кстати, по-русски говорил лучше Яна.

– У меня девушка русская, – признался Влодек. – Хорошо учит.

– И не одна! – с осуждением посмотрел на него Ян. – Так ты будешь писать?

«Опять это писать, – подумал я. – Что они от меня хотят?»

– Чтобы ты написал для Влодека диплом! За деньги…

Последние слова Ян произнес шепотом.

В принципе, деньги у меня были, я регулярно ссужал их Сане, когда тому нечем было расплатиться за карточный долг. Кроме повышенной стипендии, я получал тридцать рублей в месяц как инструктор в обществе «Трудовые резервы». В нем я тренировался в секции вольной борьбы. Плюс талоны на питание, легко конвертируемые в живые деньги, а это еще тридцать рублей.

– Сколько? – спросил я.

– Пятьдесят рублей! – шепотом сказал Влодек.

Ян сделал большие глаза.

– Шестьдесят, – поправился Влодек, – плюс подарок из Польши, какой захочешь!

Я знал, что некоторые девушки из моей группы привозили себе и подругам джинсы из Польши. Другой вопрос, как они туда попадали? Но я не утруждал себя поисками ответа на него. У меня было много других дел.

– Ладно, – сказал я. – Почитаю стихи, и скажу, берусь за диплом или нет. У вас ведь не повышенные требования?

– Нет! – хором сказала Ян и Влодек.

– Главное, жебы написал, – добавил Ян.

Из всех нас он был самый здравомыслящий.

На следующий день я отправился в Ленинскую библиотеку и заказал книги Ольги Берггольц.

Как я и предполагал, это была хорошая советская поэтесса. Может быть – выдающаяся. Она пережила блокаду Ленинграда, что говорило о многом даже тому, кто родился после войны. А ее слова «никто не забыт и ничто не забыто» в нашей стране знали все.

«Настоящий поэт! – подумал я, глядя на фотографию Ольги Берггольц. – Лицо красивое».

Причем лицо стареющей поэтессы мне нравилось гораздо больше, чем молодой. «Наверное, это от фотографа зависит», – подумал я.

Я сказал Влодеку, что согласен написать диплом, и принялся строчить. Студенту, умеющему работать с литературоведческим статьями, это не составляло большого труда. Тем более когда знаешь, что к иностранцу никто особо придираться не будет.

– Машинистка поймет? – спросил Влодек, когда я передал ему тридцать страниц написанного от руки текста.

– Поймет, – сказал я.

Хотя до сих пор с машинистками встречаться мне не доводилось.

– Добавить бы надо, – сказал Влодек, взвесив в руке рукопись. – Все же это диплом, а не курсовая.

– Еще список литературы будет, – успокоил его я. – Страниц десять.

– Цитаты есть?

– Полно.

– Все творчество охватил?

– Почти. О прозаической книге «Дневные звезды» не писал.

– Прозу не надо, – согласился Влодек, – только стихи.

Мне автобиографическая проза нравилась гораздо больше стихов. И если уж становиться писателем, то прозаиком. Но Влодеку об этих своих соображениях я говорить не стал. Тот бережно уложил рукопись в портфель. Было видно, что он умеет ценить свое имущество.

– Она немка? – спросил Влодек, пожимая мне руку на прощанье.

– С чего ты взял? – удивился я.

– По фамилии.

– Отец из Риги, – сказал я. – Мать русская.

– Тогда ладно, – успокоился Влодек. – Ну, я пошел. Деньги отдам на следующей неделе.

– Хорошо.

Отчего-то я не сомневался, что Влодек со мной расплатится.

– Хорошая поэтесса? – спросил Ян, когда я сказал ему, что написал диплом.

– Очень, – кивнул я. – Первого мужа, правда, расстреляли.

– Кто муж?

– Поэт Борис Корнилов, тоже хороший.

– Когда расстреляли?

– В тридцать восьмом.

Я не стал говорить, что саму Ольгу Берггольц дважды арестовывали, и здоровье она потеряла в застенках НКВД. Полякам все эти перипетии могли быть непонятны.

– Вшыстко розумем, – сказал Ян. – У нас тоже расстреливали. Политика.

Иногда он начинал говорить по-польски, но я все понимал. Недаром польский язык изучаю. Правда, Кира Михайловна, моя преподавательница, заявляла, что по-настоящему выучить этот язык мне не удастся.

– Почему? – недоумевал я.

– Акцент не тот. И ударения неправильно ставите.

Сама она говорила с сильным польским акцентом, однако это не мешало ей смотреть свысока и на русских, и на белорусов. Не знаю, какие отношения у нее с литовцами, их в нашей группе не было.

– Что будешь заказывать для подарка? – спросил Ян.

– Не знаю, – пожал я плечами.

Хотя на самом деле я знал, что закажу. Я мечтал о полном собрании сочинений Константина Паустовского в восьми томах. Недавно оно вышло, но в книжных магазинах, естественно, его никто не видел. Дефицит в нашей стране отчего-то наиболее был распространен среди книг.

Больше других у Паустовского мне нравились его ранние вещи «Романтики» и «Блистающие облака», я даже курсовую по ним написал. Но прочитать их можно было только в собрании сочинений, отдельными книгами они не выходили. Во всяком случае, сейчас.

– Джинсы можно заказать, – сказал Ян, и оглянулся по сторонам. – Или отрез на костюм.

– Отрез? – не понял я.

– Да, штуку матерьялу… Я правильно говорю?

– Правильно, – кивнул я. – Подумаю. Мы с Влодеком завтра встречаемся.

Ян уткнулся в книгу, а я отправился на тренировку. На третьем курсе у меня каждый день был расписан по минутам, как говорил в таких случаях Вадик – даже выпить некогда. Я, правда, и не пил, борьба плохо сочеталась с выпивкой.

– Пересчитай, – сказал Влодек, передавая мне конверт с деньгами.

– Верю, – хмыкнул я, и засунул конверт во внутренний карман пиджака.

– Деньги обязательно надо пересчитывать, – строго сказал Влодек. – Доверяй, но проверяй.

Несмотря на хороший русский язык, «обязательно» у него тоже было с мягким знаком.

Я достал конверт и пересчитал купюры – ровно шесть червонцев.

– В расчете? – спросил Влодек.

– Конечно, – сказал я, – вот только подарок…

– Да, подарок! – обрадовался Влодек. – Мы договаривались. Ян сказал, что ты хочешь отрез на костюм.

– Отрез? Нет, я хочу собрание сочинений Паустовского. В ваших книжных магазинах оно обязательно будет.

Я чуть было не вставил мягкий знак в слово «обязательно».

– Здесь не можно купить?

От удивления Влодек стал плохо говорить по-русски.

– Не можно, – кивнул я. – Восемь томов везти будет тяжело.

Влодек долго смотрел на меня. Видимо, русский человек открылся ему с какой-то другой стороны. Хотя на самом деле я был белорусом.

– Белорусы раньше были поляками, а теперь русские, – сказал Влодек. – По-белорусски даже ты редко говоришь.

У него опять стал хороший русский язык.

– Не с кем, – сказал я. – На русском отделении учусь.

Мы помолчали.

– Ладно, – вздохнул Влодек. – Привезу. Напиши на бумажке фамилию.

Я написал.

– Хороший писатель? – посмотрел на бумажку Влодек. – Как Достоевский?

– Лучше, – сказал я.

Мне и правда Паустовский нравился больше, чем Достоевский, но говорить кому-либо об этом я не собирался. Поляки в данном случае в расчет не принимались.

– Да, мы иностранцы, – согласился Влодек. – Но жениться я хочу на русской. Как ты к этому относишься?

– Женись, – пожал я плечами. – Хотя и польки ничего.

– Очень капризные! И деньги любят больше, чем меня.

Мы засмеялись.

– Да, я показывал свой диплом на курсе. Сказали – очень хороший.

Я почувствовал, что краснею. Бороться на ковре проще, чем писать поляку диплом. Кстати, как быстро он мой диплом стал считать своим… Учись, студент.

– Ладно, привезу я тебе этого… – Влодек заглянул в бумажку, – Паустовского. А у Берггольц действительно латышская фамилия, я посмотрел в энциклопедии. Хорошо, что не немка.

Я не стал выяснять у него, чем немцы хуже латышей.

Через день на лекции по русскому языку наш преподаватель Антон Антонович Балабан вдруг заговорил о роли омонимов.

– Посмотрите, как одни и те же слова могут иметь разный смысл, – сказал он. – Вот одна фраза: «Когда пришел Наполеон, поляки пели соло в яме». И вторая: «Когда пришел на поле он, поля кипели соловьями». Как разделишь слова, так и будет: в одном случае поляки пели, в другом поля кипели, что кому больше нравится.