Танец масок

В окно постучали. Фрида хмыкнула – это ж надо было кому-то из деревенских так упиться, чтобы полезть на второй этаж её особняка, миновав, между прочим ограду. Или кто-то открыл ему калитку? Ничего, сейчас нарушителя прогонит садовник, он-то наверняка уже проснулся и рабо-о-отает… Фрида снова зевнула и даже успела задремать, когда в окно постучали снова. И снова. И ещё. Очень настойчиво.

Фрида рывком села, отодвинула полог, и, не утруждаясь поиском домашних туфель, босиком прошлёпала к окну. Зажигать свечи она не стала – Фрида с детства прекрасно видела в темноте. А вот незадачливый пьяница обязательно не удержит равновесие и свалится, когда она рывком откроет окно…

Никто не свалился – только в комнату залетела зачарованная малиновка. Бешено покрутилась, чуть не запуталась в занавесках, уронила Фриде в руки конверт и уселась на подоконник.

Опешив, Фрида рассмотрела конверт – ничего написано на нём не было. И сама себя пожурила: не обратный же адрес она искала, с таким-то почтальоном. Фрида поискала на столе у зеркала нож для бумаг, надрезала конверт. Оттуда выпал сложенный вдвое лист бумаги, на котором вычурным, чрезвычайно красивым почерком было выведено: «Кто ты?»

Фрида повернулась к окну. Малиновка чирикнула, наклонила голову, потом расправила крылья, вспорхнула и подлетела ближе. Фрида вытянула руку, чтобы птице было удобнее сесть, и дунула. Малиновку на мгновение окутала золотая пыль, а у Фриды неожиданно сильно закружилась голова. Освобождённая от заклятия птица снова заметалась по комнате и, найдя, наконец, окно, вылетела в серое утро.

– Ну ты и хам! – заявила Фрида письму. – Да как ты посмел!..

Письмо она скомкала, потом позвонила в колокольчик. Спать после такого было решительно невозможно.

Через час горничные перевернули комнату вверх дном, проверили каждую безделушку и сложили всё обратно, но ничего лишнего, не принадлежащего Фриде, не нашли.

А Фрида сожгла письмо и, сидя в кресле с ногами у камина, задумалась. Свежесваренный кофе привёл её в чувство.

– Робин?

– Чего тебе, хозяйка? – Брауни снова вынырнул из-под кровати.

Фрида поворошила пепел кочергой.

– В доме есть что-нибудь, принадлежащее чужому?

– Так, хозяйка, у тебя в доме куча народу… Давеча, вот, ухажёр к Винни захаживал, да и кухарка потом…

– Чужому фейри.

Баруни аж подпрыгнул от удивления.

– На моей территории? Чу на тебя, хозяйка, кошмар тебе приснился. Нет тут ничего чужого! И не будет – мимо меня ни одна муха не пролетит, не то что нашенский – не пройдёт! – И обиженный брауни исчез под кроватью.

Фрида попыталась выкинуть это из головы – мало ли, может, письмо вовсе и не ей предназначалось? Может, заклинание неправильно наложили, адресатом ошиблись… Под эти мысли Фрида допила кофе и откинулась на спинку кресла. Начинался новый день, надо ещё планы уроков перечитать…

Поправив полы халата и, широко зевая, Фрида потянулась к тетради.

На ней лежала чёрная роза.

– Робин! – завопила Фрида.

Приоткрылась и тут же закрылась за любопытной горничной дверь. Фрида шикнула на неё и, тряся розой, повернулась к кровати. Оттуда на неё вновь глядел брауни.

– Ну чего тебе ещё, хозяйка?

– Это что?! – тыча в него розой шёпотом «завопила» Фрида.

– Цветок. – Брауни принюхался. – Нашенский.

– Кто его принёс?! Ты же говорил – муха не пролетит!

Брауни хмуро глянул на Фриду и вдруг звонко хихикнул.

– Эх, хозяйка! Так это ж ухажёр твой, кто ж ещё?

Фрида задохнулась от гнева и только спустя пару секунд смогла выпалить:

– Как? Тут ведь ничего его нет!

– Ну как же нет, когда есть, – брауни улыбался. Надо сказать, улыбка у него была мерзкая. – Аккурат в тебе и есть. Так что терпи, хозяйка, ты ж его из себя не вытащишь?

– Кого?.. Что ты несёшь?!

Но брауни уже снова исчез под кроватью.

Фрида и розу отправила в огонь, а потом, раздевшись донага, долго-долго рассматривала себя в зеркале. Может, этот мерзавец проклятье к ней подвесил, а она и не заметила? Да нет, всё было в порядке, чужим колдовством и не пахло… Но Фрида на всякий случай всё равно всю себя проверила, прислушиваясь. Последним она изучила живот: ощупала и снова почувствовала исходящий от него ненормальный жар. Прислушалась к себе, села в кресло и, закатив глаза, полностью отдалась ощущениям… Мгновенно навалилась резкая усталость, но Фрида пробилась сквозь неё, как сквозь туман. И увидела.

К своему источнику жизни, яркому, как солнышко, и мерно пульсирующему в такт дыханию, она давно привыкла. Но теперь рядом светился ещё один, поменьше, но словно бы ярче, и Фрида слишком хорошо понимала, что это значит.

– Мэм? Мэм! Проснитесь! Мэм! – донеслось, как сквозь вату.

Фрида вздрогнула и «вынырнула». Солнца – большое и маленькое – перед глазами исчезли, зато появилась испуганная камеристка.

– Я вам… чай… принесла, укрепляющий, – пробормотала она и подступила к Фриде с халатом. – Оденьтесь, мэм?

– Твою ж мать! – выругалась Фрида, глядя сквозь Мэри.

– Мэм?

Фрида заставила себя отвлечься и влезла в рукава халата.

– В-всё х-хорошо. Иди, Мэри.

– Да, вы только чай попробуйте…

Начиная злиться – умеет камеристка докучать! – Фрида сделала большой глоток из исходящей паром кружки и тут же выплюнула.

– Что это за дрянь?!

– Ничего… Ничего, госпожа, я новый сейчас же сделаю, – пролепетала Мэри, схватила чайник, чашку на подносе и убежала.

Фрида без сил рухнула в кресло. На губах всё ещё горчила «вырвень-трава», хороший тоник для всех, кроме беременных – те его настой даже в рот взять не могут. Фрида слышала о нём, но предпочитала другие тонизирующие и не очень-то верила, что какая-то трава так отлично выявляет беременность да ещё и на столь раннем сроке. «Мэри поймёт», – мелькнуло в голове. Но Фрида быстро успокоилась. Нет, нет, откуда этой дурочке знать?.. Она же в травах не разбирается, Фрида это точно знала. Иначе бы камеристка могла себе хотя бы розовую воду приготовить, а не просить госпожу. Мэри же так стесняется своих веснушек… Так что это всё только несчастный случай. Надо забыть и не брать в голову.

Фрида вздохнула, забралась в кресло с ногами и запрокинула голову, изучая узоры на потолке: переплетения цветов и листьев. Выходит, старуха Кейт была права… И брауни Робин намекал на это – Фрида действительно беременна. Прелестно! То, о чём она мечтала! И почему именно сейчас?

«Сама виновата, – мысленно сказал себе Фрида. – Забыла выпить зелье, скакнула на руки незнакомому наглецу, ни стыда у тебя, ни совести. Думать надо было. А теперь жалеть нечего». Вздохнув, она решила, что это правильно: что сделано, то сделано. Избавиться от ребёнка? Ни за что! Фрида отлично знала, как избавляются от нежеланных детей крестьянки и каков при этом риск в будущем никогда не родить. К тому же, почему пусть и двухнедельный малыш должен отвечать за её легкомыслие? «Полезла в кузов – терпи», – повторила сама себе Фрида. Что ж, значит, рожать придётся. Ну и отлично: ничто не мешает ей тихо, с помощью той же Кейт избавиться от бремени, а потом сделать вид, что усыновила ребёнка кого-нибудь из деревенских. По доброте душевной.

Правда, несколько месяцев морочить головы слугам, ученикам, учителям, селянам, чтобы не заметили живот. Фрида была не уверена, что справится, но попытаться придётся.

«Только бы мать не узнала, – думала Фрида. – Узнает – выдаст замуж, срочно. Не хочу больше замуж!»

Замужем Фрида в свои двадцать четыре побывать, конечно, успела. Как и всех благородных леди, юную Фриду в восемнадцать представили двору, молодому императору. А потом и года не прошло, как руку Фриды (да и всю её, вообще-то) заполучил маркиз Вустермор, которому на тот момент было шестьдесят шесть, и а ещё был он богат, знатен, родовит и о-о-очень активен. Молоденькая девица ему приглянулась на первом же балу, после которого маркиз и отчим Фриды содержательно побеседовали, и судьба будущей леди Вустермор была решена.

Фрида отнеслась к этому философски. Ребёнка от такого старика она знала, что не родит (что бы мать ей не пела в уши). Впрочем, в девятнадцать Фрида ребёнка тем более не хотела. Лечь в одну постель со стариком – тоже, Фриде хватило поцелуя во время венчания. Что ж, когда ты ведьма, есть способы отделаться от ненужного ухажёра. Фрида заранее сварила одно очень хорошее зелье и подлила его супругу в бокал перед брачной ночью. Всё получилось как нельзя лучше: престарелый жених вместо исполнения своего долга прекрасно заснул и всю ночь ему снились очень красочные сны. А Фрида проколола палец и на всякий случай вымазала простыню кровью – шума, убедившего прислугу, что всё было как положено, её благоверный и так издавал достаточно.

А потом «молодые» уехали в свадебное путешествие, на источники – у маркиза разболелась нога, проснулась подагра. И всё было бы хорошо – Фрида хозяйничала в доме, вырвалась наконец-то из под материнской опеки – но был у чудесного зелья один минус: маркизу так понравились сны (которые он считал реальностью), что теперь он жить не мог без того, чтобы не затащить жёнушку в спальню. Фрида варила зелье литрами, маркиз наркоманил, потерял всякие приличия, хватал жену за зад даже во время приёмов, и Фрида уже начинала бояться, что добром это не кончится. Пока однажды не нашла супруга в его спальне мёртвым, а рядом – жёлудь.

Той же ночью, сбежав в лес (супруги как раз отдыхали у Виндзорского леса), Фрида нашла отца и спросила: зачем? Лесной король улыбнулся ей. «Он мешал тебе», – сказал он и, больше ничего не объясняя, скрылся в тумане. Фрида тогда до утра пробродила по лесу, но не нашла его. Она знала, конечно, знала, что людей фейри считают другими, часто даже ниже себя, что их мировоззрение очень отличается от человеческого (и это естественно). Но её отец убил её мужа, только потому, что последний мешал Фриде…

«Что ж, что было, то прошло, и этого не изменить», – решила, наконец, Фрида. Смерть старого, измученного подагрой и уже съехавшего с катушек маркиза никого не удивила. Фриде досталось огромное наследство, хотя в накладе не остались и другие родственники маркиза, например, его сыновья от первого брака. Фрида с цинизмом поняла тогда, что иногда человек лучше мёртвый, чем живой: после его смерти всем становится легче. Это было очень грустно.

Получив статус вдовушки, а с ним и независимость, Фрида крепко поругалась с матерью, отказавшись снова участвовать в «конкурсе невест» – сезонных балах и отдать наследство покойного маркиза отчиму. Тогда же ей предложили работу в лучшей школе империи, и Фрида уехала из столицы и от матери, не попрощавшись.

Такая жизнь, спокойная, предсказуемая, Фриде нравилась, и ничего менять она не хотела. Но теперь, конечно, придётся.

«Уж не из-за этого ли отец хотел меня увидеть?» – думала Фрида позже, ведя урок. Отделаться от мыслей о ребёнке не получалось, как не получалось и забыть наглеца, который всему виной. «Не всему. Я не должна перекладывать на него ответственность, – обрывала себя Фрида. – Я сама должна была проследить». Голова шла кругом, мысли крутились отнюдь не вокруг объясняемой темы, и впервые за всё время преподавания хотелось оказаться от школы подальше – успокоиться и прийти в себя.

Фрида стояла у доски и рисовала рыбку.

Рыбка представляла собой схему глаголов древнего языка: голова – аналитические формы, потом – супплетивные глаголы, после – «сильные», за ними – «слабые»… И так далее. Глаголов было много, рыбка выходила длинная. Для удобства Фрида пририсовывала примеры-плавники и закрасила хвост зелёным мелом. Получилось красиво, несмотря на раздрай в мыслях. Наверное, ничего удивительного: эту «рыбку» Фрида рисовала ученикам уже четвёртый год.

Тема древних глаголов для одиннадцатилетних мальчишек, по мнению Фриды, была пустым звуком (зачем только её включили в программу?). И чтобы дети хоть что-то запомнили, нужно было сделать несчастные глаголы хоть сколько-нибудь интересными, а для этого рыться в собственном архиве, долго подбирать материал… И конечно, вместо схемы-рыбки лучше бы подошёл какой-нибудь пистолет или, на худой конец, кинжал. Но Фрида не смогла уместить древние глаголы в эти формы. Может быть, воображения не хватало, или сказывалась разница восприятия. За эту разницу Фрида давно себя корила, считая, что мужчину может понять только мужчина. Тем более, одиннадцатилетнего мужчину.

На самом деле, в частную школу Дэримора Фрида попала случайно. Леди не должна работать – это железное, неоспоримое правило высшего общества. Если леди работает, значит, муж или отец не могут её обеспечить. А это ведь позор!

У Фриды был щедрый муж, да и богатый отчим, так что работы Фрида никогда не знала. Просто ещё в школе увлеклась переводами, сравнением языка фейри с древним человеческим. В высшем обществе она была единственной, кто знал язык фейри в совершенстве, так что ей было легко. Вдобавок, Фрида занялась лингвистикой и довольно быстро сделала себе имя в научном сообществе – несмотря на то, что женщин там отнюдь не приветствовали, у неё просто не было конкурентов: все учёные мужи основывали свои работы на гипотезах и результатах сравнений, тогда как Фрида могла получить «живой» материал. Она же, в конце концов, общалась с настоящими фейри, причём с самого детства. Конечно, переводить и делать сравнительный анализ ей было легко.

Язык фейри давно и прочно вошёл в моду. Он сильно повлиял и на развитие языка людей – когда-то фейри свободно ходили по человеческим землям, а не скрывались за «вуалью» своего мира. От них осталось много весьма интересных письменных источников, а уж хотя бы одну балладу на фейрийском должен был знать каждый аристократ. Щегольнуть этим знанием было очень престижно. Так что ничего удивительного не было в том, что лучшая школа для мальчиков в империи (девочек древним языкам специально никогда не учили) пригласила Фриду консультантом. Совсем ничего удивительно не находил директор школы и в том, что приглашённый консультант должен будет предоставить преподавателю планы уроков, конспекты и статьи, чтобы последний потом попугаем оттарабанил их перед учениками. И уж вовсе ничего удивительного не было в том, что школьный преподаватель совершенно в языке фейри не разбирался.

«Да вы издеваетесь!» – подумала Фрида, когда ей это объяснили. И за пятичасовым чаем в кабинете директора сказала «нет». Очень мягко, очень витиевато, как и полагается женщине. Дескать, весьма признательна, ваше приглашение – большая честь, никогда и мечтать о подобном не смела, но…

Директор удивился. Потом, узнав, что Фрида дорожит правом интеллектуальной собственности на свои статьи, удивился ещё больше. Зачем леди вообще какие-то статьи? Наука – удел мужчин, и если женщина захотела в свободное время сама изучить эти самые древние языки – что ж, это странно, но что только не бывает! Однако это не более чем увлечение, тогда как мужчины работают серьёзно и святой женский долг помочь мужчинам в этом, как жёны помогают, обустраивая быт и храня домашний очаг… Улыбаясь, Фрида выслушала его и объяснила, что считает присвоение своих статей и конспектов воровством. И что на следующее такое чаепитие придёт с адвокатом.

И пришла. Лорд Гелен, младший брат покойного супруга Фриды, за время работы в столице ко многому привык, поэтому просьбе невестки не удивился. А опешивший директор, поняв, что придётся разговаривать с мужчиной, быстро пошёл на попятный. Женщину-то, как он думал, переспорить легко: женщины – существа по природе своей слабые и мужчинам во всём уступают.

Собственно, это было не мнение одного лишь директора – он-то был человеком довольно передовым для своего времени. Так женщин в империи видело всё общество: будь красива, следи за хозяйством, танцуй на балах, а все действительно важные дела оставь мужчинам. Свободолюбивой, как все, в ком текла кровь фейри, Фриде ещё в детстве было сложно смириться с подобным отношением. Это была ещё одна причина, по которой она рвалась из-под крыла матушки и из столицы. В провинции нравы были попроще.

Директор с адвокатом в итоге договорились, что Фрида будет вести уроки, как любой школьный преподаватель – но в присутствии камеристки, конечно, чтобы приличия были соблюдены. И телесные наказания должен будет осуществлять директор лично: нельзя же юношам оголяться перед молодой женщиной! А в остальном Фрида вольна поступать, как ей заблагорассудится – оставаясь, конечно, в рамках утверждённой советом школы программой. И да, ни о какой оплате речь, конечно, идти не может. Работают мужчины, а леди только имеют увлечения. Ничего предосудительного, если Фрида вдруг увлечётся преподаванием, особенно для школы Дэримор. Лучший специалист в языке фейри достанется им бесплатно! Благотворительность, так сказать, дамы и господа. Леди ведь обожают заниматься благотворительностью.

Узнав об этом (Фрида в разговоре не участвовала, она в это время прилично пила чай в соседней комнате – пусть мужчины решают свои мужские дела сами, раз так заведено), Фрида с очаровательной улыбкой поинтересовалась, сколько платят в Дэриморе преподавателям. Директор похвалился: в его школе не брезгуют давать лекции даже знаменитые лорды-учёные из-за рубежа – гонорар им предлагают очень высокий. Фрида покивала, а потом спросила, почему же она должна работать бесплатно. Свободолюбивая полукровка умела не только переводить и сравнивать языки, но и немного считать. Осознав, сколько примерно сэкономит на ней директор, Фрида почувствовала себя обиженной. Когда-то она согласилась выйти замуж – потому что это прилично. Когда-то она вела себя как образцовая жена, потому что это тоже прилично. Но что будет неприличного в том, что её, женщину, будут воспринимать наравне с мужчинами? Хорошо, пусть она и лучшая, но не рассчитывает ни на какое отношение сверх (хотя по правде говоря, почему нет, если лучшая). Но наравне-то можно?

«Вы же леди!» – просипел изумлённый директор, и даже родственник-адвокат посмотрел на Фриду как на сумасшедшую.

«Прекрасно, – кивнула Фрида. – Я леди и вы поступаете со мной не как джентльмен. Вы меня обворовываете на… Сколько, вы сказали, у вас платят учителям?» Потом добавила, что или она получает за свои уроки плату, как мужчина, или пусть директор ищет другого знатока фейрийского. Мужского полу. Тогда все точно будут довольны.

Директор был бы рад, но никого лучше Фриды не было. Через неделю переговоров, которые ни к чему не приводили, он восхитился «железной хваткой» маркизы Вустермор (что отнюдь не было для леди комплиментом). И пригласил её подписать договор.

С тех пор прошло почти четыре года. Страсти в обществе, где Фриду всячески осуждали, чуть улеглись (хотя мать время от времени ещё слала Фриде гневные письма). Ученики же привыкли к учительнице и больше не отпускали шуточки о том, что из рук нянек и гувернанток они уже выросли. А после первого выпуска и их родители перестали настаивать на увольнении леди-преподавательницы.

Схема-рыба тем временем закончилась, вопросов у учеников, как обычно, не нашлось. Преподавать в Дэриморе вообще было легко: только одна проблема – подготовить учеников к выпускным экзаменам у самого императора. В остальное время действовал постулат «преподаватель всегда прав». Фрида могла бы дать список древних глаголов на зубрёжку – и это было бы нормально. А тех, кто не вызубрил, на следующей неделе отправить к директору для наказания. Учителя на уроке не принято было спрашивать, у соседа – не принято списывать. Иной раз Фрида задавалась вопросом: её ученики вообще живые? Живые, конечно, но чтобы расшевелить их требовалось много сил и смекалки. А уж объяснить детям, что она приветствует вопросы на своих уроках, а ошибки в процессе обучения – это нормально… У Фриды такое получалось редко. Она сама прошла похожую школу, когда за вздох не вовремя наказывали палкой по пальцам. Прошла, ненавидела и не хотела превращать свои занятие в её подобие.

Прошелестев юбками, Фрида прошла к креслу у окна. На узком подоконнике стояли песочные часы – Фрида перевернула их и предупредила:

– У вас ровно полчаса. Приступайте.

Мальчики дружно заскрипели перьями – за остаток урока им предстояло написать своё мнение по изученному отрывку батальной поэмы. Фрида постаралась выбрать именно её – во-первых, битв и героизма там в достатке, а мальчикам это должно нравиться; во-вторых, в ней было полно интересных глагольных форм. К тому же, тренировка письма на фейрийском ещё никому не вредила.

Фрида смотрела на класс: десять мальчиков за одноместными партами, все одинаковые до невозможности – и парты, и мальчики. Парты – дерево, Фрида чувствовала его даже сейчас: с юга, лес под Бэнтиромом. Мальчики – со всей империи, с одинаково постриженными «под горшок» волосами (цвет был, правда, разный – уже хоть что-то), в одинаковых беленьких рубашках, чёрных брюках, с шейными платками, тоже чёрными, и в синих приталенных пиджаках. Последние Фрида разрешала на своих уроках снимать – как дети вообще могли сидеть и учиться поздней весной в стольких слоях одежды, она не понимала. Впрочем, Фрида и сама себе напоминала луковицу: рубашка, нижняя плотная юбка, корсет (лёгкий, эластичный – Фрида ненавидела жёсткие и тугие), платье с длинными рукавами и глухим воротом под горло. Даже ей иногда хотелось использовать конспекты как веер.

В углу класса, у камина, сейчас закрытого решёткой, сидела в кресле Мэри и клевала носом над вышивкой. Ей было скучно, и Фрида искренне не завидовала камеристке. Язык фейри её нисколько не интересовал, вышивка тоже, но приходилось полдня сидеть вот так, зевать, смотреть в окно да делать пару стежков в час. И впрямь бедняга.

Фрида повернулась к окну – там было куда веселее, слуги готовили игрушечных лошадок, обязательный атрибут майских праздников. Окрашенная яркой жёлтой краской палка заканчивалась деревянной лошадиной головой с длинной, до земли гривой. Верхом на этих «конях» танцоры должны будут исполнить моррис, и тогда неделя Цветения будет объявлена начавшейся. После неё все дружно отправятся в храм.

А жаль, думала Фрида: именно из-за посещения храма сократили учебный день. Ученики рады, а Фрида, у которой в программе за две недели образовалась изрядная брешь, ломала голову, как же этих демонят подготовить к экзаменам. Упасть в грязь лицом не хотелось: директор, которому Фрида как кость в горле, мигом попытается от неё избавиться, а общество его, конечно, поддержит. Не дело юной леди преподавать, если только она не гувернантка. Впрочем, какая из гувернантки леди?

– Мистер Финник, прекратите, пожалуйста, подсказывать мистеру Следену, – не поворачиваясь (в отражении прекрасно видно весь класс) сказала Фрида.

Оба мальчика тут же втянули головы в плечи, а Фрида почувствовала, как дохнуло морозом, и обернулась. Взгляд упал на худенького подростка лет четырнадцати, в обносках школьной формы и с чёрными провалами вместо глаз. Он сидел на полу рядом с почти до синевы с бледным мистером Кайлом и поглаживал того по левой руке – нежно, просяще.

Вздохнув, Фрида поднялась, оправила юбки и прошла к столу Кайла. Осторожно заглянула в его записи, улыбнулась: «Всё хорошо, у вас прекрасно получается, пожалуйста, продолжайте». И, обогнув его стул, незаметно толкнула всё ещё сидящего на полу подростка. Тот совсем по-звериному зашипел в ответ, и тут же исчез. Фрида знала: скоро он снова появится, но теперь уже рядом с ней.

Том, местное привидение, был мстительным малым и особенно ненавидел учителей. Для мальчика, принявшего смерть от учительской розги (или чего-то посильнее), это, наверное, было нормальным. После смерти Том не отправился в лучший мир и не переродился – своим святым долгом он видел месть, желательно всей школе разом. Фрида сначала пыталась его успокоить, приносила гостинцы – человеческую еду, землю с кладбища, росу, – но Том продолжал шипеть и пакостить всем подряд. Из школы он, хвала богам, уйти не мог, а то в округу обязательно бы наведались люди Императора, а то и сам Серый. Где так чудят призраки, наверняка много людей с «даром», а их Серый забирал себе. Фрида не была бы здесь в безопасности.

Ледяное прикосновение к руке – Том оставался верен себе – и Фрида услышала: «Холодно, мне так холодно… Согрей меня!» Говорили, что несколько столетий назад директор запер мальчика в чулане – пока Том не перепишет все строчки до единой, без ошибок. Запер и забыл. Зима стояла морозная, так что когда о мальчике вспомнили, его уже давно не было в живых. Зато только его похоронили – и жестокий директор скончался от жесточайшей простуды. Он тоже всё мёрз, трясся в ознобе. Больше Том никого не убивал, только пугал. Фрида, предложив ему помощь – умереть по-настоящему – выслушала привычное шипение и ничего делать не стала. Она отлично знала, что без исключительной необходимости вмешиваться в мир духов не стоит. Себе дороже.

– Холодно… – шептал призрак и по своему обыкновению гладил её руку. Фрида запрокинула голову, подставляя шею, и тихо, одними губами шепнула:

– Согрейся.

Ледяные губы прильнули к горячей коже. И тут же исчезли. Призрак подался назад, зло зашипел. Фрида удивлённо оглянулась, но он уже исчез.