Другая сторона бесконечности

Вечерами пророчица выходила на балкон дорогого номера отеля и лунный свет окутывал её. И тогда у двойника Лилит непонятно почему рождались странные мысли об оригинале – несчастной одинокой девушке, мечущейся в узком отсеке, где так мало кислорода и слабое притяжение. Она чувствовала, как та всё глубже и глубже погружается в бездну отчаяния, ужаса и безумия. Она чувствовала её, как себя.

Глава 18

В узком, как пенал, отсеке было трудно дышать, и почти не ощущался вес тела. Сколько времени уже она здесь? Время не ощущается, поскольку большую часть его она спит. Вероятно, она одурманена какими-то веществами, которые дают вместе с едой. Холодно. Снятся странные сны. Тёмные длинные коридоры, где ни верха, ни низа. Она отталкивается от стен и летит до поворота коридора, затем отталкивается снова и летит дальше. Куда, зачем? Безобразное гротескное существо, как то, которое вдруг начало принимать её облик, протягивает кусочек засушенного бурого растения, похожего на пыльный лишайник со странным запахом. Она сжимает растение между своими четырёхпалыми ладонями с отвратительной пористой кожей… Лилит просыпается в ужасе, её тошнит при воспоминании этих ладоней, этих пальцев, похожих на щупальца. Но одурманенность накрывает её, и Лилит засыпает опять. Назойливо снится продолжение сна. Растение втягивается, впитывается, всасывается в широкие поры мерзких нечеловеческих рук. Горячая волна проходит по телу. И теперь она – точка… Точка, которой нет преград. И нет больше страха, есть лишь ясное осознание своего бытия. Но сон проходит, и ужас происшедшего с ней наваливается с новой силой.

Просыпалась Лилит всё в том же узком, как пенал, отсеке. Когда она в первый раз проснулась здесь, на ней оказался тёплый, хотя и на удивление тонкий элластичный комбинезон. Стены здесь и низкий потолок то ли из металла, то ли из пластика. Прозрачная, но довольно мягкая лежанка. В углу странное устройство, несуещее функции унитаза. Это и вся обстановка. Всё тусклых приглушённых тонов. Стопка влажных салфеток заменяет умывание. Горьковатая вода в посудине и пищевые брикеты, по вкусу похожие на пластик, заменяют еду и питьё. Нет, лучше опять погрузится в сон. Но во сне – всё те же бесконечные коридоры в синем полусвете, где ни верха, ни низа. Лилит прилагала все усилия, чтоб не сойти с ума, но иногда ей казалось, что лучше бы с него сойти.

Сколько времени она уже здесь? На бритой половине головы успели отрасти волосы, лак-гель остался лишь на кончиках обломанных ногтей. Значит, времени прошло немало. Пирсинги пришлось снять из-за того, что воспалились отверстия для них. Была и маленькая победа: удалось отвоевать одежду для выступлений, в которой её привезли сюда: кожаную юбку, шипастый корсет и сапоги на высоких платформах. Эту одежду – единственное напоминание о прошлой счастливой жизни – Лилит клала рядом с собой, прижимала к груди и засыпала с ней. Засыпала, надеясь не проснуться.

Иногда здесь открывается часть стены, и служащая ставит на пол еду и питьё, рядом кладёт чистый комбинезон из невероятно тонкой, но тёплой ткани и стопку влажных салфеток. Лилит пробовала заговорить со служащей, но безрезультатно – та ни разу не ответила. Пробовала ругать её последними словами, хотела даже влепить ей под глаз – всё без толку: служащая молча отступала назад, и стена тут же смыкалась. Орать и колотить в стену было бесполезно.

Сколько это будет продолжаться? Лилит вспомнила: та высокая тонкая тварь, похожая на девушку со странно-чуждыми чертами лица и синей кожей – она сказала, двадцать-тридцать оборотов вокруг Светила… Что это? Это же… даже без знания астрономии можно сообразить, что это двадцать-тридцать лет! Нет! Лучше расстаться с жизнью немедленно, сейчас же, пока не подкралось безумие (а оно уже рядом). Безумие намного страшнее и хуже смерти. Надо не дать ему овладеть рассудком. Раз нет возможности бежать отсюда, надо бежать из жизни. Лилит лихорадочно попробовала оторвать от комбинезона полосу ткани – смастерить верёвку. Но очень тонкая углеродная ткань оказалась прочна на удивление, да и прицепить верёвку было не к чему. Перебрав в уме все методы побега из жизни, Лилит остановилась на единственно доступном сейчас: перестать есть и пить. Без питья человеку больше четырёх дней не прожить. Страшно? Да, очень страшно. До беспамятства страшно. Но выбор прост: безумие, или смерть. И выбор сделан. Кроме того, раз её постоянно тянет в сон, значит, большую часть из этих четырёх дней она проведёт во сне. Это уже не так страшно. Надо уснуть, и пусть снятся эти бесконечные коридоры, неважно. Главное – не проснуться. Никогда.

Глава 19

– Неужели ты действительно считаешь, Бэаэт, что дело наконец-то пошло? – саркастически спросил Киюс-У, разглядывая глубоководную акулу в экране наружного обзора.

– Да, теперь пошло по-настоящему! – откликнулась Бэаэт-Ла. – И ведь это всего лишь начало! Это лишь преддверие религии. Дальше развернёмся и посмотрим, что получится.

– Да ничего не получится! Мы напрасно тратим время. Это не религия, а какая-то дикая секта! Причём раскованная до безобразия. Верующие делают, что хотят, не зная никаких ограничений. Мы для них, как забавный аттракцион в преддверие возмутительного необузданного разврата. В них нет не только никакого страха и никакого поклонения нам, нет даже никакого уважения!

Бэаэт-Ла вдруг спросила, сама удивившись своему вопросу:

– Киюс-У, я вдруг подумала: а за что им, собственно, нас уважать?

– Ну знаешь, Бэаэт! Ты прямо не в себе последнее время!!! – уже не на шутку рассердился Киюс-У. – Ты что, и в самом деле до конца не уяснила, что мы для них – высшие силы?! Вспомни теорию религий: они обязаны нас не только уважать, но в первую очередь бояться! И любить. Страх и любовь – обязательные условия, основа любой религии. Пусть жертвоприношения сейчас не в моде, ладно, но молиться-то они должны! Должны бить поклоны, на колени бухаться, в грехах каяться, ну и всё остальное, что положено. А они! У них вместо этого смех, пляски, веселье, сплошной праздник и вольные отношения! Это не религия!!!

– Да брось ты, Киюс-У! Нормальная оргиастическая религия. Как раз такие бывали раньше. И, кстати, всех устраивали. Энергетический кластер нашей религии пополняется не хуже, чем от твоих страхов с молениями. Пока ты ворчал и бездельничал, я с помощью людотехников закончила оформлять кластер, хранящий энергетические ресурсы, которые, пусть понемногу, но поступают от каждого нашего верующего. Вполне себе приличный энергоулов. Сам Муари-Ю пока молчит, значит всё в порядке.

– Скажу тебе честно, Бэаэт-Ла, меня давно тошнит от этого веселья. Ничего хорошего у нас не выйдет. А что Муари-Ю пока молчит, так он давно критически стар, от него и осталась лишь точка восприятия, которая устала воспринимать. У нас с этим экспериментом будут одни неприятности. Вот когда нам не дадут степень квалификации "Ви-плюс", Муари-Ю будет плевать на наши проблемы!!! А ведь так и будет, увидишь.

Киюс-У мысленно впился ногтями в брюхо акулы. Глубинное чудовище нервно встрепенулось и заметалось, не видя неожиданного нападающего.

Бэаэт-Ла нахмурилась. В последнее время её стал раздражать Киюс-У полным бездельем и резкой критикой всего, что она делала.

– А мне, Киюс-У, нравится их веселье и радость. Пусть себе пляшут, веселятся и делают, что хотят, с кем хотят, как хотят. Главное, чтоб всё происходило по их доброй воле и с взаимного согласия. А степень квалификации "Ви-плюс" ещё и не за такое давали, не волнуйся.

Киюс-У резко повернулся к ней, лицо его было жёсткое, чужое, холодное:

– Ты в последнее время совсем перестаёшь соображать, Бэаэт-Ла! Ты что же, не понимаешь, что энергией таких же развесёлых религиозных кластеров пользовались когда-то Низшие! Это была твоя идея их возродить! Ты хоть понимаешь, что про нас могут подумать! Ты хоть знаешь, какие слухи о нас поползут!

– Да плевать, кто что подумает, Ки…

– А что мне не нравится больше всего, так это твоё потакание говорящим приматам! Даже никчёмную лабораторную особь, эту Лилит, тебе вздумалось поместить в один из лучший блоков хранилища живого биоматериала! Двести пятьдесят иер затратить на содержание тупой девчонки с Тхеллы!

– Это мои средства, Киюс-У, и тебя не касается…

– Я говорю не только об этом. Это лишь первый попавшийся пример. Ты носишься с говорящими приматами, как родная мать с малышами! Не для того они существуют, как ты не можешь понять! Твоё отношение к ним не только возмутительно, оно противоречит самому духу Иерархического Кодекса!

– Киюс-У, это ведь только эксперимент! Да и Кодекс этот твой создали в такой плесневелой древности, что он давно перестал отражать реальность.

– Вот Иерархический Кодекс лучше не трогай, Бэаэт-Ла! – вскипел Киюс-У, – Иерархический Кодекс – это наивысшее проявление мудрости всех поколений нашего древнейшего вида! Я не могу, не хочу и не буду слышать от тебя хулу в адрес Кодекса!

– Ладно, не буду я трогать твой Кодекс, раз это тебя так задевает, – примирительно сказала Бэаэт.

– Я выхожу из эксперимента. И больше не имею со всем этим ничего общего.

Киюс-У принялся нервно и быстро собирать свои немногочисленные вещи.

Бэаэт-Ла побледнела до белизны. Некоторое время она молча наблюдала за сборами. Лихорадочно побросав пожитки в антигравитационный баул, Киюс-У решительно направился к выходу из апартамента, занимаемого ими обоими. Баул послушно плыл следом за ним. Бэаэт глянула на своё отражение в экране, поправила сине-фиолетовую прядь, запутавшуюся в пирсинге на верхушке уха. Спросила, будто бы непринуждённо, даже с улыбкой:

– Ну, и куда ты вдруг надумал перебраться?

– Не важно, – отрывисто ответил Киюс-У.

– Ну что ж…, – только и сказала Бэаэт. Затем невольно дрогнувшим голосом прошептала: – Неужели отношения наши от всех этих мелочей изменятся…?

Киюс-У ничего не ответил, только холодно и резко щёлкнуло за ним запирающее устройство входной панели их общего апартамента. Этот щелчок сказал ей всё без всяких слов. Стало мертво и пусто. Даже глубоководная акула исчезла с экрана внешнего обзора.

Бэаэт-Ла, сияющая богиня новой религии, всемогущая, милостивая и недосягаемая плакала на широком ложе. Татуировка чёрной слезинки на её щеке покрывалась слезами настоящими, бесцветными, горькими. И таким же горьким и бесцветным показалось ей всё, что она делала до сих пор. Бесцветным и ненужным.

Ей показалось, что прошли века, полные боли и слёз, прежде чем она встряхнулась, будто вынырнула из-под воды. Бэаэт критически оглядела своё отражение. Веки, распухшие от слёз, лиловый нос, искусанные губы. Бэаэт решительно достала вакуумно-лептонный косметический набор. Нет, она не повернёт вспять! Она до сих пор сама тянула весь эксперимент, она и доведёт его до конца. Киюс-У ещё увидит её триумф и ещё горько пожалеет о своём уходе! Пусть теперь на её пути попробуют встать хоть Высшие, хоть Высочайшие, хоть даже сами Большие! Она, Бэаэт-Ла, не отступит. А Киюс-У… Она не будет думать о нём сейчас. Она не будет думать о нём до тех пор, пока боль не отпустит.

Приведя лицо в порядок, Бэаэт не почувствовала себя лучше. Очень скоро там, за искривлённым вокруг глубинной базы пространством, за толщей океанических вод, за горами, долинами, лесами в большом людишнике начнётся очередное собрание внутреннего круга верующих в неё. И она, богиня, его не пропустит. Корпус глубинной океанической базы слегка дрогнул. Она поняла, что это покинул базу Киюс-У. Болезненно резануло по сердцу. Но она не отступит.

Ей стоило невероятных трудов войти в транс для отделения своей проекции, несущей десантную часть её сознания. Кое-как всё же отделив проекцию, она решительно направила её туда, где в оббитом пурпурным бархатом просторном помещении собирался внутренний круг последователей хаосизма. Её проекция в сияюших лучах на фоне звёзд возникла над толпой, величественная, гордая, непобедимая.

Глава 20

Решившись на крайний шаг, Лилит перестала ощущать угнетение и страх, будто всё уже позади. Собственно, всё и осталось позади. Можно сказать, жизнь уже кончилась, остались лишь последние мелочи. Вылив воду и выбросив пищевые бруски в утилизатор, она ощутила лишь радостный подъём духа: во всяком случае, она умрёт в трезвом уме и ясной памяти, не сойдя с ума, не превратившись в нечто жалкое, пускающее слюни, вызывающее брезгливое отвращение. Несколько мучительных дней без воды – это пустяк по сравнению с тридцатью годами. Это пустяк по сравнению с подступающим безумием.

К последним мелочам относилось также прощальное письмо, которое она напишет той высокой остроухой твари со странно-чуждыми чертами лица и синей кожей. Остаётся надеяться, что та увидит письмо, переведёт на свой странный язык и прочтёт. А если не увидит, не прочтёт… что ж, это будет всего лишь мелочь, сделанная зря. Вместе с ней, с той ненавистной тварью, был ещё такой же, как она, парень. С похожим лицом, с чертами правильными, тонкими, даже красивыми, но пугающе чуждыми. Но не он говорил с Лилит. Говорила та. Лилит даже удалось вспомнить её имя: Бэаэт с какой-то ещё добавкой. Кажется, именно так называл её то ли тот парень, то ли кто-то ещё, кто тоже был там, но кого она не видела.

Эту самую Бэаэт довелось Лилит увидеть мельком и ещё один раз. Это было, когда Лилит доставили сюда. Служащая показывала этой Бэаэт бокс, где будет содержаться Лилит, и что-то ей подобострастно лопотала на непонятном языке. Тогда-то Лилит и успела заметить свежую татуировку на голубой щеке Бэаэт. И это была точно скопированная её любимая татуировка: крошечная чёрная слезинка. Это настолько возмутило Лилит, что ругательства застряли в её горле. Мало того, что волосы Бэаэт теперь были такого же сине-фиолетового цвета, что у Лилит, так ещё и эта нагло скопированная слезинка! Эта гадина своровала её лучшую идею для татуировки! Это Лилит не могла вспоминать спокойно до сих пор. Значит, именно ей, этой самой Бэаэт, и будет адресовано предсмертное письмо.

Взяв любимый пирсинг, Лилит острым концом принялась выцарапывать на стене слова письма:

"Сука Бэаэт, или как там тебя называют! Надеюсь, меня уже не будет, когда эту надпись прочитают твои косые гляделки. Я хочу, чтоб ты знала, что такой уродливой синей образины, как у тебя, больше нигде не найти, кроме этой вашей бредовой конторы. Ты, падла, посмела скопировать мою татуировку! Но даже она тебя не украшает, кобыла ты страхолюдная! Вдобавок ты настолько безмозглая, что всерьёз вообразила, что я буду торчать в этой чёртовой коробке тридцать лет и жрать вот эту гадость! Так получай сюрприз: мой труп, и пусть он тебе снится каждую ночь! А я никому никогда не делала ничего плохого, я не заслуживаю, чтоб так со мной обращались! Поэтому я желаю тебе до конца твоей никому не нужной жизни чувствовать себя так же, как сейчас чувствую себя я! Если есть в мире хоть самая маленькая капля справедливости, то однажды ты сдохнешь так же, как я сейчас буду сдыхать! Сто миллиардов раз будьте прокляты ты и вся твоя пакостная компашка за всё то, что вы со мной сделали!!! Лилит."

Нацарапав на стене прощальное письмо, Лилит сняла тонкий, но тёплый коминезон и переоделась в свою одежду для выступлений. Вставила пирсинги в уши и бровь. Прилегла. Лежала долго, пока не стала утихать злость, бурлившая в ней. Немного отойдя, она почувствовала холод. Что ж, холод только поможет задуманному, надо лишь потерпеть. Дрожа, Лилит свернулась клубком и принялась в мыслях сочинять последнее письмо совсем другого рода. Письмо, которое никогда будет написано, которое никогда не прочтёт тот, кому оно адресовано. Письмо единственному, ставшему ей родным человеку Виктору Галле, композитору и гитаристу со сценическим псевдонимом Бес.

Глава 21

– Я бы никогда не посмела беспокоить вас, благороднейшая, – докладывала по фотонной связи служащая склада живого биоматериала, – если бы не возникла проблема с лабораторной особью, помещённой вами и благороднейшим Киюсом-У на склад.

– Ну, в чём там ещё дело? – недовольно проворчала Бэаэт.

– Благороднейшая, ваша особь отказывается от еды и питья, оскорбляет персонал и портит стены жилого отсека. Если она не представляет для вас ценности, разрешите утилизировать её в открытый космос.

– Что значит, отказывается от еды? – удивилась Бэаэт-Ла. – Почему? Может, корм просрочен? Я же распорядилась содержать её в хороших условиях! Я оплатила её содержание надолго вперёд! Мои указания, вообще, выполняются, или нет!?

– Благороднейшая, мы поместили вашу лабораторную особь в один из лучших боксов. Там полезное сбалансированное питание, воздух с наиболее благоприятным содержанием кислорода и успокоительным газом. И даже регулярно предоставляем ей чистую одежду! Но особь не только аномальна. Боюсь, она даже ненормальна: она не стремится выживать. Это абсолютно нетипично для биологического материала. Именно поэтому я осмелилась побеспокоить вас, благороднейшая.

Бэаэт-Ла нахмурилась. Согласно плану, разработанному ещё вместе с Киюсом-У, по окончании эксперимента этой осбью нужно будет заменить помощника. Помощник к тому времени будет ещё не стар и сможет пригодиться в другом месте. В каком состоянии душевного и физического здоровья будет к тому времени данная особь – не важно. Ведь помощник уже сыграет за неё роль, а ей останется лишь умереть (желательно, мученической смертью, чтоб осталась красивая легенда для последователей созданной религии). Поэтому данная лабораторная особь для эксперимента нужна. И чего ей не живётся спокойно на всём готовом в хороших условиях склада живого биоматериала? Ничего не заставляют делать, корм качественный, сбалансированный, даже воздух успокоительный – лежи себе, отдыхай. Чем не жизнь для нормального биообъекта, какими являются люди молодого вида?! У них ведь, как считает наука, пока развиты лишь базовые потребности, а высшие только зарождаются, и имеются лишь в единичных случаях. Об этом говориться в многочисленных трудах авторитетных учёных, изучающих молодой вид людей, если их так можно назвать. Потому, что только древний вид является истинным и полноценным видом людей, а эти – они не более, чем говорящие одомашненные приматы… И всё же что-то тут было не так. Но что именно не так, Бэаэт-Ла не могла понять.

Она задумалась. Эта особь… От неё Бэаэт подчерпнула немало интересных идей в области одежды и внешнего облика. Бэаэт-Ла всегда была известной законодательницей мод среди Высших. А теперь она стала ещё популярней: при первом же посещении платформы Ор (ещё при Киюсе-У), она явилась на пиршество в своём новом облике: сине-фиолетовые волосы с двумя алыми прядями, пирсинг на верхушке уха и главное, так понравившаяся ей татуировка маленькой чёрной слезинки на левой щеке. К её удовольствию многие были шокированы. Многие критиковали и возмущались. Фыркали, что это вульгарно. А потом принялись копировать и эту слезинку, и этот цвет волос, и пирсинг на верхушке уха. Мода изменилась очень быстро. Особую популярность приобрела среди Высших крошечная татуировка: чёрная слезинка на щеке. И всё благодаря этой странной, нестандартной, не похожей на других особи. Интересно бы ещё раз лично взглянуть на неё и попробовать понять, что же она собой представляет, эта странная самка человека одной из рас людей молодого вида. Взглянуть лично? Глупо оставлять ради такого пустяка глубоководную базу и отправляться на Ксаф, тем более, она может появиться там своей проекцией. Уж не хочет ли Бэаэт нечаянно столкнуться где-нибудь в коридорах исследовательского центра с Киюсом-У? Приходится признать, что так. Возможно, он сейчас не там, возможно, возвратился домой, в город Ор на искусственной платформе. Но воображение рисовало нечаянную встречу почему-то именно на Ксафе. Бэаэт спросит его, что делать с этой, принадлежащей им обоим, нестандартной особью, завяжется разговор, а там, кто знает…

– Я хочу лично взглянуть на неё, – решительно сказала Бэаэт-Ла служащей склада биоматериала.

В тот же день она отчалила на спутник Ксаф.

Открылась часть стены бокса. Бэаэт с удивлением рассматривала особь, принадлежащую ей совместно с Киюсом-У. Вместо стандартного комбинезона на ней почему-то была одежда, в которой Бэаэт увидела её впервые: чёрный шипастый корсет, высокие сапоги на больших платформах с заклёпками, чёрная кожаная юбка. Откуда Бэаэт могла знать, что в этой одежде Лилит выступала на сцене вместе с любимым человеком и в ней решила встретить свою смерть. Лилит была смертельно бледна и болезненно худа. Сжавшись в клубок от холода, она не открыла глаза при приближении посторонних, не шевельнулась, но было едва заметно дыхание.

При виде этой особи… этой девушки у Бэаэт почему-то сжалось сердце. Она даже ощутила сострадание – то, чего согласно древнему Иерархическому Кодексу, не должны ощущать Высшие. Непонятно, почему, Бэаэт захотела укрыть её тёплым пледом, накормить вкусными вещами, утешить, увезти туда, где ей бы не хотелось умирать. Но анализировать эти странные желания, Бэаэт не стала: было ясно, что девушка в критическом состоянии.

– Медиков сюда срочно, – распорядилась она, – сами, что ли не могли сообразить?!

– Но, благороднейшая, мы сначала предположили, что подопечная проголодается и оставит свои глупые капризы. И мы не знали, каковы будут ваши распоряжения относительно неё, благороднейшая, – испугано мямлила служащая, отправляя медперсоналу экстренный вызов. – Если лабораторный материал подлежит утилизации, медиков не вызывают. Но, если благороднейшей угодно сохранить… тогда, конечно, немедленно медперсонал сделает всё от него зависящее…

Только тут Бэаэт заметила на стене прямо над девушкой значки, нацарапанные чем-то острым. Явно письмо на незнакомом для неё языке.

– Что там написано?

Служащая, полноватая женщина в сером комбинезоне, принадлежащая к тому же виду людей, что и Лилит, явно боялась раскрыть Высшей содержание написанного:

– Это всего лишь бессмысленные каракули, благороднейшая… Наш коллектив очень-очень просит извинить, что мы не успели удалить их до вашего, столь внезапного появления: для этого требуется полностью заменить стену. Ещё раз просим прощения, благороднейшая! Конечно, каракули не эстетичны, но биологический материал, он иногда что-то царапает на стенах – это делают некоторые из подопечных…

– Что там написано, я спрашиваю! – рассердилась Бэаэт-Ла.

– Благороднейшая, я не в состоянии перевести это… – до слёз перепугалась служащая. – У меня язык не повернётся… Это… Мы не успели… Столь внезапное прибытие благороднейшей… Просим прощения… Помощники сейчас же заменят стену…

Выругавшись, Бэаэт сфотографировала надпись, сожалея, что забыла в своём дисколёте лептонный переводчик. В этот момент в бокс вбежали медики.

Глава 22

Переведя письмо, Высочайшая Бэаэт-Ла узнала о себе много нового, но вовсе не того, что хотелось бы о себе узнавать. Ей показалось, что она ощутила удар в самое чувствительное место. Может быть, в душу. Её вдруг стали невероятно раздражать люди, как вид. Мерзкие, неблагодарные твари с неоправданно сложной психологией! А больше всего злило то, что к людям принадлежит и она сама, Бэаэт-Ла, представительница древнего вида этих самых людей. Письмо выбило Бэаэт из хрупкого душевного равновесия, которое она с трудом достигла после разрыва с Киюсом-У.

Всё её окружение посмеялось бы над ней, если б она кому-то сказала о своих чувствах по поводу жалких примитивных писулек на стене. А злее всех смеялся бы Киюс-У – почему-то она уверена в этом. Её родители, и те не поняли бы, что её так беспокоит. Не поняли бы даже психологи. Бэаэт почувствовала себя настолько плохо, что ей даже расхотелось "случайно" встретиться с Киюсом-У в подпочвенных коридорах исследовательского комплекса Ксафа.

Так, может, отказаться от эксперимента? Вернуться в благословенный рай на искусственной платформе Ор. А там отправиться в Центр Развлечений с лучшей подругой Туэдес-Ми. Развлечься, отдохнуть. А после заняться совсем другой дисциплиной, навсегда оставив социологию и всё, что связано с мерзкими говорящими обезьянами. Спортивное пилотирование она в последнее время забросила, а ведь у неё талант к этому. Совсем не поздно выучиться на капитана судна, курсирующего в Системе Светила. Достойное, уважаемое дело. Нет, эта мысль совсем не грела душу. Пилотирование для неё лишь увлечение, спорт, а социология – призвание. Или ей лишь так кажется из-за того, что социология – модная наука в последнее время? Возможно и так, но из-за чего бросать всё начатое? Из-за каких-то бессмысленных писулек на стене? Ну уж нет! Она сильная. Она богиня! Она справится со своим душевным разладом!

Но душевный разлад не отступал. Промучившись некоторое время от тягостных мыслей в жилом блоке Ксафа, Бэаэт-Ла отправила просьбу об экстренной встрече куратору её проекта и старейшему обитателю Системы Светила Муари-Ю. Бэаэт чувствовала, что старый философ – единственный, кому можно рассказать обо всём, что её беспокоит и при этом не быть осмеянной. Муари-Ю она знала с детства, он нередко проявлялся в её доме по приглашению отца, известного прогрессивного деятеля. Древний бесплотный философ и просветитель частенько беседовал с юной Бэа и даже называл дочкой. Именно поэтому Муари-Ю и согласился на просьбу Бэаэт-Ла быть куратором её квалификационного проекта.