Беда по вызову

–Мне нужно уехать, но я вернусь через несколько дней, договорились? Как вас зовут?

–Бизон, – ляпнул я и тут же поправился, – то есть Глеб. Но ее трудно было удивить. Она взяла мою грязную руку, немного подержала, и, улыбнувшись, сказала:

– Спасибо.

Моя крыша окончательно поехала и как в фантастическом сне я увидел: в солнечных лучах она выходит за территорию, на которой мы арендовали гараж. Я пошел к Мишке.

– Не хило, – кивнул Мишка на то, что я держал в руках. Тут я только вспомнил, что автоматически сгреб деньги, которые она мне сунула. Мы посчитали наличность – три тысячи долларов стодолларовыми купюрами.

– Вот и триста баксов приехали, – ухмыльнулся Мишка. Мы привыкли не задавать друг другу лишних вопросов, просто молча включались по ходу в ситуацию. Мишка не спросил ни кто она, ни за что отвалила немеренно денег. Раз я не сказал, значит, ему знать или не надо, или еще не время. Он просто сел за руль красавца и загнал его в гараж.

– Супербизон, – присвистнул он, покидая салон.

Был вопрос, который я все-таки хотел задать Мишке:

– Как она тебе?

– Я ж говорю – супермашина.

– Да не она, а она?

– Телка что ли? Баба как баба. Что-то ты какой-то странный.

Остаток дня я вяло ковырялся с «паджериком», к цене ремонта которого потерял всякий интерес. Баба как баба. Я даже не спросил, как ее зовут. У нее должно быть необыкновенное имя. Мишка, поохав над новым клиентом, хотел было сгонять на Ягуаре за пивом, но я как мог объяснил, что машину никто не должен видеть и мы загнали ее в отдельный ангар, повесив на него висячий замок.

– Ладно, за такие бабки я готов забыть свое имя, – сказал Мишка, и прощупал почву на предмет его доли в этой авантюре. Я отдал ему половину. Мишка радостно ткнул меня в бок, потому что выше просто не доставал. Потом снова ткнул, но уже больнее, и снова, и еще больнее. Боясь его дальнейшей молчаливой радости, я решил, что на этом его рабочий день должен быть закончен.

– Сейчас бы по пивку, и к ящику упасть, – намекнул я.

– Ну, блин, ну, блин…– Мишка исчез за воротами.

Я остался в гараже один. Я не мог уйти, не сделав этого. Я открыл ангар и начал осматривать машину. У меня оставалась еще слабая надежда, что тачку просто угнали под заказ, а мой гараж почему-то выбрали отстойником. Я достал чистую пару белых матерчатых перчаток, в которых обычно копаюсь в движке. Только надев их, я полез в салон. Он был чист, пуст, и ничем не пах. Ни ароматизатором, ни кожей, которой здесь было в избытке. Я минут пять завороженно пялился на приборный щиток, хотя крутые тачки – это мой хлеб. Эта была девственно чиста: ни фантика, ни пустой пивной банки, ни волоска, ни забытой квитанции. Почему-то это меня успокоило. Обезличенная вещь кажется менее опасной. Я вылез из салона, и багажник открыл почти спокойно. Там был труп. Я захлопнул крышку, и зачем-то быстро начал вытирать руки в перчатках. Тщательно протерев их подвернувшейся тряпкой, я снова открыл багажник. Не самая оригинальная ситуация для детектива в реальности не показалась ни смешной, ни избитой.

Мужик и вправду был мертв. Мертвее я не видел. Сердце дало сбой, и я понял, что имеет в виду мой дед, когда кряхтит, что у него разыгралась аритмия. Немного подумав, я решил, что раз уж все это оказалось в моем гараже, то будет лучше, если я буду в курсе кто этот господин, и почему он в таком виде. То, что труп ранее был господином, было видно сразу: дорогой костюм, золотой зажим на галстуке с бриллиантовой крошкой, и «Ролекс» на окоченевшей руке. Мужику было хорошо за пятьдесят, но даже после смерти у него остался холеный вид и хороший цвет лица. Почему-то он показался мне знакомым и это понравилось мне даже меньше, чем то, что он был мертв.

Я засунул руку в перчатке ему за пазуху. К моему удивлению, портмоне оказалось на месте и оно не было пустым. Техпаспорт на Ягуар, водительское удостоверение на имя Грач Юрия Юрьевича, пластиковая кредитная карточка и – куча баксов. Теперь я понял, почему мне так не понравилось его лицо: слишком часто оно мелькало на экране телевизора и рекламных предвыборных плакатах. Если я верно запомнил, то передо мной – депутат городского совета, кандидат в депутаты областного совета Юрий Юрьевич Грач. Запахло политикой, заказными убийствами и очень захотелось сделать ноги. Но в руках я держал доллары, очень много, так много, что не хотелось даже пересчитывать. В голову пришла мысль, что эти деньги – моя награда за то, что я решу эту задачку. Одно удивляло: на теле не было ни пулевых, ни ножевых, ни каких-либо других повреждений. Как будто небедный мужик просто перепил на хорошей вечеринке и прилег поспать в шикарном костюме в свой просторный багажник.

В моей голове калейдоскопом заскакали картинки из детективов и боевиков: классика Кристи и Сименона перемежалась с подвигами недалекого Сигала. Но ни одна из них не давала ответа на вопрос: куда девать труп депутата? В армии меня учили убивать, умолчав о том, что делать с трупом потом. Мысль рассказать все Мишке я отмел. Во мне поселилась уверенность, что я должен справиться с этим сам. И еще: несмотря ни на что, я все-таки надеялся увидеть её. Ведь даже если я решу проблему с телом, останется очень приметная машина. Долго держать ангар на замке опасно, кто-нибудь из механиков обязательно найдет способ туда заглянуть.

Я осмотрел гараж. На глаза попалась смотровая яма, которой мы почти не пользовались: она была маленькая и неудобная. В принципе, у меня есть мешки с щебенкой и цементом, мы собирались бетонировать дополнительную подъездную площадку к гаражу. Правда, цемента маловато, и совсем нет песка – быстро пойдут трещины. Да и объяснить будет трудновато, зачем мне приспичило этим заниматься. Идея устроить могилу в своем гараже мне очень не понравилась. Покойники должны лежать на кладбище. Эта простая истина меня обрадовала и придала сил. Я быстро переоделся, сунул баксы внутрь многокарманного жилета и стал дожидаться ночи.

Несколько месяцев назад, в самом начале нашего бизнеса, мы с Мишкой на пару приобрели довольно разбитый Опель аж 78 года, и во многом его русифицировали. Тормозные колодки от Газели, амортизаторы от Волги, фары, ремень генератора, радиатор и сайлентблоки от Москвича, бампер от Кариба и еще много чего. Кузов битый-перебитый мы подлатали и выкрасили в белый цвет. Наши механики иначе, чем Жопель или Опель-Капут этот агрегат не называли. Но мы с Мишкой были снобы и заверяли, что любая самая старая иномарка лучше новой «четверки». Опель, действительно, довольно резво бегал, разве что с места не рвал. Багажник у него был очень вместительный. Я выгреб оттуда все лишнее, подогнал машину к ангару и стал перетаскивать тело. Сказать, что это было тяжело – ничего не сказать. Видимо, окоченение уже прошло, и короткие конечности депутата никак не хотели скомпоноваться в своем новом пристанище. Из багажника торчали то рука, то нога. Наконец, я захлопнул крышку. Подумав, взял веревку и закрепил крышку дополнительно, так как она имела обыкновение самопроизвольно распахиваться из-за слабого замка, а Мишка поленился его отремонтировать, заявив, что на скорость это не влияет.

Я сделал ставку на то, что на кладбище всегда найдется хотя бы одна свежевырытая могила. Надеюсь, также, что охотников бродить ночью по погосту кроме меня не будет. Ближайшее кладбище было Южное, до него километров пять, не больше. Закрыв ворота, я отъехал от ангара. Часы на приборной панели Опеля, почему-то установленные вместо тахометра, показывали три часа ночи. Улицы были пусты, перекрестки не регулировались. Редкие машины проносились с явным превышением скорости, только я шел положенные здесь сорок. И все-таки я попал. Скорее всего, именно мои законопослушные сорок и заставили вынырнуть из кустов гаишника и замахать полосатым жезлом. Первым желанием было втопить педаль газа. Но я остановился. Может, на это меня сподвигла история,рассказанная недавно одним клиентом. Ехал он на Лэндкруизере ночью с двумя друзьями, после воскресного отдыха. Машет жезлом им гаишник, они послушно останавливаются, тот заглядывает в салон. Там перегар, бряцают стволы, обкуренные рожи, в том числе и водителя. Машина просто нашпигована наркотиками и оружием, причем никто и не подумал это прятать. Мент взял под козырек: «Все в порядке, проезжайте». Не знаю, на что я расчитывал, выходя на встречу с законом.

Ефрейтор был юн и розовощек. Почему-то это было заметно даже в темноте. Скорее всего, он был одним из тех сельских парней, которые решили зацепиться в городе, польстившись на довольствие и ощущение власти. Я понятия не имел, что буду делать, если он попросит открыть багажник. Скорее всего, оглушу его и попытаюсь удрать. Может, все-таки, мой вид покажется ему достаточно внушительным, чтобы сказать «все в порядке, проезжайте». Но он завел простуженным голосом:

– Почему без брызговиков?

Хороший вопрос в три часа ночи.

–Конструкцией не предусмотрены, – я покрылся холодной испариной.

–Какая такая конструкция, не знаю такой конструкции. Пятьдесят рублей.

–У меня нет, – совершенно искренне сообщил я. У меня действительно не было ни копейки, только доллары сотенными купюрами во внутреннем кармане жилета.

– Ну двадцать.

Парню явно не хватало на пиво и я перестал его бояться.

– Нету, выпишите квитанцию, я через банк оплачу.

– Слушай, – вдруг вполне миролюбиво попросил ефрейтор, – ну дай хоть десятку, как пешеход.

Я открыл абсолютно пустой со вчерашнего вечера бумажник и потряс перед его простолюдинским носом.

– Ни копья. Пустой я.

– Э-эх, черт, ехай! – махнул он разочарованно рукой.

Я и поехал, стараясь унять дрожь в коленках. Знал бы ты, парень, сколько смог бы с меня срубить, догадайся пошарить в багажнике.

К кладбищу я подъехал на одних габаритах, с той стороны, где оно прирастает свежими могилами. Оставив машину в зарослях берез, отправился искать подтверждения своих надежд. Свежевырытых могил было шесть. Слава богу, пресловутая луна светила не слишком ярко, но было достаточно светло, чтобы самому не свалиться в эти ямы. Я выбрал крайнюю, ближайшую к машине. Я почти успокоился, толстая пачка денег грела меня под жилетом. Я так понимал, что за похороны мне уже уплачено, а те неприятные ощущения, которые испытывает человек ночью на кладбище у свежевырытой могилы, всего лишь входят в цену вопроса. Черт, совсем забыл про лопату – это от недостатка опыта. Впрочем, где-то в машине валялась совсем маленькая, с коротким черенком. Я подкапывал ей снег или грязь, когда буксовал.

Несколько метров, отделявшие ближайшую могилу от машины, показались мне многими километрами, пока я тащил труп. Он был фантастически тяжел. Я слышал, что покойники наливаются особенной тяжестью, но впервые ощутил это так реально. Наконец, я скинул его в могилу. Он упал на живот, вывернув руки, лицом в землю. Почему-то это меня покоробило. Ну не лезть же вниз, не переворачивать и не складывать руки на груди. Я взял свою куцую лопатку и стал закидывать его землей, наваленной рядом с могилой. Работа шла медленно, слишком маленьким был инструмент. Закончив, я почему-то перекрестился, хотя не знал даже толком как это делается, потому что не верил ни в бога, ни в черта. Я уже отошел на несколько шагов от могилы, как вдруг в пронзительной кладбищенской тишине раздался отчетливый детский крик:

– Деда, подойди к телефону!

Меня забила такая дрожь, что, кажется, затряслась листва на деревьях.

– Деда, подойди к телефону! – вопил ребенок на одной ноте, с равным промежутком времени. Я в панике крутил головой, пытаясь понять откуда идет звук,и наконец, понял: он из могилы. Я не сошел с ума только потому, что вовремя догадался, что плохо обыскал труп и не заметил мобильника, скорее всего, крохотного и навороченного, в котором возможен голосовой сигнал вызова. Депутат не ошибся в выборе сети – она его и на том свете достала. Пришлось вернуться и накидать еще один слой земли. Телефон замолк. Надеюсь, батарейка скоро сядет, и завтрашние похороны не будут ничем примечательны.

В два прыжка я достиг машины и покинул кладбище на жуткой скорости, пробуксовывая на пыльной дороге.

Когда я запарковал машину у своего подъезда, короткая летняя ночь сменилась рассветом. Я сидел в салоне и размышлял. Теперь я не считал, что проделал эту работу правильно. Следы от машины, следы волочения…, надеюсь, на сухой траве они не очень заметны. Наконец, клиент мой был не бомж, который может ни для кого не заметно пропасть без вести.

Кем она ему приходилась: жена, любовница, наемная убийца? Я готов был принять все, что ее касалось, и готов был и дальше заниматься ее проблемами. Деньги здесь были почти не причем. Просто эта женщина, деньги и опасность были почти синонимами, а словить адренолина в кровь я всегда был не прочь.

Да, я не проделал эту работу правильно. Недалеко от машины маячил мужик с сотовым. Он смотрел в мою сторону, нервно ходил кругами и тараторил по телефону. Каждый следующий его круг был все ближе и ближе к машине. Я похолодел. Еще не поздно рвануть с места и скрыться, хотя он наверняка уже видит номер машины. Я почти повернул ключ зажигания, когда услышал, что мужик говорит на чистейшем немецком. В нашем курортном городе иностранцы не редкость. Теперь он писал круги вокруг машины. Я увидел, что он пьяноват, и предмет его интереса не я, а земляк Опель. С языками у меня полный порядок.

– Да, да, он на ходу, – радостно тарахтел немец, – у него странные фары, странный бампер. «Знал бы ты, что там внутри»,– подумал я.

– Интересно, где они берут запчасти? – заорал немец.

«Где, где! В «Москвиче». Родные только под заказ и дороже машины.» Я хлопнул дверью и пошел спать.

***

Утро началось как обычно.

– Рота, подъем! – заорал дед у меня над ухом ровно в девять. Слава богу, сегодня укороченный вариант утренней побудки. Обычно, он приказывает еще откинуть одеяло на спинку коечки, и сообщает, что форма одежды на физзарядку: трусы, ботинки. Деду восемьдесят пять, он бывший военный, а к его и без того громовому голосу добавилась глухота и теперь он сотрясает своими командами всю округу. Моя попытка нацепить на него слуховой аппарат закончилась неудачей. «Ты еще мне челюсть купи!» – прогремел он, отвернулся, и не разговаривал три дня. Зубы у него и впрямь до сих пор свои. И про зарядку он не преувеличивает: каждое утро делает три приседания на костлявых ногах и несется на кухню варить кофе.

Проспал я всего три часа, и кошмары меня не мучили. Совесть тоже. Более того, на сегодняшнее утро у меня были свои планы. Дед сварганил яичницу, и, жмурясь от удовольствия, поедал свой завтрак. Наверное, любовь к неумеренной еде у меня от него. Со своей последней женой он развелся лет двадцать тому назад, только потому, что она никак не хотела разбивать в сковородку больше шести яиц. Дед разбивал двенадцать. При этом он был сух, бодр, не страдал маразмом и единственной его слабостью, кроме обжорства, был коньяк, желательно хороший. Я стал припрятывать бутылки, иначе к вечеру мой Сазон Сазонов веселел до неприличия, говорил еще громче, и пытался с балкона регулировать дорожное движение. Наши окна выходили на проезжую часть.

– Эй, на «шестере», – горланил дед, – куда на стрелку прёшь, у него основной зеленый! Права купил, а как ездить не купил!

Утром дед прятал глаза и разговаривал тише обычного. Правда, похмельем никогда не страдал и три приседания исправно исполнял.

Московские папа с мамой сдали меня Сазону на воспитание, едва мне исполнилось восемь лет. Оба делали карьеру в журналистике и когда вдруг повалили зарубежные командировки, решили, что ребенку лучше вести оседлый образ жизни. Папин отец жил в крупном курортном городе и моя вполне заботливая мама решила, что хороший климат пойдет мне на пользу. Я был худой, бледный до синевы и играл на скрипке. Когда дед впервые увидел меня, он задал вопрос, потрясший мою детскую душу. Он гаркнул:

– Это мальчик или девочка?

Все последующие годы Сазон исправлял ошибки моих родителей. Мечте моей матушки о консерватории не суждено было сбыться.

– Мальчик посещает музыкальную школу? – кричала она в телефонную трубку из Болгарии.

– Ещё как! – ревел дед в ответ.

Но скрипка была заброшена сначала на антресоли, а потом – чего добру пропадать – и вовсе продана. Музыкой дед считал только военные марши. Из всех «развивающих» мероприятий я посещал только одно – улицу. Сначала меня дразнили и били. Но к скрипке я возвращаться не хотел. Вопрос «мальчик ты или девочка?» стал на некоторое время для меня философским. Дед нашел секцию рукопашного боя и отдал тренеру немалые деньги за то, чтобы тот только согласился взять в группу «этого глиста синего». Он оплачивал тренеру ещё и индивидуальные занятия со мной. За год я вырос на пятнадцать сантиметров, раздался в плечах и прибавил в весе двадцать килограммов. Меня перестали бить и дразнить во дворе. Я стал главарем, у меня появилась своя команда. Из-за габаритов, прозвище мне дали Бизон, или просто Бизя. Чужие с нашим двором не конфликтовали. Мне хотелось бы думать, что меня уважали, но, скорее всего, меня просто боялись. Шайка Бизона прославилась в городе сначала тем, что истребила в своём районе всех карманных воришек, моложе семнадцати. Очень мне нравилась идея «грабь награбленное». Мы поджидали их в укромных местах и молотили от души. Деньги при этом делили между собой. Но скоро «источник» иссяк, молодая поросль карманников просто перестала работать в нашем квартале. Тогда я объявил войну голубым. Доходов это не приносило, но нам хватало и морального удовлетворения. Душными южными вечерами мы устраивали засады в нашем парке. Роль наживки исполнял нежный еврейский мальчик Боря Бройтман, обладатель белой кожи, длинных черных ресниц и холеной, роскошной шевелюры. Он с томным взором садился на скамейку и картинно жеманился в свете фонарей. Ждать приходилось недолго. Клиент подсаживался, они мило беседовали, но на его активные действия Боря начинал визжать и стискивать коленки как заправская старая дева. И тут выходили мы с вопросом «почто ребенка обижаешь». Ребенок исчезал в кустах. Мы отрывались на клиенте, но иногда получали и достойный отпор, пару раз нас даже порезали. Вскоре забава закончилась, гомики разлюбили наш парк, хотя мы ни разу никого не ограбили. Все-таки, вопрос «мальчик ты или девочка» очень долго оставался для меня принципиальным.

Пару раз я имел приводы в детскую комнату милиции, но дед никогда меня не ругал. Для него любое безобразие было лучше игры на скрипке. Периодически дед женился, но очередная «бабка» недолго выдерживала наш казарменный образ жизни и исчезала.

Моя мама, через два года навестившая нас, вместо худенького поэтичного мальчика увидела бритого лба по прозвищу Бизон. Когда за обедом я съел трехлитровую кастрюлю каши, она поняла, что сын для неё потерян навсегда. Мы с Сазоном никогда не пользовались тарелками – чего зря посуду марать. Родители продолжили карьеру, а мы с дедом решили не расставаться. В школе у меня был полный порядок, а уличные приключения я скоро променял на экспедиции с археологическим клубом.

Сейчас меня очень подмывало подкинуть деду деньжат, но я боялся, что к вечеру Сазон разживется дорогой бутылочкой. Свою маленькую пенсию он всю тратил на продукты, а ходил безвылазно в камуфляже, который я купил ему на рынке. Все-таки, я не выдержал и протянул ему сотню долларов. Он издал что-то похожее на «йя-ах-ха», и побежал натягивать штаны. Сегодня ему будет чем заняться.

Меня раздирали два желания. И я не знал, какое осуществить первым. Наскоро попив кофе и проглотив бутерброд, я помчался к своему верному Опелю, который сиротливо поблескивал на утреннем солнце москвичевскими фарами. Парковочная площадка у дома была пуста, все разъехались, так как времени было почти десять. Еще вчера я гордился тем, как подогнал бампер от Кариба к опелевской физиономии. Он облагородил её, как фирменная дорогая оправа может облагородить немолодое, заезженное невзгодами человеческое лицо. Бампер я нашел на свалке у гаражей, он был практически новый, только слегка треснувший. Еще вчера я мечтал заменить прогоревший глушак на японский, с разбора. Сегодня все это казалось смешным. Все эти игрушки в «очумелые ручки» меркли перед той пачкой долларов, которая отягощала правый внутренний карман моего жилета.

Я вдруг вспомнил, что почему-то до сих пор не пересчитал деньги. Полторы тысячи остались после дележа с Мишкой, и много, очень много перекочевали в жилет из кожаного портмоне. Мне хотелось думать, что всё, что я сделал, я сделал не из-за денег. Но мне нравилось думать, что эти деньги я заработал. Во всяком случае, считать я их не хотел, а может, просто боялся. Непересчитанные – они просто у меня, пересчитанные – мои. А вся эта история явно только начиналась. Не в силах больше морализировать на эту тему, я набрал скорость, и порулил туда, куда хотел – на автобарахолку.

Бесконечные ряды машин тянулись почти через весь окраинный район города. На каждом лобовом стекле был прикреплен плакатик, на котором у кого распечатаны, у кого от руки нацарапаны данные автомобиля: год выпуска, пробег, коробка, привод и т.д.. Сначала я завис у Гелендевагена цвета темно-зеленый металлик, но при мысли сколько деликатных дел мне придется переделать, чтобы стать его хозяином, у меня мороз по коже пошел. Да и продавец не усмотрел во мне серьезного клиента, чуть приоткрыл дремотные глаза, и снова закрыл, сидя на переднем сиденье.

Почти все продавцы, боясь потерять место, пребывали на рынке круглосуточно до тех пор, пока машина не продавалась. Ночью здесь жгли костры, готовили еду, и вообще, прокорм барахолки стал отдельным прибыльным бизнесом. Между рядами сновали продавцы всякой снеди, волоча за собой тяжелые тележки. Они больно отдавливали ноги покупателям и вопили на все лады, предлагая продукты. Сейчас на меня танком шла краснорылыя тетка с тележкой за спиной и голосом, уступающим только реву подполковника в отставке Сазона Сазонова, гремела: «Пирожки горячие, пирожки горячие…» Она благополучно перетащила тележку через мои кроссовки сорок пятого размера и безрезультатно таранила ряды дальше.

Я её простил и переключился на леворульный Марк девяносто восьмого года.

Беленький «марковник» был всем хорош, и больше всего тем, что я мог себе его позволить. Толщина пачки стодолларовых купюр позволяла думать, что еще и останется. А если спустить все, то можно разгуляться вон на тот короткий Патрол цвета мокрого асфальта с литьем на колесах и кожаным салоном. Самое смешное, что я пришел сюда совсем не для того, чтобы купить машину. Я ходил и просто наслаждался ощущением того, что могу себе позволить крутую тачку. А не покупаю только потому, что не полный идиот: считаю нужным выждать время и не светиться раньше времени. «Пирожки горячие…» опять, уж совсем отчаянно, прогремело над ухом. Я шарахнулся, но тётка пробороздила своей ношей по моим ногам, чуть не порвав джинсы.

– С человечиной, небось? – рявкнул я на ухо противной бабе. Она молчала почти минуту. Хлопала круглыми, бесцветными глазами, подключив все свои мыслительные способности. Мне уже стало её почти жалко, когда она растерянно и тихо ответила:

– Зато горячие.

– Давай десять.

Она закопошилась в своем бачке под гогот окружающих, которые дружно стали раскупать пирожки. Бизнес у тетки пошел. Неожиданный рекламный ход помог.

– Да у него кардан погнут, – услышал я вдруг знакомый голос, и, оглянувшись, увидел у Кариба растрепанного Мишку. Он отчаянно жестикулировал, видимо, пытаясь сбить цену на машину. Футболка на нем взмокла, а рыжие волосы сегодня даже пятерней не приглаживали. Я не стал его окликать, чтобы не смущать. Думаю, делает он здесь то же самое, что и я – просто приценивается.

Дело в том, что мы с Мишкой, как и многие, думали, что, открывая собственное дело, очень скоро встанем на путь материального благополучия. До этого мы несколько лет работали механиками в крупном автосервисе. Набрали опыт, завели связи и доверительные отношения с довольно крупными клиентами. Один такой корпоративный клиент – фирма с не одним десятком машин, которые мы обслуживали – проникся лично к нам с Мишкой таким хорошим отношением, что мы решили рискнуть и перетянуть клиента на себя, открыв собственный бизнес. Я наливался чувством бешеной гордости, носясь по городу и подыскивая помещение под гараж. Мишка самозабвенно рисовал планы его обустройства и мечтал, как через год мы закупим дорогое оборудование. На деле все оказалось иначе. Машины у фирмы-кормилицы ломались редко, так как она неожиданно обновила свой автопарк. Еще реже им требовался кузовной ремонт, на котором мы в основном специализировались. Клиентов приходилось заманивать скудной рекламой в местных газетах, низкими ценами и супербыстрыми сроками исполнения работ. Если раньше я получал зарплату и мог тратить её куда хотел, то теперь доли моих денег в сумме дохода, при условии всех своевременных законопослушных выплат, просто не оставалось. Я всегда был всем должен. Государству – налоги, предприятию, на территории которого снял гараж – арендную плату и плату за коммунальные услуги, рабочим – аванс и зарплату, пожарным – взятку и взнос, санэпидемстанции – взнос и взятку. Клиентам я был должен сделать всё быстро и желательно бесплатно. Выложив десятки тысяч долларов за свои машины, они насмерть стояли за двадцать лишних рублей. Друзьям и знакомым я должен был занимать деньги в долг, потому что у владельца автосервиса их куры не клюют. Господа, я хочу купить себе новые штаны, старые совсем порвались. А у Мишки из носков всегда торчит большой палец, чистый и трогательный, как младенец в пеленке.