Бумажные доспехи

Это было сложно. Люди оказались куда глубже и многосоставнее, чем представлялось Лейтэ прежде.

– Слушай, ну ты возьми в библиотеке книжку про психологию какую-нибудь, – бодро посоветовал куратор, когда Лейтэ поделился этим наблюдением.

Куратор был магом. Как почти все преподаватели в подготовительном отделении, и это было непривычно. Прежде Лейтэ встречал их очень редко. Раз в год в школу приходили – читали лекции о безопасности и раздавали бесплатные амулеты-щиты. И еще у соседки один из сыновей был магом – но парень учился в столице и приезжал очень редко.

Лейтэ никогда не думал, что сам станет одним из них. Ну, иногда с пацанами раздумывали, как бы оно это могло быть, но всерьез – никогда.

Мама плакала очень. И Лейтэ теперь видел: все, что она говорит – правда. То есть та правда, в которую она сама верит.

– Ну, это такой философский вопрос, – почесывая затылок, говорил куратор. – Абсолютной истины вроде как нет, хотя некоторые считают, что есть… но ты себе голову не забивай, все равно еще неизвестно, что вам будут впаривать на занятиях по теормагии и философии. Я бы тебе посоветовал книжку и про это в библиотеке взять, но лучше не надо. Некоторые преподы умников не любят.

Куратор ставил его в тупик. Крупный, высокий дядька с хитрым прищуром глаз совсем не походил на спокойных, сдержанных преподавателей, да и как потом мальчик узнал, никогда им и не был, работал следователем. Поначалу Лейтэ терпеть его не мог: грубый и туповатый на вид, он подшучивал над мальчишкой и постоянно разговаривал по телефону, решая рабочие вопросы. Но он практически не лгал: каким-то невероятным способом он умудрялся от скользких вопросов уходить, недоговаривая.

Примирило его с куратором только то, что однажды Сова упомянул своего друга:

– На самом деле, тебе бы поговорить с Паладином. Это кореш мой… был. Погиб прошлой осенью, ну, еще до всей этой дряни с Днем мертвых. Он тоже был из ваших, из слышащих правду.

Лейтэ подождал немного, потом спросил:

– А что с ним случилось?

– Да как тебе сказать… мы поехали на задержание, парень один баловался темной магией, ковырял в подвале дома дырку в пространстве. Короче, мы приехали как раз, когда местные братки собрались его лупить. От его занятий за неделю во дворе пара черных луж получилась. Пришлось лезть в драку – а там же все гражданские, нельзя никаких чар применять. Ну и нехило так досталось всем, а Паладина пырнули в бок ножом. Нет, ну ты представляешь? Из-за какого-то урода! И это ж он, Паладин, первый пошел его отбивать – типа не по-человечески стоять и смотреть.

Эта история навязчиво болталась в голове Лейтэ еще несколько дней. Он по всякому прокручивал ее в голове. Его пугала легкость смерти, которую встретил Паладин, и злость, которую испытывал по этому поводу Сова. Удивляла простота, с которой говорил Сова – все же друг погиб!.. и до костей пробирало осознание того, что теперь Лейтэ по их сторону баррикад.

Его тоже могут нечаянно ткнуть ножом в бок. Его может сожрать какой-нибудь монстр-объект – ведь Лейтэ один из тех, кто выходит с ними бороться, а не прячется, пока угроза не пройдет.

Он не хотел этого, и страх скручивал его, жег изнутри кислой желчью. Лейтэ плохо спал, ревел как маленький, зажимая лицо подушкой.

И ничего не мог сделать.

Кофе из автомата

Часа в три ночи Морген решила выпить кофе из автомата в холле и лечь спать в ординаторской. Дежурная медсестра давно дремала на диване в коридоре отделения, а врач Витя спал на кушетке в процедурной.

Роберта положили в реанимацию; Морген звонила Донно, хотела сказать, что нужно будет привезти его документы и вещи, но тот не отвечал. Чем там вообще дело закончилось, Морген не знала.

Ведь он бы позвонил? Хотя бы для того, чтобы спросить о напарнике? Ненужные, пугающие мысли о том, что с ним что-то могло случится, Морген не пускала к себе. Спускаясь на первый этаж, она в очередной раз слушала длинные гудки.

Эхом отозвались переливы телефонного звонка на первом этаже. Сначала Морген не поняла, а потом вспомнила – так же звонил телефон Донно.

Сам Донно сидел в холле.

Она бы не заметила его в полутьме, но трель звонка привлекла внимание.

– Что случилось? Почему ты здесь сидишь?

Он молчал. Морген встряхнула его за плечо – ледяное, даже сквозь рубашку. Ох, подумала Морген, он ведь так и уехал без куртки.

– Я в травму, – наконец сказал Донно. – Меня привезли.

– Травматология в другом крыле, – осторожно сказала Морген, чувствуя недоброе.

Она уже привыкла к тому, что Донно молчалив, но тут было что-то другое. Натянутый, напряженный до самого предела, не тетива, а струна, которая вот-вот лопнет.

– Пойдем, – сказала она. – Пойдем, я сама тебя посмотрю. Ты совсем замерз, да? Сейчас еще кофе куплю, согреешься. Роберт в… палате, спит, наверно. Приступ сняли быстро. Идем, Донно, вот сюда.

Он покорно шел за ней, не пытаясь спорить, очень медленно переставляя ноги и сутулясь. Морген крепко держала его холодные жесткие пальцы. Другая рука была повреждена – Морген уже успела немного приглядеться.

– Что-то не получилось? Не успели? – рискнула спросить она.

Донно остановился и поглядел на нее сверху вниз.

– Роберт в порядке?

– В порядке.

– Я все испортил.

Морген нахмурилась, не зная, что сказать. Она довела его до кофейного аппарата, выбрала двойной, с молоком и сахаром – не стала спрашивать, какой тот любит, решила, что глюкоза не помешает в любом случае. Кое-как дошли до отделения, разбудили беднягу Витю, и Морген усадила Донно на кушетку в процедурной, почти силком заставив выпить принесенный кофе.

Обрабатывая рану на правой руке, Морген попросила:

– Расскажи, что случилось.

– Я все испортил, – повторил Донно. – Все, из-за чего они так старались. И что я сам… и что пытался доказать… я думал, что получится.

Он начал согреваться и непроизвольно дрожал от мелкого озноба.

Дурная рана была на руке – словно тонким молотком размозжили. Долго будет заживать. На лице ссадины были пустяковые, Морген просто промыла их и встала перед Донно, положив руки ему на плечи. Подправила потоки энергии, которые тугими неправильными узлами скручивались у висков и солнечного сплетения, немного согрела воздух вокруг.

Донно выглядел поломанным. Та струна, что Морген почувствовала в нем сначала, ослабла, не лопнув, но оказалось, что она единственно держала его собранным.

– Мы нашли место, где их прятали, – снова заговорил Донно. – Там… в котельной. Мы сами решили брать, чтобы не терять времени. У нас были артефакты полицейские, но… а Веретено совсем выдохся. И я… все прохлопал. Нас приложили и ушли. Все. Следы зачистили. Морген, я их всех убил. Как теперь их искать?

По этим обрывкам Морген мало что поняла. Донно торопился, глотая слова, потом замирал, выдавливая их. Смысл не складывался. Донно и не хотел его донести.

– Кого ты убил? – спросила она и взяла в ладони его лицо.

– Детей, – ответил он. – Я же не спас их.

Он смотрел вроде бы и на нее, но сквозь. Слишком устал.

Наверно, нужно было сказать что-то успокаивающее, но Морген не могла ничего придумать – да он и не ждал.

Она была разочарована. Сломался, сдался и мягкой тряпкой обвис у нее на руках. Чего он сейчас ждет? Зачем приехал?

– Я умер, Морген, – вдруг сказал он, взглянув ей в глаза. – Умер, и сам не заметил. Хожу тут среди вас. Наверно, от меня воняет, – парадоксально заключил он.

– Т-ты чего? – тихо спросила она, невольно потянувшись проверить потоки энергии вокруг его головы. Аура незаметно менялась, теряя цвета, проваливаясь кое-где темными пятнами.

Боль. Как ему, должно быть, невыносимо.

Морген даже представлять себе не хотела, каково.

Сама-то ведь тоже домой не поехала, слабодушно решила переночевать на работе. Просто чтобы не остаться одной со своими мыслями.

Морген шагнула вперед и обняла его, прижав его голову к груди.

Сухие глаза жгло, но слез не было.

Комарино жужжала под потолком лампа, в высоком окне, далеко-далеко за домами серело небо – через несколько часов рассвет.

От усталости, от накатившей печали, Морген едва стояла, чувствуя, что вот-вот колени станут трястись. Она прижимала к себе его голову, запустив пальцы в густые жесткие волосы, будто только это могло поправить все их беды. Донно сначала замер, потом осторожно обнял ее за спину, притянул к себе. В кольце его рук она показалась себе неожиданно маленькой – это она-то…

– Поехали домой, Донно, – сказала Морген.

Корни прошлого

Машина Донно была припаркована на стоянке; за одним из дворников дрожала под холодным утренним ветром записка: «Отзвонись, как чего. Алесь».

Ключи обнаружились в кармане, Донно не помнил, когда их клал туда – скорее всего, Алесь сунул.

– Можно, я поведу? – спросила Морген, сразу же забирая из его пальцев связку. – Куда тут нажимать?

Донно молча смотрел на нее, и под обыденными мыслями – «надо отобрать ключи», «смогу ли повести сам» – роились темные, сбивающие дыхание.

В конце концов, он поддался, снова шагнул к ней, загребая в объятия. Морген только вздохнула.

– Надо было, на самом деле, оставить тебя в отделении, – сказала она. – Я теоретически знаю, что при откатах следует делать, но…

– Ничего не надо, – ответил Донно, зажмуриваясь и дыша ее запахом. – Просто будь рядом, мне… нельзя оставаться одному. И не пугайся, если я буду бредить.

– Мне уже страшно, – пробурчала Морген и перестала сопротивляться, обняла его в ответ. – Ты знаешь, я замерзну сейчас, а ты едва сам согрелся. У меня есть права, и хоть я несколько лет не водила, в это время никого на улице нет, я буду осторожна. Пожалуйста.

– Хорошо, – сдался Донно, слишком уставший, чтобы спорить.

– Судя по всему, у тебя уже было такое? – спросила Морген, усаживая его на пассажирское сидение и мягко отцепляя его руки от себя. – Я имею в виду, откат от темной магии?

Звонко простучала каблуками по асфальту, обегая машину спереди. В ее голосе звучало только предвкушение, и Донно криво улыбнулся. Изнутри зарождалась дрожь – он действительно замерз. Но этот холод только отрезвлял, связывал его с реальностью.

– Да, – сказал он. – Несколько раз. Первый – от отца. Потом на работе бывало, но понемногу, не сравнить.

В их расползающемся прорехами мире равновесие было первым и самым главным условием использования магии.

Магия всегда была в резонансе с мирозданием – усиль напор, приложи не в ту сторону, и откатом будет прорвана материя пространства. Это называли темной магией. Она была запрещена, и в некоторых странах каралась смертной казнью. Стихийникам было проще – их природная магия не нарушала естественный баланс, не изменяла материю, им-то качнуть маятник равновесия практически никогда не удавалось, а вот рукотворные, тонкие плетения ча могли сделать это очень легко.

Главными принципами темных магов были – получить бОльший эффект от заклинания – и успеть убраться с места, на которое придет откат.

– К-как это – «от отца»? – растерянно спросила Морген и резко вывернула руль, чтобы не въехать в ограждение парковки, потом сразу же – в обратную сторону, чтобы вписаться в ворота.

Донно пристегнулся, потом, стараясь не отвлекать Морген от дороги, пристегнул ее тоже. Откинулся на спинку, закрывая глаза.

Морген нервно смеялась, приноравливаясь к управлению, и ему вдруг стало все равно, въедет она куда-нибудь или они совсем разобьются. Недавнее чувство обреченности, мысль о том, что он уже давно умер, вернулись.

– Разве ты не слышала? – равнодушно спросил Донно. – В то время постоянно об этом говорили, да и сейчас есть те, кто помнит.

Морген покачала головой и, закусив губу, сосредоточилась на повороте. Донно посмотрел на нее из-под ресниц.

– Я расскажу потом, ладно? – мягко сказал он. – Слишком сложно.

– А ты кратко. Нам тут ехать четверть часа… н-наверно, – по крайней мере, столько это заняло в прошлый раз, когда Донно подбрасывал ее до дома.

Почему бы и нет, подумал Донно. Всего лишь старая пыльная история из прошлого. Почти все корни, которыми она прорастала в настоящее, Донно обрубил, а утрата магии окончательно поставила в ней точку.

К тому же, когда он говорил, то еще как-то чувствовал себя. Замолкал – и терялся в тошном сумраке.

– Мои родители оба маги. Были.

– Редкий случай.

– Ага, редкий. Мне так часто говорили. Тем более, что я унаследовал способности отца.

– Прямо унаследовал? – поразилась Морген и отвлеклась от дороги.

В семье магов редко рождались дети с сильным даром, и того, что какие-то особенности родителей переходили детям, практически не бывало. Законы генетики касательно магии давали обратный ход.

– Смотри вперед, – отозвался Донно. – Да, я был эмпатом, как и он. Нас даже приглашали несколько раз на экспертизы, пытались выяснить, что способствовало этой наследственности. Правда, до такого уровня, как он, я никогда не дотягивал. Во всех смыслах.

Он открыл глаза полностью и повернул голову, чтобы видеть выражение ее лица.

– Отец был членом управляющего совета Института. И еще наркоманом. Только не наркотики употреблял, а эмоции. Сначала понемногу, ему хватало того, что он от матери получал. Потом потребовалось больше. Он доводил ее до слез, унижал и пил ее боль. И слетел с катушек совсем. Да не может быть, что ты не слышала эту историю, – вдруг мрачно сказал он.

– Кажется, слышала, – неохотно призналась Морген. – Но я как раз поступала на высшую ступень, экзамены сдавала и мне тогда вообще ни до чего было. Гвинас, да? Но я почти ничего не помню. Если тебе не хочется, не рассказывай.

– Гвинас, – кивнул Донно. – Мой отец. Мы жили в отдельном доме, и поэтому никто не знал, что там творится. В одиннадцать выявили мой дар, а когда мне исполнилось четырнадцать, я убил отца. Потом нас с матерью накрыло откатом – и от того, что он постоянно делал с нами, и от той последней драки. Мне на самом деле повезло, я просто застал его врасплох.

Морген молчала.

– Я от него недалеко ушел. Но все время носил блокировки, чтобы не стать таким же как он. А… бывало, сносило их, и я ловил дозы, плыл… но мне везло. Рядом оказывался Роберт, и отключал всю эту дрянь.

– Ясно, – сказала Морген. – Я не ожидала. Не думала, что все так. А твоя мать? Что с ней?

– Она жива. Я езжу к ней раз в неделю-две. Иногда ее выписывают, но последнее время улучшений нет.

За невысказанным Морген могла только угадать: мать Донно так и не оправилась.

– Она… в психиатрическом? – осторожно спросила Морген.

– Точно.

Сказав это, Донно закрыл глаза и молчал до самого дома.

Цветы и табак

Морген снились лютики – простые желтые цветы с глянцевыми лепестками. Они отчего-то наполняли ее рот, едкой горечью жгли язык и нёбо, и Морген все никак не могла отплеваться. Она задыхалась, пыталась руками вытащить их, но цветов было так много, и они лезли и лезли, пока Морген не поняла, что все ее нутро состоит из них, что они никогда не закончатся. Ее начало тошнить, и Морген упала на колени, расцарапывая горло руками, и ужас захлестнул ее с головой.

Донно снилась старая веранда. Дверь в сад была приоткрыта, и бледные тени солнечного света лежали на серых досках пола.

Солнце едва пробивалось через слоистый белый туман, в котором тонули невысокие деревья. Джека не было, и Донно подошел к двери, чтобы выйти в сад. По-летнему пахло скошенной травой, в сыром душном воздухе предчувствовалась гроза.

Шагнуть за порог не удалось: тень мелькнула перед самыми глазами и в лоб уперся длинный худой палец.

– Вали назад, – сердито сказал Джек. – Куда ты лезешь?

Донно отступил, а Джек вошел, открыв дверь нараспашку. Устроился на подоконнике, и под его взглядом Донно медленно сел на кресло-качалку.

– Слушай, – печально сказал Джек, – может, ты прекратишь меня во сне видеть? Как-то раздражает.

– Я же не специально, – устало ответил Донно. – Я бы с большим удовольствием увидел вместо тебя…

Он осекся и замолчал.

– У, – сказал Джек. – Боишься назвать ее по имени?

Донно скрипнул зубами.

– Я не боюсь. Просто ее имя… не идет на язык… я не знаю, как это точнее сказать – не могу произнести, и все. Недавно, когда Морген спрашивала, я смог рассказать, но не произнести ее имя.

– Морген? – рассеянно переспросил Джек. – А это кто еще?

– Ты же мое подсознание. Что за дурацкие вопросы?

– Ну… не дурацкие, а наводящие. Хотел узнать, как ты ее для себя определяешь.

– Да никак, – с досадой ответил Донно. – Она просто помогает мне с Робертом.

– А, значит, я угадал, Морген – «она», – фыркнул Джек. – Давай подробнее, кто это, откуда взялась. Снова прелестная малявка, о которой так и хочется позаботиться?

– Иди к бесам, Джек.

Джек вдруг отвернулся, не ответив. Донно нахмурился: чтобы Джек да не съязвил?

Тот, впрочем, быстро вернулся к прежнему настроению, покачал ногой и подбросил зажигалку на ладони.

Остро взглянул, сузив глаза.

– Она ведь не умерла, – сказал Джек. – Зачем ты зациклился на мыслях о ней?

– Замолчи.

– Ага, щас. Тогда развидь меня или пусть тебе пара красоток приснится, чтоб нам тут как-то повеселее было… Ты же не подросток, мозги-то должен был нарастить. Двигайся дальше Донно, жизнь не стоит на месте.

– Не хочу слушать твои…

Джек вдруг резко выдохнул в его сторону вонючее облако дыма – и когда успел закурить…

– А придется, – сказал он. – Однажды ты обнаружишь, что все прошло мимо, а ты цеплялся за воспоминания и идиотские представления о том, как «правильно». Только к тому времени и воспоминания поблекнут. Ты останешься ни с чем и даже не сможешь вспомнить, почему.

Донно долго молчал, глядя, как дым собирается под стрехами.

– Джек, – сказал он. – Мы нашли детей, и я все испортил. Я подумал, что у меня же опыт, и ведь она тоже без магии справлялась… и полез. И ничего не получилось. Знаешь, сколько бы я не пытался… но все, что я хочу сделать, из возможного добра превращается в еще большее зло.

– Ты о чем? – рассеянно спросил Джек, отвлекшись на что-то за окном.

– Обо всем. О родителях. Об отце и… о ней. О Роберте. О детях.

– Слушай, – сказал Джек. – Ты чего, думаешь, я тебе тут психотерапевт? Что тебе от меня нужно? Чтобы я сказал, что ты на самом деле молодец и все сделал правильно? Ты везде пытался решить силой, а тебе нужны мозги. Ты их не пробовал включать?

– Я не везде… силой, – огрызнулся Донно. – Вот, с Робертом, я… попробовал иначе.

– И как, получилось?

Донно задумался – получилось ли? Ведь он упустил, проморгал основное, и что будет дальше, пока было непонятно.

– Я не знаю, – признался он.

Джек закатил глаза.

– Что мне делать, Джек?– спросил Донно. – Я не вижу, зачем все это нужно теперь. Вообще ничего не знаю, и…

Он замолчал, не в силах выразить словами пустоту, которая постепенно вытесняла все, что у него было внутри.

Джек закусил губу, задумавшись. Потом спокойно посмотрел на Донно.

– Забей, – сказал он.

– Что?..

– Забей, говорю, – терпеливо повторил Джек. – Лучший выход из любой ситуации.

«Идиотские у тебя советы, Джек», – сонно пробормотал Донно, просыпаясь.

Подушки пахли цветами. Лиловый тонкий хлопок белья, чужая комната.

«Твою ж мать», – вырвалось у него.

Длинное утро Морген

Сначала Морген насмешило тихое ругательство, вырвавшееся у Донно, едва тот проснулся.

Потом она рассердилась и ткнула его пяткой пониже спины.

– Если ты сейчас скажешь, что это было ошибкой, я выкину тебя в окно, – предупредила Морген.

Донно развернулся к ней, обреченно оглядел и ее – под тонким одеялом одежда не угадывается – и себя – аналогично. Закрыл глаза и вздохнул.

Ничего не помнит, поняла Морген.

Впрочем, углубляться в мысли не захотелось – если вчерашнее неистовое стремление Донно к теплу и близости были понятны, то зачем она сама в это полезла… сейчас Морген казалась себе жалкой: то ли воспользовалась его слабостью, то ли чересчур сильно влезла в проблемы пациента.

Нет-нет, все прекрасно, что он ничего не помнит.

– Но это было ошибкой, – тихо сказал он. – Ты не должна была забирать меня из больницу. Ночь в палате я бы как-нибудь перетерпел.

– Ты… – Морген запнулась, не зная, как сказать. – Ты слишком круто о себе думаешь. Ты вообще бредил на ходу и даже не знал, где находишься.

– Морген, – мягко остановил ее Донно. – Я бы пережил. Не впервой. Не надо было меня жалеть.

Он криво улыбнулся, видимо, пытаясь показать, что тот разбитый и неправильный человек вчера склеился бы сам по себе. Морген изо всех сил врезала по его лицу подушкой – он только охнул, не уворачиваясь.

– Я сейчас уйду, Морген, – тихо сказал он. – Я честно не думал, что до такого дойдет, и… надеюсь, у тебя все в порядке? Я тебе не повредил?

Его дурацкая пустая заботливость взбесила Морген, и она проглотила едва не сказанное: «Да ничего ведь и не было». Пусть думает, что было, и волнуется.

Вчера… то есть, конечно, уже сегодня утром, часа в четыре, после откровений в машине, Донно задремал, и Морген с трудом растолкала его, чтобы довести до квартиры. Лифта у них в доме не было, и на третий этаж Морген почти тащила его на себе.

Сначала Донно бормотал что-то, неимоверно раздражая Морген, но на втором этаже начал приходить в себя, и даже поймал ее за талию, когда она оступилась, едва не подвернув ногу. Притиснул ее к себе так, что у Морген перехватило дыхание.

Морген думала, что со стороны они выглядят очень, очень однозначно. Хотя и возможны варианты: два алкоголика или алкоголик с проституткой.

Можно было бы посмеяться, но сил как-то не осталось.

Последний пролет уже Донно почти нес ее – и не то что бы она совсем падала, но неожиданно для Морген это оказалось… волнующим?

– Проходи, – сказала она, пропуская его в темную прихожую. Недлинный коридор упирался в двери ванной и санузла и раздваивался – налево кухня и ее спальня, направо – комната Эвано.

Скидывая туфли, которые уже давно ощущала как раскаленные башмаки сказочной королевы, Морген покачнулась, и Донно снова поймал ее.

Прижал ее к себе, потерся щекой, как большой кот, о ее волосы. Морген чувствовала, что Донно снова бьет крупная дрожь озноба. Она крепко обняла его в ответ, попыталась нагреть воздух вокруг, но от усталости мало что получилось. Рядом с ним она чувствовала себя слишком маленькой, а Донно, слабый и больной, сейчас все равно был куда сильнее, чем она.

Морген не очень понимала, чье сердце грохочет так, что звук слышно в ушах, голова невыносимо кружилась – конечно, от усталости. Ей бы выспаться. Жалко, что ее тело вдруг раскалилось и начало плавиться, и не сдвинуться с места… Донно с видимой легкостью поднял ее, и от щекотного прикосновения бороды к открытой шее, Морген охнула.

Донно только что дрожал от холода, тщетно сжимал ее в руках, пытаясь насытится ее теплом, а сейчас его горячие губы обжигали ее кожу, заставляли выгибаться и вздрагивать.

Окружающее сжалось в точку, исчезло, осталась только тьма вокруг. Морген ни о чем не думала, молча поддаваясь его напору, и сама изо всех цеплялась за него, когда он отстранялся.

Они добрались до спальни – и там Донно отключился. Уложил ее на поверх покрывала, склонился сверху и вдруг навалился, обмякнув.

Морген еще полежала немного, приходя в себя, потом с трудом устроила его удобнее, перекатив под покрывало. Сил ни на душ, ни на осмысление не было, и она почти так же как Донно, мгновенно провалилась в сон.

Он отказался от завтрака, принял душ и спешно собрался. В прихожей сделал было движение к ней, но остановился. Извиняясь, улыбнулся – эту улыбку Морген уже терпеть не могла, – и вышел.

Морген осталась одна, обхватила себя руками и рассеянно огляделась: на столике у зеркала среди мелочей и квитанций лежали ключи с круглой стальной бляхой охранного амулета.

– Донно! Донно, подожди!

Он уже спускался по лестнице, очень быстро обернулся и замер, глядя на нее снизу вверх.

Морген вдруг стало неловко – за то, что она ничего важного не собиралась говорить.

– Ты… ключи забыл, – тихо сказала она и босая шагнула к нему.

Одним прыжком Донно вернулся назад, выхватил связку из ее рук и, хмурясь, поставил за плечи обратно в квартиру.

– Простудишься ведь, – сердито сказал он и, уже не прощаясь, развернулся и ушел.

И даже не поблагодарил, вдруг обиделась Морген. Хлопнула дверью погромче.

В зеркале в прихожей отразилась лохматая сутулая женщина с помятым лицом и набрякшими мешками под глазами. Морген расстроилась вдруг, вздохнула. Где-то там, далеко в прошлом, осталось то время, когда можно было после бурных ночей утром сиять несмотря ни на что.