Эхо прошлого. Книга 1. Новые испытания

Однако я чувствовала, что ему приходится сдерживать порывы энергии, которые, как электрические разряды, пробегали сквозь него. Он не станет мешать Йену пытаться искупить вину, но и не даст его в обиду, если старина Арч вдруг решит пролить кровь. Похоже, Джейми не исключал подобной возможности. Я посмотрела на Арча и подумала то же самое.

Старик смерил Йена взглядом – кустистые серо-стальные брови нависали над глазами такого же серо-стального цвета, холодными, как металл.

– Слишком просто, парень, – наконец вымолвил он, его голос скрипел, как ржавое железо.

Он перевел взгляд на Ролло, который стоял рядом с Йеном, навострив уши; волчьи глаза пса смотрели настороженно.

– Дашь мне убить твою собаку?

В тот же миг маска слетела с лица Йена, от потрясения и ужаса он вдруг стал похож на маленького мальчика. Он ахнул, хватая ртом воздух и пытаясь взять себя в руки, но голос его дрогнул, когда он ответил старику:

– Нет! Он ничего не сделал! Это мое… мое преступление, не его!

Тогда Арч чуть улыбнулся одним ртом, глаза оставались серьезными.

– Да. Вот видишь, а ведь это всего лишь блохастая тварь. Не жена.

Он произнес «жена» почти шепотом. Горло его дергалось, пока он откашливался. Старик пристально посмотрел на Йена, перевел взгляд на Джейми, а потом на меня.

– Не жена, – еле слышно повторил он.

Мне казалось, что моя кровь уже застыла в жилах, но от слов Арча заледенело сердце.

Нарочито не торопясь, Арч оглядел обоих, сперва Джейми, затем Йена, которого рассматривал всего лишь мгновение, долгое, словно жизнь.

– Когда у тебя, парень, появится что-то действительно стоящее того, чтобы забрать, ты увидишь меня снова, – тихо сказал он, резко повернулся и пошел к лесу.

Глава 5

Мораль для путешественников во времени

В кабинете Роджера была электрическая настольная лампа, но по вечерам он часто работал при свечах. Он достал из коробка спичку и, легко чиркнув, зажег. Подумал, что после письма Клэр всякий раз, зажигая спичку, будет думать о том, как сгорел Большой дом. Роджер жалел, что не видел это собственными глазами.

Огонек съежился, когда он поднес спичку к фитилю свечи, прозрачный воск на миг потускнел, занялся таинственно синим пламенем, а затем снова посветлел и привычно замерцал. Роджер посмотрел на Мэнди, которая на диване что-то напевала своим мягким игрушкам. Мэнди уже искупалась, и папа должен был следить, чтобы она не набедокурила, пока купают Джема. Поглядывая на дочь одним глазом, Роджер сел за стол и открыл дневник.

Роджер начал его вести отчасти для забавы, а отчасти потому, что не смог придумать, как еще бороться с парализующим страхом.

– Ты же можешь научить детей не переходить улицу в одиночку, – заметила Брианна. – И конечно, ты сможешь, черт возьми, научить их держаться подальше от стоячих камней.

Он согласился, но мысленно сделал оговорку. С маленькими детьми это работает: да, вы можете капать им на мозги до тех пор, пока они не усвоят, что нельзя совать столовые вилки в розетки. Но что делать с подростками с их изначальной тягой к познанию себя и всего неизвестного? Роджер прекрасно помнил себя подростком. Запрети мальчишке совать вилку в розетку, и он в тот же миг кинется обшаривать ящик со столовым серебром, стоит только отвернуться. Может, девочки совсем другие, но это вряд ли.

Роджер снова взглянул на диван, где Аманда теперь лежала на спине, подняв ножки и удерживая на ступнях большого, изрядно потрепанного плюшевого медведя, которому она пела французскую песенку «Frère Jacques»[19]. Мэнди была еще совсем маленькой, она ничего не вспомнит. А Джемми помнит. Роджер понял это, когда малыш как-то проснулся от кошмара – огромные глаза смотрели в никуда, и он не смог рассказать, что видел во сне. Слава богу, это случалось нечасто.

Роджер до сих пор покрывался холодным потом, когда вспоминал тот последний переход. Он прижал Джемми к груди и шагнул в… Господи, этому нет названия, ведь человечеству в основной своей массе не доводилось испытывать ничего подобного, и к счастью для него. Это ощущение даже сравнить не с чем.

Все органы чувств отказали, но в то же время находились в состоянии такой повышенной чувствительности, что от нее можно было бы умереть, продлись переход чуть дольше. Ревущая пустота, где любой звук, казалось, расплющивает тебя, вибрирует в теле, пытаясь раздробить его на отдельные клеточки. Абсолютная слепота, но такая, словно ты долго смотрел на солнце. И прикосновения… тел? Призраков? Невидимых сущностей, которые пролетают мимо и легко, словно бабочка крыльями, касаются твоей кожи, или проносятся прямо сквозь тебя, да так, что кости глухо стучат друг о дружку. И крик, постоянное ощущение, что кто-то пронзительно кричит.

Был ли запах? Роджер замер и нахмурился, вспоминая. Да, черт возьми, там сильно пахло. Как ни странно, запах вполне поддавался описанию: так пахнет воздух, обожженный молнией. Озон.

«Там сильно пахло озоном», – написал он, чувствуя необыкновенное облегчение, оттого что нашел хотя бы крошечную точку опоры, упомянув нормальный мир.

Впрочем, облегчение исчезло, едва Роджер вернулся к воспоминаниям.

Он чувствовал, что удержит их вместе только благодаря собственной силе воли, и только безумное стремление выжить не даст ему рассыпаться на куски. Он примерно знал, чего ожидать, но это нисколько не помогло, впрочем, как и предыдущий опыт. Все было по-другому и намного хуже, чем в последний раз.

Роджер знал, что нельзя смотреть на них. На призраков, если это действительно были призраки. «Смотреть» – не самое подходящее слово… Обращать внимание? Снова не то… Роджер сердито вздохнул.

– Sonnez les matines, sonnez les matines…[20]

– Динь-дан-дон! – тихо подпел он дочери. – Динь-дан-дон!

С минуту Роджер думал, постукивая ручкой по листу, затем покачал головой и снова склонился над бумагой, пытаясь объяснить свой первый переход, почему он прошел за считаные… минуты? Дюймы? Невообразимо малая величина, которая отделила его от встречи с отцом… И от гибели.

«Я думаю, что в ходе жизни невозможно пересечься с самим собой», – медленно написал он. И Бри, и Клэр, обе женщины-ученые, убедили его, что два идентичных объекта не могут существовать в одном пространстве, и неважно, элементарные это частицы или слоны. Роджер полагал, что этот факт вполне объясняет, почему нельзя существовать дважды в одном и том же времени.

Роджер допускал, что именно поэтому он чуть не погиб, когда впервые проходил через камни. Тогда Роджер думал о своем отце, каким он его помнил. Что было, конечно, во время его собственной жизни.

Он задумался, вновь постукивая ручкой по странице, но так и не смог заставить себя описать то, с чем в тот раз столкнулся. Позже. Вместо этого он перелистал дневник назад и вернулся к незаконченному содержанию.

«Практическое пособие для путешественников во времени».Глава I. Физические явления

А. Известное местоположение (лей-линии?[21]).

Б. Генетическая предрасположенность

В. Смертность

Г. Влияние и наличие драгоценных камней

Д. Кровь

Роджер зачеркнул последнее слово, но потом засомневался, должен ли он излагать все, что знал, во что верил или о чем подозревал? Клэр считала полной чушью утверждение о том, что кровавая жертва необходима и приносит практическую пользу, – языческое суеверие без реальных доказательств, говорила она. Может, она и права, в конце концов, образованности у нее не отнять, но у Роджера остались ужасные воспоминания о той ночи, когда Гейлис Дункан прошла через камни.

Он помнил длинные белокурые волосы, развевающиеся на фоне пылающего огня, непослушные локоны, мелькнувшие перед стоячим камнем. Удушающий запах бензина, смешанный с вонью паленого мяса, и обожженное бревно в середине круга, которое было вовсе не бревном. Гейлис Дункан ушла слишком далеко.

«Двести лет, в старинных легендах о феях всегда упоминают две сотни лет», – сказала ему Клэр. Сказки и подлинные истории о людях, похищенных «маленьким народцем», которых «забрали через камни» на холмах фей. «Давным-давно, лет двести назад…» – так часто начинаются сказки. А иногда в них говорится о тех, кто вернулся в родные места, но только через двести лет после своего ухода. Две сотни лет.

Клэр, Бри, он сам – всякий раз, когда они переходили в другое время, промежуток был один и тот же: двести два года, достаточно близко к двумстам, как в старинных легендах. Но Гейлис Дункан ушла слишком далеко.

Медленно и неохотно Роджер снова написал «Кровь», а в скобках добавил: «Огонь?», и больше ничего. Не сейчас. Позже.

Для утешения он посмотрел на книжную полку, где под маленькой змейкой, вырезанной из вишневого дерева, лежало письмо. «Мы живы…»

Внезапно Роджеру захотелось сходить за деревянной шкатулкой, вытащить остальные письма, вскрыть и прочитать все до единого. И не только из любопытства, здесь было нечто большее: Роджеру хотелось дотянуться до Клэр и Джейми, прижать доказательства их жизни к лицу, к сердцу и стереть пространство и время, которые пролегли между ним и Фрэзерами.

И все же Роджер сдержался. Они так решили – или, точнее, так решила Бри, – а Клэр и Джейми были ее родителями.

«Я не хочу прочесть все письма сразу, – сказала она, перебирая содержимое шкатулки длинными нежными пальцами. – Это… словно, как только я закончу читать, они… и вправду умрут».

Роджер понимал. До тех пор пока хоть одно письмо оставалось непрочитанным, Клэр и Джейми были живы. Несмотря на свое любопытство историка, Роджер разделял чувства жены. Кроме того…

Родители Брианны писали те письма не как дневниковые записи, которые, возможно, прочитают далекие потомки. Нет, письма писались с определенной и конкретной целью: для связи с ним и Бри. Это означало, что в них вполне могли найтись тревожные сообщения, ведь и тесть, и теща обладали талантом к подобным откровениям.

Вопреки себе Роджер все же встал, взял письмо, развернул и еще раз прочитал постскриптум – хотел удостовериться, что ему не померещилось.

Да, он ничего не выдумал. Слово «кровь» тихонько звенело в ушах Роджера, когда он снова сел. «Итальянский джентльмен». Речь, несомненно, шла о Чарльзе Стюарте, и ни о ком другом. Господи! Какое-то время Роджер сидел, глядя в пустоту, – Мэнди теперь напевала рождественскую песенку «Джингл беллз», – потом встряхнулся, перевернул несколько страниц и вновь начал усердно писать.

Глава II. Мораль

А. Убийство и причинение вреда жизни

Естественно, мы считаем, что убийство по любой причине, исключая самооборону, защиту другого человека или узаконенное использование силы в военное время, абсолютно предосудительно.

Пару секунд он смотрел на эти строки, затем пробормотал: «Напыщенный осел!» – вырвал страницу из дневника, скомкал и выбросил.

Не обращая внимания на Мэнди – а та уже заливисто распевала пародийную версию песенки: «Динь-дилень, Бэммен – пень, Вобин – дуячок!», – Роджер схватил дневник и направился по коридору в кабинет Брианны.

– Кто я такой, чтобы разглагольствовать о морали? – требовательно спросил он.

Брианна оторвалась от страницы с изображением разобранной электрической гидротурбины и посмотрела на мужа бессмысленным взглядом, означающим, что она услышала, но пока еще не соображает, кто говорит и о чем именно. Роджер знал об этой особенности жены и потому с легким нетерпением ждал, когда ее разум переключится с турбины и сосредоточится на нем.

– …разглагольствовать? – переспросила Брианна, нахмурившись, потом моргнула, и ее взгляд принял осмысленное выражение. – Перед кем ты разглагольствуешь?

– Ну… – Роджер поднял исписанную тетрадь и неожиданно смутился. – Наверное, перед детьми.

– Ты и должен разглагольствовать перед своими детьми о морали, – рассудительно заметила она. – Ты же их отец, это твоя обязанность.

Роджер слегка растерялся.

– Ох, но я ведь сам совершил много такого, что говорю им не делать.

Кровь. Да, возможно, это и была защита другого человека. А может, и нет.

Брианна приподняла густую рыжую бровь.

– А ты не слышал о лицемерии во благо? Я думала, что в семинарии вас этому учили, раз уж ты заговорил о разглагольствованиях на тему морали. Это ведь работа священника, так?

Она уставилась на него голубыми глазами, явно ожидая ответа. Роджер глубоко вздохнул. Да уж, доверять Бри – это все равно что подойти к слону и схватить его за хобот, подумал он с иронией. С тех пор как они вернулись, она ни разу не упомянула о его почти состоявшемся рукоположении и ни разу не спросила, что он теперь собирается делать со своим призванием. Ни единого слова за весь год, пока они жили в Америке, ни после операции Мэнди, ни после того, как они приняли решение переехать в Шотландию. Брианна не касалась этой темы и тогда, когда они купили Лаллиброх, а потом несколько месяцев приводили поместье в порядок. Молчала, пока он сам не открыл эту дверь. А раз уж открыл, конечно, подошла к нему, свалила наземь и поставила ногу на грудь.

– Да, – ровным голосом ответил Роджер и посмотрел жене в глаза. – Ты права.

– Хорошо. – Она ласково улыбнулась. – Так в чем проблема?

– Бри, – сказал Роджер и почувствовал в изрубцованном горле ком, – если бы я знал, то сказал бы тебе.

Она встала, положила ладонь на его руку, но никто из них не успел ничего добавить, потому что в коридоре раздался топот маленьких босых ножек, которые бежали вприпрыжку, и из дверей кабинета Роджера донесся голос Джема:

– Папа?

– Я здесь, дружище, – отозвался Роджер, но Брианна уже пошла к двери.

Роджер последовал за ней и увидел возле стола Джема в пижаме с изображением Супермена и мокрыми, стоящими как иглы волосами. Мальчик с любопытством разглядывал письмо.

– Что это? – спросил он.

– Сто ето? – послушным эхом повторила подбежавшая Мэнди и вскарабкалась на стул, чтобы посмотреть.

– Письмо от вашего дедушки, – ответила Брианна, нисколько не растерявшись. Словно невзначай она положила одну руку на письмо, прикрыв почти весь постскриптум, а другой показала на последние строчки. – Он прислал вам поцелуй. Видите?

Джем просиял.

– Он сказал, что он нас не забудет, – довольно произнес он.

– Поцелуй, дедуська! – воскликнула Мэнди, наклонилась так, что густые черные кудряшки упали ей на лицо, и приложилась губами к письму, громко чмокнув.

Разрываясь между ужасом и смехом, Бри выхватила письмо и вытерла с него слюни, но старая бумага оказалась на удивление прочной.

– Ничего страшного, – сказала Бри и незаметно передала письмо Роджеру. – Пойдемте! Что мы будем читать сегодня?

– Сказки про зивотных для малысей!

– Животных, – отчетливо произнес Джем, наклонившись к сестре. – Сказки про животных для малышей.

– Хорошо, – дружелюбно кивнула она. – Я первая!

Весело хихикая, Мэнди бросилась к двери и выбежала. Брат рванул за ней. Брианне потребовалось всего три секунды, чтобы схватить Роджера за уши, притянуть к себе и поцеловать в губы. Отпустив его, она пошла вслед за отпрысками.

Чувствуя себя гораздо счастливее, Роджер сел и прислушался к долетавшему сверху шуму: дети умывались и чистили зубы. Вздохнув, Роджер сунул дневник обратно в ящик. Времени еще предостаточно. Пройдет много лет, прежде чем эта тетрадь понадобится, подумал он. Годы и годы.

Бережно сложив письмо, Роджер встал на цыпочки и положил его на самую высокую полку книжного шкафа, прижав маленькой змейкой для пущей сохранности. Задул свечу и направился к своей семье.

«P.S. Вижу, что сказать последнее слово выпало мне – редкая роскошь для человека, который живет в доме с восемью (по последним подсчетам) женщинами. Как только потеплеет, мы хотим покинуть Ридж и отправиться в Шотландию, чтобы найти мой печатный станок и вернуться с ним обратно. По нынешним временам путешествие – дело рискованное, и я не могу предсказать, когда напишу снова, если это вообще будет возможно. (Не знаю я и того, получите ли вы это письмо или нет, но продолжаю его с надеждой, что получите.)

Я хотел бы рассказать вам о том, как распорядился имуществом, которое некогда доверили Кэмеронам для Итальянского Джентльмена. Я решил, что неразумно везти его с собой, и потому спрятал в укромном месте. Джем знает это место. Если вам когда-нибудь понадобится это имущество, скажите, что его охраняет Испанец. Если вы захотите забрать это имущество, то пусть его обязательно освятит священник – на нем кровь.

Иногда мне жаль, что я не могу заглянуть в будущее, однако чаще я благодарю Бога за то, что он не дал мне этой возможности. Но я всегда буду видеть ваши лица. Поцелуйте за меня детей.

Ваш любящий отец,

Дж. Ф.»

* * *

Дети почистили зубы и умылись, после чего их поцеловали и отправили спать, а родители вернулись в библиотеку, чтобы выпить по глотку виски и поговорить о письме.

– Итальянский Джентльмен? – Бри посмотрела на Роджера, приподняв одну бровь так, что тот сразу же вспомнил Джейми Фрэзера и невольно взглянул на листок бумаги. – Неужели он имеет в виду…

– Чарльза Стюарта? Да, кого же еще?

Она взяла письмо и, наверное, уже в десятый раз перечитала постскриптум.

– Если он действительно имеет в виду Чарльза Стюарта, то имущество…

– Он нашел золото. И Джем знает, где оно? – Роджер не смог удержаться и произнес последнюю фразу с вопросительной интонацией, подняв глаза к потолку, над которым предположительно спали его дети, ангелочки в пижамах с персонажами из мультиков.

Бри нахмурилась.

– Джем? Это не совсем то, что написал папа… а если он и вправду знает… нет, это слишком серьезный секрет, чтобы доверить его восьмилетнему мальчику.

– Верно.

Роджер подумал, что, несмотря на свои восемь лет, Джем умеет хранить секреты. Но и Бри права: ее отец никогда бы не стал обременять столь опасной информацией другого человека, не говоря уже о любимом внуке. По крайней мере, без уважительной причины, а постскриптум давал понять, что эту самую информацию сообщили на случай крайней нужды.

– Ты права. Джем ничего не знает о золоте, только о том Испанце, кем бы он ни был. Джем тебе ничего не говорил?

Бри покачала головой и резко повернулась, когда внезапный порыв ветра ворвался сквозь занавески в открытое окно, принеся с собой запах дождя. Бри вскочила и поспешно закрыла створки, затем побежала наверх, чтобы закрыть окна и там, махнув Роджеру, чтобы тот проверил первый этаж. Дом был большой, и окон в нем оказалось необычайно много. Дети все время пытались их пересчитать, но у них ни разу не выходило одно и то же число.

Роджер полагал, что мог бы как-нибудь сам пересчитать окна, решив этот вопрос раз и навсегда, но не хотел этого делать. Лаллиброх, как и большинство старинных зданий, обладал ярко выраженной индивидуальностью. Его построили большим и уютным, отказавшись от величественности в пользу удобства, и голоса прошлых поколений до сих пор эхом отдавались в стенах дома, который, несомненно, таил немало секретов. Сокрытие точного количества окон было вполне в игривом духе этого дома.

Окна на кухне – теперь оборудованной холодильником, современной плитой марки «Ага» и водопроводом, но все еще со старинными гранитными столешницами, покрытыми пятнами от смородины и крови домашней птицы и дичи, – были закрыты. Тем не менее Роджер прошел через кухню и буфетную. Свет в глубине холла не горел, но Роджер разглядел около стены решетку в полу, через которую воздух проникал в «убежище священника»[22].

После неудачного восстания якобитов там недолго прятался тесть, еще до того, как попал в Ардсмурскую тюрьму. Роджер спускался туда всего лишь один раз (и тоже ненадолго), когда они купили дом, и вылез из сырой вонючей ямы, отлично понимая, почему Джейми Фрэзер предпочел жить в глуши на уединенной горе, где ничто не сдерживало его передвижений.

Годы скитаний, невзгод, заточения… Джейми Фрэзер не был политиканом и лучше других знал истинную цену войны, вне зависимости от предполагаемой цели. Но Роджер не раз видел, как тесть рассеянно потирал запястья, где следы от оков давно исчезли, но память об их тяжести осталась. Роджер не сомневался, что Джейми Фрэзер лучше умрет, чем будет жить в неволе. На миг Роджеру так сильно захотелось оказаться рядом с тестем и сражаться с ним плечом к плечу, что от тоски заныли кости.

Начался дождь, капли забарабанили по шиферным крышам надворных построек, и вскоре он уже лил как из ведра, окутав дом туманом и водой.

– Ради нас… и наших потомков, – сказал Роджер вслух, но очень тихо.

То была сделка, которую мужчины заключили между собой, негласно, но полностью понимая друг друга. Главное – сберечь семью и защитить детей, больше ничто не имело значения. И если за это нужно платить кровью, по́том или отдать душу, что ж, всему своя цена.

– Oidche mhath, – произнес Роджер, кивнув в сторону убежища священника. – Спокойной ночи.

Он еще немного постоял на старой кухне, чувствуя, как дом словно обнимает его, надежно защищает от грозы. Роджер подумал, что кухня всегда считалась сердцем дома, и вдруг обнаружил, что от тепла плиты так же уютно, как когда-то от пылающего огня в ныне пустом очаге.

Роджер встретил Брианну у подножия лестницы. Она уже переоделась для постели, но вовсе не для того, чтобы спать. Воздух в доме всегда оставался прохладным, а из-за дождя температура понизилась еще на несколько градусов. Однако Брианна надела не теплую пижаму, а тонкую ночную рубашку из белого хлопка, отделанную узкой красной лентой и обманчиво целомудренную на вид. Белая ткань льнула к груди Брианны, словно облако к вершине горы.

Роджер сказал об этом жене, она рассмеялась и не стала возражать, когда он прямо поверх ткани накрыл ее грудь ладонями, чувствуя, как затвердели соски, став похожими на камешки.

– Наверху? – прошептала Брианна, и, прижавшись к нему, провела кончиком языка по его нижней губе.

– Нет, – ответил он и крепко поцеловал жену, возбуждаясь от прикосновения и сдерживая желание, – на кухне. Там мы еще этого не делали.

Роджер овладел Брианной, склонившись над старинным кухонным столом, заляпанным таинственными пятнами. Тихие стоны сливались с шумом ветра и стуком дождя, бьющего по старинным ставням. Роджер почувствовал, как она содрогнулась в сладкой судороге, обмякла, и тоже кончил. Колени ослабли, и он медленно навалился на жену, держа ее за плечи и прижимаясь лицом к пахнущим шампунем волосам. Гладкий старый гранит приятно холодил щеку. Сердце Роджера стучало медленно, тяжело и ровно, как будто били в большой барабан.

Роджер был без одежды, и от холодного сквозняка его спина и ноги покрылись мурашками. Брианна почувствовала, как он дрожит, и повернулась к нему лицом.

– Замерз? – прошептала она.

Ей самой было жарко, она пылала, как раскаленный уголь, и Роджеру больше всего хотелось лечь в постель рядом с ней и переждать грозу в уютном тепле.

– Все в порядке. – Он нагнулся и сгреб с пола одежду. – Пойдем спать.

Наверху шум дождя слышался еще громче.

– И звери шли по два, по два, – тихонько напевала Бри, когда они поднимались по лестнице. – Два кенгуру и два слона…

Роджер улыбнулся. Можно представить, что дом – это ковчег, который плывет по бурным водам, а внутри его уютно и тепло. И всех по двое: два родителя, два ребенка. Впрочем, возможно, когда-нибудь их станет больше. В доме полно места.

Лампу потушили, и под размеренный стук дождя в ставни Роджер балансировал на грани сна и бодрствования, желая продлить сладостные минуты.

– Мы ведь не будем его спрашивать? – прошептала Бри сонным голосом. Теплая тяжесть ее тела согревала бок Роджера. – Я имею в виду Джема.

– Конечно, нет. Ни к чему.

Он вдруг почувствовал укол любопытства. Интересно, кем был тот Испанец? И всегда существует соблазн, если знаешь о спрятанных сокровищах. Впрочем, пока клад им не нужен, денег у них достаточно. Предположим, что золото лежит себе спокойно там, куда Джейми его положил много лет назад. Хотя вряд ли.

Роджер не забыл последнее указание Джейми в пост- скриптуме.

«Пусть его обязательно освятит священник – на нем кровь». Слова расплывались, и, так как он все время повторял их в памяти, ему приснились не золотые слитки, а старый стол с гранитной поверхностью, в которую намертво въелись темные пятна. И ведь ничем их не отчистишь. Молитвы тоже не помогали.

Хотя, собственно, какая разница? Кем бы ни был тот Испанец, пусть спокойно охраняет свое золото и дальше. Семья в безопасности.

Часть вторая

Кровь, пот и маринованные огурчики

Глава 6

Лонг-Айленд

4 июля 1776 года в Филадельфии была подписана Декларация независимости.

24 июля генерал-лейтенант сэр Уильям Хау прибыл в Нью-Дорп на Статен-Айленде и устроил походную штаб-квартиру в таверне «Роза и корона».