Калифея

– Значит, молился, а сам не верил. Или просил не о том.

– Ну, да.

Комната пахла зеленым чаем и мандариновой халвой из манной крупы. Чай еще остывал, а Приам и Мелита сидели напротив друг друга, и, уже поговорив о разном, оба о чем-то задумались. Каждый хотел произнести слово, но для обоих оно, – нужное, – терялось в немыслимом порядке других – похожих, но неподходящих.

Он взял ее за руку. Между их взглядами поднимался и исчезал чайный пар. Она влюбленно улыбалась.

– Хочу ребенка, – сказала Мелита. – Хочу, чтобы у нас была большая семья.

Приам сделал глубокий вдох.

– Я тут читал на днях лекцию о государствах, как они строились, и как о них говорили разные люди. И вот что мне попалось: «Маленькие машины работают лучше больших, потому что в последних сильнее трение. Так же и с государствами». Эту цитату я взял у Вольтера. А теперь вижу сходства и между государством и семьей. Мы выдерживаем трение, пока наш механизм еще мал, но что будет, когда у нас будут дети? Я не чувствую стабильности, не чувствую почвы под ногами.

– И для чего мы тогда женились? – с трудом сдерживаясь, спросила Мелита.

– Пойдем на воздух, – сказал Приам. – Он встал из-за стола и, взяв чашку чая, направился к выходу. Мелита пошла за ним.

Двор был окружен деревьями, приземистым кустарником и невысоким забором. От ветра скрипели и хлопали ставни. Вокруг холмы тонули в садах, а поодаль ветхие дома из бурого камня возвышались, как вечные самородки. Только некоторые были из побеленного камня, с синими дверьми и окнами. Рядом с домами стояли столы и стулья, горшки с цветами и почтовые ящики.

– Может, спустимся к роднику? – предложил Приам.

– Думаешь, меня это успокоит, и мы забудем, о чем говорили? Шум воды на меня не действует как успокоительное.

– Это не шум, а песня. И тебе должны быть знакомы ее слова, если хорошо прислушаться. Она может даже больше сказать, чем я.

– А тебе самому нечего сказать?

– Ты задала мне сложный вопрос. На него можно дать ответ, обобщающий любые отношения между мужчиной и женщиной, но это будет несправедливо. – Приам отвечал ей медленно и вдумчиво. – Мои чувства к тебе очень личные и глубокие. Возможно, ты будешь рада, если я скажу, что мы женились ради счастья: твоего, моего и нашего общего. Но это только слова, потому что счастье бывает переменчивым.

Мелита наступила на камешек и подпрыгнула от боли.

– Я не понимаю, к чему ты клонишь. И пока мы дойдем до родника, я пролью весь чай.

– Тут осталось не больше двадцати шагов, держись за мной и смотри под ноги.

– Почему бы кириэ Софрону не перенести свои бельевые веревки подальше от тропинок?

Приам разразился внезапным смехом.

– В прошлом году был сильный ветер. Шпильки сорвались, и его трусы летали по всей округе. Старый чудак, – мягким тоном сказал он.

Мелита рассмеялась.

– Он хороший человек, – добавил Приам. – Несчастный и одинокий, и поэтому не такой, как все.

– А что с ним случилось?

– Глухонемой… Никогда не слышал и не обменивался словом с этим жестоким миром. Он и его мать умерли во время ее родов. Только малыш чудом стал дышать спустя час после смерти, в тот момент, когда с ним уже прощался отец, горько оплакивая самых дорогих людей. Местные старушки говорят, что в маленького Софрона вдохнул жизнь Сам Бог и, по уговору, он должен был молчать о случившемся чуде. Малыш не разговаривал… издавал ни звука, и поначалу все думали, что он пребывает в безмятежном согласии с собой и с миром, но прошли месяцы и годы, а он так и не произнес ни слова. Я знаю, что его мучит, но не могу сказать.

– Жаль таких людей. Как он справлялся с трудностями всю свою жизнь? Иногда мы и двух слов не можем связать, чтобы решить свои проблемы, а человек совсем лишен этой возможности…

– Он никогда не показывал своей слабости. Не зря Природа сделала нас чувствительными к боли. Если бы этого не случилось, мы бы ее превзошли.

Мелита склонила голову и тихо вздохнула.

– Ну вот, пришли, – сказал Приам. Он сел на стриженую траву подле родниковой гальки, глотнул чая и поставил чашку рядом с источником.

Мелита села рядом и, опустив глаза, улыбнулась.

– Все-таки здесь хорошо. Слышишь, как птицы поют?

– Да, стоит закрыть глаза и прислушаться к звукам, как тут же отступает тревога.

– Что тебя так тревожит? Ты часто упоминаешь это слово, но я так и не поняла, что тебя так мучит?

Приам коснулся пальцем ее подбородка и повернулся к ней лицом, – ничто так не мучит, как твои глаза, – он поцеловал ее розовую щеку, по которой мелькнул отраженный от воды луч света.

– Давай. Ты же хотел мне что-то сказать?

Вот чего-чего, а этого рассказывать Приам не хотел, но ее любопытство было больше его уклончивости.

– Ну что такое? – спросила Мелита.

– Мать рассказывала, что нам трудно приходилось. Я тогда был ребенком, не понимал, почему отец так редко приезжает домой. Он появлялся раз в год, примерно на месяц, и снова уезжал. Мы как-то сводили концы с концами, а он днями и ночами пахал на разных работах за границей. Однажды он приехал и, пошептавшись с мамой, сказал мне, что мы поедем на горнолыжную базу. Он хотел восполнить этой поездкой недостаток внимания к сыну, теперь я это понимаю. Сезон был в разгаре. И вот с компанией туристов мы разбили лагерь. Я оглядывался по сторонам: всюду люди были одеты в лыжные костюмы, которые отлично держат тепло и были очень хороши на вид. А мы с отцом были одеты как плебеи. Нам предлагали костюмы напрокат, но отец с важным тоном отказывался от любых подношений. К полудню он познакомился уже со всеми, кто был в лагере. Он любил разные рассказы и делился самыми нелепыми из них; придумывал истории прямо на ходу, был в восторге от самого себя. Часть его историй была связана со мной, хотя многие из них я слышал впервые. Ладно, детская часть на этом закончилась. Угадаешь, что могло случиться?

Мелита подняла брови и скрестила руки, – ну хватит, рассказывай.

– Правильно сдалась – никогда не угадаешь. К полудню солнце было высоко, но поскольку был будний день, в лагере оставалось не больше тридцати человек. Отец узнал, что где-то неподалеку есть тропа и идя по ней, можно найти спуск, который закрыт для туристов. Он хотел только посмотреть, а подъемники туда не шли. Да и кто знает, может он даже повел меня совсем не для этого, а только чтобы поговорить по пути, потому что я помню почти весь наш разговор, хоть он местами и не клеился.

– И о чем вы говорили? – спросила Мелита, стуча веточкой по бесформенному камню.

– Это не главное. Слушай, что было потом.

– Ну, расскажи… – она толкнула его и обняла. – Что он говорил тебе?

– Да всякое. Говорил, когда дерешься, держи подбородок низко, а когда влюбишься, держи высоко.

Мелита рассмеялась.

– А почему нужно опускать подбородок, когда дерешься? – спросила она, коснувшись его щеки.

– Если хорошо попасть в челюсть, ни один здоровяк не устоит.

– Ой-ой.

– Я думаю, ты поняла, о чем он мне рассказывал. Думаю, этого достаточно. Я продолжу историю. Мы прошли через узкую сосновую лесополосу и долго поднимались по тропе, но она привела нас в тупик. Дальше не было никаких следов, а горную вершину от нас отделял густой лес, чем-то похожий на вход в бесконечность.

– Страшно.

– Страшно не это.

– Слушаю.

– Мы медленно шли вверх и уже почти дошли до вершины, когда отец подвернул ногу и заявил мне, что не может идти дальше. Нет, не только дальше, а совсем не может. Вот в этот момент я серьезно струхнул. Недолго он взвешивал все за и против: шлепнул меня по спине и велел бежать в лагерь за помощью. Я уточню, что мне тогда было всего двенадцать лет.

– Ты справился? – спросила Мелита, отложив ветку и напряженно взявшись за его руку.

– Это как посмотреть, – запнувшись, сказал Приам. – Остальное я лучше расскажу немного по-другому. Представим, как это выглядело глазами отца.

– Ага. Смещаем камеру?

– Да, вроде того.

Мелита терпеливо улыбнулась и принялась медленно допивать чай.

– Теперь представь еще раз, как он хлопнул меня по спине, а я (точнее, мой нежный детский взгляд) впивался в его сердце, прося прекратить это все и вернуть нас домой… Отец старался говорить быстро, чтобы не возникло пауз для сомнений. «Ты сможешь, сын, просто иди и отправь ко мне людей». Вот и все, ничего сложного он себе и не представлял, уж в этом-то я уверен. Я повернулся к нему спиной. И он смотрел на мою маленькую спину, а где-то там, очень далеко был лагерь. Впереди была узкая тропа с глубокими следами. Это значило одно: здесь давно никто не бывал, а мы уже на выходе из леса сбились с пути. Отец напоследок окрикнул меня и махнул рукой, но тут же схватился за ногу. Укрывшись от ветра за деревом, он пролежал около двух часов. С каждой последующей минутой (это я уже себе представляю) время тянулось для него неестественно долго. Потом он решил, что помощь уже близка и, взяв палку, стал медленно идти им навстречу. Только вот следы замело, а никто так и не встретился ему по пути. Он шел так же два часа, уже не обращая внимания на боль и понимая, что в темноте ему не выбраться, к тому же, найти его будет в разы сложнее. Как-то он признался, что уже готов был по возвращении выместить на мне всю накопившуюся злость. Наверно, было бы лучше, если все так и случилось. Ну да ладно, с судьбой не поспоришь – она существует только в прошедшем времени. Отец вернулся в лагерь, когда горизонт просвечивал последними лучами заката. В этом ему повезло, – Приам снова запнулся.

– Глотни чаю, – предложила Мелли, – что с твоим голосом?

Приам вяло улыбнулся.

– Он пришел в лагерь и рухнул на диван. Потом попросил горячего чая. Потом ему протянули сигарету, и только после этого до него дошло, что все мужики здесь, на месте. Тогда кто же ушел его искать? А где сын? «Где мой сын – думал мой старик. – Его только за смертью посылать…» Как он потом узнал, в лагерь никто не приходил, а значит, сын заблудился и сейчас находится где-то в лесу… «Потерялся!» Представляю, как он чуть не сдавил себе пальцами череп и завопил, как раненный медведь.

– Почему ты так говоришь?

– Как? – он не дал ей времени на ответ, сразу продолжив рассказ. – С момента, как я ушел за помощью, прошло где-то шесть часов. Им пришлось поднять в воздух вертолет, чтобы меня найти. Хорошо, что в это время я был не в лесу, и они меня увидели, иначе к утру они нашли бы меня замерзшего в сугробе. Тебе интересно, что я тогда пережил? Один в лесу. Зимой. Думая о том, что не помог отцу… Как бы я ни пытался, но этого не описать словами. Мне пришлось пережить там что-то жуткое, и оно не вышло из меня. Маленькое седое пятно над ухом не дает мне забыть ту ночь.

– А я никогда не спрашивала тебя об этом…

– Пятно как пятно, откуда ты могла знать.

Мелли обняла Приама и провела пальцем по белому, как сгусток облаков, пучку волос.

– Ты спрашивала меня о детях. Так вот, мне почти нечего ответить… это сложно. Что бывает со львами, когда, выдернув из дикой природы, их балуют мясом и дрессируют палкой? Вот и с семьей так же, только мы дрессируем сами себя, мечтая о свободе и нарезая по манежу знакомые до тошноты круги. Мой отец был слишком молод, он еще не отпустил мысли о свободе. Он хотел казаться отцом, но еще не дорос до этого. По-настоящему готовые к семейной жизни родители – это как смертники. Они живут уже не собственной жизнью, а жизнью своих детей. Подарки уже не приносят той радости, если их делают тебе, а не твоему ребенку. Счастья, отдельного от детей, больше не существует. Да и любви – нет. Есть только люди, которые любят. Поступки, поступки, поступки… и все кругом ждут, когда ты обделаешься.

– Да с чего ты это взял? Не нужно смотреть на несчастных людей, они, по большей части, сами портят себе все и не замечают радости. Дети – это цветы жизни.

– Шаблон.

Мелита рассердилась и, резко встав, обронила чашку чая на камни. Чашка со звоном разбилась и осколки упали на дно неглубокого прозрачного родника. Она спустилась, собрала их и, сложив в блюдце, поторопилась домой. Приам не стал останавливать ее, но не спеша пошел следом. Каждый шаг отдавался болью в затылке, мышцы устало подрагивали.

Глава 7

Мелита смывала свою сердитость упорно трудясь на кухне, роняя и швыряя полотенца, прихватки и обжигая руки о края раскаленной плиты. Сковорода шипела и плевалась горячим маслом, и с той же прытью за окном неустанно шумел дождь.

Вечером к их дому подъехал черный «Опель». Дверь приоткрылась и из нее выглянул смуглый мужчина. Автомобиль был освещен фонарным столбом, об его крышу ударялись капли дождя, разлетаясь на десятки желтых брызг. Человек вышел из машины, раскрыл зонт и закурил.

– Это еще кто? – спросила Мелита, внимательно выглядывая из окна.

Увидев знакомый автомобиль, Приам недовольно сморщился.

– А, это мой коллега. У нас конец семестра, а он без меня ничего не может сделать, приходится показывать все на пальцах.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Кириэ – господин. Кириа – госпожа.

2

Первоначально известный как Tight hold'em – разновидность техасского холдема, который перешел в омаха-холдем.

3

Вращение.

4

Молодой человек!

5

Девушка!

6

Древнегреческая богиня удачи.

7

Крепкий алкогольный напиток с анисовой вытяжкой.

8

Евангелие от Матфея, 11:30

9

Название «Греция» имеет латинское происхождение и в греческом языке не используется. Самоназвание греками своей страны – «Эллада».

10

Донат – это любые пожертвования разработчикам игры.