Самые странные в мире: Как люди Запада обрели психологическое своеобразие и чрезвычайно преуспели

АНТРОПОЛОГ КЛИФФОРД ГИРЦ (1974)

Кто вы?

Возможно, вы человек Запада, то есть выросли в западном, образованном, промышленно развитом, богатом и демократическом обществе. Если это так, то вы, вероятно, обладаете весьма своеобразной психологией. В отличие от большей части современного мира и большинства людей, которые когда-либо жили на планете, мы, люди Запада, очень индивидуалистичны, зациклены на себе, одержимы идеей контроля, не склонны к конформности и наделены аналитическим складом ума. Мы сосредоточены на себе – на своих качествах, достижениях и стремлениях, а не на наших взаимоотношениях с другими и социальных ролях. Мы стремимся быть «самими собой» независимо от контекста и воспринимаем непоследовательность в других не как гибкость, а как лицемерие. Как и все остальные, мы склонны соглашаться с теми, кого считаем равными себе или авторитетами для себя; но мы меньше готовы подстраиваться под других, когда это противоречит нашим собственным убеждениям, наблюдениям и предпочтениям. Мы представляемся себе уникальными существами, а не узлами социальной сети, простирающейся в пространстве и уходящей назад в прошлое. Когда мы действуем, мы предпочитаем считать, что мы все контролируем и самостоятельно принимаем решения.

Рассуждая, люди Запада склонны вычленять универсальные категории и правила, с помощью которых можно упорядочить мир; стремясь понять закономерности и предвидеть тенденции, они мысленно строят прямолинейные графики. Мы упрощаем сложные явления, разбивая их на отдельные составляющие и сопоставляя с этими компонентами некие свойства или абстрактные категории – неважно, представляем ли мы себе при этом частицы, патогены или типы личности. Мы часто упускаем из виду взаимосвязи между частями или сходства между явлениями, которые не идеально вписываются в наши категории. Проще говоря, мы много знаем об отдельных деревьях, но часто не замечаем леса.

Люди Запада также особенно терпеливы и часто трудолюбивы. Благодаря развитой способности к саморегулированию мы умеем откладывать удовлетворение – в виде финансового вознаграждения, удовольствия или безопасности – на будущее в обмен на дискомфорт и неуверенность в настоящем. На самом деле люди Запада иногда получают удовольствие от тяжелой работы и воспринимают этот опыт как очищающий.

Как это ни парадоксально, несмотря на свой сильный индивидуализм и зацикленность на себе, люди Запада склонны придерживаться непредвзятых правил или принципов и часто бывают весьма доверчивыми, честными, справедливыми и отзывчивыми по отношению к незнакомцам или анонимам. Фактически, по сравнению с представителями большинства других популяций, мы, люди Запада, в относительно меньшей степени склонны отдавать предпочтение друзьям, членам семьи, соплеменникам и землякам. Мы считаем кумовство неправильным и ставим абстрактные принципы выше контекста, практичности, взаимоотношений и целесообразности.

Если говорить об эмоциях, людей Запада часто терзает чувство вины, поскольку они не в состоянии соответствовать своим вдохновленным культурой, но в значительной степени добровольно избранным стандартам и чаяниям. В большинстве незападных обществ в жизни людей господствует стыд, а не вина. Люди испытывают стыд, когда они, их родственники или даже их друзья не соответствуют стандартам, навязанным их общинами. Незападный человек, например, «теряет лицо» под осуждающими взглядами других, когда его дочь сбегает с кем-то, не принадлежащим к его социальной группе. Между тем человек Запада может почувствовать себя виноватым, вздремнув вместо того, чтобы пойти в спортзал, даже несмотря на то, что это не является его обязанностью и никто об этом не узнает. Вина зависит от собственных стандартов и самооценки каждого человека, а стыд – от социальных стандартов и общественного восприятия.

Это всего лишь несколько примеров, верхушка того психологического айсберга, о котором я упоминал. Он включает в себя аспекты восприятия, памяти, внимания, аргументации, мотивации, принятия решений и морального суждения. Но вот вопросы, на которые я надеюсь ответить в этой книге: как популяции Запада приобрели свое психологическое своеобразие? И почему они отличаются от остальных?

Углубившись в поиске ответа на эту загадку в прошлое до поздней Античности, мы увидим, что одна-единственная христианская секта ответственна за распространение определенного набора социальных норм и представлений, который на протяжении столетий кардинально изменил взгляды на брак, семью, наследование и собственность в некоторых частях Европы. Это низовое преображение семейной жизни дало начало ряду психологических изменений, которые стимулировали новые формы урбанизации и подпитывали обезличенные торговые связи, одновременно способствуя быстрому росту добровольных организаций в диапазоне от торговых гильдий и вольных городов до университетов и наднациональных монашеских орденов, которые регулировались новыми, более индивидуалистическими нормами и правилами. Вы увидите, как в процессе объяснения странной психологии человека Запада мы также покажем экзотическую природу его религии, брака и семьи. Если вы не догадывались, что наши религиозные представления, браки и семьи очень необычны, пристегните ремни.

Понимание того, как и почему некоторые европейские популяции в период позднего Средневековья приобрели психологическое своеобразие, проливает свет на еще одну огромную загадку: пресловутый «подъем Запада». Почему приблизительно после 1500 г. западноевропейские общества завоевали столь значительную часть мира? Почему в конце XVIII в. в этом же регионе начался основанный на новых технологиях и промышленной революции экономический рост, вызвавший волны глобализации, которые по-прежнему сотрясают современный мир?

Если бы инопланетные антропологи наблюдали за человечеством с околоземной орбиты в 1000 г. или даже в 1200 г. н. э., они бы никогда не догадались, что во второй половине тысячелетия на земном шаре будут доминировать популяции Европы. Вместо этого они, вероятно, сделали бы ставку на Китай или исламский мир{32}.

Чего эти инопланетяне не заметили бы со своей орбитальной точки обзора, так это тихо зревших в некоторых европейских сообществах на протяжении Средневековья новых психологических особенностей. Эта формирующаяся психология, которой еще только предстояло стать образом мысли человека Запада, постепенно закладывала основу для подъема обезличенных рынков, урбанизации, конституционных форм правления, демократической политики, индивидуалистических религий, научных обществ и непрерывных инноваций. Короче говоря, эти психологические сдвиги удобрили почву для семян, из которых вырос современный мир. Таким образом, чтобы понять корни сегодняшних обществ, нам нужно рассмотреть, как наша психология культурно адаптируется и эволюционирует совместно с самым базовым из наших социальных институтов – семьей.

Давайте начнем с того, что поближе взглянем на этот айсберг.

В самом деле, кто вы?

Попробуйте завершить это предложение десятью разными способами:

Я _______________________.

…

Если вы типичный человек Запада, то вы, вероятно, ответили, используя такие прилагательные, как «любопытный» или «страстный», и существительные вроде «ученый», «хирург» или «каякер». Наверное, вы были менее склонны отвечать фразами типа «папа Джоша» или «мама Майи», хотя они в равной степени верны и потенциально имеют большее значение для вашей жизни. Такой акцент на личных качествах, достижениях и членстве в абстрактных или идеализированных социальных группах по сравнению с межличностными связями, унаследованными социальными ролями и сообществами, связанными с непосредственным общением, является неизменной чертой психологии человека Запада, но он делает нас довольно странными во всемирном контексте.

На рис. 1.1 показано, как жители Африки и южной части Тихоокеанского региона реагируют на задание ответить на вопрос «Кто я?» (рис. 1.1A) и дополнить предложение «Я _____» (рис. 1.1Б) соответственно. Данные, на которых основан рис. 1.1A, позволили мне вычислить как долю ответов, которые были конкретно индивидуалистическими, то есть относились к личным качествам, устремлениям и достижениям, так и долю ответов, которые касались социальных ролей и отношений. На одном конце спектра находятся американские студенты, сосредоточенные почти исключительно на своих личных качествах, устремлениях и достижениях. На другом конце – представители племен масаи и самбуру из сельских районов Кении, где они живут патрилинейными кланами и занимаются традиционным скотоводством. В их ответах роли и отношения упоминались по крайней мере в 80 % случаев, а личные качества или достижения подчеркивались лишь изредка (10 % или меньше того). В середине этого распределения оказались две группы населения из Найроби, бурлящей жизнью столицы Кении. Низкоквалифицированные работники, в том числе выходцы из разных племенных групп, преимущественно давали ответы, указывавшие на их роли и отношения, хотя и не в такой пропорции, как масаи или самбуру. Между тем полностью сформированные городской культурой студенты Университета Найроби (учебное заведение европейского типа) намного больше похожи на своих американских сверстников, так что в большинстве их ответов упоминаются личные качества или достижения{33}.

Рис. 1.1. Самовосприятие среди представителей различных популяций. (A) Опираясь на ответы на вопрос «Кто я?», верхняя диаграмма показывает склонность людей из разных популяций сосредоточиваться на своих ролях и отношениях по сравнению с личными качествами и достижениями. Высота столбцов соответствует средней доле ответов для каждого респондента в данной группе. (Б) Опираясь на варианты завершения предложения «Я ____», нижняя диаграмма показывает среднюю долю ответов, которые касались социальных ролей и отношений{34}

Рисунок 1.1Б показывает схожую картину на другой стороне земного шара. Тесные политические и социальные связи между Новой Зеландией и островами Кука позволяют нам сравнивать между собой группы жителей островов Кука, которые в разной степени контактировали с новозеландцами, обладающими менталитетом людей Запада. В отличие от Кении, имеющиеся здесь данные позволили мне лишь отделить ответы, касающиеся социальных ролей и отношений, от всего остального. В деревне на одном из отдаленных островов, где люди все еще живут в традиционных родовых общинах, средняя доля ответов, касающихся ролей и отношений, составила почти 60 %. В Раротонге, столице архипелага и важном туристическом центре, частота таких ответов падает до 27 %. В Новой Зеландии среди детей мигрантов с островов Кука она снижается до 20 %. Это близко к среднему показателю для взрослых новозеландцев европейского происхождения, который составляет 17 %. Для новозеландских старшеклассников он еще ниже – 12 %. Для сравнения: в случае американских студентов эта доля обычно такая же или еще ниже, а некоторые исследования показывают полное отсутствие ответов, связанных с ролями и отношениями.

В дополнение к этой работе многие похожие психологические исследования позволяют нам сравнить американцев, канадцев, британцев, австралийцев и шведов с различными народами Азии, включая японцев, малайзийцев, китайцев и корейцев. В результате люди Запада обычно оказываются в крайней точке диапазона, поскольку сосредоточивают почти все свое внимание на личных качествах, достижениях, устремлениях и способностях, а не на ролях, обязанностях и отношениях. Американские студенты в особенности кажутся в необычной степени поглощенными собой даже на фоне других популяций людей Запада{35}.

Концентрация внимания на своих личных качествах и достижениях в большей степени, нежели на социальных ролях и отношениях, – ключевой элемент в наборе психологических характеристик, который я буду называть индивидуалистическим комплексом или просто индивидуализмом. Индивидуализм лучше всего воспринимать как психологический кластер, который позволяет людям легче ориентироваться в социальных мирах Запада, соответствующим образом подстраивая свое восприятие, внимание, суждения и эмоции. Подозреваю, что большинство популяций покажут наличие у себя совокупностей психологических характеристик, которые схожим образом соответствуют институтам, технологиям, экологиям и языкам их обществ, хотя, как мы увидим, набор, свойственный людям Запада, особенно своеобразен.

ОЧЕРТАНИЯ ИНДИВИДУАЛИСТИЧЕСКОГО КОМПЛЕКСА

Чтобы разобраться в индивидуализме, предлагаю начать с другого конца спектра{36}. На протяжении большей части человеческой истории люди росли в гуще плотных родственных сетей, объединявших многоюродных братьев и отдаленных свойственников. В этих мирах строго регулируемых отношений выживание, идентичность, безопасность, брак и успех человека зависели от здоровья и богатства членов его родственной сети, которая часто образовывала четко выделенный институт, известный как клан, род, дом или племя. Это мир масаи, самбуру и жителей островов Кука. Внутри этих устойчивых сетей каждый обладает обширным набором унаследованных обязательств, обязанностей и привилегий по отношению к другим людям, также включенным в это сплоченное сообщество. Например, мужчина может быть связанным обязательством отомстить за убийство троюродного брата определенного типа (имеющего с ним общего прадеда по мужской линии) и обладать привилегией жениться на дочерях брата своей матери (при наличии табу на брак с посторонними девушками); также на нем может лежать обязанность выполнять дорогостоящие ритуалы в память предков, которые нашлют несчастья на весь его род, если он проявит небрежность. Поведение тут сильно ограничено контекстом и типами задействованных отношений. Регулирующие эти отношения социальные нормы, которые в совокупности образуют то, что я называю основанными на родстве институтами, мешают человеку выходить за пределы своего сообщества в поиске друзей, деловых партнеров или супругов. Вместо этого они фокусируют все его усилия на четко очерченной и в значительной степени унаследованной группе. Многие основанные на родстве институты не только влияют на порядок наследования или место проживания молодоженов, но также определяют коллективное право собственности (например, земля принадлежит всему клану) и солидарную ответственность за правонарушения, совершенные кем-то из членов (например, отец может быть заключен в тюрьму за преступление сына).

Эта социальная взаимозависимость порождает взаимозависимость эмоциональную, заставляя людей прочно отождествлять себя со своими сообществами и проводить четкую грань между принадлежащими и не принадлежащими к группе индивидами на основании социальных взаимосвязей. Фактически, существуя в подобном мире, вы можете не знать некоторых из ваших дальних родственников или соплеменников, троюродных или четвероюродных, но они останутся членами вашей группы, поскольку связаны с вами родовыми узами. Напротив, хорошо знакомые лица могут принадлежать, по сути, чужакам, если вы не можете проследить путь до них по звеньям своей плотной и прочной сети социальных связей{37}.

Успех и уважение в таком обществе зависят от умелого пользования этими основанными на родстве институтами. Это часто означает (1) согласие с другими членами группы, (2) подчинение авторитетам вроде старейшин или мудрецов, (3) контроль за поведением тех, кто вам близок (но не чужаков), (4) четкое выделение членов вашей группы из числа всех остальных людей и (5) содействие коллективному успеху вашей сети при любой возможности. Кроме того, из-за многочисленных обязательств, обязанностей и ограничений, налагаемых обычаем, мотивация людей, как правило, не является «ориентированной на сближение», то есть направленной на налаживание новых отношений или знакомство с посторонними. Вместо этого люди становятся «ориентированными на избегание», чтобы свести к минимуму риск выглядеть отклоняющимися от нормы, сеющими разлад или навлекающими позор на себя или других{38}.

Это одна крайность; теперь сравните ее с другим – индивидуалистическим – концом спектра. Представьте себе психологию, которая требуется для выживания в мире практически без наследуемых социальных связей, где успех и уважение зависят от (1) развития своих собственных особых качеств, (2) привлечения друзей, супругов и деловых партнеров, обладающих подобными качествами, и, наконец, (3) поддержания отношений с ними до тех пор, пока они остаются взаимовыгодными. В таком мире все стремятся к построению как можно более качественных отношений, которые могут быть как длительными, так и скоротечными. У людей мало постоянных связей и много эфемерных приятелей, коллег и знакомых. Психологически адаптируясь к этому миру, человек начинает рассматривать себя и других как независимых агентов, определяемых уникальным или особым набором навыков (например, писатель), интересов (например, макраме), устремлений (например, стать партнером в юридической фирме), добродетелей (например, стремление к справедливости) и принципов (например, «никто не может быть выше закона»). Эти черты можно подчеркнуть или усилить, когда человек присоединяется к группе единомышленников. Репутация человека в глазах других и себя самого (самооценка) формируется в первую очередь благодаря его собственным качествам и достижениям, а не посредством поддержания совокупности унаследованных связей, которые регулируются сложным набором определяемых родственными отношениями социальных норм{39}.

Чтобы первоначально оценить диапазон психологического разнообразия на нашей планете, давайте сведем весь индивидуалистический комплекс к одному-единственному измерению. На рис. 1.2 представлена карта значений сложносоставного показателя индивидуализма, разработанного голландским психологом Гертом Хофстеде и исходно основанного на опросах, проводившихся среди сотрудников корпорации IBM по всему миру. Величина этого показателя отражает степень ориентации людей на себя, свою семью, личные достижения и индивидуальные цели. Например, респондентов спрашивают: «Насколько важно для вас полностью использовать свои навыки и способности на работе?» и «Насколько важно для вас наличие сложных задач – задач, от решения которых вы можете испытать чувство выполненного долга?» Более склонные к индивидуализму люди стремятся полностью использовать свои навыки, а затем испытать от своей работы чувство выполненного долга. Достоинство этого показателя состоит в том, что он не фокусируется на одном конкретном психологическом аспекте, но соединяет в себе несколько элементов индивидуалистического комплекса. Вы не будете удивлены, обнаружив у верхнего края диапазона американцев (91 балл), австралийцев (90) и британцев (89) – без сомнения, это чуть ли не самые типичные люди Запада в мире. Расположившиеся ниже этих лидеров наиболее индивидуалистические общества находятся почти исключительно в Европе, особенно на севере и западе этого континента, или же созданы переселенцами из Великобритании, как Канада (80) и Новая Зеландия (79). Отмечу также, что рис. 1.2 также демонстрирует наше невежество, поскольку с точки зрения психологии обширные области Африки и Центральной Азии в значительной мере остаются terra incognita{40}.

Рис. 1.2. Охватывающая 93 страны карта индивидуализма на основе сложносоставного показателя Хофстеде. Более темной заливкой отмечены государства, для населения которых в большей степени характерен индивидуализм. Для заштрихованных областей данные отсутствуют{41}

Эта карта индивидуализма поразительно хорошо согласуется с данными других крупных общемировых исследований. Например, люди из более индивидуалистических стран имеют менее сильные родственные связи и меньше склонны к кумовству, а это означает, что руководители компаний, менеджеры и политики оттуда с меньшей вероятностью нанимают или продвигают родственников. Более того, жители более индивидуалистических стран менее склонны противопоставлять своих и чужих, более охотно помогают иммигрантам и менее привержены традициям и обычаям.

Страны с более индивидуалистическим подходом также богаче, более склонны к инновациям и отличаются большей экономической продуктивностью. Они располагают более эффективными органами власти, которые более квалифицированно обеспечивают общественные услуги и инфраструктуру, например дороги, школы, электричество и водоснабжение{42}.

В наше время часто принято считать, что прочная положительная корреляция между психологическим индивидуализмом и такими показателями, как национальное благосостояние и эффективность управления, отражает одностороннюю причинно-следственную связь, в которой экономическое процветание или либеральные политические институты порождают распространение индивидуализма. Я определенно согласен с тем, что для некоторых психологических черт такая причинность действительно прослеживается и что она, вероятно, доминирует в процессах урбанизации и экономического роста на большей части территории современного мира. Мы видели, например, как переезд в города, скорее всего, влиял на самовосприятие жителей островов Кука и низкоквалифицированных работников из Найроби (рис. 1.1){43}.

Однако может ли причинно-следственная связь быть также направлена и в обратную сторону? Если какой-то другой фактор сначала, прежде чем начался экономический рост и сложилась эффективная система управления, привел к появлению более индивидуалистической психологии, мог ли такой психологический сдвиг стимулировать урбанизацию, возникновение коммерческих рынков, процветание, инновации и создание новых форм правления? Если коротко, мои ответы – да и да. Чтобы разобраться, как это могло произойти, давайте сначала взглянем на более широкий набор психологических характеристик, который на протяжении истории оказался сплетен с индивидуалистическим комплексом. Как только вы увидите его ключевые психологические компоненты, вам станет понятнее, как эти изменения могли оказать столь большое влияние на экономическую, религиозную и политическую историю Европы.

Прежде чем продолжить наш всемирный обзор психологического разнообразия, позвольте мне выделить четыре важных момента, о которых следует помнить{44}:

1. Мы должны приветствовать любое человеческое разнообразие, включая психологическое. Подчеркивая особенности людей Запада, я не очерняю ни их, ни представителей иных популяций. Моя цель – исследовать истоки психологического разнообразия и корни современного мира.

2. Не противопоставляйте в своем сознании западные и незападные общества как некую дихотомию! Как мы убедимся, рассматривая многие карты и диаграммы, всемирные психологические вариации отличаются непрерывностью и многомерностью.

3. Психологические различия проявляются на всех уровнях, а не только между странами. Иногда я излишне увлекаюсь, сравнивая средние показатели разных стран, потому что эти данные доступны. Тем не менее на протяжении всей книги мы будем часто встречаться с психологическими различиями внутри стран – между регионами, провинциями и деревнями и даже между имеющими разное происхождение иммигрантами во втором поколении. Несмотря на то что популяции людей Запада обычно группируются на одном из концов глобального распределения, мы рассмотрим и объясним интересные и важные различия внутри Европы, условного «Запада» и совокупности промышленно развитых стран.

4. Ни одно из наблюдаемых нами на уровне популяций различий не следует рассматривать как зафиксированную, определяющую или неизменную черту нации, племени или этнической группы. Напротив, эта книга о том, как и почему наша психология менялась с течением времени и как она будет продолжать эволюционировать.

ЧЕЛОВЕК ЗАПАДА ВЫРАЩИВАЕТ СЕБЯ

Адаптация к индивидуалистическому социальному миру означает совершенствование личных качеств, которые равноценны в широком спектре контекстов и отношений. Напротив, процветание в мире регулируемых отношений означает ориентирование в самых разных типах отношений, которые требуют совершенно разных подходов и поведенческих стратегий. Психологические данные, собранные в несхожих обществах, включая популяции из США, Австралии, Мексики, Малайзии, Кореи и Японии, иллюстрируют эти закономерности. По сравнению с остальным миром типичные люди Запада демонстрируют более последовательное поведение, характеризуемое такими чертами, как честность или холодность, в различных типах отношений, например с более молодыми коллегами, друзьями, родителями, учителями и незнакомцами. Напротив, корейцы и японцы проявляют единообразие только в рамках определенного типа отношений, то есть в том, как они на протяжении долгого времени ведут себя по отдельности со своими матерями, друзьями или учителями. В разных контекстах взаимоотношений они без каких-либо затруднений пользуются широким спектром стратегий: один и тот же человек может быть сдержанным и скромным с учителями, но шутить и веселиться с друзьями. В результате, в то время как американцы иногда воспринимают поведенческую гибкость как «двуличие» или «лицемерие», многие другие популяции рассматривают умение приспосабливаться к тем или иным типам отношений как проявление мудрости, зрелости и социальной компетентности{45}.