Любви спасение

Любви спасение

Сергей Орст

Дизайнер обложки Сергей Орст

© Сергей Орст, 2023

© Сергей Орст, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0060-9369-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЛЮБВИ СПАСЕНИЕ

романтическая повесть

Моей богине и музе,

моей супруге и единственно

любимой мною женщине

посвящаю

«Si vis amari, ама»

(Если хочешь быть любимым, люби – перевод с латыни)

Луций Анней Сенека (4 г. до н.э. – 65 г. н.э)

1. РЫНОК

– Приветствую тебя, о несравненная.., – начал было робко и еле слышно юноша традиционное приветствие, но осекся, немного покраснел в тон своего плаща и потупил несколько печальный взгляд на пыльную мелкокаменистую дорогу меж рядов шумного городского рынка.

Он стоял у тканевой лавки перед расстеленными и скрученными в тугие рулоны тканями, аккуратно разложенными на большом прилавке. Здесь лежали и тончайшие дорогие, чуть ли не полупрозрачные полотна, и грубые, но прочные мешковины, сотканные из морских водорослей, а также бесчисленное множество разноцветных, пёстрых, ослепительно белых и бархатисто-чёрных изделий ткацкого мастерства. Это была, пожалуй, единственная лавка, где знатные дочери Атлантии́ды могли купить ткань для одежды, для интерьера дома, для быта и хозяйства.

– Приветствую тебя, ливиа́нка, – юный сын знатной горожанки говорил очень тихо, его голос был едва различимым в разноголосом гуле бойкой торговли рынка этим жарким полуднем, – вот ткани этой двадцать локтей отмерь мне.

Юноша приподнял руку, и расступившийся бордово-красный плащ обнажил белое одеяние под ним, полностью скрывающее тело от ярёмной впадины до ступней ног, обутых в дорогие сандалии из кожи морского ската. Молодой отпрыск владелицы рудников смущённо указал на нежно-лазурную ткань, лоснящуюся под лучами незакрытого навесом лавки солнца. Поняв и испугавшись своего смущения, он попытался напустить на себя важность и произнёс более твёрдым голосом:

– Нет, тридцать локтей! – он смело поднял взгляд, посмотрев рабыне в глаза, но тут же покраснел ещё гуще, и в отчаянной попытке сохранить своё достоинство добавил сдавленно:

– Прошу тебя.

С того самого времени, как этот юный, ещё не отданный в мужья, сын благородной матери появился перед ткацкой лавкой, красавица Эхоте́я находилась в состоянии бдительной напряжённости. Она отлично осознавала, что хоть она и ливианка-рабыня, пусть старательно скрывала свою внешность, закрываясь одеждами и оставляя лишь глаза, к которым никогда не прикасалась тушь, эта загадочность, эта недоступность, парадоксальным образом будоражили не выданных в мужья сынов Атлантииды, потомков Великих Титанов. Что только не делала юная дева для сохранения себя от посягательств разнузданных и не остепенённых браком, а, следовательно, остающихся безнаказанными, молодых наследников титанид. Но никакие ткани, широкими складками ниспадающие с девичьего тела, не могли скрыть природную изящность движений, грацию походки, бархатистость голоса и притягательность взгляда на редкость больших здесь голубых глаз. Эхотея привычно медленно подтянула правую руку под пепло́ном к своему поясу, к надёжно закреплённому и скрытому в складках хито́на короткому острому кинжалу. Ещё ливианка незаметно переступила, стоя за прилавком, и скрестила ноги так, что левое её бедро оказалось поверх правого, ощутив холодную рукоять второго кинжала, притянутого ближе к внутренней стороне бедра, собственноручно сделанными ей из обрезков самой нежной ткани лямками.

Убедившись, что оружие защиты своей чести на месте, юная дева, спокойно оглядевшись по сторонам и убедившись, что рядом с этим вчерашним мальчиком никого потенциально опасного нет, чуть расслабилась, но не потеряла бдительности. Она была наслышана об изысканном коварстве отпрысков титани́д, считающих себя едва ли не божественными атлантами.

Не первый раз Эхотея видела здесь у лавки этого юного и очень симпатичного паренька. Он появился тут на рынке около луны тому назад. Вьющиеся, ухоженные тёмно-коричневые волосы красиво ниспадали на плечи, карие выразительные глаза с длинными ресницами смотрели всегда смущённо и почему-то печально. Тонковатые губы таили лёгкую искреннюю улыбку, а под прямым носом над верхней губой уже пробились тёмные усики, придавая этому юнцу очень милый вид, усиленный хорошо очерченными приподнятыми бровями.

Юная дева всякий раз удивлялась его поведению, когда он появлялся тут, разительно отличая этого юношу от других молодых посетителей рынка в бордово-красных, полностью скрывающих фигуры мужей и сынов титанид. Он, то напустит на себя важный вид и молча купит целый рулон ткани, причём первой попавшейся, вручит товар сопровождающему его мальчугану-ариби́йцу в одной набедренной повязке, и тот потащит новую собственность своего господина, натужено пыхтя. А то бывало, встанет возле лавки с напитками, что поодаль справа в ряду напротив, и среди таких же знатных отцов и матерей Атлантииды, медленно попивая из прозрачного кубка разные прохладные вкусности, украдкой смотрит на Эхотею, думая, что она не замечает его. Его золотой овальный медальон-фибула размером с ладонь скреплял на груди полы бордово-красного плаща, указывая на его знатное происхождение. Его мать благородная титанида Иохе́ния из рода Лага́нов, крупная, почти тучная женщина с пышными формами владела рудниками в горах и под океаном, поэтому на сверкающей в солнечных лучах фибуле блестели горы, а у их подножья расположился грозный спрут. Юный отпрыск так и простаивал полдня, наполняясь напитками, потея от обилия жидкости, пока выпитое не попросится наружу. Тогда у него становились пунцовыми щёки, он последний раз незаметно для окружающих ловил взгляд продавщицы в тканевой лавке и стремительно покидал городской рынок.

Рабыня несколько раз замечала, что именно он следит за ней иногда вечерами, когда она, закрыв лавку на ночь, идёт к дому своей госпожи ночевать. Улицы ночной Атлантииды не погружаются во мрак, ведь они освещены многими лампадами, питающимися от энергошара, который виден и днём и ночью возле Дворца Лучезарных Близнецов на центральной горе столицы. И даже на таких светлых улицах ливианка никогда не выпускала из обеих скрытых просторными складками пеплона рук двух обнажённых кинжалов, дабы молниеносно отразить возможное нападение атлантиидских молодчиков или успеть заколоться самой, но не отдать себя на растерзание и поругание, не позволить удовлетвориться их разнузданной и безнаказанной похоти.

Эхотея много раз тренировала эти два резких движения руками, которые, если в них будет кинжал, способны рассечь ей горло чуть выше ключиц или пронзить сердце немногим ниже левой девичьей груди. Она не хотела умирать, но не боялась этого, если придётся. Когда-то эта дочь далёкой Ливиании поклялась себе, что не допустит до себя мужчину, если сама того не пожелает. Она лучше умрёт, чем позволит свершиться насилию над собой. Ливианка была девственна, но назвать её абсолютно невинной было бы не совсем верно. Она любила людей и жизнь, была добра душой, ей чужда была злоба, агрессия и коварство. Все эти черты её характера уживались в ней, несмотря на жестокость того мира, которому принадлежала рабыня.

Однако сегодня этот красивый юноша впервые заговорил с ней, да ещё так застенчиво, что Эхотея невольно улыбнулась под тёмной тканью, скрывающей её лицо, кроме глаз. Она принялась проворно и точно отмерять лазурную ткань, взмахивая полотном, чтобы расправить его. Застоявшийся знойный и душноватый воздух под сенью навеса лавки и соседних мест торговли вздрагивал и, перемешиваясь с запахами пряностей, разных ароматов городского рынка и близкого океана, обдавал лёгкой прохладой вперемешку с пылью молодого атлантиида и саму Эхотею. Сейчас она делала это нарочно, будто испытывая юношу, ведь, если посетителю лавки будет неприятно, то он так о том и скажет, выразив недовольство. Вопреки смутному ожиданию, состоятельный покупатель лишь мило улыбнулся и снова покраснел.

– Странный он, – подумала ливианка, работая, – возраста же моего титаниды сын этот знать не может, лица моего никогда не видел он, да и здесь на рынке меня не видел толком никто, пустила слух даже я, что уродлива и лицо обожжено моё. Неужели мать его не даёт возможности ему с рабынями развлекаться, дабы смог он в искусстве любви супружеской преуспеть, прежде, чем в мужья его отдадут богачке какой-нибудь? Быть может, мать бережёт невинность его для брака особого? Бывает здесь такое, когда юнцов таких богатых и неопытных в мужья отдают таким же девам неопытным из семей знатных. Считают тут, что браки такие устойчивы более и стать моногамными способны, нормы этические повысив.

Она почти отмерила тридцать локтей и принялась разглаживать складку для отреза.

– Ну, да, – продолжала думать Эхотея, занимаясь делом, – думают они, что общество исправить их моногамия насаждаемая поможет. Глупцы! Не исправить этим… Любовь искренняя и чистая исправляет только. Между женщиной и мужчиной любовь в сути своей моногамна, как на родине моей, пусть там тоже не благополучно всё, мать мне рассказывала, а любви-то здесь вот мало, нет почти. Юнец этот разве что в меня влюбился явно. Дурашка, любить искренне позволит кто ж тебе? Титаниды благородной сын же ты, атлантиид ты, а не ливианец. Меж атлантиидами и ливианцами или арибийцами чёрными связь пресекается всячески, а, если дети и рождаются от отношений этих, то выродков таких сразу кидают со скалы высокой в прибой пенный. Акулы голодные всегда, ну и спруты, да крабы доедят остальное. Атлантиидов раса чистой от чужой крови быть должна. Считают так они. Ладно, смотри на меня, меня всю всё равно не увидишь, а, если попытаешься против воли моей, то Света Богиней клянусь, кинжала острых оба своих себе в грудь вонжу и в миг последний жизни моей увижу, как кровь младая моя брызнет на лицо твоё милое и на хитон белоснежный твой. Тебе не достанусь я! Никого не убью больше я, порождает зло ведь зло только, а если в мире этом иначе никак нельзя, то не место мне в мире этом.

Свернув заказанный отрез ткани, Эхотея вынесла его в узкий проход у прилавка и с поклоном положила, как можно ближе к посетителю. Затем спешно отошла вглубь лавки, исподлобья бросила взгляд на юношу, произнеся вежливым тоном, но попытавшись огрубить свой голос, дабы этим постараться отвадить от себя отпрыска знатной дамы:

– О титаниды благородной сын достойнейший, приобретение ваше обходится в две всего монеты серебряных Близнецов Лучезарных.

Юноша наклонил голову, шевеля руками под плащом. Полы бордово-красной узорчатой ткани разошлись, и показалась его сжатая в кулак кисть руки пальцами вниз. Юнец вдруг приостановился, понимая, что не сможет передать плату через широкий прилавок с товаром.

Обычно атлантииды, а имели право покупать что-либо только они, будь то женщины или мужчины, просто бросали плату через прилавок, выказывая тем самым своё превосходство перед рабами. В этом государстве работали только рабы из Ливиании или из Ариби́и, правда, попадались представители и других народов, но редко. Вторые ещё больше отличались от всех – смуглая иссини-чёрная кожа, такие же мелко вьющиеся волосы, широкие ноздри и тёмно-тёмно коричневые глаза, правда стопы ног и ладони рук их были розовые. Арибийцы выполняли самую тяжёлую работу, причём неважно было мужчины это или женщины, даже детей их нещадно били и заставляли работать. Ливианцам повезло больше, им досталась работа в домах горожан, на различных производствах, на полях и промыслах.

Юный отпрыск посмотрел на ливианку и начал обходить прилавок, чтобы зайти за него и вручить плату в руки. Ливианка напряглась, нащупала под пеплоном кинжал на поясе и даже наполовину вытянула его из ножен под складками своего одеяния. Действия этого посетителя были необычны, ведь до этого дня он молча оставлял монеты ближе к Эхотее и уходил, не встречаясь глазами с ней.

– Не бойся меня, о ливианка прекрасная, – заметив, как рабыня непроизвольно подалась спиной вглубь лавки, негромко, заметно волнуясь, произнёс юноша, – дурного не причиню я тебе, клянусь богами в том. В руки твои плату отдать нужно мне.

– О, господин, – теперь уже своим собственным бархатистым, но чуть испуганным голосом, заговорила Эхотея, – не достойна я того! На прилавок монеты положите или на землю бросьте, прошу вас. Благодарю нижайше вас я за визит в лавку титаниды Роании.

– Плату прими сама от меня, прошу тебя.

Он почти прошёл проход у прилавка и остановился на расстояние вытянутой руки от Эхотеи. Его рука с зажатой ладонью по-прежнему была протянута вперёд. Кинжал полностью вышел из ножен, а ливианка, прижимая его к талии, надёжнее вкладывала в ладонь прохладную рукоять смертоносного оружия. Юная дева внутренне сжалась, готовясь отражать возможное нападение. Это был давний и очень глубокий страх перед мужчинами в бордово-красных плащах.

– Прошу тебя, – залепетал юнец, краснея всё гуще и гуще, – не только монеты здесь… здесь…

Он проходил боком и, явно страшась, вытягивал руку, будто втискивал её в горнило кузнеца. Сердце его стучало у горла, и Эхотея это заметила по пульсирующей артерии под ухом. Смягчившись, понимая, что в таком положении неопытный юноша ничего не сможет ей сделать плохого, ливианка протянула свою левую руку из-под тёмного пеплона ладонью вверх. Рабыня осторожно втянула сквозь скрывающее лицо ткань воздух носом, пытаясь по привычке определить запах посетителя, но внезапный лёгкий порыв ветерка с океана, редко залетавший в рыночные ряды, принёс лишь аромат соли и рыбы, а также резкий запах специй соседней лавки. Юноша робко подался вперёд и выложил в раскрытую девичью руку плату. Чуть звякнули нагретые его теплом монеты и ещё что-то мягкое. Юноша одними пальцами закрыл тонкую ладонь Эхотеи и заговорщицки шепнул, посмотрев очень грустным взглядом в её глаза:

– Ино́хием меня зовут, а тебя Эхотеей кличут, знаю я. Читать же умеешь ты? Прощай.

С этими словами он быстро развернулся в узком проходе, подхватил свёрток ткани и, не оборачиваясь, удалился. Внезапный порыв тёплого ветерка стих, утаив от юной девы запах Инохия. Эхотея, вздрогнув от последних слов юноши, удивлённо посмотрела ему во след, украдкой убрала в ножны кинжал и раскрыла левую ладонь.

– Известно откуда ему имя моё? Быть может, знаком он с госпожою моей? – недоумённо подумала ливианка, спешно кинув две монеты в мешочек на поясе с другой стороны оружия самозащиты, а в руке обнаружила тончайший пергамент, свёрнутый в узкую трубочку. – Возможно, но не встречала у неё я его, его-то запомнила бы, хоть днями пропадаю здесь на рынке и знать всего не могу. А читать умение причём тут? Неужели письмо это? Послание он мне отдал? Титаниды сын благородный рабыне недостойной письмо передал? Странный он точно!

Аккуратно, чтобы никто в округе не заметил, она принялась разворачивать свёрток. Её одолевало любопытство, что там такое, что этот юноша так вежливо с ней говорил, словно она не рабыня, а дочь благородной титаниды.

– А быть может, западня коварная это? – усомнилась мысленно рабыня. – Быть может, так бдительность он мою усыпляет? Ну, посмотрю, ведь ничем не рискую сейчас. Света Богиня, уверена я, на стороне моей.

Ей не дали заняться этим маленьким свёртком, подошёл ещё один состоятельный муж одной из уважаемых титанид, и Эхотея, лишь успев глотнуть тёплой воды из принесённого утром меха, что висел на опоре крыши лавки, быстро сунула свёрток в карман хитона и принялась обслуживать другого покупателя. На этот раз рабыня отчётливо почувствовала запах посетителя, заставивший её незаметно брезгливо поморщиться под темной тканью на лице. От знатного атлантиида несло чем-то кислым и прогоркшим вперемешку с запахом потного тела человека, употребляющего в пищу много жареного мяса с большим количеством острых специй.

– Запах неприятный очень, – подумала Эхотея, – ужели нравиться супруге его титаниде благородной смрад такой? Не слишком похож он на мужа отвергнутого. Быть может, елеем ароматным тело своё натирает, прежде чем в спальню супруги входить.

Рабыня отмеряла десятками и сотнями локтей ткани, встряхивая ими, чтобы разогнать наполнявшийся неприятным запахом богатого покупателя воздух в лавке. Мужчина в бордовом плаще заказывал всё новые и новые полотна. К лавке подъехала небольшая повозка, и два мальчугана-арибийца принялись укладывать туда купленный товар. Наконец, справившись с большим заказом Эхотея устало произнесла:

– О титаниды прекрасной сын достойнейший, приобретение ваше, обходится в три всего монеты золотых Близнецов Лучезарных.

Богач молча вынул кошель, растянул бечёвку, стягивающую этот мешочек с монетами, сунул туда свою волосатую руку, достал горсть монет, скинув обратно лишние, и небрежно бросил три блестящих кругляша в узкий проход у прилавка прямо в пыль.

– О господин, благодарю нижайше за визит в лавку титаниды Роа́нии, – с поклоном сказала в спину посетителю Эхотея, с внутренней неприязнью к таким, как он.

А что делать, она рабыня, стоит только кому-нибудь нагрубить в ответ, стоит хоть как-то выказать непокорность – её публично высекут на площади перед рынком и даже хозяйка Эхотеи пожилая и добрая Роания не сможет оградить бедняжку от этого. Или того хуже – отдадут на воспитание молодым отпрыскам титанид, набирающимся опыта для последующего исполнения супружеского долга. Много раз после закрытия рынка Эхотея, проходя мимо площади перед рынком видела, как наказывают провинившихся рабов, слышала их крики и стенания, стараясь не смотреть на эти избиения.

Доброта титаниды Роании рано или поздно закончится, ведь она уже стара, а её старшая наследница – дочь Кине́ра не слишком жалует рабыню-ливианку, любимицу своей матери. Кинера спала и видела, когда мать упокоится, и её большое ткацкое дело полностью перейдёт ей. К тому же в ней была обычная зависть и ревность, что родная мать особо заботится об этой молодой рабыне больше, чем о собственных детях. Порой той казалось, что мать даже любит эту беспородную чужеземку. Эхотею радовало лишь то, что госпожа Роания жила в собственном доме одна и с одним мужем, которого, как это ни странно для этой страны, любила. Престарелый Вару́ций тоже искренне любил свою жену, всячески помогая ей в управлении большим ткацким делом. Это была редкая пара, возможно, даже единственная в Атлантииде, сохранившая светлые искренние чувства на всю жизнь.

Как юная рабыня мечтала сбежать, как обдумывала разные способы уплыть с ужасной, ненавистной ей земли, чтобы не видеть всей этой мерзости, чтобы не знать, как люди могут не просто не любить друг друга или быть безразличными к ближнему, а способны получать удовольствие от истязания другого человека. Будущее её здесь очень туманно и неопределённо. Эхотею ожидает либо брак с каким-нибудь ливианцем, которого назначит ей хозяйка, чтобы нарожать новых рабов, либо позорное поругание молодчиками. Последнему не бывать никак! Да и плодить рабов для этой страны она категорически не желала. Тогда оставалась только третья возможность, если она хочет остаться в живых, сохранив человеческое лицо – бежать.

– С острова колоссального этого убежишь как же ты? – спрашивала сама себя Эхотея. – Картам атлантиидов верить если, что у госпожи Роании видела я, то до земли большой и ближайшей дней несколько на кораблях быстроходных. Недосягаемо это!

До закрытия рынка перед самым закатом солнца в лавке титаниды Роании было продано ещё много тканей, а мешочек для выручки значительно потяжелел на поясе Эхотеи. Подъехала повозка с управляющим госпожи Роании, с её верным мужем Варуцием. Ливианка отдала ему всю выручку и клочок коричневого пергамента, где её рукой были начертаны аккуратные завитушки отчёта о проданном в этот день товаре. Пожилой Варуций, шевеля губами в жиденькой седой бороде, придающей ему очаровательный старческий вид, пробежал выцветшими глазами записи, высыпал из мешочка монеты на прилавок, пересчитал их, одобрительно крякнув, кивнул головой и вернул обратно. Он помог Эхотее задвинуть прилавок с множеством тканей глубже в лавку, затем поднял большой деревянный щит, закрыв им проём лавки, и навесил тяжёлый замок.

– Теперь домой еду я, – сказал он хриплым голосом, – поедешь со мной или прогуляться желаешь ты после дня трудного?

– О господин, благодарю вас, позволите если, то с вами поеду, – с поклоном смиренно ответила Эхотея.

– Работница хорошая очень ты, и честная, и старательная, и вежливая, думается мне, что работу другую подыскать тебе стоит, достойную более ума твоего светлого.

Эхотея, забираясь в повозку, напряглась, но слова мужа её хозяйки не означали, что рабыне нашли мужа. Тогда что?

– Но пока подождать это может, – продолжал он, – идёт хорошо торговля наша, а работой твоей довольны клиенты. Узнавал я.

– О господин, благодарю вас нижайше, стараюсь я, – поклонилась ему рабыня.

– Едем.

Варуций взмахнул поводьями, и гнедая кобыла степенно тронулась.

2. СВАТОВСТВО

– О Иохения титанида благородная, приветствую тебя!

– Приветствую вас, о Роания титанида благородная и Кинера титанида благородная!

Шли обычные приличествующие случаю приветствия, когда, согласно традициям Атлантииды в день Лучезарных Близнецов свершаются визиты уважаемых титанид в дома друг друга. Помимо визитов вежливости для устроения пиров в честь всенародного и восторженного созерцания правительниц страны на высокой главной горе в первых лучах восходящего солнца, в такие дни проводили ещё и сватовство. Всего через одну луну с небольшим следовал Праздник Женихов, где объявлялись новыми супругами дочерей Атлантииды не отданные в мужья сыны знатных титанид. Сватовство своего отпрыска привело титаниду Иохению в дом титаниды Роании, а не пир во имя правительниц. Просить согласия отдать сына титаниды в мужья юной невинной деве следует в доме самой старшей матери этой девы. Именно титанида Роания была бабушка Ломении и матерью её матери титаниды Кинеры.

Перед въехавшей в ворота богатого дома повозкой знатной титаниды стояли две женщины в нарядных праздничных пеплонах. Одна, хозяйка имения пожилая титанида Роания, сухонькая старушка с вечно смуглой и морщинистой кожей лица, но с очень подвижными и добрыми глазами. Удивительным было то, что для своего возраста у неё сохранились почти все, пусть уже и пожелтевшие зубы. Нос с горбинкой, широкие скулы и слишком тонкие губы выдавали весьма невзрачную внешность в молодости. Теперь стоило Роании напустить на себя суровость, то плохо знающий её человек сразу воспринимал эту пожилую титаниду, как жёсткую и властную женщину, с которой лучше не спорить. Такие свойства своей внешности прекрасно знала Роания и умело пользовалась ими.

Второй из встречавших высокую и значимую во всех отношениях гостью была первеница титаниды Роании, мать девицы Ломении титанида Кинера. Гладкокожая, широколицая с крупными чертами лица, чем-то походящая этим на титаниду Иохению, только на голову ниже её Кинера смотрела на гостью острыми карими глазами, стоя с выдающейся вперёд пышной грудью, как положено по этикету, по правую руку своей пожилой матери. Кинера и Иохения были почти ровесницами, но Ломения была значительно старше Инохия, ведь из-за своего характера не смогла сыскать себе ни женихов, ни любовников. Именно поэтому её мать Кинера и согласилась на особый брак своей дочери, приняв предложение от влиятельной Иохении.

Выйдя из богатой повозки, титанида Иохения в роскошном узорчатом пеплоне, покрывающем её огромное тело, представила своего сына Инохия, отрешённо вставшего во весь рост в повозке, дабы на него посмотрели обе матери девы Ломении. Юноша отвесил поклон и, повинуясь традициям, снял свой плащ, оставшись обнажённым в одной набедренной повязке. Старшие титаниды невесты внимательно осмотрели сына титаниды и одобрительно молча переглянулись.

– Свободен ты, сын мой Инохий, – сказала титанида Иохения благодарственным, но повелительным тоном, – в дом мой езжай и повозку отправь за мной обратно.

– Слушаюсь, матушка, – обречённо и смиренно вымолвил Инохий, скрывая своё тело под плащом.

– Позвольте, о Иохения титанида благородная, – сказала хозяйка дома, – мальчик пусть по поместью моему погуляет, где захочет, пока обсуждаем мы свадьбу будущую, разрешаю я.

– Благодарю вас очень, титанида Роания. Пойди, сын мой Инохий, позовём тебя мы, назад поедем когда.

Детали отдачи в мужья всегда обсуждали только женщины и всегда без присутствия молодожёнов, а при таком особом браке, когда невинная дева брала в мужья такого же невинного юношу, будущие члены этой семьи не должны видеть друг друга. Естественно, никто не спрашивал согласия будущих мужа и жены на брак. Согласно регулярным речам глашатаев на рыночных площадях городов, сообщающих обо всех новостях страны, о распоряжениях властей, Правительницы Атлантииды считали, что такими особыми браками смогут повысить нравственный уровень граждан и снизить волну измен, захлестнувших некогда государство. Собственные чувства брачующихся никого не интересовали, лучше, если было полное отсутствие таковых, ведь в браке всё начинается с нуля. Ужесточение законов за измену путём оскопления мужей привели к определённым положительным результатам, но вовсе не повысило уровень морали в обществе. Возникло другое жуткое явление, о котором не принято было открыто говорить, однако с ним пришлось начать бороться, теперь уже тайным силам Службы Государственной Охраны. Преступников выявляли, но наказывали менее строго, многое в судьбе провинившихся решали их собственные жёны. Никогда и никем не видимые Правительницы Атлантииды, кроме единственного дня в году на восходе, да и то высоко на горе, всячески поощряли подобные особые браки. От лица властей выдавались не только значительные денежные субсидии семьям женихов и невест, но и назначались большие преференции для собственного дела этих семей. Именно такое обстоятельство и побудило влиятельную титаниду Иохению, воспользовавшись природной мягкотелостью, робостью и покладистостью своего младшего сына Инохия, организовать такой особый брак.