Вдалеке от рая

«Слава Тебе, исполняющему во благо желания мои.

Слава Тебе, бодрствующему надо мной день и ночь.

Слава Тебе, прежде прошения посылающему обилие благ.

Слава Тебе, врачующему скорби и утраты целительным течением времени.

Слава Тебе – с Тобою нет безнадежных потерь, ты даруешь всем вечную жизнь.

Слава Тебе, Ты одарил бессмертием все доброе и высокое, обещал нам желанную встречу с умершими!

Слава Тебе, Боже, вовеки».

А что ждет его? Сознание обособленно прибывало в иступленном болью теле. Он не ощущал его границ, может, они уже не существовали?

«…Слава Тебе, посылающему нам неудачи и скорби, дабы мы были чутки к страданиям другим.

Слава Тебе, положившему великую награду в самоценности добра.

Слава Тебе, приемлющему каждый высокий порыв.

Слава Тебе, возвысившему любовь превыше всего земного и небесного.

Слава Тебе, Боже, вовеки».

Он понял, что ад – это поздно. Не страшно, не жутко, а именно поздно! И от этого осознания сердце стало работать с перебоями, замедляя свой ритм. Любовь превыше всего земного? Может он здесь, потому что жил без неё, без любви?

«Разбитое в прах нельзя восстановить, но Ты восстанавливаешь тех, у кого истлела совесть, но Ты возвращаешь прежнюю красоту душам, безнадежно потерявшим её. С Тобою нет непоправимого. Ты – весь Любовь. Ты – Творец и Воссоздатель. Тебя хвалим песнью: Аллилуия!»

Он плакал как ребенок и больше всего земного и потустороннего хотел жить. Господи, как он хотел жить, видеть этот теплый свет и слышать этот тихий голос.

«…Через ледяную цепь веков я чувствую тепло Твоего Божественного дыхания, слышу струящуюся Кровь. Ты уже близок, цепь времени распалась, я вижу Твой Крест, Он ради меня. Мой дух – прах пред Крестом: здесь торжество любви и спасения, здесь не умолкает вовеки хвала Аллилуия!»

Он жил, в каком – то другом непостижимом качестве. Был в другом мире наполненный до края радостью покаянных слез.

«…Слава Тебе, призвавшего меня к жизни.

Слава Тебе, явившему красоту вселенной.

Слава Тебе, раскрывшему предо мною небо и землю как великую книгу Премудрости.

Слава Твоей вечности среди мира временного.

Слава Тебе за тайные и явные милости Твои.

Слава Тебе за каждый вздох груди моей.

Слава Тебе за каждый шаг жизни, за каждое мгновение радости.

Слава Тебе, Боже, вовеки»

И в этом другом мире он был не одинок. Где-то там, вдалеке существовал тот, кто оставил ему жизнь, после всего… После всего, что он с собой сделал.

«Нетленный Царю веков, содержащий в деснице Своей все пути жизни человеческой силой спасительного Промысла Твоего! Благодарим Тебя за все ведомые и сокровенные благодеяния Твои, за земную жизнь и за Небесные радости Царства Твоего будущего. Простирай нам и впредь Твои милости, поющим: Слава Тебе Боже, вовеки».

Иван подумал, что этот свет и звук и есть Бог. С этой мыслью реальность перестала существовать. Все завертелось, полоска теплого, живого света растворилась в глубине сознания. Внутри что-то сжалось прямо в области сердца. В последний раз он прошептал: «Спаси меня, спаси…» Что-то теплое опустилось ладонью на лоб, и тихий голос позвал его по имени. Он понял, когда ровно запульсировала кровь, успокаивая разум, смерти нет, её для нас не существует.

Глава 2

«Её имя означало – первая среди почтенных дам. В эпоху великих фараонов такой женщине стоило родиться мужчиной. Божественной Хатшепсут, оказалось, ничтожно мало быть первой среди дам. Однако, для того чтобы обладать всем в этом мире, ей предстояло стать мужчиной. И только в этом случае, как отец Тутмос I, как покойный муж Тутмос II, она будет фараоном. А пока она всего лишь остается дочерью, сестрой и женой царей Египта.

Дочь третьего фараона XVIII династии Тутмоса I и царицы Яхмес, внучка основателя Нового царства Египта, фараона Яхмоса I. Чего ей великолепнейшей недоставало? Ведь она уже была фактическим правителем великой империи. Взошедший на престол, будучи ребенком, сын Тутмоса II, Тутмос III полностью был от неё зависим. Хорошо ли она поступала, отстраняя его от власти? Божественная Хатшепсут об этом не думала.

Ей предстояло закончить восстановление Египта после варварского нашествия гиксосов, воздвигнуть грандиозные и величественные памятники по всему Египту, прекрасный храм – усыпальницу в Дейр-эль-Бахри (который она будет строить девять лет и назовет его Джессер Джесеру «Священнейший из священных»), отправить экспедицию в Пунт. Египет в период её правления будет процветать экономически. Из Пунта царица привезет древесину черного дерева, всевозможные благовония (магический ладан), мирровые деревья, черную краску для макияжа глаз, рабов, золото, слоновую кость, шкуры экзотических животных и даже ручных обезьянок. Она лично возглавит один из двух своих военных походов в Нубию. В её честь будет высечена на скале победная реляция в Тангуре, в районе Второго порога Нила. Она возглавит египетские войска в походах против мятежных сирийских и палестинских городов.

Ей ещё предстоит пережить смерть своей единственной дочери Нефруры. После её рождения Хатшепсут не сможет больше иметь детей. И царственный мальчик – Тутмос III, который сменит её на престоле Египта и предаст величественную память о мачехе забвению, уничтожив все наскальные напоминания о её существовании. Он родится от её мужа Тутмоса II и Исет, вторичной жены фараона.

Ей предстоит пережить великую преданность и запретную любовь достойную божественной царицы. Бедный провинциал, простолюдин при египетском дворе, проявив свои незаурядные способности, станет ближайшим другом и фаворитом. Она назначит его гениальным архитектором её усыпальницы Джессер Джесеру, которая тысячелетия будет восхищать, и поражать потомков.

Она покинет земной мир после того, как отметит своё пятидесятилетие. Смерть наступит из-за заражения крови через удаленный коренной зуб, который своим присутствием сдерживал гнойный инфекционный мешочек. Произойдет это около 1458 года до н. эры, на двадцать втором году её легендарного правления».

Евдокия Ивановна Кошкина, с интересом читала страницы, оставленной мужем на кухонном столе, книги, представляя себе легендарную женщину фараона. Спустя четверть века супружеской жизни, она, убирая в письменный секретер мужа его рабочую корреспонденцию, восхищенно подумала, какой же умный и эрудированный её Степан. Один на миллион. А потом ласково улыбнулась и добавила: «Нет, пожалуй, не один, и не на миллион, а единственный!»

Следователь Кошкин закрыл папку с делом погибшей Номвиль, собрался на доклад к высокому начальству. Степана Кузьмича огорчало то обстоятельство, что докладывать полковнику Рындину было ещё не о чем. Вздохнув, он представил масштабы бедствия сегодняшнего утра. Тупик, каким образом случилось так, что вполне здоровая, крепкая женщина, повернувшись спиной практически выпала с балкона. Что она вообще там делала в такую погоду, любовалась зимним вечером? Куда подевался этот мужчина, которого видел свидетель происшедшего? И был ли он вообще, этот посторонний человек в её доме? Как известно, Эмилия Францевна Номвиль проживала одна. Прислугу она отпустила. Никакого даже намека на присутствие другого в её жилище не было обнаружено.

На левом запястье погибшей дамы красовался оригинальный, старинный золотой браслет. Стоимость его Кошкин не мог себе представить, разглядывая фотографию Эмилии Номвиль. Если это подлинный египетский раритет, но о краже на месте событий не могло быть и речи. Хотя как тогда объяснить пропажу других ценностей и украшений? Брат покойной был абсолютно уверен в их отсутствии.

Кошкин встал, подошел к двери. Но не успел он взяться за ручку, как на пороге кабинета возник полковник Рындин, не дождавшись своего подчиненного.

– Что, Кузьмич, утро опять недоброе? Если Магомед не идет на гору, то гора сама настигнет Магомеда.

– Здравие желаю, Дмитрий Сергеевич!

Кошкин пропустил начальство в кабинет, и подумал: «А что не делается, всё к лучшему» и отправился варить кофе.

– Я с твоими египтянами совсем спать перестал.

Степан Кузьмич поставил на стол две ароматно-дымящиеся кофейные чашечки. Выложил на стол домашнюю пахлаву, золотистую, медовую, украшенную орехом макадамия.

– А у вас как дела со сном?

– Не жалуемся.

– А на что жалуетесь? Давайте, Степан Кузьмич, излагайте.

Кошкин хотел было возмутиться, но благоразумно промолчал. Адекватное начальство – это подарок судьбы за собственное благодушие и многолетнее терпение.

– Да, не густо у нас, Дмитрий Сергеевич. Из дома потерпевшей пропали некоторые ценности и украшения.

– Золото, брильянты?

– Золото, брильянты на месте. Ожерелье жемчужное не взяли.

Рындин откусил пахлаву, рассыпчатую, таящую во рту с приятным медовым послевкусием.

– Чудесница твоя Евдокия, так и передай! А что тогда взяли?

– Спасибо, передам. Взяли бусы, пектораль и плетку.

– Какую ещё плетку?

Степан Кузьмич подошел к рабочему столу и заглянул в дело.

– Прошу прощение, плеть царевны Неферуптах.

Дмитрий Сергеевич внимательно посмотрел на Кошкина и вытер рот салфеткой.

– Подожди, это сейчас всё на самом деле происходит? Уму непостижимо, плеть царевны хранилась у местной бабуси?

– Дмитрий Сергеевич, позвольте напомнить, эта бабуся, что называется в данной египетской теме, была по самое глубоко сосредоточена. Но я лично сомневаюсь, что это та самая плеть.

– Ну, понятно. Значит, тот, кто украл, не сомневался? А вы значит, Степан Кузьмич, дорогой мой человек, как обычно, сомневаетесь? Позвольте спросить, что так?

Кошкин, пропустив мимо ушей, иронические нотки в голосе начальства и со знанием обстоятельств повествовал.

– Дело в том, что плеть царевны Неферуптах, и это нам совершенно очевидно, находится в другом месте.

– О, как, и мы знаем, где это?

– Несомненно. Она была найдена в древнеегипетской пирамиде царевны в Хаваре. Датируется этот раритет приблизительно 1800 годом до н. эры. Это правление Аменемхета III. Изготовлена из дерева, позолоты, фаянса и сердолика. И находится она в Каире в Египетском музее.

– Понятно, подделка.

– Скорее всего, а вот браслет, который был на руке погибшей, настоящее произведение искусства. Эксперт дал заключение.

– Это с жучком посередине?

– Жук – скарабей, символ утреннего солнца. Датируется 1328 годом до н. эры. Изготовлен из золота, кварца, кровавого сердолика, лазурита и небесной бирюзы.

– Где ж она его раздобыла? В пирамиде? Вопрос риторический, можете не отвечать. Да, а что ещё пропало кроме царской плетки?

Степан Кузьмич передал полковнику фотографию элегантной дамы в необычном украшении на груди.

– Пектораль.

– Это так называется штуковина вокруг шеи?

Кошкин кивнул и налил два стакана обычной воды. После крепкого, сдобренного имбирем кофе, прохладная вода пользовалась у сыщиков особенным спросом.

– Египтяне уважали симметрию. И как вы обратили внимание, части этой вещицы зеркально отражают друг друга. Она состоит из трехсот семидесяти золотых пластинок. Каждая инкрустирована сердоликом, лазуритом, бирюзой, полевым шпатом. Самые маленькие их них не больше миллиметра. И все да одной являются частицей ребуса, который возможно и разгадывала, а может уже и разгадала Эмилия Францевна. И это ещё не всё. Пропали также бусы.

– Египетские?

– Инопланетные.

– Степан Кузьмич, ну, заканчивайте, не смешно.

– Да какой уж тут смех, Дмитрий Сергеевич. Со слов брата погибшей они были сделаны из металла метеорита. Их возраст, предположительно пять тысяч лет. Якобы госпожа Номвиль имела документальное подтверждение этому. В украшении обнаружилось содержание чистого никеля.

– И что?

– В нашей, то есть в земной действительности такого не бывает.

– Скажите, пожалуйста.

– Только метеориты содержат такое большое содержание этого вещества. Со слов брата погибшей сканирование микроскопом и томографом подтвердило наличие характерного кристаллического рисунка структуры металла. А это может возникнуть только при постепенном остывании астероидного тела.

В кабинете сыщика повисла гнетущая тишина. Кошкин стоял навытяжку по стойке «смирно», не шелохнувшись. Атмосферу разрядила прекрасная Леночка. Она распахнула дверь и кокетливо прочирикала: «Дмитрий Сергеевич! Вот вы где? Там телефон обзвонился. Добрый день, Степан Кузьмич, вы тут опять плюшками балуетесь?» Полковник, ничего не ответив, сумрачно посмотрел на Кошкина, отодвинув материалы дела на край стола.

– Три дня, Степан Кузьмич, ровно три дня, и никаких там метеоритов с астероидами. Конкретно мне, кто, как и почему. Понятно, три дня, три пункта и ничего кроме.

«Три счастливых дня было у меня…» – пропел сыщик, когда за полковником закрылась дверь. Допеть фразу до логического конца, Кошкин не успел, позвонил дежурный.

– Степан Кузьмич, там у вашей выпавшей с балкона Номвиль в доме движуха какая-то?

– Что значит движуха, конкретнее можно, кто и куда двигается?

– Это надо на месте разбираться. Там сейчас кухарка её находится, говорит, что их обокрали.

– Чья кухарка?

– Степан Кузьмич, ну, так бабки этой. Она к ней два раза в неделю приходила, есть готовила. Да, там ещё чей – то труп несвежий обнаружили.

– Где?

– В каком – то сундуке или на чердаке, я не совсем понял. Женщина эта, ну, кухарка сначала тараторила как потерпевшая, а потом бормотать принялась.

– Может, нет там никакого ни чердака, ни сундука?

– Может и так. Ребята поехали. Я вам позвонил, чтобы вы были в курсе.

Степан Кузьмич отключился и стал спешно собираться. «Какие там три дня, Дмитрий Сергеевич?» – хотелось ему мысленно вразумить начальство – «А вот вам несвежий труп в сундуке? Его тоже в эти сроки уложить? Со свежими тут во время бы разобраться».

На месте происшествия было многолюдно. Около дома что-то бойко обсуждали несколько женщин, вероятно из соседних домов. Молодой полицейский отбивался от журналистов, требуя прекратить съемку. На кухне сыщик обнаружил заплаканную помощницу по хозяйству погибшей госпожи Номвиль. Пахло сердечными каплями и специями, которые россыпью и аккуратными горочками громоздились по всей просторной господской кухне. Содержимое небольших керамических ёмкостей было бесцеремонно ссыпано на пол. Здесь явно что-то искали. Женщину – помощницу била мелкая дрожь. Оглядываясь вокруг, она продолжала всхлипывать.

– Я ничего не знаю, поверьте мне, честное слово.

– Успокойтесь, пожалуйста.

– Да, как же тут можно успокоиться, когда там такое…

Она закрыла лицо платком, который сжимала в руке. Степан Кузьмич подал женщине стакан воды.

– Вы давно здесь работаете.

– Десять лет скоро будет. Эмилия Францевна, такая женщина… интеллигентная. Кто бы мог подумать. Какой ужас. Убить человека, закопать и хранить его у себя дома. Ой, а может это её молодой муж? И ни в какую заграницу он не уехал? Такой приличный был мужчина, а красавец какой… Ужас!

– Разберемся.

По всему дому царил невообразимый беспорядок. Приходилось перешагивать через разбросанные предметы: книги, картины, вещи. Вдоль стены просторного холла покоился золоченый ящик на слегка изогнутых металлических ножках. Массивная крышка короба была сдвинута в сторону. Из песчаного чрева египетского сундука проступали человеческие останки. Вероятно, грабитель, в надежде обнаружить древние египетские сокровища, наткнулся на… Такого, видавший всякое за свою долгую сыскную работу, Кошкин ещё не лицезрел ни разу. Кисть, торчавшая из усыпальницы, была увенчана уже знакомым сыщику аметистовым жуком – скарабеем. Мертвец указательным пальцем с сердоликовым перстнем грозил в хозяйский потолок, опустевшего жилища. Картина действительности казалась поистине мистически – устрашающей. Кузьмич замер. В дальнем углу пространства помощница по хозяйству, всхлипывая, перечисляла украденное. Женщина, сначала неловко попятившись от костей, вскрикнув, всплеснула руками и резко приблизилась к сыщику.

– Я знаю… Да, знаю кто её убил.

Оттолкнув сыщика, она рванула к ящику с покойником. Степан Кузьмич, не успев отреагировать должным образом, безуспешно пытался унять её руки и сдвинуть женщину с места. Помощница по хозяйству, схватившись за крышку саркофага, содрогаясь всем телом, кричала покоившемуся там скелету.

– Это она! Теперь мне всё ясно, это она!

– Вы знаете, кто здесь…

Кошкин не успел подобрать подходящее определение пребывающим человеческим останкам в старинном сундуке, как совершенно неожиданно с высоты своего немаленького роста женщина рухнула без чувств прямо на египетский саркофаг, предварительно, захлопнув головой его массивную крышку.

Подводя итоги насыщенного событиями дня, Степан Кузьмич смотрел на фотографию погибшей женщины. А что, собственно говоря, он о ней знал? Родилась Эмилия Францевна в интеллигентной семье потомственного академика Франца Львовича Номвиля. Будучи четыре раза замужем, никогда не меняла свою девичью фамилию.

Последний, или как сейчас говорят, крайний муж был на пятнадцать лет её моложе. Девять лет назад они мирно развелись, и он уехал жить во Францию. Говорят, она помогала ему финансово до самой своей кончины. Возможно, что это только слухи. Если повариха окажется права и гражданка Номвиль собственноручно устроила мужу триумфальную мумификацию… Предыдущий, то есть, третий супруг, любовь всей её жизни, ушел к близкой подруге. Без всяких объяснений, взял тапочки, зубную щетку и, не прощаясь, перебрался на новое место жительства. После этого Эмилия Францевна ликвидировала всех своих подруг, и дружила только с мужчинами, считая женщин ненадежными существами.

С «любовью всей своей жизни» она больше не общалась. Лишь однажды, на похороны его новой жены, её бывшей подруги, она послала поздравительную открытку удрученному горем мужчине, содержащую очень короткое послание: «Не сочувствую!». Говорят, он даже лечился в психиатрической клинике после этих событий. И именно Эмилия Францевна оплатила бывшему мужу эти необходимые процедуры.

Её родной брат рассказывал, что Эмилия сама была близка к помешательству, когда в её жизни произошло это предательство, при котором она одновременно потеряла любимого мужчину и лучшую подругу. Эмилия набрала полную ванну воды, насыпала душистых розовых лепестком, одела красивое голубое платье, взяла в руку фен и отправилась умирать.

Но что делать удрученной печалью женщине с хорошо развитым воображением? Глядя на движущиеся в воде розовые лепестки, Эмилия Францевна вдруг явно представила, как впоследствии обнаружат в ней её разбухшее, обезображенное тело и ужаснулась. Да никогда, она не сделает этого с собой. Со слов брата сестрица Эмили любила жизнь, любила себя во всех предложенных, даже столь трагических, обстоятельствах.

«Любовь всей её жизни» не мог возникнуть в день её гибели и поспособствовать падению с балкона. Её третий муж тяжело болел и практически, без посторонней помощи не передвигался. Да и потом, прошло столько времени, за что мстить? Детей у них не было.

Вероятно, ключом к разгадке станет личность гражданина из сундука. Кто бы мог подумать, с виду милейшая дама. С той лишь разницей от остальных, что содержала скелет в египетском сундуке вместо шкафа.

Кошкин поставил фотографию потерпевшей на рабочий стол, облокотив её на приборы для письма, продолжал рассуждать вслух: «Почему не было детей? Красивая женщина, столько мужчин вокруг?» И сам же себе ответил: «Видимо, невидимо, потому по самому».

Кузьмич прошелся по кабинету, разминая ноги. Заварил себе зеленый чай. Что-то ему это всё напоминало. Нет, он не имел в виду антураж древнего Египта. Четвертый муж Эмилии Францевны был археологом – раз. Был моложе её на пятнадцать лет – два. Совместно с ним активная Номвиль посещала раскопки, издавала научные труды и собирала, возможно, свою египетскую коллекцию. В её спальне на стене Степан Кузьмич обратил внимание на портрет хозяйки дома, написанный её молодым супругом. На фоне золотистых песков в платье кораллового цвета, стройная и красивая женщина улыбалась всем ныне живущим. Аккуратно подстриженные вьющиеся волосы, целеустремленный, царственный взгляд, рука манерно подпирает щеку, на запястье широкий браслет с жуком-скаробеем. Писала научные труды… конечно, как он сразу не догадался, писала – три… Писательница, Агата Кристи, столько совпадений. Муж археолог, раскопки, один из мужей моложе её самой на пятнадцать лет. И предательство… в её жизни тоже было.

Как там говориться, счастливы по-разному, а несчастье пережили эти две женщины одинаково. Когда муж полюбил другую женщину, Агата Кристи отреагировала на случившееся неординарно. Одним зимним утром она просто пропала. Её машину нашли на берегу океана. В салоне лежала шуба пропавшей женщины. И все подумали, что она покончила собой. На тот момент Агата Кристи была популярной писательницей. Её объявили в национальный розыск, все сбились с ног. Поиски не прекращались до тех пор, пока совершенно счастливая Агата не обнаружилась в полном здравии, но под другим именем. Она наслаждалась жизнью, живя в прекрасном отеле, играла на фортепиано, посещала библиотеку, делала омолаживающие, косметические процедуры. А что самое удивительное и форс-мажорное оказалось в той истории – она называла себя именем любовницы своего мужа – Терезой Нил. Степан Кузьмич вспомнил лицо своей жены Евдокии, когда он рассказывал ей этот случай из жизни автора её любимого сыщика – бельгийца Эркюля Пуаро, и улыбнулся.

Вероятно, это такой тип женского характера. Что ему, Кошкину, это даёт? Конечно, ничего. Но он как-будто ярче представил женщину, фотографию которой держал в руках. Как заканчивается автобиография Агаты Кристи, возможно, такие же мысли напоследок посетили и её, женщину, тайны которой предстояло сыщику ещё разгадать.

«Спасибо Тебе Господи, за мою хорошую жизнь и за всю ту любовь, которая была мне дарована». Она произнесла это в возрасте восьмидесяти пяти лет, уходя из этого мира по причине тяжелого осложнения последующего за обычной простудой. Кошкин допил остывший чай, «невозможное питье, уж лучше пить воду» – подумав при этом. Убрал фото в папку следственного дела. Нет, не такими словами закончила свой путь Эмилия Номвиль. Степан Кузьмич это отчетливо понял. Возможно, кто-то узнал её тайну, сокрытую в прошлом ото всех. И она, обескураженная этим разоблачением, пятилась от настигшей за содеянное расплаты.

Воздух казался раскаленным и таким густым, что дышать удавалось с трудом. В горле пересохло. Язык деревенея, упираясь в нёбо, казался чужим и огромным. Сознание постепенно возвращалось, принося физическую боль и страдания во всё тело. Иван мысленно попытался ощутить, прочувствовать его. Пальцы рук двигались. Пошевелиться туловищем он не смог. Тысячи острых молоточков гневно застучали по всей грудине, спускаясь всё ниже и ниже. И уже содрогаясь всем телом, стиснув зубы, чтобы не закричать, он забылся от гнетущей боли.

Человеческое тело, представляющее собой самое совершенное творение Создателя, способно одновременно со своей уникальностью, причинять нестерпимую муку. Смутно, не отдавая отчет, он слышал чей-то голос: «Ничего, сынок, ничего! Господь милостив, ты потерпи. Организм молодой справится. А мы помолимся усердно. Ты крепись, сынок. Давай водичкой губы смочу, так вот полегче будет». Прикосновение спасительной влаги, давало силы и надежду. Из ада немыслимой боли, одними глазами, он молил о помощи.

– Пришел в себя, вот и молодец!

– Мне нельзя…

– Да, ты не волнуйся так.

– Мне нельзя в больницу… никак нельзя…

– Как звать тебя?

– Иван, меня, наверное, ищут.

– Если ищут, найдут. Всё будет хорошо.

– Вы не поняли. Меня ищет полиция. У вас могут быть неприятности. Я сейчас встану…

Он смог подняться только на руках, испытав новый прилив огненной боли. Ноги лежали как колода, чужие и безжизненные. Уставившись на них, он, пытаясь дотянуться, сорвал одеяло и снова повалился обратно, лишившись сил.

– Не спеши, ещё встанешь, успеешь, торопыга. А неприятности, у кого их сейчас нет? Из такой петли тебя Господь вытащил, ты что думаешь, Он тебя оставит?

Иван открыл глаза и увидел седовласого мужчину с добрыми небесно-синими лучистыми глазами. Ему показалось, что они уже где-то встречались, что они давно знакомы. Мужчина аккуратно поправил ему голову, снова смочил губы. Было в его облике что-то необычное. Иван никак не мог понять, что именно. Седой человек заботливо укутал, ставшие чужими ноги, перекрестил. Повернувшись спиной, направился к двери.

И тут стало понятно, что показалось ему таким непривычным в облике заботливого старичка. На нём, точно сарафан, была какая-то длинная, простая, черная одежда, перехваченная тонким поясом. И в этом одеянии седовласый человек в полумраке комнаты, казался нереально тонким и длинным, ускользающим от него в проеме двери существом.