Россия в ХХ веке

Хотя основания для такого прочтения В. И. Ленина есть, но они все-таки незначительны. Почти все они в одной из последних работ Ленина "О кооперации". Пожалуй, ключевая фраза здесь следующая: "Теперь мы вправе сказать, что простой рост кооперации для нас тождественен… с ростом социализма, и вместе с этим мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм".[13] Собственно, почти исключительно лишь на этой фразе построена концепция о новом взгляде Ленина на социализм как рыночный, кооперативный. Но одной лишь фразы недостаточно для столь глубоких обобщений, тем более, что развивая свою мысль дальше он недвусмысленно говорит в чем состоит эта коренная перемена: "Теперь же центр тяжести меняется до того, что переносится на мирную организационную «культурную» работу".[14] Вот и вся глубина мысли и искать за ней какой-то далеко скрытый смысл – значит домысливать за автора, выдавать желаемое за действительное.

Но была еще реальная политика НЭПа. Не увидел ли вождь пролетариата в конце жизни в экономике нэповской экономику социалистическую? Этакий прототип социализма со смешанной экономикой, как постарались представить его поздние взгляды новые интерпретаторы. Конечно, такого переворота во взглядах не было. Это противоречило всей системе взглядов Ленина, да и логике развития событий.

Для Ленина новая экономическая политика была не больше, чем вынужденное отступление. И в отличие от сомнительных (в смысле толкования цитат о перемене взгляда на социализм), имеется достаточно недвусмысленных высказываний, где НЭП прямо объявлен отступлением, уступкой: "В НЭПе мы сделали уступку крестьянину…".[15] "Мы год отступали. Мы должны теперь сказать от имени партии: достаточно!."[16] Отчего отступали? Естественно, от правильной по своей сути (конечно, если не брать крайностей) политики военного коммунизма. Правильной, потому, что в ней содержались все принципиально важные для марксизма элементы нового экономического строя: единая государственная собственность, планомерно организованное хозяйство в виде централизованного учета, контроля, распределения продуктов, сметного финансирования деятельности предприятий, всеобщности труда в виде всеобщей трудовой повинности, почти полного отсутствия товарно-денежных отношений. В общем, народное хозяйство было построено как единая гигантская фабрика. Именно таким для вождя революции и представлялся будущий социализм. Чтобы не повторяться читатель может еще раз посмотреть работу "Государство и революция”[17], проект программы РКП(б)[18], где вполне четко отражены эти представления.

Поэтому, конечно же, не было никакого второго нэповского Ленина. Никаких серьезных оснований у перестроечной волны экономистов пересмотра его взглядов на социализм нет. Скорее всего, за такими попытками в то еще непонятное время (когда неясно было, куда пойдет перестройка: то ли назад к тоталитаризму, то ли вперед к демократии) стояло желание: на всякий случай создать прикрытие из цитат вождя. К тому же и многолетняя привычка, очевидно, к этому выработалась.

Нэп был политикой вынужденной и рано или поздно необходимо было вернуться к истокам. Это немного позже и было сделано, но не Учителем – не успел, а его верным учеником. Поэтому, по большому счету не было у Ленина другой концепции социализма кроме военно-коммунистической (конечно, ее экстремистские стороны не в счет) и отсчет этого социализма, получившего сейчас название административно-командной системы надо вести не со сталинской коллективизации, а с ленинской национализации.

Противники такой позиции неприминут, конечно, указать, что у В. И. Ленина есть оценка "военного коммунизма" как политики, во-первых, вынужденной и, во-вторых, ошибочной. Первое, при желании, позволяет сказать, хотя административно-командная система и возникла при Ленине, но это не отражало теоретических взглядов вождя на новое общество, это был вынужденный обстоятельствами шаг. Шаг был действительно вынужденным, но что именно в этом шаге было вынужденным: сами конкретные меры военного коммунизма или время начала их осуществления? Очевидно и то и другое. Какие-то крайние проявления этой политики в виде продразверстки с ее террором по отношению к крестьянству, всеобщей трудовой повинности и закрепления рабочих за предприятиями, наверно, были вынуждены военным временем и это была политика военного времени. Но сам костяк политики военного коммунизма: повсеместная национализация, учет и контроль, централизованное управление экономикой – это не было вынужденным, т. к. вполне укладывалось в "Очередные задачи Советской власти", т. е. в четкий теоретический план построения социализма в России. Другого плана у Ленина просто не было в это время. Поэтому с этой стороны по большому счету вынужденности не было.

Главная вынужденность политики "военного коммунизма" во времени ее начала. В принципе эта политика была, политикой непосредственного введения самого социализма. По всем марксистским понятиям сразу после социалистической революции произвести непосредственный переход к коммунистическому способу производства невозможно – необходим переходный период. В. И. Ленин это прекрасно знал, в "Государстве и революции" сам писал об этом. Но гражданская война подтолкнула все-таки к такому непосредственному переходу. То есть по времени такое развитие событий было вынужденным.

Но как показало время, и в 1921 г. Ленин сам указал на это, хотя эта политика и была вынужденной, но она была ошибочной в это время, по существу. "Отчасти под влиянием нахлынувших на нас военных задач и того, казалось бы, отчаянного положения, в котором находилась тогда республика… под влиянием этих обстоятельств и ряда других, мы сделали ту ошибку, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению. Мы решили, что крестьяне по разверстке дадут нужное нам количество хлеба, а мы разверстаем его по заводам и фабрикам, – и выйдет у нас коммунистическое производство и распределение"[19]. Ошибочной она была потому, что это была не просто политика военного времени, а это была политика непосредственного введения "коммунистического производства и распределения", т. е. того до чего нужно была идти по Марксу через длительный переходный период.

Получается, В. И. Ленин в данном случае отошел от одного из фундаментальных открытий К. Маркса, которому (открытию) сам же поклонялся и всячески пропагандировал. Как впоследствии признал В. И. Ленин, даже под воздействием гражданской войны нельзя было проводить политику непосредственного перехода к коммунистическому производству и распределению – это должны были быть другие меры – меры военного времени, которые в то же время соответствовали бы переходному периоду. Такой отход от марксистской теории для вождя пролетариата был не впервой. Всегда, когда был выбор между теорией и действием, пусть даже вопреки теории, Ленин выбирал действие. Так было и с самой революцией, на которую большевики пошли в крестьянской отсталой стране совсем не готовой для социалистического эксперимента, это противоречило марксистским воззрениям на пролетарскую революцию. Так было и с решением строить социализм в отдельно взятой стране, что так же не стыкуется с учением классиков. Главное во всех действиях, очевидно, было стремление взять и удержать любыми путями власть.

Таким образом, нет веских оснований говорить о существовании двух Ленинов: до нэповского и нэповского. Суть воззрений вождя на социализм вполне однозначно выразились как в ряде его теоретических работ, так и в практике строительства социализма в период военного коммунизма, которую в главном не отменила и новая экономическая политика. НЭП даже усилил эти непосредственно коммунистические тенденции: командные высоты экономики остались в руках новой администрации, начала складываться планомерная организация экономики.

С гипотезой о полной перемене взглядов Ленина на социализм под конец своей жизни связан вопрос о правомерности выделения переходного периода в нашей стране, тактически такая позиция более или менее явно отрицает его существование в 20-е годы нашей истории. Наиболее явно такой подход просвечивает в статье В. Сироткина "Уроки НЭПА". В этой статье приводится чрезвычайно интересное и способное, действительно, заставить посмотреть на В. И. Ленина другими глазами, ленинское высказывание. Но источник откуда взята эта цитата вызывает большие сомнения, во всяком случае она требует более солидного подтверждения. Эта ленинская цитата представляет собой якобы записанное в 1923 г. под диктовку личным секретарям вождя М. И. Гляссер и Л. А. Фотиевой его высказывания, которое в наиболее полном виде было воспроизведено в воспоминаниях бывшего секретаря Сталина Б. Бажана, изданных в Париже-Нью-Йорке в 1983 г. Подтвердить или опровергнуть правдивость этого высказывания может издание шестого не урезанного и нефальсифицированного (как пятый) Полного собрания сочинений В. И. Ленина.

Так вот. Умирающий Ленин в конце 1923 г. продиктовал: "Конечно, мы провалились. Мы думали осуществить новое коммунистическое общество по щучьему велению. Между тем, это вопрос десятилетий и поколений. Чтобы партия не потеряла душу, веру и волю к борьбе, мы должны изображать перед ней возврат к меновой экономике… как некоторое временное отступление. Но для себя мы должны ясно видеть, что попытка не удалась, что так вдруг переменить психологию людей, навыки их вековой жизни, нельзя. Можно попробовать загнать население в новый строй силой, но вопрос еще, сохранили бы мы власть в этой всероссийской мясорубке". Из этой выразительной и очень богатой мыслью диктовки (конечно, если она подлинна) В. Сироткин делает вывод: нэп не был "некой временной подменой "социалистического идеала", это была стратегическая смена взглядов в понимании социалистического общества. Социализм в предсмертном прозрении вождя предстает в виде общества со смешанной экономикой. Если бы это было действительно так, то переходному периоду от капитализма к новому обществу просто не остается места. Получается, сразу после революции была сделана попытка ввести социализм (по Марксу) административно-командной модели – это не удалось, а нэп означал переход к новой модели – социализму смешанной экономики. Сталинские же преобразования означали фактический возврат к ортодоксальным взглядам до нэповского Ленина.

Думается, что такой ход мыслей В. Сироткина все-таки ошибочен. Даже, если принять ленинское высказывание полностью подтвердившимся, то вывод из него напрашивается несколько другой. Ленин здесь указывает, что перейти к социализму непосредственно не удалось, и теперь необходим длительный период (по-современному) рыночной смешанной экономики, а это, по Марксу, и есть переходный период, который и приведет к "коммунистическому обществу". Поэтому в этой цитате нет нового взгляда на социализм, здесь лишь констатация, что к социализму придется двигаться через переходный период. Сами же представления о новом обществе как о единой фабрике не изменились. Об этом свидетельствует само развитие нашего общества в этот период. Таким образом, и эта точка зрения не доказывает появления с нэпом нового Ленина.

НЭП и альтернативные пути развития СССР

В научной и публицистической литературе периода перестройки периодически поднимался вопрос о потенциальных возможностях другой направленности развития нашего общества в конце 20-х годов, если бы не Сталин. То и дело можно было слышать: если бы Ленин прожил дольше, все в нашей стране было бы по-другому.

Конечно, неблагодарное дело анализировать то, что могло бы быть. Все равно проверить высказываемые предположения невозможно. Но все же проанализировать, возможно ли было развитие нашей страны на основах нэпа, т. е. смешанной экономики, без возврата к методам "военного коммунизма" – очень важно. А возможность такого анализа обусловливается учетом той объективной обстановки, которая сложилась в это время в обществе.

Анализ положения, сложившегося в народном хозяйстве страны; хотя и указывает на расширение сферы действия товарно-денежных отношений в начале 20-х годов, особенно во взаимоотношениях деревни и города, но все же свидетельствует, что командные высоты в экономике оставались под контролем административных методов управления. Наиболее важные предприятия и при нэпе находились на сметно-бюджетном финансировании. Внедрение хозяйственного расчета не избавило экономику от значительного количества убыточных предприятий. И такое положение считалось нормальным. Более того, как раз эта часть народного хозяйства страны считалась в порядке и не вызывала в общем-то опасений у политических руководителей. И наоборот, та часть экономики, которая давала прибыль, была наиболее жизнеспособной, которая собственно и вытянула страну из разрухи – считалась временной уступкой частнику и в будущем с неизбежностью планировалась к вытеснению. То есть военно-коммунистические основы сохранялись и, несмотря на их нежизнеспособность строжайше оберегались. В определенном смысле они даже усиливались политикой трестирования в промышленности, а затем и созданием синдикатов. Одновременно укреплялись централизованные начала экономики: учитывались все основные потребности предприятий, источники их удовлетворения, реализация продукции госпредприятий все более подчинялась установленным планам распределения. Все более широко применялись методы безвозвратного бюджетного финансирования госпредприятий. Даже в тех случаях, когда это финансирование облекалось в возвратную форму, на практике оно носило безвозвратный характер.

Но главное, что собственно определило судьбу страны – это было все-таки не состояние экономики. С 1917 года и до 1991 года определяющей силой в развитии нашего общества стала идеология и политика. Эйфория захвата власти в огромной стране маленькой по численности и, в общем-то, незначительной, по влиянию партией (после Февральской революции РСДРП насчитывала не более 40–45 тыс. членов) на десятилетия вперед создала в этой партии, особенно среди руководящего ряда, уверенность в возможности достижения любых поставленных перед обществом целей. Шагнув из "царства необходимости в царство свободы", новые властители посчитали, что они все могут. Теперь цели дальнейшего развития определялись идеологией и это более чем на 70 лет определило ее превалирующее влияние в стране. То есть партия, заявлявшая о своей материалистической основе, о главенствовании материализма, экономики над политикой и идеологией, на деле проповедовала элементарный идеализм, поставив во главу угла идею и загоняя, страну под эту примитивную схему.

Поэтому как бы не хотелось ограничиться рассмотрением чисто экономического пути советского общества, но в России это просто невозможно. Идеологическая догма и политика определяли все. Это делает необходимым уделить некоторое внимание той политической силе, которая и тогда и до начала 90-х определяла судьбу страны.

У нэпа не было ни малейшего шанса выжить и стать не временным отступлением, а долговременной и естественной основой общества, именно, по политическим причинам. Ученые, считающие, что смешанная экономика могла стать реальной альтернативой сталинизму в случае жизни Ленина, ошибаются. Они не учитывают именно политического фактора. Нэп с его многоукладностью, т. е. экономическим демократизмом, мог стать долговременным явлением только при условии развития демократизации общества в целом. Смешанная экономика и демократия в обществе – эти два явления связаны довольно жестко. Нэп можно было ввести в условиях диктатуры, но он с неизбежностью по мере развития различных укладов и интересов групп населения с ними связанных требовал плюрализма и в надстройке. Многоукладная экономика с неизбежностью должна была породить политическую многопартийность, выражающую взгляды различных экономических агентов производства. Но, зная партию, осуществлявшую безграничную власть в стране, разве может кто-либо сказать, что такой исход был возможен? Конечно, нет. Партийное руководство страны считало свою власть вечной, именно – поэтому у многоукладного нэпа не было и одного шанса, чтобы выжить.

Иллюзий по поводу демократии внутри самой коммунистической партии, которая могла дать простор в случае ее сохранения и для демократии экономической, не должно быть. Это с самого начала была партия диктатуры. Ни ее вожди, ни коммунистическая партия в целом изначально не были демократическими.

РСДРП возникла в начале века как орудие захвата власти и отнюдь не демократическим путем, а через насилие. Следствием такого захвата должна была стать диктатура, что так же далеко от демократии. Организация, поставившая такие недемократические цели, не могла сама быть демократической. И это вполне прослеживается в истории ее создания. Партия коммунистов в России возникла как организация, построенная на полувоенных организационных принципах, с жестко централизованной структурой подчинения центру. В самом начале, еще до П съезда РСДРП и на самом съезде В. И. Ленин выступал за жесткий централизм в построении партии. В работе "Что делать?" он писал: " "Только централизованная боевая организация, выдержанно проводящая социал-демократическую политику и удовлетворяющая, так сказать, все революционные инстинкты и стремления, в состоянии предохранить движение от необдуманной атаки и подготовить обещающую успех атаку"[20]. Духом централизма пропитано "Письмо к товарищу о наших организационных задачах".[21] На II съезде этот вопрос прямо не обсуждался, но в п.6 Устава фактически прошел принцип, устанавливавший строго централизованный тип партии и подчинявший комитеты партии безусловной власти ЦК. Этот, же принцип возобладал и по отношению к другим рабочим организациям: "Что эти союзы (профсоюзы – В.Х.) должны работать "под контролем и руководством" социал-демократических организаций. Об этом не может быть двух мнений среди социал-демократов"[22].

Можно сказать, все чего касалась эта вновь возникшая партия – все это, в конечном счете, должно было быть "под контролем и руководством" ее вождей. Ген тоталитаризма был внесен в ее организм в самый момент зарождения и, несмотря на все перипетии истории, этот ген неизменно определял главные черты лица партии российских коммунистов. Даже прибавка на 17 съезде РСДРП к термину «централизм» слова «демократический» ничего, по сути, не изменило, разве что давало возможность высказываться, правда, это было можно и до этого. Но как только государственная власть оказалась в руках большевиков внутренне присущие их партии принципы организации были распространены на государственное устройство огромной страны.

Из гражданской войны Россия вышла с жестко централизованным управлением в экономике и в политике, монополией одной партии на власть. Если с началом нэпа произошла некоторая демократизация в экономике, культурной жизни, то политику это никак не затронуло. Наоборот. диктатура пролетариата, возникшая сразу после революционного октябрьского переворота, за годы гражданской войны трансформировалась в диктатуру партии, а затем и в диктатуру ЦК. Этот факт был замечен и выражен в обращении восставших матросов Кронштадта. Восставшие указывали, что вся власть в стране фактически оказалась не у Советов, а у РКП(б), требовали свободы деятельности для всех социалистических партии. Уже в годы нэпа постепенно выковывалась диктатура первого лица в партии, диктатура вождя. Самое интересное, сценарий примерно такого развития событий был предсказан Троцким в работе "Наши политические задачи" в 1904 г.: "Аппарат партии замещает ЦК". То есть заложенные еще в колыбели компартии диктаторские начала просматривались наиболее дальновидными ее вождями уже тогда.

Либерализация экономической жизни в период нэпа, легализация смешанной экономики с неизбежностью порождали в обществе требования политической демократизации, и чем успешней развивалась смешанная экономика, тем настоятельней была потребность в последнем. Это не могли не понимать большевистские руководители. Возникала дилемма: либо привести политическую надстройку в соответствие с базисом многоукладной экономики, либо рано или поздно повернуть назад и привести экономику в соответствие с тоталитарной однопартийной системой. Путь многопартийной демократии был глубоко чужд большевистским лидерам, включая Ленина. Уже поэтому представления, о коренной перемене Лениным в последних работах взглядов на социализм как общество со смешанной экономикой – надуманны. Он не мог не понимать, что такая экономика потянет за собой и многопартийность, а при многопартийности и свободе выборов у его партии уже не будет гарантии на власть. На это вождь мирового пролетариата пойти никак не мог.

В последних работах Ленина нет даже намека на возможность политического плюрализма, хотя бы в будущем. У других большевистских лидеров отношение к демократии, многопартийности так же было однозначным – при Советской власти это недопустимо. Такое отношение к демократии в обществе предопределяло судьбу внутрипартийной демократии. Большевистские лидеры прекрасно осознавали: углубление демократии в партии, свобода фракций рано или поздно приведет к многопартийности в обществе. Это понимание отражено в одном из выступлений Каменева той поры: "Сегодня говорят: демократия в партии; завтра скажут: демократия в профсоюзах. Послезавтра беспартийные рабочие могут сказать: дайте нам такую же демократию… А разве крестьянское море не может сказать нам: дайте демократию!" Конечно, давать кому-либо демократию большевики не собирались, а значит, неизбежно обрекали на вымирание демократии и в собственной партии. Она превращалась в монолитную безжизненную глыбу, перестраивавшую по своему подобию всю остальную страну. У нэпа не было светлого будущего.

Оставался лишь второй путь – возврата к монолитной экономике с единой собственностью, единым управляющим центром, единым планом действий. Со второй половины 20-х годов страна постепенно начала перестраиваться на этот путь.

Забегая вперед можно сказать, что Китай, начиная свои реформы в 1979 году, на первом этапе фактически использовал опыт российского НЭПа, те методы, которые были использованы большевиками в России после 1921 года. Более конкретно содержание этих методов сводится к включению механизмов простого товарного производства, а именно к освобождению крестьян от команд сверху, передачи им земли в собственность или долгосрочную аренду, установление твердого налогообложения вместо продразверстки, когда отбирается практически весь урожай кроме самого необходимого, разрешения мелкого и среднего предпринимательства в городе и деревне. Эти в общем-то простые, естественные меры дали моментальный эффект как в советской России 20-х годов: к 1928 году уровень основных показателей экономического развития страны превышал уровень 1913 года по национальному доходу на 19 %, по промышленному производству на 32 %, по сельскохозяйственной продукции на 33 %. Такие успехи стали возможны благодаря тому, что среднегодовые темпы роста за период 1921–1928 годы составили 12,7 %, т. е. весьма высокие. Так и в Китае 80-х годов. Уже к 1985 году Китай, вечно голодавший, начал обеспечивать себя продовольствием и с тех пор забыл о том, что такое голод.

Китай смог сохранить достижения своей новой экономической политики и развил их в своих дальнейших преобразованиях. В результате это сделало Китай на начало XXI века второй экономической державой мира. Советская Россия отказалась от этого пути, свернула новую экономическую политику, стала на путь жесткой административно-командной экономики, которая через 70 лет привела к краху и этой системы и самого Советского Союза. Можно только предполагать каких высот могла достичь Россия не откажись она от НЭПа, продолжая и развивая его.

Глава 3. Возвращение к истокам или завершение создания административной системы

По точному выражению одного из западных исследователей нэпа – это была социал-демократическая политика минус демократия. Крайне левая, непримиримая к социал-демократии позиция большевистских руководителей наряду с объективными причинами предопределила крушение смешанной экономики первой половины 20-х годов.

1926 год был важной вехой в истории нашего народного хозяйства. С этого времени СССР вступил в период реконструкции экономики.

Период 1926–1928 гг. был временем, когда новые тенденции развития еще переплетались со старыми методами работы. Это был своеобразный переходный период. Реконструктивные процессы в промышленности обусловливали необходимость централизации технической политики, перестройки системы управления. Усиливались отраслевые методы управления: в аппарате ВСНХ создавались главные управления по отраслям промышленности. Реорганизация ВСНХ, начавшаяся в 1926 г. состояла в том, чтобы усилить всю планово-регулирующую роль в перспективном планировании будущей индустриализации страны.

В этот период еще существовали свободные экономические структуры в виде частных, арендных, кооперативных предприятий. На хозрасчетных началах функционировала трестированная государственная промышленность, которая достигла также определенных успехов, хотя именно в этой части народного хозяйства уже в то время наблюдались деформации, связанные о централизованными методами управления. Хотя планирование было лишь частичным, охватывало отдельные отрасли, но бюрократические тенденции проявились уже тогда в полной мере. Так, план треста союзного подчинения, прежде чем дойти до исполнителей, проходил минимум 8 инстанций, республиканского подчинения – 16, местного – значительно более 16.[23] Или такой пример: по заказу Ленинградского судотреста Гомзы на 900000 руб., переговоры начались в сентябре 1925 г. и до февраля 1927 г. не были завершены из-за многочисленности инстанций (15 инстанций). Централизованные заказы НКПС на 1926/27 гг. обсуждались в НКПС 28 раз, в Главметалле – 6 раз и в Комитете госзаказов – 17 раз; по текстильной промышленности наблюдались случаи прохождений заказов через 33 инстанции и т. д. Эти случаи не были исключениями, скорее представляли нормальный порядок жестко централизованной экономики. (Эта картина похожа на обычную практику 70-х, 80-х годов.)