Свид 24. Книга 1

– К Марку? – протянула Мари, в её планы это никак не входило. Она всеми силами избегала контакта с ним, хоть и всей душой желала этого, а теперь такой расклад. Сказать нет она тоже не могла, все-таки завтра это будет её пациент, можно конечно пообещать, а потом сказать, что замоталась и забыла, но это противоречило её безупречного образу дотошной отличницы.

– Да, хорошо, конечно, схожу, не переживай так Анри – Мари, конечно, могла и написать ему, но дать повод для разговоров – этого она страшилось ещё больше. Зная Марка, она была уверена, что при личном визите он явно не решится высказать ей всё что думает, но вот если она напишет ему, то даст прекрасный повод разворошить их общее прошлое.

– Спасибо, я у тебя в долгу. Ох, он меня так достал сегодня, ты не представляешь и не только сегодня. Вчера он устроил бойню в палате и пришлось его тащить к Марку, чтобы показать Свид… – Анри продолжала рассказывать, а Мари с глазами полными сочувствия смотрела на неё, но за всей этой маской приветливости скрывалась только ненависть. «Анри опять была у Марка» – эта мысль сверлила ей голову. Она пропустила половину её рассказа, да ей и не требовалось слушать, история ей была уже известна в мельчайших деталях. Разглядывая растерянное лицо Анри, она всё больше находила доказательств того, что Марк испытывает глубокие чувства любви к новой медсестре. Женская фантазия способна создавать целые миры в своей голове, но концентрируется зачастую лишь на мелких склоках и домыслах.

– Бедная, бедная Анри, как я тебя понимаю. Про него такие слухи ходят, одни хуже других. Не могу представить, какого было Марку, когда тот ворвался к нему – она закатила глаза, поддерживая видимость собственной включённости в беседу. Анри безостановочно кивала, сейчас она как никогда нуждалась в дружеском плече. Ей всё больше нравилась Мари, добрая, открытая она так походила на её сестру, которую она не видела уже много лет. Она знала, что Мари не сплетница как Ларин, не дурочка как Тата и не холодная как Катерина, ей казалось, что её новая подруга собрала в себе все самые лучшие человеческие качества.

Они медленно пошли по коридору в сестринскую. Мари нежным, материнским голосом лила в уши Анри все самые нужные сейчас слова. Ложь для неё была обычным состоянием души, настолько она сжилась со своим выдуманным образом идеальной девушки и подруги, что ей не составило особого труда потратить двадцать минут, чтобы закрыть все горести и переживания Анри. Она знала, что лучший способ подобраться к врагу, сделать его своим другом, выведать все его тайны и тогда-то она сможет приструнить это мелкую мерзавку, которая так бесцеремонно ворвалась в её владения.

Перед сдачей смены Анри была вновь вынуждена зайти в палату двадцать восемь. Можно было послать молодняк с поста медсестёр, но они всякий раз так каменели в её присутствии, словно напуганные овечки, которым оставалось только упасть на пол и биться в судорогах. Анри взвесила в голове, что было для неё предпочтительнее: увидеть снова эти глупые моськи, выглядывающие из-за высокой стойки администрации или пару минут поговорить с избалованным мальчишкой. Она выбрала второе. В мыслях она объясняла всё тем, что беспросветная глупость молодняка стала основной причиной её выбора. Но совесть уже начала подтачивать её уверенность. Было что-то ещё.

– Как видишь, я всё ещё здесь и позволь заметить – не курю – довольно оповестил её Ник, едва Анри зашла в палату.

– Да, спасибо. Жалобы есть? – она задумчиво листала карту, хотя всё его лечение уже знала наизусть, но столкнуться снова с его ехидным взглядом было выше её сил.

– Жалобы? Да нет, не считая того что у меня жутко чешется нога в этой железяке, а ещё санитар ходит с таким лицом – он попытался изобразить злую гримасу, но прекратил, так как заметил, что Анри не отрывается от карты – и одна медсестра настолько тупая, что уже целую вечность пытается прочесть, что написано на паре листочков в моей скудной карте – Анри резко оторвалась и уставилась на него «началось и минуты не смог промолчать» она демонстративно захлопнула карту и приблизилась к койке.

– Значит жалоб по существу у тебя нет? – она вошла в линию света от лампы и встала, заносчиво глядя ему в глаза.

– Значит все-таки тупая – констатировал Ник. Анри смутилась, она не поняла почему он сделал такой необоснованный вывод и ожидала продолжения – вторая страница, десятая строчка, я попросил отметить, что меня беспокоят головные боли с момента операции. Возможно, это результат сотрясения, но врач не согласился направить меня к неврологу, а просто снизил дозу обезболивающих. Теперь помимо головы у меня ещё болит нога. Супер правда? – Анри, не отрывая от него взгляда, осторожно открыла карту.

Она так сконцентрировалась на слепом игнорирование, что не заметила написанного от сегодняшней даты. Проверив весь второй лист, она обнаружила эту запись, отметила для себя до какого уровня снизили обезболивающие и перевела взгляд на Ника. Её совесть вновь восторжествовала. Во все рупоры она сообщала, что Анри так зациклилась на эмоциях, что упустила из виду такой важный факт. Конечно, медсестёр не особо волновали изменения в назначениях, так как в их задачи входило только беспрекословное исполнение написанного в карте. Но они часто отмечали какие-то изменения в состоянии пациента, так как находились с ними в более длительном контакте и сообщали о них врачу, а тот в свою очередь проверял догадки и корректировал лечение при необходимости. Но Анри, помимо этого, грезила стать врачом и постоянно проверяла пациентов на наличие каких-либо негативных изменений, для неё каждый обход был тестированием наработанных навыков, а сейчас она с треском провалила свой собственный экзамен. Но больше всего её расстроил тот факт, что она могла навредить своей мелочной озлобленностью. Это чувство уже горячей волной поднималось из глубин её души, подкрепляя неудержимые вопли совести.

Ник заметил, как заносчивость соскользнула с её лица. Он начал мучаться в догадках, что её так смутило, но сделал вывод, что возможно девушка расстроена, тем, что придется задержаться после смены и обратиться к дежурному врачу, а это может затянуться надолго.

Анри сглотнула слюну, чтобы продолжить.

– И как болит? Острая боль или пульсирующая, опиши? В каком месте? Тошнота? – голос её был полон сопереживания и сдержанности.

– Вся голова болит, боль тупая такая тянущая, не тошнит – она заглянула ещё раз в карту, чтобы посмотреть, как давно ему снизили обезболивающие, вздохнула, понимая, что надо будить дежурного.

– Я сейчас вернусь.

Через десять минут Анри вернулась в компании заспанного и помятого врача. Он пару раз взглянул на карту и недолго думая вернул прежнее назначение обезболивающих. Что-то дописал в карте и исчез, не проронив ни слова.

– Сейчас тебе не смогут провести дополнительные анализы, завтра с утра всё сделают. На ночь тебе вернули прежнюю дозу, чтобы нога тебя не беспокоила. Не переживай, завтра я свяжусь с медсестрой на смене, чтобы она проконтролировала всё. Её зовут Мари, она очень хорошая и дотошная – «не то, что я» добавила разочарованно про себя Анри. Она уже приготовилась к долгому и колющему чувству вины.

– А тебя как зовут? – неожиданно спросил Ник. Анри немного растерялась, положила карту на прикроватный столик и села на соседней койке.

– Анри, извини, я сама не знаю, как упустила это из виду – она безуспешно подбирала слова извинения, но её собственные принципы говорили лишь об одном – слова не искупают содеянного. Ник заметил на её лице грусть и что-то внутри стало переворачиваться. Он почувствовал, как мысли на секунду остановились, шутки иссякли, и он не знал, как нужно правильно ответить. В голову приходили только глупости.

– А меня Ник зовут – «вот дебил у неё ж в карте написано» – это я на случай, если ты и имя мое не смогла прочитать – он не хотел её уколоть очередной глупой шуткой, но сделал это машинально, так уж он привык. Анри резко встала и направилась к выходу. Совесть её хоть и грызла, но выносить его колкости после того, как извинилась она считала ниже своего достоинства. Гордость не позволяла. Она не успела пройти и половину палаты, как услышала за спиной шаги. Ник, подволакивая одну ногу шёл за ней вкладывая все силы в то, чтобы догнать её в дверях. Обезболивающие ещё не подействовали, вставая он вырвал иглу капельницы и поэтому каждый шаг отдавался острой болью. В полумраке палаты это выглядело весьма пугающе. Анри отпрянула и остановилась.

– Слушай, я не злюсь и не обижен, и я несу чушь, извини, такой я человек. Воспринимай это как глупые шутки глупого человека, пожалуйста – он сам не понимал зачем он встал, зачем пошёл и зачем извиняется. Слов извинения он давно не слышал от самого себя, а сейчас они летели впереди него. Но хорошо обдумать это он не успел, потому что Анри подхватила его под руки и потащила к постели, он вяло перебирал ногами и наконец плюхнулся обратно в мягкую подушку. Нога ещё ныла. Анри быстро вернула катетер и селя рядом. Глаза её пристально следили за его лицом в поисках признаков острой боли. Тяжелее всего для неё было видеть, как мучаются другие, к этому невозможно привыкнуть и это невозможно переносить без боли душевной. Она не знала, что сказать, так быстро менялись его слова и поведение, не знала, как подбодрить и надо ли, однако её рассуждения уперлись в одну твёрдую идею – внутри этого колючего до невозможности человека, жило что-то хорошее и возможно даже доброе, то, что он так яростно защищал от всего внешнего мира, но не смог спрятать от неё.

– Больше так не вставай, хорошо? – он закивал, не находя сил ответить. Глаза его были полузакрыты, он ждал, когда боль схлынет – тупой здесь только ты – она беззлобно усмехнулась – куришь, дебоширишь, шляешься по этажам. Завтра попрошу Мари прикатить тебе каталку, и ты сможешь благополучно доехать до Марка, можешь даже её попросить тебя довезти, она добрая, не откажет – Ник чуть приоткрыл глаза. Ему хотелось кричать, он чувствовал себя слабым и немощным, он ненавидел это чувство, потому что оно ассоциировалось у него с опасностью. Он готов был отпустить очередную злобную фразочку, но тут же невольно тормознул себя. Часть его рвалась в бой, доказать, что не нужна ему чья-то жалось и тем более каталка, чтобы шла она отсюда и не приходила больше. Он ненавидел себя за то, что встал, что извинился, какой он жалкий был в этот момент. Но другая часть словно молчаливый старец покачивала головой и не одобряла его страстного желания обидеть Анри.

Боль начала утихать, разум его освободился от буйства эмоций, и он уснул. Ночью Ник проснулся. В горле пересохло, нога не болела и, как ни странно, голова тоже, он потянулся за водой на столике и замер. Анри спала на соседней койке. Сжавшись в комочек, она подтянула ноги к груди обхватив их руками. Видимо от холода, в палате было свежо. Он попытался было приподняться, но Анри тут же проснулась от шороха его движений, такой чуткий был её сон, на автомате встала, прикрыла Ника одеялом и снова легла. На часах было три ночи.

Глава 11

Мерсад очнулся на утро следующего дня. После операции его изрядно накачали обезболивающим, которое туманило его рассудок. Он долго собирался с мыслями, пытаясь разобраться, где он и что с ним. Память постепенно стала возвращаться, обрисовывая печальные картины прошлого дня и он с ужасом осознал, что на нём больничная одежда. С трудом поворачивая голову он искал вокруг свою одежду, где лежала дискета. Рядом были только однотонные кровати с другими стонущими и храпящими пациентам. Издали доносился гул фронта. Они все ещё наступают, несмотря на колоссальные потери.

В последние полгода в верхах военного управления проходили какие-то странные движения. Закулисные интриги вылились в смену основных командиров и главнокомандующих, а это в свою очередь повлекло ряд изменений в тактике. Теперь они наступали по всем фронтам, каждый день новый бросок. Бойцы неделями не видели выходных, все были измотаны, но граница медленно, но верно стала сдвигаться. Враг не ожидал такого натиска и смещался, оставляя за собой сотни брошенных Свидов. Многие несмотря на тяготы войны поддерживали такую стратегию. В тылу с большим размахом праздновали каждый отбитый метр, вино лилось рекой, салюты ежедневно взмывали над городами освещая восторженную толпу. Но были и те, для кого эти праздники обернулись трагедией. Эшелоны погибших километрами тянулись по всей захваченной территории. Мерсада тошнило от всей этой информационной эпопеи. Бойцы, кто каждый день вместе с ним выходили в поля с восторгом, следили за своими рейтингами, считали полученные деньги, которые возможно никогда не потратят, а возможно и потратят, но уже на свои похороны.

Он стал кричать, голос его не слушался и выходил только истошный стон. Медсестра, блуждавшая среди постелей палаточного госпиталя, суетливо подбежала к нему.

– Что случилось? Врача вызвать? – он мотал головой.

– Где мои вещи? – просипел он. Сестра не растерялась и тут же ответила.

– Их отправили в реабилитационный центр, где ты будешь проходить восстановление – Мерсад снова отчаянно помотал головой, она говорила о том скудном рюкзаке, которой, как и многие другие, он таскал за собой повсюду. Там было сменное белье, кое-какие инструменты и телефон. Тот самый, в который он уже не заглядывал целую вечность.

– Нет моя форма, форма в которой привезли – медсестра просияла, наконец она поняла, что он имел в виду.

– Ах, это, её давно в утиль сдали – довольно ответила она, будто её спрашивал учитель у доски, и она правильно решила задачку.

– Когда? – сестра опять задумалась.

– Часов двенадцать назад, наверное, они были все в крови и порванные, такие сразу в утиль отправляют – её слова больно резанули его слух. Конечно, утиль звучало так, будто их сотрут в порошок, и никто не узнает сокровенной тайны его спасения, но Мерсад знал, что мусорщики, эти фронтовые крысы перед тем, как свалить всё в одну кучу с жадностью обшаривали вещи, заглядывая в каждый кармашек. Частенько, там можно было наткнуться на деньги или какую-либо технику типа телефона, рации и прочего, что бойцы в спешке утаскивали с собой в Рауки, когда объявляли об очередном броске. И эти крысы точно не пропустят странной дискеты. Надежда оставалась на то, что какой-то безмозглый мусорщик не увидит в ней какой-либо ценности и тем более не побежит проверять записи. Но оставалось одно «но». В последние годы мусорщики взяли за моду красть дискеты с Рауков умерших бойцов и продавать их журналистам или другим заинтересованным лицам, кто потом публичил последние дни бойца, минуты его смерти. Люди с жадностью голодных котят поглощали такой контент. Теневые сети так и пестрили этими кровавыми обрывками жизни и смерти. Особенно ценились видео именитых бойцов, кто был на вершине рейтинга, а Мерсад был одним из таких.

Пару лет назад он стремительно стал подниматься по лестницы славы сам того не подозревая. Черноволосый, хмурый юнец и голубыми как небо глазами и кожей словно слепленной из алебастра, он был замечен одним из беттеров, кто праздно бродил по полигонам в поисках новых лиц. Деньги никому никогда не мешали и Мерсад недолго думая согласился пополнить список бесконечных лиц будущих трупов экранного телешоу. Пара фото, неаккуратно сляпанное видео и вот уже ставки стали стремительно расти. Его аккуратность и внимательность не однократно сохраняли ему жизнь и поэтому он был замечен многими толстыми кошельками, кто жаждал сыграть в русскую рулетку на чужую жизнь. Письма сотнями летели на его немногочисленные аккаунты, женщины жалобно просили его поделиться спермой, чтобы зачать от него желанного ребёнка, но в этом плане Мерсад был непреклонен. Воспитанный в старых традициях он не терпел этого мерзкого желания рожать от человека, кто каждый день был в шаге от гибели.

Мерсад уставился в потолок, рассуждая с какой вероятностью может просочиться это видео в сети врага. Он помнил, что информационный вакуум сохранялся уже много лет, однако знал людей, кто мог добыть информацию с той стороны. Она была редкой, но была, этого то он и боялся. Не отключись он от боли, мог бы достать дискету и отдать на время в надежные руки, но телу не прикажешь. Время было безвозвратно упущено. Возможно, он уже подписал смертный приговор той несчастной, которая его спасла, если конечно она добралась до своих. Такого исхода он тоже страшился не меньше. Мысли словно темные тучи перед грозой сгущались над его головой, но выхода из сложившейся ситуации он не находил. Оставалось только ждать и надеться на глупость того самого мусорщика, который обшаривал его вещи. Мерзкие существа, он даже не мог их ровнять с людьми, как и беттеров.

 Двумя днями позже, когда Мерсад уже был в тылу и тревожно лежал в палате одного из санаториев, который в своё время оперативно переоборудовали под госпиталь, к нему наведался его беттер. Его звали Тави, плюгавенький, тридцатилетний мужчинка, с уже виднеющейся лысиной также праздно зашёл в палату, будто заглянул туда случайно, осмотрелся по сторонам и воскликнул:

– Вот он мой герой! Вот он мой золотой телец, кто обогатит нас! – Мерсад скривился, он его невзлюбил с первого дня, когда тот видимо скорее от скуки добавил его в список, не надеясь на успех, но после стремительного взлета стал постоянным посетителем Мерсада в полях и его главным поклонником. Он даже обзавёлся нешуточной техникой, чтобы снимать красочные видео о буднях бойца. Таких как он не пугала грязь и отсутствие всякого быта, его меркантильные желания вели его в самую гущу событий.

– Парнишка, мы в двадцатке, в двадцатке! Ты понимаешь, что это значит! Ты выжил и это принесет нам кучу денег! Мы с тобой тут такой контент наснимаем! – он оперся на спинку кровати и довольно уставился на Мерсада. Его ни капли не интересовала его реакция и здоровье, главное, чтобы тот не артачился как обычно.

– Слушай, давай потом, я сейчас не в том состоянии – вяло ответил Мерсад, но Тави уже достал камеру и засуетился возле больного. Он откинул угол одеяла с него, оголив перебинтованное тело, примерился к паре кадров, словно был опытным режиссёром. Мерсаду не хватало сил противиться, и он лежал не двигаясь, равнодушно следя за движениями Тави. Только колющий холодок пробегал по всему телу.

– Шикарный кадр, просто шикарный – для Тави, Мерсад был марионеткой, которую он вертел в руках точно пятилетняя девочка свою куклу, обряжая её в замысловатые наряды, а та лишь бездумно хлопала пушистыми ресничками. В мыслях он уже подсчитывал как взлетит рейтинг после такого контента, он уже грезил попасть в десятку, а это сулило ему новую машину, апартаменты за городом и роскошных женщин, которые раньше от него шарахались, стоило ему бросить свой взгляд, полный грязных намёков в их сторону. Но теперь ситуация поменялась и каждые выходные он нежился в объятиях очередной красотки, рассыпая деньги направо и налево.

Его игривое веселье прервал неожиданно нагрянувший врач, которому достаточно было одного взгляда, чтобы Тави поджав хвост исчез в дверях палаты.

– Вот и надо вам это? Таскаетесь с этими беттерами, словно это какое-то шоу, а мы вас зашивать не успеваем – бухтел врач. Мерсаду стало стыдно, врач годился ему в отцы, и он знал, что его отец точно бы такого выбора не оценил. Он потянул одеяло на себя и попытался согреться. Дрожь не покидала его тело, как и мысли о той дискете. Но пока все просмотренные им новости, говорили о том, что утечки информации ещё не произошло, но и времени прошло слишком мало, чтобы можно было расслабиться.

Тави побродил ещё минут десять около палаты и осознав, что врач не скоро выйдет, решил, что и этого видео на сегодня будет достаточно «для затравки как раз» подумал он и направился в святая святых – рынок мусорщиков.

Рынок находился далеко за городом, туда свозился всякий хлам с полей: куски Рауков, на которых ещё виднелась засохшая кровь, телефоны в бесчисленном количестве, рваная форма бойцов и многое другое. Тави всегда наведывался туда в поисках интересных вещичек, которые он мог толкнуть по более высокой стоимости ценителям. Многие перекупщики узнавали его в лицо, знали, что он будет торговаться до победного и его не обдурить как простого обывателя. Он уже не покупался на наплечники, где хитрые мусорщики путем несложных махинаций нацарапывали имена известных бойцов дабы выдать бесполезную железяку за бесценный алмаз. Всё чаще его стали привлекать видео с краденных дискет. Закон запрещал распространение такой информации, но разве Тави это могло остановить? Он знал все уловки как в случае чего отвести от себя подозрение. Юридически он был также хорошо подкован, как лошади на ежегодных городских скачках.

Дискеты не продавали с витрины, только из-под полы. Он захаживал в знакомые ему лавки, протискивался сквозь толпу поближе к прилавку и знаком показывал продавцу зачем пришел. Те в ответ ему подсовывали безымянные дискеты. Никто из них самостоятельно не мог их просмотреть по двум причинам: первая – у них не было нужного оборудования, вторая – все дискеты были запаролены и для взлома требовался ум покрепче, коим Тави также не обладал, но знал людей, кто мог ему помочь. Понять с первого взгляда ценность дискеты было невозможно, поэтому он наобум скупал партии в нескольких магазинчиках в надежде, что одна из них будет той самой, которая взлетит в теневой сети.

Выбрав несколько штук, он пару минут торговался с потрёпанным жизнью продавцом и взяв дискеты за полцены беззаботно направился домой, точнее в ту лачугу в местном гетто, где он провел почти всю свою сознательную жизнь. По дороге он планировал забросить дискеты одному местному программисту, который за гроши взламывал их. Это должно было занять пару дней, поэтому Тави планировал вплотную заняться распространением нового видео, накладывая до омерзения глупую музыку, которая будоражила сердца юных дам.

Поднявшись на пятый этаж Тави принялся стучать и зычном голосом призывать хозяина:

– Сандро, открывай, Сааандрооо – протянул он и дверь немного приоткрылась.

– Чего тебе? – сквозь щель мелькнуло недовольное лицо. Программист Сандро был низкого роста, поэтому Тави всегда приходилось разглядывать его сверху вниз сквозь узкую щель между косяком и дверью.

– Работа есть – он протянул сверток в дверь, рука выхватила пакет и дверь тут же захлопнулась. Тави ни разу не бывал по ту сторону двери и его это не особенно волновало, он уже знал, что там его ждут обшарпанные обои, грязный годами не мытый пол, окна, плотно занавешенные толстыми шторами и какой-то бессмысленный хлам. Так он думал, потому что жил в точно таком же захолустье, как и его работник. Минутой позже дверь вновь приоткрылась.

– Три дня минимум, у меня завал – Тави вздохнул.

– Тогда обговорим цену, дружище. Три дня меня устроит только за меньшую плату – в дверь просунулась рука со свертком.

– Тогда вали отсюда – Тави снова истошно вздохнул.

– Ну Сандро – протянул он. Сторговаться с этим мелким террористом, как он называл программиста про себя, у него ни разу не вышло, но он как азартный человек не оставлял попыток. Сверток всё ещё упирался в его уже округлившийся от возраста и нездорового питания животик.

– Ладно, договорились – просипел Тави. Сверток скрылся за дверью. Тави не утруждал себя лишними переживаниями о выдвинутых сроках, на повестке дня у него стояла более важная задача, а носиться с этими дискетами для него было что-то вроде хобби. Немного дорогого хобби.

Будь у Тави возможность хоть одним глазком заглянуть за железную дверь, он был бы шокирован до невозможности. Комната Сандро никоем образом не соответствовала его ожиданиям. Здесь было чисто и свежо, на окнах висели серые жалюзи, с верхних полок, заваленных книгами, свисали диковинные цветы. Сам Сандро был невысокого роста в силу возраста. Ему едва исполнилось пятнадцать, мать его днями и ночами пропадала на работе, отца давно не было, и он в силу своего ума стал заниматься математикой с ранних лет. Уже в двенадцать он мог успешно программировать несложные приложения, но в таком районе едва ли мог рассчитывать на высокий заработок, поэтому частенько стал промышлять незаконными сделками. Тави на него вывел их общий знакомый, который заказывал мальчишке разные проекты для рекламы. Сандро не показывался своим заказчикам и практически никто до сих пор не знал, как он выглядел, да и не особо интересовался. Такие мелкие были у него заказы. Его статус в обществе пророчил ему не самое светлое будущие. Зарплаты матери едва ли хватило бы на оплату даже одного семестра в университете. Каких-то бюджетных программ для таких как он не существовало, так что было принято решение действовать самостоятельно. Но чтобы мать не прознала о его работе он всячески это скрывал, да и даже если бы она что-то обнаружила в его закромах, не смогла бы понять, что это.

Сандро зашвырнул сверток в тумбочку, в которой хранил весь ненужный хлам и уселся за компьютер в белом свете настольной лампы.