У меня все дома

Еще все следовало делать шаг за шагом, никаких всплесков радости, интуитивного поведения, все от ума. Не выучишь таблицу умножения? Будешь дворником, быть дворником считалось быть низшим слоем существования, как будто дворники не люди, а прокаженные. Не поздравишь дедушку с днем рождения – будешь навеки изгнана, так себя не ведут. Все должно быть по негласному семейному протоколу. В этой семье воспевался статус. За семейными обедами никто никогда не говорил о чувствах, переживаниях, важны были успехи, внешние заслуги, чины, регалии, достижения, в общем, все то, что явит тебя внешнему миру как властного человека, успешного победителя по жизни. Застолья – это были единственные церемонии, где можно было услышать: «Мы тебя любим, ты у нас такая-растакая, желаем того-то, будь счастлива и здорова».

На семейных званых обедах я никогда не видела живых людей. Не знала дедушку как человека, хотя, в отличие от дедушки по папиной линии, у нас было достаточно времени для общения. Но он его никогда не инициировал. Я знала его как профессора, как человека, подарившего квартиру мне и маме, хорошего игрока в шахматы. Он никогда меня не обнимал, не говорил о том, что любит. И всегда было ощущение, что он просто смирился с моим существованием. Когда я приходила в гости, он говорил: «Наташка, зайди, покажись!» Это значило, что мне нужно заглянуть в его комнату, покрутиться перед ним, как товар, услышать «выглядишь хорошо», на этом его проявления как дедушки заканчивались. А бабушка, бабушка при нем. Как-то раз я пришла и спросила у нее: «Ты счастлива в браке? Ты прожила с дедушкой пятьдесят лет!» Она вздохнула, опустила глаза и сказала: «Да!» Но в этом да только слепой не смог бы разглядеть истину. Она до последнего играла, она до последнего была хорошей, «правильной» женой.

Наша/ваша и ничья

Исходные данные моей истории таковы, что росла я между двух абсолютно разных семей. Со стороны папы люди любящие, смело поддающиеся соблазнам, живущие желаниями. Не всегда самыми осознанными, но точно живыми. Эмоционально открытые, простые люди. Они не гнобят, не унижают. Но при этом в семье отца было мало самодисциплины и много слабости перед зависимостями от курения и алкоголя.

В этой семье я научилась выбирать свои желания, выбирать получать радость от жизни. Позволять себе все, что хочется, и знать, что могу добиться того, что поистине хочу. В этой семье я узнала, что я красива. А еще здесь я научилась легко относиться к деньгам.

Со стороны мамы – люди, живущие по правилам и в строгой дисциплине. Здесь выше статус, больше денег, дороже подарки и обеспеченней уровень жизни. При этом люди живут НЕ свою жизнь, а правильную. Поздравляют с днем рождения потому, что надо, а не потому, что хочется, говорят слова о любви, когда того требует ситуация, и их очень заботит, а что же подумают о них другие. Здесь вообще нет понятия «я хочу», тут есть надо, должен, обязан. Тут всегда ты либо хороший, когда делаешь как велено, либо виноват, что в разы чаще. Тут не обнимут от души, но дадут денег и позвонят кому надо, здесь все приемлемо и понятно обществом.

В этой семье я научилась держать себя, научилась манерам и этикету. Научилась правильно вести себя в обществе, уважать взрослых. Мне показали, какая может быть роскошная жизнь, и я стала с самого детства ставить себе очень высокие цели. Научилась достигать и выбирать лучшее, качественное для себя, не соглашаясь на меньшее. Благодаря этой семье я увидела много очень обеспеченных людей и очень рано узнала, что деньги важны, но они не имеют никакого отношения к счастью. Еще поняла, что ум, регалии и институтское образование не делает из человека человека, ведь, наверное, тогда бы такое количество умных, взрослых и образованных людей из двух семей все же смогли бы договориться и жить в согласии.

Я благодарна своим семьям за безбедное детство. И в одной, и в другой семье всегда было всего достаточно и даже сверхдостаточно. Минуя уровень выживания, с юности у меня возникли запросы духовного уровня. Мне стало интересно, что же тогда влияет на состояние счастья? Где живет любовь, нежность, понимание и взаимопонимание? Как рождаются искренние улыбки, разговоры по душам? И как прийти к жизни с открытым и любящим сердцем? И больше всего мне хотелось понять, что же не хватило моим семьям, чтобы жить в мире и любви?

Я верила, что любовь – это единственное естественное состояние для человека, вне зависимости от его статуса, пола. Без любви Душа человека не чувствует удовлетворения от всего происходящего с ним, какими бы бескрайними богатствами и статусом он ни владел. Отсутствие любви ожесточает сердца. Это внутреннее состояние позже проявляется на лице человека, со временем он перестает улыбаться и светиться изнутри, очень быстро стареет и плохо выглядит. Он гаснет во всех смыслах. Но чтобы моя вера стала реальностью, а не домыслом, предстояло пройти еще очень длинный путь.

Когда тело не выдержало

Что вы любили делать в детстве больше всего?

Я всегда любила танцевать, когда я танцевала, Вселенная кружилась. Я чувствовала, что живу. С шести лет я занималась художественной гимнастикой, потом хореографией, народным танцем. Концерты, выступления на городских праздниках, фестивали, конкурсы, подготовка номеров, костюмы, аплодисменты, гибкость тела, горящие глаза. Радостный трепет перед выходом на сцену, долгие тренировки, способность терпеть боль от растяжки, взращенная выносливость, дисциплина, прямая осанка. Все это формировалось с самого детства благодаря танцам и нашим советским хореографам. Стоять часами у станка, улыбаться зрителю, когда тело отказывается двигаться, повторять танец 55 раз за день, долго оттачивать детали каждого элемента.

Это закалило дух бойца и мое четкое намерение на жизнь – я НЕ сдамся, я смогу, я уже смогла не раз, смогу еще. Этот эффект от занятий редко озвучивают, считая хореографию развлечением, но именно длительные тренировки, повторения до изнеможения закладывают в тело информацию о его выносливости, о том, что тело может быть опорой и в случае необходимости готово преодолевать трудности.

Всем этим я жила, пока в один день не раздался телефонный звонок.

Звонила моя крестная. Еще один лучик света, любви и поддержки. Человек, который видел и чувствовал мою душу, лучик, который приходил тогда, когда становилось слишком темно и я не справлялась, а исчезал, когда видел, что я вновь готова идти своим путем. Удивительный человек, свободный от рамок и условностей.

Для которого «Я забыла поздравить тебя с днем рождения» не значит «Я не уважаю тебя». С ней был куплен первый лифчик в жизни и исследован впервые Петербург.

Только у нее хватило смелости сообщить мне эту новость: «Наташа, ты больше не сможешь танцевать, у тебя смещение позвонков в пояснично-крестцовом отделе, и при любом резком или неудачном движении позвонки могут сместиться, задеть нерв и тебя парализует. В ближайшее время будет стоять вопрос об операции, вживлении титанового устройства тебе в спину».

Бах! Свет выключили. «И это все?» – подумала я. Отберите у вокалиста голос, у писателя – перо, и вы убьете человека при жизни и без касаний.

Именно так я ощущала себя в тот момент. Танцы были единственным, что отвлекало меня от семейных дрязг, они были причиной просыпаться по утрам. Смысла жить дальше я не видела!

Здравствуй, первая депрессия в 13 лет.

Гуляя по больничным коридорам

Контрасты жизни. Вчера ты танцуешь у станка, а сегодня прикована к кровати. Поясница не выдержала. В 13 я, конечно, ничего еще не знала о психосоматике. Наличие боли в пояснице говорит о том, что человек пытается самостоятельно решить свои проблемы, взваливает «непосильную ношу на свою спину».

Я не верю в самобытность болезни сейчас и не верила тогда. Тело человека реагирует на все его эмоциональные переживания, и если с ними не работать, то низковибрационные эмоции: страх, гнев, стыд, чувство вины и так далее – со временем уплотняются, проявляются в теле, превращаясь в болезни. Постоянное ощущение давления в доме, конфликт семей, моральное издевательство над мамой и постоянный страх сделать что-то не так сделали свое. Начался период бесконечных детских больниц.

Очень резкий контраст – выпасть из мира танца, яркого и живого, в мир белых халатов, зеленых коридоров и неизвестности с нотками надежды. Все врачи в один голос твердили: нужна операция и срочно, а то у вас будет инвалид!

Нужно резать, вставлять укрепительную конструкцию, а потом через несколько лет извлекать ее. Операция сложная, но реальная. Да, вся спина будет в шрамах, да, есть вероятность, что она не будет ходить – но надо делать.

Мне было страшно, я никогда ничего не ломала, кроме ногтей. Больничные коридоры сменялись один за другим, я наблюдала за детьми на костылях и в инвалидных колясках, аппараты Илизарова, пронзающие насквозь маленькие детские ножки, океаны зеленки на швах только что прооперированных тел. Страх, неизвестность, бессилие и растерянность в глазах родителей.

Тогда в первый раз я провалилась в состояние «наблюдателя», мне казалось, что это все происходит не со мной. МРТ, рентгены, исследования, ожидание, и только слова моей любимой бабушки Лимы: «Давай зайдем в кафе после врача?» – подпитывали меня радостью. Когда ты встречаешься с вероятностью стать инвалидом в 13 лет, то одновременно знакомишься со страхом смерти.

По врачам со мной ходили в основном бабушки.

Они-то и спасли мою жизнь, именно благодаря им я избежала участи быть изрезанной в таком юном возрасте. Как они это сделали? Верой!

Они отказались верить в то, что есть только один вариант – операция. Взяли меня под руки и повели гулять по больницам. Божечки, каких только врачей, центров, массажистов и кабинетов я не видела. Каждый осматривал меня, мои снимки, поправлял очки на носу и говорил – резать! Я не помню, сколько продолжался процесс поисков, но в один прекрасный день вера бабушек дала плоды. Молодой врач, высокий, красивый, вынес вердикт, отличный от десятков других: попробуем лечить стационарно, без хирургического вмешательства. Будет долго, нудно, потребуется много сил, но, возможно, получиться избежать операции. Готовьте документы – мы кладем ее в больницу.

Меня в больницу? Домашнюю девочку, которая в детский сад ходила со слезами, а школа всегда была адом? Да я даже в детский лагерь никогда не ездила. Пока на моих глазах набухали слезы, он продолжал озвучивать план.

Полтора месяца она будет лежачая. Вставать нельзя категорически. Лежать обязательно полусидя и спать тоже. Далее еще на полтора месяца мы наложим ей гипс на все туловище и одну ногу, чтобы зафиксировать поясницу в нужном для сращивания позвонков положении, а после снятия гипса месяц реабилитации. И это еще не все! До 18 лет обязательно носить корсет, снимая только на ночь, и четыре раза в год ложиться в больницу на месяц для проведения поддерживающих лечебных процедур.

Либо операция, которую вам предлагают все. Выбирайте!

Первый месяц в «Туристе»

«Турист» – государственная больница, расположенная под Дмитровом. Была построена немцами. Чистый, прекрасный, красивейший проект, сильно отличающийся от других больниц Москвы. Меня отправили туда. И вы сейчас удивитесь, но это стало моим спасением не только для тела, но и для души.

Больница состояла из пяти корпусов по два этажа в каждом. Мой был четвертый, палата на первом этаже под номером 5. Большие светлые палаты, по шесть человек в каждой, игровая с бильярдом и телевизором, столовая, бассейны, процедурные, залы для гимнастики. Выглядело все очень даже уютно.

Но когда ты домашний ребенок и внезапно на долгий срок оказываешься в окружении детей разных возрастов с разными привычками, характерами и воспитанием, плюс у тебя редкая болезнь – это дикий стресс.

Первый месяц я отказывалась есть. Я плакала, плакала постоянно и ничего не ела. В голове крутились одни и те же вопросы: «Как это могло произойти со мной? Кто все эти люди?» Вы бывали в детском лагере? Дети, особенно подростки, бывают очень злыми. Они пробуют свою самость друг на друге, доказывают, кто круче.

Девочки-соседки постоянно ругались матом, опасность была повсюду 24/7, общий туалет, ванна одна на 30 человек на этаже, и еще мне нельзя покидать палату. Мама почему-то меня практически не навещала, я хорошо помню Лиму и крестную в эти первые самые страшные дни.

А потом появилась она, Вселенная вновь направила мне в поддержку удивительного человека, который стал моим проводником и опорой на этом сложном этапе жизни.

Ольга Борисовна!

Значит, лежу я в палате, реву, не ем уже несколько дней. Распахивается дверь, и в нее врывается высокая крупная женщина, очень похожая по энергетике на Хагрида из «Гарри Поттера». Большая грозная женщина с добрыми глазами! И звали ее Ольга Борисовна!

А вместе с ней в мои барабанные перепонки вторгается громкий и строгий голос: «Таааак, кто это тут лежит и не ест, медсестры жалуются! Ну-ка есть, быстро!» – я обалдела. Дальше она буквально кидает мне на колени поднос с едой: «Быстро ешь, и будем математику делать!» От неожиданности я перепугалась и закинула пару ложек обеденного супа и картошки пюре в рот. Точно так же быстро, как и появился, поднос исчез с моей кровати, и на его место прилетели тетради. Я даже сообразить не успела, как обнаружила себя решающей задачи с этой грозной дамой. Оказалось, родители попросили одну из воспитательниц позаниматься со мной. Ольга Борисовна – любимейший мой человек, она оказалась моим наставником, а я – ее любимицей. Именно она пройдет со мной весь этот больничный путь до моего совершеннолетия, станет свидетелем первого поцелуя, первой любви и первой разорванной нити, связывающей меня с ужасными требованиями отчима.

Моментами она была резка, но, наверное, это был единственный правильный вариант поведения в то время. Когда нужно быстро привести ребенка в чувства и вытащить из жалости к себе.

Она воспитатель от Бога. Я до сих пор не понимаю, как у нее получалось ругать и наказывать с такой любовью. Поддерживать дисциплину в этом сумасшествии и быть опорой деткам, таким же, как и я, по воле судьбы оказавшимся в этой больнице. И что вы думаете? «Турист» стал моим вторым домом. Только на этот раз теплым, заботливым и родным по-настоящему.

Больница «Турист»

Вселенная меня в буквальном смысле спасла. Через болезнь вытащила в мир других людей, которые, на мое удивление, оказались очень добры по отношению ко мне.

Первые два месяца в «Туристе» пролетели очень быстро. Через несколько недель в палату подселили еще одну девочку с таким же заболеванием, и мы проходили путь лечения вместе, вместе были лежачими. Она была старше, и, общаясь с ней, я училась быть уверенной в себе. Я не буду описывать детально, но оказалось, что быть лежачей не так уж и страшно, и можно придумать кучу дел, которыми себя занять. А вот ходить по уши закатанной в гипс и на костылях оказалось малоприятным занятием, но я прошла и это. С тех месяцев я помню лишь разговоры с девочками по палате, нянечек, которые приходили обслуживать меня, и бабушек, что привозили мне гостинцы, которые мы всей палатой кушали после отбоя в темноте.

Были уколы, массажи, электрофорезы, гимнастики, таблетки и еще масса процедур, но все это на фоне радости от общения и тепла окружающих людей ушло на второй план.

Возвращаясь в больницу из раза в раз после базового лечения, я стала замечать, что встречают меня уже знакомые лица. Мне уже можно было ходить, и я начала активно проявляться в кругу других детей, воспитателей и медсестер. Тут я совершенно случайно узнала о себе много нового. Оказалось, у меня есть лидерские качества, и не мало! После 13 лет в семье, где я не имела никакого права голоса и находилась в постоянном страхе, это стало для меня открытием! Еще пришло понимание, что я красива, обладаю внутренней силой и притягательностью.

Вроде это было лечение, но воспринималось как лагерь, в который мне нужно ездить четыре раза в год на четыре недели, а что, неплохо. У меня появилась альтернатива жизни в оковах гнетущей обстановки дома, возможность не слушать плач мамы за стенкой, не прислушиваться по вечерам к грозным угнетениям отчима, другими словами, у меня появилось время и место для спокойной жизни в более экологичной среде. Моя самооценка начала расти не по дням, а по часам.

Ну и, конечно, ближе к пятнадцати начались приключения нового уровня. Первая любовь, первый поцелуй, первая написанная для меня и спетая мне под гитару песня от мальчика старше. А вы помните, да, как это важно в подростковом возрасте? «Турист» – это постоянное общение с очень зрелыми детьми, сильными и эмоционально стойкими, потому что в их жизнь очень рано пришла болезнь, которая заставила стать борцами и подобрать сопли, познать ранее не знакомые переживания, стать духовно взрослыми, чтобы в итоге выжить.

За время в «Туристе» я окрепла к восприятию чужой боли и разнообразию жизненных судеб. Я видела много: детей карликов, переломанные спины, огромные горбы, изогнутые в разные стороны ноги, руки, инвалидные коляски, но знаете, несмотря на физические страдания, это были очень светлые дети, по-настоящему светящиеся изнутри.

Еще за время в «Туристе» моя жизненная копилка пополнилась различными навыками. Ребята постарше научили меня играть в бильярд, достаточно неплохо, скажу я вам, в колледже в компаниях на свиданиях этот навык мне очень пригодился и выделял из толпы. Я была организатором и участником в большом количестве праздников, соревнований. А еще, когда в шестнадцать лет твоя палата находится на одном этаже с тремя палатами мальчиков, ты автоматически осваиваешь все навыки флирта. Боже, сколько дискотек, медленных танцев, обнимашек и держаний за руку было в то время.

Так трагедия стала спасением. А моя болезнь вытащила меня совсем в другой мир. Мир, в котором я начала чувствовать себя живой и обрела очень хороших друзей, знакомых и первую любовь.

У нас все дома!

Я взрослела и становилась смелее. Благодаря регулярным поездкам в больницу «Турист» стала понимать, что происходящее дома не нормально.

Дети рассказывали о своих родителя, об отношениях дома, о дружбе, тепле, о том, как они проводят время вместе, и все больше вопросов рождалось в моей голове.

Ждать долго не пришлось. Через несколько лет после истории со спиной меня нагнал следующий жизненный урок, который развернул мою жизнь на 180 градусов и сделал меня такой сильной и счастливой, какой я являюсь сейчас, когда пишу эту книгу.

Мне было 16 лет, я возвращалась со встречи. Была в гостях у папы и бабушки Лимы. Мне было сказано быть дома в 21:00. Я не помню, как так вышло, но я пришла позже минут на пятнадцать. Бабушка Лима проводила меня до подъезда, мы попрощались. Поднимаюсь в лифте, сердце в груди бешено отбивает ритм, так было каждый раз при возвращении домой. Окутывает страх, сейчас предстоит прятать глаза, бояться сказать лишнее, чтобы не получить колкой, язвительной фразой в поддых.

На этаже звоню в новомодный по тем временам звонок у двери с видеокамерой. На той стороне отчим берет трубку: «Дааааа», – протягивает, отвечаю: «Это я». Он: «У НАС ВСЕ ДОМА», – и вешает трубку. Он мне не открыл! Он не пустил меня в дом. Девочку, здоровую, красивую, умную, способную, добрую. Не пустил домой в 16 лет!

Я не знаю, на что он рассчитывал, поступая так. Возможно, думал, что я буду биться в истерике под дверью, умоляя пустить меня в дом, или желал насладиться унижением меня и открыть, когда я выбьюсь из сил и усну под его дверью, свернувшись калачиком. Но он явно не ожидал того, как поступила я.

Услышав: «У НАС ВСЕ ДОМА», – я подумала: «Ок! Что делать?» Дальше мое тело само приняло решение, то, на которое он явно не рассчитывал.

Я спокойно развернулась, вызвала лифт и ушла, ушла навсегда!

«У НАС ВСЕ ДОМА» – именно с этой фразы в шестнадцать лет началась моя взрослая жизнь. Когда я услышала ее в тот вечер, не почувствовала ничего, как сейчас понимаю, включился белый шум. В момент свалился железный занавес, и мое сердце закрылось от любви, жизни и самой себя, но, думаю, именно это спасло меня, дав пережить удар.

Выбежав на улицу, я на полпути догнала бабушку, которая шла по направлению к метро. «Наташа, что случилось?» – «Он не пустил меня домой!»

Лима: «Как не пустил?» – «Вот так». Бабушка развела руки, в ее глазах я увидела негодование, непонимание. Я не знала тогда, сколько ей стоило сил не обозвать его самыми дурными словами – но она этого НЕ сделала, в отличие от отчима, она никогда не позволяла себе подобного, сколько бы вреда он мне ни причинял! Я очень рано усвоила, будь ты хоть генералом, хоть пупом земли, ни один чин не сделает тебя человеком, если ты лишен совести, уважения и сострадания.

Моя любимая, сильная и любящая бабушка не была генералом – но ее величие было безгранично.

«Поехали», – сказала она, и мы пошли к метро вместе…

Бабушкин халат и тапки

Когда ты подросток, девочка, и тебе шестнадцать лет, в твоей жизни очень много привязок, так сказать, заземлений, якорей, без которых ты ощущаешь себя потерянной. У кого-то это постеры на стенах, определенная обстановка в комнате, так сказать, подростковая конура. Укромный панцирь, в котором можно спрятаться, когда теряешься в многообразии этого безумного мира.

Гормоны, жажда свободы, необходимость мириться с законами семьи – все требует от тебя еще не сформировавшегося навыка защищать себя, и лишь одно убежище на всей планете – твоя комната. Я не представляла свою жизнь без моих полотенец, определенного постельного белья, тапочек, пижам, кремов, одежды, которую готовила с вечера. Мой письменный стол, кассеты с музыкой, кровать, ванна. Все тактильное, мягкое и очень важное для моего эмоционального состояния.

А тут я оказываюсь на прокуренной кухне, в жестком бабушкином халате и протертых тапочках. Отец курит, включен телевизор, напротив Лима и мой разрушенный в очередной раз в пух и прах мир. Ах, да, и закончившееся внезапно детство. Не было долгой сепарации – раз, и все, канат обрублен, больно и пусто. Плыви по этой жизни как хочешь или не плыви!

Мама не звонила. Хотя она была дома, в той самой квартире, куда меня не пустил отчим. Тогда я даже не задалась вопросом: «А почему она меня не защитила? Почему не послала его и не открыла мне дверь сама? Почему не накинула на себя куртку и в домашних тапочках не побежала на улицу догонять меня?»

Меня всегда учили уважать взрослых, особенно маму, что в мою картину мира даже не просочилась мысль о том, что в этот момент она меня предала, она не защитила меня. Я очень сильно верила, что мама самая лучшая на свете, очень любит меня. Она правильная и всегда знает, как поступить. Мозг буквально игнорировал ее существование в этой ситуации, просто выкинул из всего случившегося, как будто кадр затерли. Отчим был врагом, а мама – мамой. Я не допускала мысли, что она могла и, наверное, должна была вступиться за меня, за свое дитя.

Мой отец хороший, в глубине души я чувствовала его любовь. Очень добрый, но слишком мягкий, я рискну сказать, безвольный, что лишило его жизнь всякого трезвого смысла. Он никогда не отстаивал своего мнения перед миром и быстро подчинялся воле других людей. С восемнадцати лет с сигаретой в зубах и с пивом в руке. Спрятаться в дыму и алкоголе было его выбором, позволяющим существовать. Хотя, мне кажется, он мог стать очень творческим поваром, музыкантом или путешественником. Он курил по две пачки в день, на кухне, в туалете, на балконе. Запах распространялся по всей квартире, выходя из которой, ты пахнешь, как пепельница.

И вот мы сидим, мои эмоции берут верх, и я начинаю рыдать в голос. Он отрывается от телевизора на пять минут, говорит: «Татуська, не плачь», – и вновь уходит в сериал. Он же важнее, чем родная дочь, которую чужой мужик пару часов назад не пустил в дом. Как же он был нужен мне в тот момент.

Я много раз прокручивала в мыслях иной вариант. Вот если бы он выключил телевизор, затушил сигарету, обнял, дал мне прочувствовать его защиту, до боли нужную и желанную безопасность, за ощущение которой в детстве и должен отвечать отец. Если бы возвращение дочери в его жизнь стало достаточной причиной, чтобы бросить курить и пить, если бы он продумал со мной план действий и сказал, что никому меня больше не отдаст и что все у нас будет хорошо. Но нет! Это из жизни других девочек.

Мой отец «убежал», выбрал сериал, сигареты и алкогольное забытье. Не помню, как долго я плакала, но когда слезы закончились, мне стал виден единственный выход – стать борцом, борцом и победителем в жизни! Начиная с завтрашнего утра!

Хоть унитазом меня назови

С самого рождения в меня как будто вмонтирован внутренний компас, указывающий верный путь. Мое тело всегда реагировало на обстоятельства, подсказывая, как поступать. Мне сложно описать детально механизм этого процесса, но он всегда срабатывает четко. Например, когда состоялась моя первая встреча с отчимом, тело сказало – опасность, прячься.