Похищенная синьора

– Шоммер поклялся месье Жожару, что глаз с нее не спустит и будет держать в своей спальне.

Анна кивнула и услышала позади пыхтение – Пьер остановился неподалеку от них, поставив у кривых ног небольшой деревянный ящик.

– А никто не подумал о том, что это здоровенное здание стоит одно-одинешенько в чистом поле? – осведомился охранник. – По мне, так отличная мишень. С воздуха как на ладони.

Женщины невольно проследили за его взглядом, устремленным в безоблачное небо. Затем Пьер подхватил с земли ящик и заковылял к парадному входу в замок. Анна и Люси переглянулись со сдержанными улыбками, но Анне стало не по себе.

– Думаете, он прав? – тихо спросила она. – Ведь наверняка месье Жожар и месье Шоммер не подвергли бы нас… то есть все, что мы привезли… опасности, да? – И впервые увидела, как Люси хмурится.

– Они очень скрупулезно подошли к выбору надежного места для экспонатов. И здесь уж точно безопаснее, чем в Париже, могу тебе гарантировать. – Люси помолчала, но все же спросила: – Ты ведь не жалеешь о своем решении поехать с нами?

Анна посмотрела на кузов машины, где десятки ящиков, помеченных разноцветными кружками, ждали своей очереди на разгрузку.

– Нет. Конечно нет.

Следующие пару часов, пока небо не обрело цвет глубокого моря, Люси, Анна и еще несколько сотрудников музея руководили разгрузкой и размещением бесчисленных коробок с архивными материалами. Поздним вечером кто-то из кураторов принес им pain au jambon[31], которые Анна приняла с благодарностью.

Они с Люси расставляли и переставляли папки с документами в большом обеденном зале, обсуждая, каким образом выстроить инвентаризацию на новом месте и как удобнее учитывать каждый экспонат, который пересечет порог замка. В конце концов решили придумать свою систему обозначений для просторных галерей внутри замка, которые могли вместить в себя всё – от египетских мумий до бесценных живописных полотен.

Когда совсем стемнело и работать стало невозможно, в обеденный зал заглянули двое музейных охранников – сказали, что им поручено всем показать их новые спальные места. Люси и других сотрудников, занимающих руководящие посты, они отвели в отдельные комнаты. В другом конце коридора, напротив спальни Люси, Анне и другим женщинам из числа помощников, показали огромный зал со сводчатым потолком – наверное, по площади он мог сравниться со всем домом, в котором находилась квартирка Анны. На мраморном полу ровными рядами были расставлены узкие койки. Она узнала в лицо нескольких машинисток и ассистенток кураторов, устало бредущих по проходам. В углу, среди сумок и саквояжей, сваленных в кучу, Анна заметила свой потрепанный чемоданчик, подумала, что его, наверное, принес сюда Коррадо, и остановила собиравшегося уходить охранника, который привел ее сюда:

– А где разместили водителей грузовиков?

– Их отправили в город искать себе ночлег, здесь места для всех не хватит. Bonne nuit, mademoiselle[32]. – С этими словами охранник исчез в темном коридоре.

Анна, без сил рухнув на койку, уставилась в огромный темный потолок, внезапно почувствовав себя одинокой в просторном зале. Две машинистки догадались взять с собой фонарики. Тусклые, слабосильные лучи света привели в движение марево теней на стенах. Забравшись под тонкое, пахнущее сыростью одеяло, Анна еще долго ворочалась с боку на бок, не в силах заснуть – мешали непривычные звуки, не смолкавшие вокруг. То и дело скрипели пружины чужих коек, шуршала одежда, кто-то шептал молитву. Анна все время невольно прислушивалась, не раздастся ли гул моторов самолета – никак не могла забыть слова седоусого охранника о том, что замок представляет собой удобную мишень для атаки с воздуха. Найдут ли их немцы? Будут ли они вообще искать «Мону Лизу» и другие музейные сокровища в такое время?

Круговерть мыслей постепенно успокаивалась в темноте, и Анна задумалась о брате. Где сегодня ночует Марсель? Это вызвало у нее новую бурю эмоций – от леденящего страха до жгучего гнева. «Вдруг он уже мертв? – подумала она и тотчас отогнала эту мысль. – Но почему же все-таки Марсель не сказал, куда уехал?»

– Дамы и господа! – донесся из коридора голос охранника. – По радио сейчас новости будут передавать! Идемте!

Анна, вскочив, бросилась к двери. Музейные работники – кто-то докуривал перед сном последнюю сигарету, кто-то уже успел переодеться в пижаму – столпились в коридоре. Кутаясь в тонкое одеяло, накинутое на плечи, Анна последовала за всеми в большую галерею на первом этаже.

– Гунны идут, – тихо сказал кто-то из кураторов, когда все спустились по винтовой лестнице Леонардо да Винчи.

«Неужели это правда? Немцы все-таки наступают?» – подумала Анна, и по ее спине пробежал холодок.

В большой галерее их ожидал Пьер, седоусый охранник. Он, сидя на корточках, крутил ручку настройки радиоприемника, но из динамика пока доносились только треск и шипение. Все собрались вокруг него; Анна заметила в толпе взъерошенного месье Шоммера и профессора Жаклин Бушо-Сопик, которая читала лекции в École du Louvre[33] – сейчас казалось, вечность назад.

Наконец радиоволны принесли чистый звук – и Пьер выпрямился:

– Слушайте! – сказал он. – Месье премьер-министр сейчас произнесет речь.

Из приемника донесся скрипучий голос Эдуара Даладье:

– …Сегодня истек срок ультиматума, выдвинутого нашей страной Германии. – Голос французского премьер-министра звучал странно, искаженно из старенького аппарата. – Германия не вывела войска из Польши и продолжила наступление на Францию. Таким образом, наши народы теперь находятся в состоянии войны…

Вокруг запыленного радиоприемника царило молчание. В глазах у всех Анна видела страх. Несмотря на то что люди были готовы к этому объявлению, каждый до последнего надеялся, что войны можно избежать. Теперь же сбылись самые худшие опасения, и оказалось, что они покинули Париж с музейными сокровищами как раз вовремя. Стало быть, она все же сделала правильный выбор? Анна не знала.

* * *

Взятый напрокат велосипед легко катился по пологому склону вниз, прочь от замка Шамбор, к местному городку. Анна не крутила педали. Вдали горстка домов и извилистые улочки аккуратно вписывались в зеленый с золотом ковер полей, по которому были разбросаны фермерские постройки.

– Здесь так красиво, – сказала Антуанетта, молодая машинистка из отдела древностей.

У Антуанетты были светлые волосы, россыпь веснушек на носу и большие карие глаза. Месье Шоммер отправил девушек в ближайший город с поручением купить кое-какие продукты и разузнать, нельзя ли снять дополнительные комнаты для охранников. Они катили бок о бок, выстраиваясь гуськом, только чтобы обогнуть редко попадавшиеся навстречу автомобили, повозку, запряженную мулом, или пешеходов. Толпы парижских беженцев остались далеко позади, но Анна знала, что здесь люди тоже начали покидать свои дома. Казалось, новость о войне Франции с Германией всех выгнала на улицы.

– Но это не Париж, к сожалению, – отозвалась Анна.

– Радуйся, что ты сейчас не в Париже, – подбодрила ее Антуанетта, однако Анна слишком сильно переживала за мать и брата.

– Здешний городок – крошечная точка на карте, – сказала она. – Ума не приложу, как мы там найдем достаточно комнат, чтобы расселить наших.

– Смотри, – махнула рукой Антуанетта, – вон там здание жандармерии. Они могут нам подсказать.

У Анны защемило сердце. Может, жандармы помогут и ей?

Она вслед за Антуанеттой вошла с залитой солнцем улицы в прохладную, тускло освещенную приемную участка. С ними поздоровался скучающий за стойкой дежурный, и Антуанетта, не забывая похлопывать ресницами, принялась расспрашивать его, где тут у них можно снять комнаты для музейных работников, а Анна направилась к столу, за которым смуглый офицер с седыми прядями в волосах что-то записывал в разлинованной толстой тетради. Когда девушка приблизилась, он поднял взгляд.

– Добрый день, – нервно сказала Анна.

До этого ее общение с полицией складывалось не очень хорошо, особенно когда она приходила вызволять Марселя из камеры в парижском участке. Но этот жандарм выглядел вполне доброжелательным. Он откинулся на спинку стула и выжидательно смотрел на нее.

– Я хочу заявить о том, что пропал человек, – проговорила она.

– Думаете, вы одна такая? – устало отозвался офицер. Он открыл другую тетрадь и помахал перьевой ручкой. – Рассказывайте, что стряслось.

– Пропал мой брат, его зовут Марсель Гишар, – сказала Анна. – Однажды вечером я пришла домой… это было вечером двадцать восьмого августа… а его там не оказалось. Утром я уехала из Парижа. – Она достала из кармана записку – ту самую, которую нашла на подушке Марселя и с тех пор всегда носила с собой, – и молча положила ее на стол перед офицером.

Тот развернул сложенный листочек и едва скользнул по нему мрачным взглядом.

– А вы, значит, из Парижа? – Он закрыл тетрадь.

– Да, но… Прошу вас! – взмолилась Анна. – Я боюсь, что мой брат мог попасть в опасную ситуацию.

– Можете оставить заявление, – вздохнул жандарм, глядя на нее. – Только вот, вы видели, что на улицах творится, мадемуазель? Тысячи людей теряются, уезжают неизвестно куда. Думаете, нам удастся найти какого-то парижского парня? У нас в участке накопилась целая гора заявлений о пропаже людей из всех уголков Франции.

У Анны упало сердце.

– Но вы ведь все равно будете его искать?

Вероятно, ей удалось вызвать сочувствие, потому что офицер, достав из ящика стола бланк заявления и подтолкнув его по столу к Анне вместе с ручкой, сказал:

– Заполняйте. Я перешлю это коллегам в Париж.

Анна, присев на рассохшийся деревянный стул у стены, заполнила бланк. Антуанетта все еще флиртовала с молоденьким дежурным жандармом у дверей участка. Пройдя мимо них, Анна остановилась на залитой солнцем узкой улочке и сделала глубокий вдох. На что она рассчитывает? Каким образом усталый офицер из жандармерии захолустного городка в тысячах миль от Парижа сможет найти ее безалаберного братца? Особенно сейчас, когда столько людей, все бросив, действительно бегут куда глаза глядят. Офицер просто сжалился над ней. Но от этого не будет никакого толку.

– Вот, пожалуйста! – Антуанетта с сияющим лицом вышла из здания жандармерии. – Все получилось! Они мне дали адреса дюжины местных жителей, которые сдают комнаты. И обещали еще несколько велосипедов напрокат. У нас теперь будет жилье для всех! – Она вдруг замолчала. – Анна, что с тобой?

– Ничего, все хорошо.

* * *

Анна, сидя за переносной пишущей машинкой у окна в коридоре с витиеватым декором, работала медленно и сосредоточенно, стараясь ничего не пропустить. «Гравированный коралловый амулет на шелковой ленте, – печатала она. – Итальянский Ренессанс, предположительно Флоренция, ок. 1450 г.». К описанию добавился инвентарный номер ящика. Интересно было, сколько войн пережил этот амулет за несколько веков со дня своего появления на свет и была ли среди них война страшнее той, что сейчас началась. Действительно ли владелица амулета верила, что он убережет ее от бед? Сколько раз эту милую, заманчивую безделушку кто-нибудь пытался стащить, не выдержав искушения, а если удавалось, прятал ее в карман или под матрас…

– Плохи наши дела. – В коридор вышел месье Шоммер со скорбным выражением лица.

Анна подняла взгляд от машинки, но ее пальцы продолжили бегать по клавишам.

– Что случилось? – спросила Люси. Она расхаживала мимо сложенных у стены ящиков, сверяясь с описью, и диктовала Анне описание их содержимого. Число ящиков было немыслимо велико и постоянно менялось. Часть из них уже увезли из Шамбора в другие замки и государственные здания по всей Франции, но количество новых ящиков, которые надо было учитывать, описывать, определять на хранение и так далее, казалось, не иссякнет никогда. При этом достаточно было допустить в описи одну маленькую ошибку, что-то пропустить, и какое-нибудь уникальное, бесценное произведение искусства могло затеряться навсегда.

– Мы открыли ящик… с тремя красными кружочками, – сказал месье Шоммер и принялся расхаживать по коридору туда-обратно.

«Мона Лиза!» – сразу поняла Анна, и клацанье клавиш пишущей машинки мгновенно стихло.

Шоммер продолжал:

– Сырость уже дает о себе знать. Если деревянная панель пострадает от влажного воздуха, мы не сможем провести реставрацию в нынешних условиях. Я уже написал месье Жожару – попросил у него разрешение перевезти «Мону Лизу» в другое место и как можно скорее.

Люси растерянно покачала головой:

– Куда же мы ее повезем сейчас?

Месье Шоммер взъерошил редеющие волосы:

– Не знаю, может, в Блуа, в Лувиньи или в Шерперин… Да хоть в сейф в Банке Франции, если придется!

Анна видела, как осунулось его лицо, под глазами обозначились серые тени.

– Если из-за этого нужно будет еще раз переделать опись, мы готовы, – кивнула Люси. Она окинула взглядом ящики в коридоре, оценивая в очередной раз гигантское количество работы по учету и контролю за постоянным перемещением экспонатов. – А пока пора сделать перерыв на обед.

Анна приняла это предложение с благодарностью, но сначала допечатала страницу и только потом отложила опись. День был долгий и утомительный. Встав из-за шаткого столика, на котором была пристроена пишущая машинка, она повернулась и чуть не столкнулась с Коррадо.

– Ciao, bella[34], – подмигнул он ей.

– Привет! – воскликнула Анна, просияв. – Давно не виделись! Как прошла поездка в Париж?

– Привез оттуда скульптуры, все в целости и сохранности, моя старушка опять не подвела. Теперь пробуду тут несколько дней. Твое начальство говорит, для меня есть какое-то важное задание, но пока это тайна, покрытая мраком!

Анна заулыбалась, сама удивляясь тому, как она обрадовалась, что Коррадо останется в Шамборе хоть ненадолго.

– Сегодня такая хорошая погода, что все, похоже, решили пообедать на лужайке, а не в этом пыльном замке, – сказал он. – Надо пользоваться моментом, пока зима не настала.

Анна последовала за Коррадо на зеленую неровную лужайку внутри крепостной стены, думая о том, что столетия назад обитатели Шамбора, должно быть, смотрели на эту стену с уверенностью, что она защитит их от любой угрозы. Но было это, разумеется, задолго до того, как в небо стали подниматься бомбардировщики, несущие смерть по воздуху.

Девушка расстелила теплый плед в тени раскидистого дерева, уселась и оттуда наблюдала, как итальянец наполняет тарелку у общего стола. Коррадо был ладно скроен – крепкий, стройный; от него исходило ощущение кипучей, искрящейся жизненной энергии, и его обаянию невозможно было сопротивляться.

Он подошел, сел рядом с Анной; тарелка у него в руках была наполнена до краев и с горкой. Анна при виде такого количества еды засмеялась, повыше подняв воротник теплого свитера – было все-таки прохладно.

– Что? Мне нужно поддерживать форму, – попытался оправдаться Коррадо. – А почему ты работаешь в пыльном коридоре? – спросил он и, взяв здоровенный кусок рулета, опасливо его понюхал, скривился, но все же откусил. – Мне казалось, вы с Люси отлично обустроились в обеденном зале.

– Поначалу да, – отозвалась Анна, – но потом кто-то сказал Люси, что там на столе в восемнадцатом веке проводили вскрытие трупов, и мы сразу оттуда сбежали.

– Вскрытие? Хорошо, что нам не пришло в голову там пообедать. – Он уставился на рулет с новым приступом отвращения. – Спасибо, что сообщила мне об этом за едой.

Приятно было посмеяться, даже учитывая, что юмор был черный, решила Анна.

– Ты привез нам еще одну гору сокровищ? – спросила она, кивнув в сторону грузовиков, припаркованных на усыпанной гравием площадке перед замком.

– Да. Тебя также, вероятно, порадует известие о том, что я все-таки побывал в Лувре. К сожалению, там сейчас почти пусто. – Коррадо улыбнулся. – Когда я ехал сюда с полным кузовом бесценных произведений искусства, чувствовал себя Винченцо Перуджей.

– А кто это? – не поняла Анна.

– Неужели ты о нем не слышала? Я думал, ты воспылаешь гневом при одном упоминании этого имени.

– Так кто он такой?

– Вор! – театрально провозгласил Коррадо. – Итальянский вор. Он украл «Мону Лизу» в тысяча девятьсот одиннадцатом году.

– Ах да, теперь вспомнила! Нашумевшая история о человеке, который вынес «Мону Лизу» из Лувра через служебный вход, завернув ее в рабочий халат сотрудника музея. Но я слышала не только об этом, а еще и о том, что его поймали и посадили в тюрьму. Не очень-то удачливый вор оказался. Однако должна заметить, вы, синьор, знаете об искусстве больше, чем хотели показать, – поддразнила Анна.

– Ну, я ведь живу в Париже, – отозвался Коррадо, – и просто обязан что-нибудь знать о Лувре. Ты сама так сказала, – подмигнул он. – Так или иначе, у синьора Перуджи, возможно, были благие побуждения. Многие итальянцы считают, что эта картина должна вернуться в Италию. Леонардо да Винчи ведь был итальянцем, а не французом. Итальянцы считают, что французы украли портрет… в числе множества других итальянских шедевров живописи, которые теперь хранятся в вашем великом музее, мадемуазель.

Анна задумалась над словами Коррадо. В чем-то он был прав – некоторые произведения искусства оказались в Лувре в результате захватнических войн и колониальных кампаний прошлого. И все же, взглянув на улыбающегося Коррадо, она не могла не подначить его в ответ:

– Возможно, отчасти так и есть, но в случае с «Моной Лизой» твой довод не годится. Ты разве не знал, что Леонардо да Винчи сам привез этот портрет во Францию? Да к тому же для месье Перуджи история плохо закончилась. И тебе тоже удачи не видать, если «Мона Лиза» не вернется в Лувр в целости и сохранности.

Коррадо покивал, словно бы смирившись с тем, что Анна может выйти победительницей из любого спора об искусстве. Так или иначе, он предпочел сменить тему:

– Скажи лучше, как продвигаются поиски твоего брата. Может, жандармы что-то разузнали? – Он поставил опустевшую тарелку на плед.

Тут Анна заметила, как по лужайке шагает – тоже с тарелкой – месье Дюпон, и поспешно повернулась к нему спиной, даже поглубже натянула шляпку, когда он проходил мимо.

– Пока нет, – вздохнула девушка, вспомнив, как глупо чувствовала себя в разговоре с местным офицером жандармерии.

– Твой брат – взрослый парень, – напомнил Коррадо. – Я уверен, что он сможет о себе позаботиться.

– Кто, Марсель? – Анна покачала головой. – Вряд ли. Это всегда было моей обязанностью. – Она замолчала, пытаясь справиться с застрявшим в горле комом.

– Может, ты все-таки дашь ему шанс? Постарайся в него поверить, – ласково сказал Коррадо, глядя на нее глазами цвета молочного шоколада. – Быть может, он занят очень важным делом.

Анна кивнула, испытывая благодарность за то, что итальянец пытается ее приободрить.

– Просто мне очень нужно убедиться, что у него все хорошо и он в безопасности.

– В нынешние времена мы все беспокоимся за наших близких.

Анна заметила, как лицо Коррадо вдруг омрачилось, что для него было совсем нехарактерно.

– Прости… Ты, конечно же, тоже переживаешь за собственную семью, – сказала она.

Коррадо кивнул:

– Родители решили, что сейчас благоразумнее уехать из Парижа, но мне тревожно, как они там, во Флоренции. У нас в Италии своих проблем хватает.

– А ты думаешь, в Париже сейчас безопаснее, чем в Италии?

– Возможно, да, но я не знаю, как долго это продлится. В Париже каждую ночь соблюдают светомаскировку. Люди бегут из города толпами, всё теперь в дефиците, магазины закрываются. – Он вздохнул. – Если бы ты видела… На всей улице в Сантье, где работали мои родители, витрины и окна заколочены досками.

– А моя мать отказалась уехать, – сказала Анна и с трудом сглотнула – в горле встал ком, когда она подумала о пьяненькой Кики, развалившейся сейчас где-нибудь на банкетке в гримерке кабаре. – Надеюсь, у Марселя все-таки хватило ума покинуть Париж. У меня ненормальная семья, Коррадо…

По лужайке к ним шагала Люси с тарелкой, на которой лежали только яблоко и нож. Люси подошла, опустилась на плед рядом с Анной и устало улыбнулась, проведя бледной рукой по лбу:

– Рада снова тебя видеть, Коррадо.

– Взаимно, мадам, – отозвался тот. – У вас все хорошо?

Люси вздохнула:

– Я думала, да. Но когда мы вроде бы всё наладили, организовали систему хранения, привели в порядок архивные документы… месье Шоммер решил, что нужно перевезти некоторые экспонаты в другое место. Мы уже распаковали кое-что из вещей, чтобы посмотреть, как они пережили путешествие, так что теперь надо заново их запаковывать и по второму разу проверять описи, чтобы убедиться, что все экспонаты учтены. И еще он особенно беспокоится из-за «Моны Лизы». Ее необходимо срочно доставить в другое хранилище, а с перевозками сейчас беда. Месье Шоммер хочет переправить картину в Лувиньи и считает, что этот груз можно доверить тебе, Коррадо. Ты у нас один из самых надежных и опытных водителей. Поэтому он и попросил тебя задержаться в Шамборе, я думаю.

Коррадо даже покраснел от смущения:

– Спасибо…

– К сожалению, нужно перевезти еще много картин, – продолжила Люси. – Но… – Она потерла глаза. – Возникла загвоздка. Мы уже договорились с несколькими шоферами грузовиков, а остальные уже вернулись в Париж, и нет возможности вызвать их обратно, при этом никто из наших охранников водить не умеет. Так что мы в безвыходном положении…

Анна подняла взгляд от своей тарелки:

– Я умею водить. И с грузовиком управлюсь.

Леонардо

Милан, Италия

1499 год

– Я умею управляться с мулами. – Я поглаживаю по шее вьючную скотинку, пока та не успокаивается от моей ласки. И вот когда мул уже стоит смирно и перестает заполошно дышать, рывком затягиваю подпругу. Старый трюк.

– И все же я думаю, вам лучше разместиться в повозке, маэстро Лео, да поскорее. Говорил же, надо было еще прошлым вечером уехать, а то мало ли… – Салаи смотрит на меня огромными жалобными очами, взгляд которых сподвиг меня подобрать их обладателя, тогда беспризорного оборванца, на улице Милана несколько лет назад.

– Ерунда, – отзываюсь я, но сам невольно устремляю взор вдоль узкого переулка – не идет ли друг наш Лука Пачоли. Не хотелось бы бросить его здесь. Мы, флорентийцы, должны держаться вместе, особенно в такие времена, как нынешние. Во Флоренции к блистательному математику, каковым, без сомнения, является Лука, выстроятся очереди из богачей, желающих стать его покровителями.

– Если Пачоли не появится в ближайшие минуты, отправимся без него, маэстро Лео. Стоять здесь слишком опасно, – не унимается Салаи и тоже нервно косится в переулок.

Предрассветный воздух стелется холодной дымкой по-над мостовыми. Миланцы только просыпаются, огонь в кирпичных печах, что выстыли за ночь в panifici[35], еще не разведен, тележки торговцев пустые стоят под навесами. Прямо у нас над головами какая-то старуха со стуком распахивает деревянные ставни на высоком окне.

Никаких признаков французских солдат, которые якобы вошли в город этой ночью, вроде бы не наблюдается. И вдруг в переулке появляется тень.

– Маэстро Леонардо! Вы здесь! – Пачоли спешит к нам, скособочившись под грузом двух плетеных корзин, заполненных провизией для всех в расчете на долгий путь, кое-как перекидывает их через борт повозки и утверждает на досках.

Я покидаю Милан, увозя с собой несоизмеримо больше того, что было при мне, когда я сюда прибыл пятнадцать с лишним лет назад. Понадобилось шесть дорожных сундуков, чтобы вместились мои художественные принадлежности: краски, пигменты, кисти, палитры… Еще в четырех сундуках, побольше, мои шелковые наряды, бархатные туфли и новомодные миланские шляпы. Человека нынче встречают по одежке, и нигде эта поговорка не уместна настолько, как во Флоренции.

– Его светлость уже покинул город, – сообщает Пачоли, и голос его дрожит от страха.

Если герцог удрал, думаю я, это может означать лишь одно – что город сдан-таки французам вчера вечером и теперь они хлынут на улицы, оставшиеся без защитников.

– Как раз сейчас французы ищут вас, друг мой.

– Меня? – недоверчиво переспрашиваю я Пачоли. – Зачем?

– Говорил же я ему вчера, что надо сбежать до заката! – шепчет, обращаясь к математику, Салаи так, что мне все отлично слышно.

Салаи не умеет держать язык за зубами – в этом он остался тем самым уличным мальчишкой, который срезал кошельки у прохожих, когда я на него наткнулся. Но меня неотступно преследует сон о том, кем он может стать однажды. Салаи – мой невоплощенный замысел, он – вызов, брошенный мне.

– Французы видели вашу фреску в трапезной монастыря Санта-Мария-делле-Грацие, – поясняет Пачоли. – Настоятель сказал мне, что король хотел увезти вашу «Тайную вечерю» с собой во Францию и был весьма разочарован, когда монахи убедили его, что фреску никак нельзя снять со стены!

Одно-единственное зыбкое мгновение я обдумываю идею остаться в Милане и явиться к французскому королю, раз уж он, судя по всему, сделался поклонником моего таланта. Покровитель из него может получиться вполне достойный. Но как быть с Салаи и Пачоли? Бунта не избежать.