Непрошеные советы Веры Вонг

Она в миллионный раз проверяет телефон. Но нет ни пропущенных звонков, ни сообщений. Джулия так долго ждет, что он зазвонит, и каждые несколько минут смотрит, включен ли звук, есть ли сигнал и вай-фай, поэтому, когда раздается звонок в дверь, она подскакивает и хватает телефон.

Эмма отрывается от своего причудливого замка из лего.

– Мама, в дверь звонят.

– Хм?

Проходит еще секунда, прежде чем Джулия понимает, что звонок доносится от двери, и едва она сознает это, внутри вспыхивают в равной степени надежда и ужас, теснясь в груди. Дышать внезапно становится труднее. Джулия поднимается, заставляет себя сделать вдох и расправить грудную клетку. «Я могу дышать. Я в порядке. Все будет хорошо».

Может, без Маршалла жизнь и вовсе обернется к лучшему?

Нет, это невозможно. Он заботился о них. Заботился обо всем.

Джулия подходит к двери и не представляет, что скажет. Впрочем, это и не имеет значения. Кажется, окружающие и так знают, что ей особо нечего сказать. Люди либо перебивают ее, либо просто игнорируют. Джулия к этому привыкла. В любом случае, это наверняка Линда из соседнего дома под предлогом угостить их печеньем хочет разнюхать причины вчерашних криков. Джулии приходится обходить огромные мусорные мешки, сваленные у входной двери. Когда-то все-таки придется заняться ими.

Но когда Джулия отпирает дверь, у порога стоит вовсе не Линда. Перед ней два офицера – чернокожая женщина и азиат, и у обоих странное выражение на лицах. Они вроде как улыбаются, но улыбки кажутся натянутыми и виноватыми. У Джулии болезненно сжимается желудок: с такими улыбками хороших новостей ждать явно не стоит. Так улыбаются люди, которые знают, что вот-вот разрушат чью-то жизнь. Мгновение Джулия борется с желанием захлопнуть перед ними дверь и закрыть на задвижку. Но, само собой, она не делает ничего подобного. Джулия как никто исполнительная и покладистая. Джулия как никто услужливая и удобная. «Джулия никто», – шепчет у нее в голове голос Маршалла, даже более гнусный, чем в реальности.

– Доброе утро, мэм, – произносит азиат. – Я офицер Ха, а это моя напарница, офицер Грей. Джулия Чен – это вы?

Джулия каким-то образом умудряется кивнуть.

– Не против, если мы войдем? – спрашивает офицер Грей.

Против, хочет выкрикнуть Джулия. Сразу ясно, ничего хорошего эти двое не принесут. Но голова снова кивает в обход мозга.

– Ой, – издает офицер Ха, когда они входят и замечают мешки. – Генеральная уборка?

У Джулии так сжимается желудок, что к горлу подступает тошнота. Из ближайшего к ним мешка виднеется игровая приставка Маршалла. Практически новая. Генеральная уборка. Скорее уж избавление от всех его вещей, потому что Джулия знает, что Маршалл не вернется.

– Вроде того, – бормочет она.

Джулия поворачивается и едва не сшибает Эмму. Она даже не заметила, как дочь повисла у нее на ноге, как маленькая коала.

– Прости, милая, – Джулия наклоняется и берет ее на руки.

Она всякий раз удивляется, как потяжелела ее малышка. Как вытянулась и окрепла и сколько всего умеет.

– Все хорошо, – шепчет она Эмме и ведет полицейских в гостиную. И повторяет, скорее для себя: – Все хорошо.

Офицер Грей улыбается.

– Привет, милая. Как тебя зовут?

Джулия не утруждает их ожиданием и отвечает за Эмму:

– Это Эмма.

Эмма никогда не разговаривает с незнакомцами. Даже соседям не перепадает от нее и пары слов, а это люди, которые попадаются ей на глаза с самого ее рождения. Это одна из ее особенностей, которые ненавидел Маршалл. Ну, «ненавидел» сильно сказано. Или нет, учитывая, что он даже не оглянулся на дочь, когда уходил прошлой ночью.

– Какое чудесное имя. Очень тебе подходит, – говорит офицер Грей. – А сколько тебе лет?

Практически любой ребенок, как твердили Джулии со всех сторон, был бы счастлив объявить окружающим, сколько ему лет. Но только не Эмма. Эмма прячет лицо, уткнувшись Джулии в плечо, и отказывается смотреть на кого-либо. Офицеры неловко улыбаются. В голове у Джулии эхом разносится голос Маршалла: «Почему она не может вести себя как нормальный ребенок? Это же позорище».

Джулия сглатывает и жестом предлагает офицерам присесть на диван, который просто неоправданно хорош: каркас из массива дерева, обивка из натуральной кожи. Конечно же, это одна из прихотей Маршалла. Он всегда выбирает самые дорогие варианты. За все расплачивается кредитками, аргументируя тем, что «деньги еще появятся, так почему бы не вложиться в будущий комфорт?». Он любит это слово – «вкладываться», объясняя им любые свои легкомысленные траты.

Джулия опускается в кресло рядом с диваном и усаживает Эмму к себе на колени. Запоздало спохватывается, что стоило бы предложить офицерам выпить хотя бы воды, но тяжесть тела Эммы останавливает ее, и к тому же ей не хочется, чтобы полицейские задерживались дольше необходимого. Она почти не спала прошлой ночью, что неудивительно после всего произошедшего. И теперь Джулия чувствует себя уставшей, бесконечно уставшей.

Словно бы угадав ее стремление поскорее с этим покончить, офицер Ха прокашливается и подается чуть вперед.

– Маршалл Чен – ваш муж?

– Покажешь свою комнату? – вклинивается офицер Грей и улыбается Эмме.

При мысли, что ей придется расстаться с мамой, Эмма зарывается лицом в грудь Джулии и мотает головой. Джулия обнимает ее покрепче.

– Все в порядке.

– Вы уверены? У нас, эм… деликатная новость.

Джулия кивает и плотно сплетает пальцы за спиной Эммы, чтобы унять дрожь. Волосы дочери пахнут чистым детским потом и уютной сладостью. Дыхание сбивается, Джулия делает судорожный вдох, чувствуя, как воздух толчками пробивается в легкие, и с трудом подавляет всхлип. Ну, вот оно.

Офицеры синхронно кивают, явно недовольные ее выбором. Ничего. Джулия привыкла к недовольству окружающих. И если офицер Грей считает, будто Эмма милая и все в этом роде, то совсем не знает Эмму. Никто не знает Эмму. Обычно о ней говорят как о «болезненно робкой» или «очень тихой». Но Джулия не представляет, как оставить ее в комнате с кем-то наедине. Эмма закатила бы истерику, и офицер Грей перепугалась бы и решила, будто с девочкой что-то не так. Джулию достало, что люди считают Эмму ненормальной.

– Что ж, – офицер Ха снова прокашливается. – С прискорбием должны сообщить, что сегодня утром ваш муж найден мертвым в чайном магазине в Чайнатауне.

Это звучит до того непривычно, что мозг не в состоянии с ходу обработать услышанное. Когда же он принимается раскладывать информацию, то цепляется за наиболее странную часть предложения.

– В чайном магазине?

Офицер Ха кивает.

– Да, – и заглядывает в блокнот. – «Всемиро известный чайный магазин Веры Ванг».

– Зачем дизайнеру одежды чайный магазин?

Впрочем, Ева Лонгория владеет сетью ресторанов, так что вопрос, наверное, прозвучал глупо.

Офицер Грей качает головой.

– Нет, его владелица некто Вера Вонг.

И тон, которым она произносит это, вызывает странный зуд в темных закоулках ее мозга. Джулия реагирует наихудшим образом, возможным в такой момент. Она смеется. Это длится какую-то секунду, однако она замечает, как щурятся офицеры, и ей хочется дать себе затрещину. Видит бог, Маршаллу хотелось того же по многим случаям, и разве можно его винить? Ведь ему каждый день приходится выносить ее тупые выходки. Приходилось выносить. Потому что теперь он мертв, так ведь? Ему больше не приходится выносить ее. У Джулии вновь едва не вырывается смешок, но ей удается подавить предательский позыв.

– Не понимаю, – Джулия слышит свой сдавленный голос.

В глазах офицера Грей все еще читается недоверие.

– Его обнаружила хозяйка магазина, мисс Вера Вонг, сегодня, примерно в пять утра. По всей видимости, он вломился к ней в магазин посреди ночи и там умер.

Джулия с трудом улавливает суть.

– Как он… эм, в чем причина смерти?

– Мы пока ждем результатов вскрытия, но у него в сумке был пакет МДМА. Так что, возможно, это была передозировка, – отвечает офицер Ха.

– Эмдэема?

Он точно говорит по-английски?

– Возможно, вам более известны другие его названия: экстази, Молли, ешки?

Мозг отказывается обрабатывать услышанное.

– Вам известно, что ваш муж регулярно употреблял экстази? – спрашивает офицер Ха. Но по его голосу ясно, что он хочет спросить: «Неужели вы не знали, что ваш муж постоянно принимал экстази?»

– На его теле также обнаружены повреждения, – продолжает офицер Грей. – Гематома на скуле и царапины на щеке. Может, вам что-то известно об этом?

Джулия мотает головой и чувствует, как пульсирует в черепе. В памяти вспыхивает сцена, когда Маршалл оттолкнул ее, прежде чем уйти, и она отлетела затылком в стену. Джулия прикусыват губу, заставляя себя сосредоточиться на происходящем. Нельзя показывать им, что у нее что-то болит. Нельзя показывать, что Маршалл причинил ей вред.

Верят ли они ей? Джулия не может сказать с уверенностью. Да и какая разница, поверят ли? Он мертв. Маршалл мертв.

Эмма принимается ерзать у нее на коленях, как будто мысль медленно просачивается ей в голову, и начинает шарить ручками по груди Джулии.

– Титю, – требует она.

Джулия чувствует, как вспыхивают щеки, и старается не смотреть на полицейских, но тут же одергивает себя. До чего же это глупо. Какое им дело до того, что она дает грудь своей двухлетней дочери? Ей только что сообщили о смерти мужа. Кому вообще есть дело до грудного вскармливания? И, тем не менее, Джулия мягко, но решительно берет ручки Эммы и отпихивает их от своей груди.

– Позже, – говорит она ласково, хотя знает, насколько это тщетно.

Как и следовало ожидать, Эмма теряет терпение.

– Титю! – требует она громче. – Титю!

Смущение перерастает в стыд. Да, Эмма до сих пор требует грудь, но почему нельзя хотя бы сказать это полным предложением? Она умеет. Когда они вдвоем, Эмма пользуется полноценными предложениями. «Мама, ты меня покормишь?» «Мама, смотри на божью коровку, почему у нее черные точки?» «Я люблю качаться, толкни мня сильнее, мама!» Грамотно составленные фразы начисто забываются, стоит им оказаться в обществе. И, как обычно, Джулия ощущает стыд за то, что стыдится собственного ребенка. Ну что за ужасная мать. Что за ужасная жена. Только поглядите, ее муж буквально только что умер, а она сидит и критикует речь своей дочери.

– Титю! – крик в полную громкость раздается над самым ухом Джулии.

Джулия вздрагивает, и это непроизвольное движение пугает Эмму. Мгновение она смотрит на Джулию широко раскрытыми глазами, а затем уголки ее губ опускаются вниз.

– Прости, милая…

Слишком поздно. Эмма широко раскрывает рот и издает пронзительный вопль. Она перестает быть робкой и тихой лишь в одном случае – когда плачет.

У офицеров на лицах написано, что больше всего им хочется выбежать прочь.

– Простите, сейчас не самый подходящий момент, – произносит Джулия, что звучит довольно странно. Едва ли такое говорят офицерам, которые пытаются поговорить с тобой о смерти твоего супруга. Кто знает, что вообще следует говорить? Джулия уверена, что выглядит виноватой. И сейчас думает о том, что сказал бы невинный человек, будто она действительно виновна. А ведь это и в самом деле так. У нее хватает секретов. И отчасти Джулия благодарна, что Эмма вопит, поскольку это дает повод отделаться от полицейских. Она поднимается, охнув под тяжестью дочери.

– Все в порядке. Если что-то вспомните, просто позвоните, – офицер Грей вынуждена кричать, чтобы перекрыть вопли. Она достает визитку и кладет ее на кофейный столик, после чего оба офицера встают и направляются к выходу. Джулия отмечает их уверенную походку, будто цель обозначена ясно и четко. Ей сложно вспомнить, когда она сама ходила с такой уверенностью. Сейчас она передвигается, ссутулившись, голова вечно клонится к полу, а взгляд прикован к макушке Эммы.

У двери офицер Грей задерживается, и их с Джулией взгляды пересекаются. Джулия едва не всхлипывает, столько жалости в глазах офицера. Но затем ее взгляд скользит вниз, к мусорным мешкам, и лицо принимает суровое выражение. Джулию обдает холодом. Теперь уж нечего надеяться, что офицер Грей не заметит приставку, как и шелковые галстуки. Дураку понятно, что в мешках вещи Маршалла, сложенные, словно Джулия предвидела его смерть. Офицер что-то бормочет, но Джулия не слышит ничего за воплями Эммы.

– Будем на связи, – офицер Грей повышает голос.

Не дожидаясь, когда они развернутся и пойдут прочь, Джулия захлопывает дверь и спешит к дивану, чтобы успокоить дочь. Она даже не осознает, что плачет, пока на щеку Эммы не падает слеза. Теперь нет смысла сдерживаться, и тело Джулии сотрясают рыдания.

4

Вера

Время 20.55, вот уже почти полчаса как Вера лежит в постели. Она даже не может вспомнить, когда в последний раз было такое, чтобы ей не удалось уснуть в половине девятого. Вера всегда вовремя ложится спать и не понимает тех, кто испытывает трудности с засыпанием. Для нее сон, как и многое другое в жизни, – это вопрос дисциплины и воли. Каждый вечер, обмазываясь многочисленными увлажняющим кремами, она говорит своему телу, что пришло время отдыхать, и оно никогда ее не подводит.

За исключением этой ночи. Вера лежит в темноте, неугомонно перебирая указательным и большим пальцами край одеяла. В шестой раз Вера делает глубокий, энергичный вдох и мысленно отдает мозгу приказ отключиться на ночь. Мозг, как трудный подросток, игнорирует ее и упорно отказывается засыпать.

Когда цифры на часах показывают 21.00, Вера оставляет попытки подчинить сознание и встает. Досадливо фыркает и плетется из спальни на кухню, где щелкает по выключателю и с непривычки жмурится. Когда глаза наконец привыкают к свету, Вера заваривает себе чашку вкусного чая с хризантемой и без кофеина. В процессе она ругает себя за собственную глупость. Да, она обнаружила тело посреди своего маленького магазина, но почему это напрочь лишило ее сна? Все-таки у нее отличная выдержка.

«Однако ведь, – произносит тонкий голос в голове, – дело не в мертвом теле, верно? Дело совсем в другом».

Вера вздыхает. Порой ей ненавистна собственная проницательность. Когда закипает чайник, она наливает кипяток в чашку и наблюдает, как распускается высушенный цветок хризантемы. Затем ковыляет к обеденому столу и садится, автоматически бросая взгляд на коробку салфеток в центре. В памяти самопроизвольно оживают события прошедшего дня.

* * *

К тому времени, как прибывает полиция, Вера уже относительно спокойна. Да, пульс немного учащенный, но с учетом, что в паре шагов от нее лежит мертвый мужчина, это вполне приемлемо. Вера подготовилась к приезду полиции: вскипятила воды на три полных чайника и насыпала в каждый по щепотке лунзцина с листьями гинкго – сочетание, известное своей способностью подстегнуть ум, что позволит офицерам проделать свою работу наилучшим образом. Всего один глоток ее волшебного чая обострит их разум, и возможно, результат настолько их впечатлит, что они заглянут к ней еще не раз. Может, слухи разойдутся и по другим отделениям, и скоро ей начнут оставлять заказы в департаментах полиции по всему Заливу[8].

Вера даже немного прибралась в магазине. Ну, вокруг тела, естественно. Вера посмотрела достаточно серий CSI и знает, что ей нельзя самой трогать тело, чтобы не затереть следы ДНК преступника. Но и впускать толпу офицеров в свой магазин, не приведя его немного в порядок, она не собирается. Поэтому Вера поднимается к себе в квартиру и приносит красивую вазу, и заодно свою фотографию в молодости, просто чтобы они знали, что в свое время она была очень даже ничего. Она едва не смела осколки перед входной дверью, но вовремя опомнилась, ведь, возможно, это улика. Вера чрезвычайно довольна местом преступления, которое у нее вышло; пожалуй, это самое прелестное место преступления, где доводилось бывать копам.

Когда прибывает полиция, Вера встречает их у порога с подносом свежезаваренного чая, но те отпихивают ее в сторону – конечно, вежливо, но все-таки:

– Пожалуйста, мэм, не стойте на пути.

– Но… – пока Вера собирается с мыслями, трое полицейских вваливаются в ее крошечный магазин. – Я приготовила вам чай. Лучше пить сейчас, а потом делать расследование. Это лунзцин и листья гинкго, делают ваш ум ясным.

Первый офицер, тот, который отпихнул ее как школьницу, бросает на нее мимолетный взгляд.

– Мы не собираемся что-либо пить или есть, мэм. Грей? – он окликает другого офицера и кивает на Веру.

Офицер Грей, смуглая девушка приятной наружности, примерно одного возраста с Тилли, подходит к Вере с вежливой улыбкой.

– Мэм, не могли бы вы пройти со мной на улицу? Мне нужно взять у вас показания.

– О, нет, благодарю, – без промедления отвечает Вера. – Я должна остаться и следить, чтобы ваши друзья ничего не упустили.

– Что за?.. – бормочет первый офицер. – Скажите, мэм, кто нарисовал контур вокруг тела?

– А, это я, – Веру распирает от гордости. Они заметили, до чего она предупредительна и находчива. – Сберегла ваше время.

Вера в курсе, как это бывает на месте преступления: полиция наносит контур вокруг тела при помощи скотча. К сожалению, у Веры его не оказалось, поэтому пришлось обойтись маркером. Она действовала очень осторожно, стараясь соблюдать расстояние в полдюйма между линией и телом, чтобы не коснуться его. Но результат, можно сказать прямо, великолепный: линия аккуратная и вместе с тем четкая. Следует сказать копам, чтобы отказались от скотча в пользу маркера.

Но не похоже, что офицеры под впечатлением. Более того, вид у них раздосадованный.

– Выведите ее, – говорит первый офицер.

– Пройдемте со мной, мэм, – предлагает офицер Грей.

Вера хмурится, но делает как ей говорят.

У двери Вера оборачивается на первого офицера и замечает:

– Я ничего не двигала, офицер. Все в таком виде, как было перед убийством.

Офицер Грей вскидывает бровь.

– Убийством? С чего вы взяли, что это убийство?

Вера со вздохом поворачивается к ней. К чему эти вопросы, если все очевидно?

– Ну… я просто чувствую ауру, а вы? Очень плохая аура. Ах, наверное, ваше поколение называет это «вайбами».

– От жертвы… плохие вайбы? – переспрашивает офицер Грей.

Вера подозревает, что офицер Грей не верит ей. Какой из тебя полицейский, если нельзя положиться на свое чутье? Вот поэтому полицейским нужен чай. Вера поднимает поднос повыше в надежде, что офицер Грей почувствует изысканный аромат.

– Выпейте моего чая. Вам не повредит. Сделает ум ясным и подстегнет память.

– Мэм, – вздыхает офицер Грей. – Хватит пихать нам свой чай. Поставьте поднос и выходите. Сейчас же.

Вера в замешательстве. В конце-то концов, она годится офицеру Грей в матери. Этой девушке не следует разговаривать со старшими в таком тоне. И все-таки это офицеры полиции, так что Вера должна следовать букве закона, но в знак протеста она выходит наружу с подносом в руках. Даже не верится, что ее прогнали из собственного магазина. Если мужчина умер у нее в магазине, она имеет право следить за ходом расследования и высказать свои соображения о причинах смерти. (Больше всего ей нравится гипотеза, согласно которой убитый и предполагаемый убийца захотели выпить чаю на ночь и пришли к ней, но магазин оказался заперт, и это их так расстроило, что один прикончил другого. В самом деле, если людей убивают даже в дорожных разборках, то чем хуже разборки в чайном магазине?)

Снаружи Вера, к своему разочарованию и удивлению, не обнаруживает подкрепления. Где же криминалисты? Где ребята в защитных костюмах и с громоздкими камерами в руках? А пестрая желто-черная лента и толпа любопытных, жаждущих увидеть жертву убийства? Где молодые пронырливые журналисты, которые прикидывались бы детективами, чтобы пробраться на место преступления?

Нет, на улице привычно тихо и безлюдно, и только – ух – Винифред выглядывает из своей кондитерской. Всякий раз, когда Вера называет ее лавку «кондитерской», Винифред спешит поправить ее.

– Французская пекарня, – заявляет она чопорно. – Утверждать, будто я не могу называть свое заведение французским только потому, что я не француженка, – это расизм, Вера.

– Дело не в том, что ты не француженка, Винифред. Ты просто не продаешь французских булочек. У тебя они китайские.

– И многие из них сделаны на французский манер!

– Называть булочки с таро petit pain au taro недостаточно, чтобы они стали французскими.

Как бы то ни было, Винифред выглядывает из своей определенно не французской пекарни, и Вера представляет, какие мысли вертятся у нее в голове. Ха! Пусть воображает что угодно. Человек предпочел умереть в чайном магазине Веры, а не в фальшивой пекарне Винифред.

– Мэм?

Вера не сразу понимает, что офицер Грей задала ей вопрос.

– Да?

– Я спрашиваю, не могли бы вы рассказать подробно, что произошло и как вы обнаружили тело?

– Да, конечно, – Вера готова к этому вопросу. – Итак, я проснулась, как обычно, в половине пятого. Без будильника. Я просыпаюсь в половине пятого каждое утро, это называется дисциплиной. А вы во сколько встаете?

Офицер Грей на секунду закрывает глаза.

– Мэм, сейчас не обо мне речь. Пожалуйста, продолжайте.

– Ха, – фыркает Вера. – Вы, молодые люди, всегда спите допоздна. Это плохо для здоровья.

– Итак, вы проснулись… – офицер Грей взмахивает рукой, на вкус Веры, с чрезмерным нетерпением.

– Я проснулась, умылась и так далее, потом пошла на кухню и первым делом выпила большой стакан воды. Я так делаю каждое утро. Это прочищает почки, а еще…

– Понятно, выпили стакан воды, а затем?

– Я надела козырек… знаете ли, в Калифорнии такое жаркое солнце, просто крема недостаточно, даже крема с фактором защиты девяносто. Нужно надевать головной убор с козырьком, понимаете? Защищайте кожу от солнца, иначе будет рак.

– Головной убор, принято. Так, дальше?

– Потом я спустилась вниз и увидела мертвое тело.

– Вы знакомы с умершим? – офицер Грей заносит ручку над блокнотом.

Вера мотает головой.

– Никогда раньше не видела. Но, судя по его лицу, могу сказать, что ему тридцать с небольшим, а может, и больше. Ведь у азиатов очень хорошая кожа. Да, ему чуть меньше сорока.

К безмерному неудовольствию Веры, офицер Грей не делает у себя никаких пометок.

– Вы не хотите это записать?

Офицер Грей оставляет вопрос без внимания.

– Итак, вы не знаете умершего, – это она записывает. Мудрые суждения Веры ее не интересуют, а вот факт, что Вера чего-то не знает, – пожалуйста. – Может, что-то бросилось вам в глаза?

– Да, пожалуй, – Вера до смерти хочет оказаться полезной.

Офицер Грей оживляется.

– Прежде всего, он был мертв, – рассудительно произносит Вера.

Офицер Грей с шумом выпускает воздух.

– Да, это… так, с этим ясно. Еще что-нибудь?

– Я не стала его трогать. Я знаю, что вы захотите взять отпечатки пальцев, следы ДНК и все такое, – не без гордости сообщает Вера. Она вытягивает шею и демонстративно озирается. – Кстати о ДНК, где ваша команда си-эс-ай?

Офицер Грей смыкает губы в тонкую линию.

– Боюсь, мы работаем несколько иначе, мэм. Боже, ненавижу эти сериалы, – бормочет она. – Сейчас мой коллега ищет признаки преступления, и, если такие найдутся, мы вызовем криминалистов.

– Что? – и вновь Вера в замешательстве. После всего, что ей доводилось смотреть по телевизору, она ждала маленькую армию из людей в защитных костюмах. – Есть явный признак преступления.

– Да?

Поднос в руках ограничивает движения, так что Вера кивает на входную дверь.

– Посмотрите, убийца разбил стекло!

Офицер Грей медленно кивает.

– Возможно, так и есть, но я бы не делала поспешных выводов. Стекло могло разбиться от чего угодно. Хотите рассказать о чем-то еще, что имело бы значение для расследования?

– Как насчет наркотиков? – залпом проговаривает Вера.

Офицер Грей смотрит на нее в упор.

– Наркотиков? В каком смысле? Мэм, вы точно не трогали жертву? Не осматривали его вещи?

«Очень аккуратно», – хочет выпалить Вера, но вовремя прикусывает язык.

– Конечно нет. Я просто подумала, что он похож на тех, у кого есть наркотики. Очень плохие.

Теперь офицер Грей смотрит с прищуром. Вера чувствует себя непослушным ребенком, которого отчитывает взрослый. Ох, как давно Вера не испытывала этого чувства, и ей оно совсем не нравится.

– Мы проверим, что там с наркотиками.

Где-то в животе зарождается сомнение, но Вера не дает ему воли. Она заглядывает сквозь пыльное окно в свой магазин. Внутри двое полицейских осматривают зал. И вновь Вера чувствует досаду. Эти двое, похоже, и не знают, что такое следственная работа, даже не снимают с поверхностей отпечатки пальцев. Разве им не следует вызвать подкрепление? Современная молодежь вообще способна делать что-то правильно? Неужели ей придется отдуваться за всех?