Распыление. Дело о Бабе-Яге

Рука стиснула приклад. Ладно… Будем решать проблемы по мере поступления. Единорог показываться не хочет, значит, нужно выбираться из этого лукавого тумана и придумывать что-то другое. В конце концов, до сегодняшнего утра я на него и не рассчитывала. Одна проблема: непонятно, куда идти. Всё тонет в белом молоке.

Вдруг продрало холодом до самых пяток. Дошло, что в мотыльках было неправильным: они были мертвы. Как и те два, что на тропинке… Осыпавшиеся крылышки, сухие, лишенные усиков и лапок тельца… Святой ёжик, почему я раньше этого не поняла?

      Вспомнилось сегодняшнее ночное дежурство. Совсем в другом районе, на другом конце города. "Вспышка некромагии" – гласила заявка. Старинное кладбище домашних животных. Скелеты собак, кошек, крошечные остовы хомячков и морских свинок.

Они бессмысленно бродили по улицам, лезли в палисадники, тыкались костяными мордочками в двери домов, до смерти пугая жильцов… Некроманта мы так и не обнаружили, так что вспышку определили, как "спонтанную" – просто случайное возмущение магического поля, ни к кому конкретно отношения не имеющее.

Но в Окраинах всё по-другому. Здесь, в каком-нибудь пустом подвале, вполне может прятаться спылившийся торчок, возомнивший себя магом. Замерев и боясь вдохнуть, я застыла. Если меня засекли…

И тут я опять услышала ржание. Чтоб тебя… Будто он, единорог, угадал мои мысли и теперь смеется: трусиха, наркомана испугалась. Да что он тебе, охотнице, сделает? Ну, наткнешься ты на него, бедолагу, дак у тебя ж Пищаль!

Нужно найти школу – осенило меня. Заберусь на крышу, осмотрюсь и пойму, как отсюда выбраться. Главное, не отвлекаться. Ни на единорогов, ни на бабочек, ни на другую хрень. Помечтала – и харэ.

Привалившись к стволу березы, я постаралась припомнить подробности. Школу окружает бетонный забор. Он почти везде осыпался, но фундамент сохранился. Роща находится слева, а справа, за забором – река. Если я доберусь до реки и пойду по берегу, обязательно наткнусь на бетонный поребрик. Останется только перелезть на ту сторону…

В школе всё было по старому. Затхлые классы с белесыми облезшими досками, выбитые окна, ржавые решетки… Когда мы здесь жили, всегда гадали: зачем такое большое здание? Родившиеся после Распыления, мы этого не понимали. Может, это детская тюрьма? Потом, от Бабули, я узнала, что школа – чтобы учиться.

Поднявшись по серой, пахнущей кошками лестнице на самый верх, я выбралась через люк на крышу. Когда-то на нем висел огромный ржавый замок. Он не имел ключа, дужку просто пропихивали в ушки, чтобы дверца не хлопала и внутрь не попадал дождь. Теперь замок исчез, а люк стоял нараспашку.

Подойдя к краю крыши, я осмотрелась. Над головой раскинулось прозрачное, без единого облачка небо, но в лощине всё так же лежал туман. Крыша школы колыхалась на нем, как корабль. И еще казалось, что туман дышит, как живое существо.

Река тоже была в тумане – по темной полоске берега угадывались её изгибы, а чуть дальше, на другом берегу, начинался лес. Раньше там тоже был жилой район, но вскоре после Распыления там что-то нарушилось. Старожилы рассказывали, что дома просто растворялись на глазах, как кубики сахара в кипятке. Вместе с жителями и всем остальным… С тех пор туда никто не ходит.

Высматривая приметы для пути наверх, заметила яркое пятно на одной из стен выступающих из тумана домов. Сначала не обратила на него внимания, но дом мог стать хорошим ориентиром. Напрягая зрение, попыталась рассмотреть, что там за пятно, и чуть не свалилась с крыши. Картина. Да какая огромная – на всю торцевую стену… Святой ёжик! И кому в голову пришло изображать ЭТО? Просто удивительно… Ладно, раз всё равно по пути, подойду поближе, рассмотрю хорошенько.

Запомнив направление, я побежала к люку и спрыгнула на лестницу. Сейчас-сейчас, только выберусь из школы, затем – через двор, к забору, опять через рощу и…

Негромкое ворчание раздалось откуда-то снизу. А я была уверена, что школа абсолютно пуста… Свесившись через перила, попыталась разглядеть лестницу, но внутрь проникало не так уж много света. Может, показалось? Я же топала, как слон, железные перила гудели, вызывая эхо… Точно, показалось.

Если б не волна смрада, он бы меня точно сцапал. Но, в то мгновение, когда пахнуло разлагающейся плотью, я инстинктивно остановилась. Огромная распухшая туша пролетела мимо, нелепо загребая руками и булькая прогнившим насквозь горлом.

Зомби. Маганомалия сорок два дробь шестнадцать… Редкое явление. В старые времена поднимать мертвецов было довольно популярным занятием, но со временем все поняли, что от мертвяков нет никакого проку. Они даже не страшные: слишком медленно ходят и слишком быстро разлагаются. Этот был очень старым, но в сухом прохладном воздухе подвала неплохо сохранился. Почуяв живую плоть, то есть, меня, зомби выбрался на белый свет и решил поохотиться.

Промахнувшись, мертвяк неуклюже развернулся на лестничной площадке и вновь ринулся на меня. В глазницах шевелились личинки, нос провалился, а зубов в черной пасти не осталось вовсе. Но всё-таки он чуял – гнилой кочан головы точно поворачивался вслед за мной.

Поднявшись на пару пролетов, я стащила с плеча Пищаль. После дежурства патронов оставалось всего два – только те, что были в стволе… Нет. Не буду стрелять. Мало ли, кого привлечет грохот – выстрел в узком пролете лестницы прозвучит не хуже танковой канонады. Да еще и оглохну, вдобавок. Повесила обрез назад, за спину, и позвала:

– Цыпа-цыпа-цыпа…

Мертвяк довольно резво заковылял вверх по лестнице. Теряя, правда, кусочки пальцев, когда цеплялся за перила, но это его даже не притормозило. Почуяв меня вновь, он исступленно заревел.

Зомби, как всем известно, вынуждены поглощать сырую плоть, чтобы хоть как-то продлить своё существование. Убили бедолагу, наверное, дней десять назад, да и сбросили в подвал. А кто-то поблизости творил магию – вот он и поднялся…

Опершись обеими руками о перила, я оттолкнулась и впечатала берцы ему в грудь. Раздался противный влажный хруст, грудная клетка провалилась, голова отскочила и покатилась вниз, а за нею, теряя конечности, и всё тело. В воздух поднялись клубы пыли.

Выбравшись из школы, я побежала через двор, к забору. Хватит с меня зомби. Хватит с меня единорогов. Хватит несбыточных желаний: надо смотреть на вещи трезво… Взгляну разок на картину – и сразу домой.

Направление я выбрала верно, и через пять минут была на месте. Остановилась, не доходя пары шагов до стены. И застыла задрав голову. Туман немного рассеялся, и теперь исполинскую фигуру было видно во всей красе. Огромные золото-зеленые крылья, длинный шиловидный хвост, когтистые лапы, сильное, покрытое золотой чешуей, тело…

Незнакомый художник запечатлел на стене дракона. Он парил в голубом небе, а внизу раскинулся город. Была видна телеграфная вышка, река с перекинутыми через нее мостами и даже маленький пароход.

Это ведь наш город! Мясникован, Слободка… Даже здание Агентства можно разглядеть.

Забыв обо всем, я уселась в траву и стала изучать запечатленный в мельчайших деталях рисунок. Вон "Зеленый Пеликан" – самый известный в городе клуб, где кутят всякие шишки, вон – полицейский участок, больница, магазин, в котором я недавно покупала пельмени…

Пельмени! – я огляделась. – Где мой рюкзак? Когда я успела его снять? Вскочив, я заметалась по траве. Этого не может быть. Я же никуда не отходила, всё время была здесь! Не знаю сколько времени я провела в трансе, рассматривая картину. Пришлось, правда, перемещаться, когда клочья тумана застилали отдельные участки. А рюкзак я скинула, потому что мешал задирать голову…

Я еще раз тщательно прошерстила траву и кусты. Да что ж это такое? Куда он мог запропаститься? Твою дивизию. Там ведь у меня всё: и документы, и выданная в агентстве накладная на получение амуниции, и лекарства, за которые я отдала почти всю премию. А еще патроны, нож, другой нож, два кастета, револьвер, который я ненавижу из-за убойной отдачи, но всё равно жутко ценный, и… словом, в рюкзаке была вся моя жизнь. А теперь он пропал. Только верная Пищаль и осталась.

В отчаянии я побежала вокруг пятиэтажки. В тумане всё выглядит не так, может, я пришла не с той стороны, может, я сняла рюкзак, еще не доходя до стены с картиной, и он лежит, как ни в чем ни бывало, где-нибудь за углом…

От дома почти ничего не осталось, только кирпичный, постепенно осыпающийся остов. Ни дверей, ни оконных рам, лишь черные слепые проемы. Может, рюкзак закатился в бурьян?

      Он прыгнул мне на спину, когда я миновала подъезд. За какую-то долю секунды я почувствовала его, услышала, как он бежит, успела пригнуться и тут же ощутила толчок. Покатилась, срывая с плеча Пищаль, нажала курок и… промахнулась. Он был уже рядом, из пасти летела слюна и несло падалью. Ударив по зубам стволом – с размаху, со всей дури, я вскочила на ноги и побежала.

Не знаю, кто это был. Точно не собака. Морда гораздо уже, губы едва прикрывают огромные, отсвечивающие металлом, клыки… Весь покрыт серой с черными проплешинами шерстью, не очень высок – мне по бедро, но мускулист и подвижен, так что не медведь. И на волка не похож – голова слишком тяжелая.

Дыхание вырывалось со свистом, ноги сами находили дорогу. Через стену школы перемахнула одним прыжком, приземлилась, больно ударившись ладонями о гравий, и побежала дальше. Зверь пыхтел, не отставая.

Только вылетев на старый пирс, я поняла, что добралась до реки. Туман стелился длинными седыми прядями, под досками проглядывала черная, на вид очень холодная, вода. Надо было бежать по песку, вдоль берега, но поздно. Чудовище вышло из тумана и ступило на пирс.

Наткнувшись на ржавую скобу, скрепляющую доски, когти его высекли искры. Я подняла Пищаль. Зверь заворчал, поводя головой из стороны в сторону, понюхал воздух, а потом пошел на меня. Я отступила. Патрон остался один, и если я промахнусь… Да нет, дело даже не в этом – на таком расстоянии трудно промахнуться. Что-то было в его глазах. Что-то осмысленное, не звериное. За свою жизнь я навидалась всяких тварей, и магических, и не очень. Эта была безусловно магической – железные когти, стальные зубы, – но его взгляд… А вдруг это изменившийся чародей? Вдруг это человек?

– Стой! – закричала я. – Я не хочу тебя убивать! – вы пробовали кричать в подушку? Так и здесь: слова идут, а звука нет… – Кто ты такой?

Он только зарычал, подняв верхнюю губу. С языка капала кровавая пена – вестимо, от моего удара.

До края пирса оставалась пара шагов, когда зверь прыгнул. Я нажала курок, попала ему в грудь – в лицо брызнули ошметки плоти, а меня отдачей швырнуло в реку.

От ледяной воды сперло дыхание, ботинки и куртка, быстро намокнув, потянули на дно. К тому же, течение было бурным, меня закрутило и поволокло от берега. Вцепившись в ремень Пищали, – только оружие мне не хватало потерять! – я стала барахтаться, пытаясь всплыть и глотнуть воздуха.

Обрез за что-то зацепился. Лёгкие разрывало от желания вздохнуть, но я знала: если разожму руки – больше не увижу своей девочки, своей верной подруги, столько раз спасавшей мне жизнь… В голове стучало, глаза вылезали из орбит, рот сам собой открывался – я уже хлебнула мутной, отдающей илом, воды. Придется бросить, вспыхнула мысль. Иначе не выберусь… Но, упрямо вцепившись в ремень, я продолжала дергать.

Вдруг ремень освободился. Я вяло дрыгнула ногами, пытаясь всплыть, но сил не осталось. Сознание помутилось. А потом я почувствовала, как моё тело подхватила огромная мягкая ладонь и вытолкнула на поверхность. За спиной проплыло что-то огромное. Мелькнуло, и пропало в глубине… а я почувствовала под ногами дно.

К берегу меня прибило с другой стороны школы, река в этом месте делала излучину. Тумана не было и в помине.

Березовую рощу пронизывали ослепительные столбы света. На зеленых прозрачных листочках прыгали веселые солнечные зайчики. Где-то в вышине куковала кукушка, а совсем рядом, на соседнем дереве, выстукивал барабанную дробь дятел…

Усевшись на нагретый валун, я стала терзать мокрые шнурки – нужно вылить воду из берцев, выжать куртку и штаны, хоть немного просушить волосы… Нужно еще раз попытаться найти рюкзак – без тумана это будет намного проще. Может, он так и валяется там, в кустах у дома.

За спиной раздалось негромкое ворчание.

Кровь отхлынула из макушки в пятки, я остолбенела. Неужели он не умер? Патронов-то больше нету… Собрав все силы, я повернулась, чтобы встретить зверя лицом к лицу.

На песке сидел пес. Тот самый, с пятном на морде, что провожал меня в туман. Поймав мой взгляд, он дружелюбно вывалил язык. Рядом, у обломка стены, лежал мой рюкзак. На лямке желтел брелок с кроликом Пикачу, который мне подарила Ласточка. Пес зевнул, беззвучно гавкнул, и лениво потрусил вдоль берега.

– Эй! Спасибо! – крикнула я. Но он не обернулся.

Лекарства и остальное барахло были целы. Только кулек на пельменях пропитался влагой, а сами они слиплись в ком. Но это уже мелочи. Пока будут вариться, разлипнутся.

Выжав одежду, волосы, ботинки, вылив воду из Пищали, потуже затянув лямки рюкзака, я решила: единорог-единорогом, но я, в первую очередь, охотник. Надо здесь всё проверить. На предмет наличия других нехороших зверьков со стальными зубками.

Возвращаясь к дому с картиной, я думала о псе.

Ничего. Никаких следов лап, царапин когтей, никакого запаха псины или падали. Будто тварь возникла из воздуха прямо перед тем, как броситься на меня. В подъезде не пахло даже кошками, только пыль на ступенях была потревожена: вверх по лестнице шли следы. Человеческие. Большие, больше моих. Вниз следов не было.

Затаив дыхание, я пошла по следам. Первый этаж, второй… Они обрывались у двери, с которой клочьями свисал старый дерматин. Дверь была не заперта. Толкнув её стволом револьвера, я заглянула внутрь. Сквозь разбитое окно на пол коридора падали столбы света, в воздухе кружились пылинки. Я шагнула внутрь, половицы скрипнули, а из комнаты раздался стон.

Первым порывом было бежать – наверняка это спылившийся торчок, который наколдовал чудовище. Правильнее, конечно, добраться до Агентства и оформить, как положено, заявку. Взять подкрепление. Но… Я же слышала стон…

Осторожно заглянув в комнату, я увидела кучу тряпья, наваленную в углу. А потом эта куча чуть шевельнулась и сказала тихим голосом:

– Заходи. Не бойся.

Голос был мужской, очень усталый.

– Кто ты? – свет из окна слепил глаза, и я толком не могла ничего разглядеть. – Это ты нарисовал дракона?

Он лежал у стены, положив под голову свернутую камуфляжную куртку и укрывшись драной вязаной кофтой. Высокий белый лоб, ввалившиеся, в синих прожилках, щеки, на подбородке седая неопрятная щетина.

Сильно пахло корицей, как всегда в присутствии Пыльцы. Я невольно поморщилась. По словам Бабули, в старые времена так пахли яблочные пироги, но сейчас никто, в здравом уме и доброй памяти, не возьмет в рот хоть что-нибудь с таким запахом.

– Не нарисовал. Я её вообразил, – наконец ответил мужчина. – Получилось?

– Она прекрасна, – ответила я, опускаясь на колени. Запыленный попытался улыбнуться и закашлялся.

Поспешно стащив рюкзак, я достала фляжку. В ней еще плескалось несколько глотков.

– Вот, выпей, – я протянула ему чай, но сообразив, что сам он не напьется, придвинулась ближе.

Обхватив горячий, со слипшимися потными волосами, затылок, поднесла к губам мужчины горлышко фляжки. Выпив всё, он благодарно прикрыл глаза.

– Спасибо.

– Не за что.

– Ты охотник, да? – бляха висела на видном месте, её нельзя было не заметить.

– Я тебе не враг, – поспешно заверила я. – Не бойся, – он опять улыбнулся. На потрескавшихся губах выступила сукровица.

– Мне уже поздно бояться. Всё. Спылился.

На это было нечего возразить: когда на щеках появляются синие прожилки, а глаза утопают в синеве вместе с белками и радужкой – верный признак. Своё он отпылил.

– Это ты сотворил единорога? – спросила я.

– Да.

– Хотел, чтобы он исполнил твоё желание?

– Желание? – удивился мужчина. Он даже попытался приподняться со своей подушки. – О чем ты говоришь?

– Ну… Считается, если единорог тебя подпустит и даст потрогать рог… можно загадать любое желание. И он его исполнит.

– И что? Он тебя подпустил?

Я опустила глаза.

– Нет. Убежал куда-то.

– Жаль. А… Какое у тебя было желание?

– Так. Хотела, чтобы он исцелил одного человека. На него наложили заклятье, и… – я посмотрела на Запыленного и замолчала. Тот вновь закрыл глаза.

– Прости, – тихо сказал мужчина. – Получается, он исполнил моё желание. Привел тебя.

– Меня? Но при чем здесь я?

– Было необходимо… Я хотел, чтобы кто-нибудь увидел картину. Это очень важно, чтобы её увидели. И еще… это, конечно, малодушие, но я… побоялся умирать в одиночестве.

Потянувшись, я взяла его за руку. Ладонь была холодная и легкая. Как бумага.

– Ты потратил свою жизнь на то, что просуществует всего один день. Ты же знаешь…

– Она исчезнет вместе с моей смертью, – он вновь открыл глаза и я вздрогнула. То же самое выражение, то же отчаяние, было в глазах зверя. – Но я не мог по-другому. Очень важно, чтобы её увидели.

– А зверь с железными клыками? Он ведь тоже твой? Зачем?

– Прости. Не смог удержаться. Считай, что он охранял сокровище… Надеюсь, ты с ним справилась?

Беда с этими Запыленными. Даже на пороге смерти они верят в сказки.

– Да.

Он долго молчал, а потом сказал:

– Красота. Осталось так мало красоты…

Я не поняла, что он имел в виду, и сказала первое, что пришло в голову.

– Ну, не так уж и мало. Есть небо и солнце, и облака, и дождь. И деревья, и цветы… Мир очень, очень красивый. Просто надо уметь видеть.

– Уметь… видеть.

В его ладони, бессильно лежащей на полу, появился цветок. Ярко-красный, с шелковистыми лепестками и черной серединкой.

– Возьми, – сказал он. – На память.

Я осторожно обхватила твердый гладкий стебель, поднесла цветок к лицу… Он пах солнцем и травой, и немножко медом. Через мгновение в воздухе закружили яркие искры, и мак рассыпался.

Мужчина теперь лежал совершенно неподвижно.

– Ну, вот и всё, – тихо сказала я и, протянув руку, закрыла ему глаза.

Жалко. Жалко, что больше никто не увидит картины. Жалко, что нельзя теперь найти единорога и загадать желание. Жалко, что магия – это всего лишь мираж, несбыточная мечта.

… Жаль, что не получилось помочь Бабуле.

Глава 3

Иван

Внутри было непривычно тихо. Не сновали по коридорам служащие с папками, не дребезжали, перебивая друг друга, телефоны, никто не бряцал победительно оружием и не ругался матом.

Будто мы вошли не в Агентство по борьбе за безопасность аномалий, а в сонный, доживающий последние дни, трактир. В затхлом прокуренном фойе жужжали мухи, а у стены, рядом с казенного вида дерматиновым диваном, дрых громадный пес. Когда мы проходили мимо, он, приоткрыв один глаз, негромко что-то буркнул, а потом равнодушно отвернул брылястую морду к стене.

Из окошка, как в самом обычном почтовом отделении, торчала седая, в букольках, макушка.

– Любезнейшая… – позвал Лумумба, – Не подскажете, где найти господина главного начальника?

– Вдоль по коридору направо по ступенькам вниз налево первая дверь. – тетка отбарабанила заученную фразу, даже не подняв головы.

– Однако странные здесь порядки… – пробормотал учитель, направляясь в указанный коридор.

…В кабинете, над столом, висела лысина. Обширная, бледная и вся в маленьких коричневых пятнышках, она покоилась в жесткой сивой поросли, как гигантское яйцо в неопрятном, сложенном как попало, гнезде. Скрип двери, возвестивший наше появление, на лысину впечатления не произвел.

На столе располагались хрустальный графин, мутноватый, с отпечатками пальцев стакан, пачка разнокалиберных бумаг, древний бакелитовый телефон и тощий букетик карандашей в стеклянной банке.

По бокам топырились локти, одетые в черные лоснящиеся нарукавники. Ладони прикрывали уши владельца лысины. Они были пухлые, как подушки – возможно потому он и не слышал ничего, что происходило в комнате.

Лумумба, заложив руки за спину, принялся рассматривать картинки, развешанные на одной из стен. Что он там увидел под вековым слоем пыли – непонятно.

Я было примерился вежливо постучать по столу, но тут зазвонил телефон. Звук его, пронзительный и громкий, всколыхнул воздух в комнате, а заодно вернул к жизни лысину. Она вскинулась, человек под ней, оказавшись курносым и веснушчатым, с жирными, будто он только что ел сало, губами, схватил трубку и заорал в нее что есть мочи:

– Ну! Что? Это точно? – из телефона темпераментно запищало. – Дьявольщина! – лысый бросил трубку и увидел нас.

Наставник мой к тому времени сидел, нога на ногу, в кресле для посетителей, я же чинно пристроился у него за спиной. Лысый протер глаза.

– Вы… Хто вы? – вопросил он хрипло.

– Плохо работаете, – поругал его Лумумба. – Гнать вас надо с должности. А предварительно, непременно принародно, высечь, – мужичок побагровел и выпучил глаза, став похожим на разгневанного карася. – В вверенном вам округе, милейший, объявился Сказочник, – неумолимо продолжил учитель. – Мы зафиксировали попытку превращения в козла. Жертва скончалась на месте! Но это еще не всё… По дороге к вам мы подверглись нападению, – мужик только хлопал веками, явно не понимая, что от него хотят. – В нас пустили файербол! Прямо на улице, при всем честном народе! Вы что тут, вообще мышей не ловите? Да вам трибунал светит, милейший, за такое попустительство…

Лысый наконец смог набрать воздуха и заорал в ответ:

– Да кто вы такие?! Кто пустил!? – багровые щеки его затряслись, изо рта полетела слюна, и я испугался, как бы несчастного не хватил удар. Явственно пахнуло перегаром.

Наставник, по-моему, тоже обеспокоился. Вытащив из графина пробку, он плеснул в стакан и протянул его через стол. Лысый принял. Выпил мелкими глотками, выдохнул, занюхал рукавом… Вновь пахнуло перегаром, глаза мужичка посоловели. Однако! Вовсе не водичку на рабочем месте употребляет начальник местного отделения АББА…

– Привет вам от Товарища Седого, – мягко сказал Лумумба, когда лысый наконец свел глаза в кучу и перестал задыхаться. – Разрешите представиться: старший оперуполномоченный, майор Базиль М'бвеле. Это, – он кивнул через плечо, – мой стажер и напарник, Иван Спаситель. Наставник показал ему корочки.

– Бэ-э-э… – лысый впал в ступор, поводя рыбьими глазами с меня на Лумумбу.

– Вам должна была прийти телеграмма, – помог я из-за спины наставника.

– Не было никакой телеграммы! Знать ничего не знаю, ведать не ведаю… Никакой телеграммы в глаза не видел!

Он замахал на нас руками, будто таким образом намеревался развеять наваждение.

– Тем не менее мы здесь, и факта этого уже не отменить, – констатировал Лумумба, постучав костяшками пальцев по столешнице. Голос его зазвучал монотонно, в такт ударам. – Успокойтесь, мы не причиним вам вреда, – стук, стук… – Мы вам поможем… – стук – стук, – Всё будет хорошо… – стук – стук… Мы ваши друзья… Мы приехали, чтобы вам помочь…

Лысый начал расслабляться. Плечи его чуть опустились, со щек отхлынула багровость, к глазам вернулась осмысленность. Наконец он достал платок и вытер им лицо. Трубно высморкался, скомкал тряпицу и вновь запихал в карман.

– Извините, господа. Стресс. Я действительно не помню телеграммы.

– Ничего. Мы вас прощаем, – великодушно кивнул учитель. Стучать он перестал.

– Спасибо… Как, вы сказали, вас зовут?

Лумумба повторил. У Лысого глаза вновь съехались к переносице.

– Спаситель, – буркнул он. – Это шутки у вас такие?

– Да какие уж тут шутки. – я пожал плечами. – Детдомовские мы. Были у нас, например, Ирка Евангелие, Ленка Псалтирь, Илюха Первосвященник, Мухаммед Богородица… Даже Мойша Святой Мученик.

– Мой стажер воспитывался при Пастафарианском монастыре, – пояснил наставник. – Их макароннейшие преподобия принимали большое участие в спасении детей-беспризорников, оставшихся в живых после Распыления. Нарекали же сирот в силу своего иронического отношения к юдоли скорби, коей является наш мир.

Лысый покорно кивнул. Наливая очередную порцию из графина – руки его уже не тряслись, – он с надеждой вопросил наставника:

– Выпьем?

– Благодарствую, – прикрыл глаза наставник. – Мы сыты.

– А я выпью, – он быстро опрокинул стакан в пасть. – Если не возражаете…

– Чего уж там, – милостиво разрешил учитель. – А теперь поведайте, милейший, что привело вас в столь пограничное состояние. И заодно представьтесь, окажите такую милость. А то как-то…

– Шаробайко. Хрон Монадович, – грохнув стаканом о стол, Лысый вытянулся во фрунт. – Временно исполняющий обязанности начальника местного отделения.