Ангелы над городом. Петербургские легенды

Раздобрел котяра, подрос да такой раскрасавец сделался – сам рыжий пушистый, белый воротник шалью, нагрудничек белый и концы лапок будто в перчатках и в чулочках, а хвост – аршинный трубой, как у гренадера на кивере султан, торчит. В усы котяра фыркает, глазами зеленые искры пущает!

Стал Андрюшка его с отечеством звать будто купца или городского какого начальника – Котофей Иванович. Ну, не Васькой же такого барина кликать! И плотники на верфи к нему с полным уважением – Котофей Иванович, потому от кота польза большая – всех мышей да крыс с верфи разогнал. Они теперь снасти да дерево не грызут, не точат и съестные припасы не портят.

Так жить бы да радоваться. Да приспело две неприятности. Первая – всех плотников на время в Кронштадт перевели – военные корабли, что из плаванья вернулись, починять. Остался Андрюшка на верфи один за сторожа. Припасов ему плотники уделили – однако, теперь еду самому хлопотать – кашеварить приходится, а вторая беда – осень пала, зима в глаза глядит – уж заморозки пошли. А на верфи то не больно где укроешься – ночевать то теперь студено, по утрам вон уж и вода в бочках, да в бадейках замерзает…

Сунулся Андрюшка было к соседям, где прежде жил, а там еще два близнеца народились и ночевать то вовсе негде стало. Ну, уж с этим бы как нибудь угнездился, хоть под печкой, да хозяйка взъелась:

– С котом не пущу! Он вона какой зверюга огроменный! Шут его знает, чего ему в голову взбредет, разыграется, начнет скакать, да когти распускать – может младенцев попортить.

– Да он смирный, от него кругом польза! – Андрюшка говорит.

А хозяйка ни в какую:

– Сам ночуй, уж куда не то тебя сироту убогого приткнём, а кота – гони!

– Я без кота не пойду, – думает Андрюшка, – кота не брошу. Пускай мы замерзнем, уж хоть бы как да вместе. У меня акроме кота никого и родни то нет!

Заплакал горько, взял кота на руки да и пошел на верфь обратно. А ветер воет – снег пошел, у кораблей недостроенных, что на стапелях стоят, сугробы наметает. Темно кругом, луна свозь тучи почти что и не светит. Кот тяжеленный, Андрюшке его нести трудно – вот кот то и вырвался, да и сбежал куда-то меж стапелей да кораблей. Уж мальчишка его и звал, и приманивал «Котофей Иваныч, воротись! Котофей…» – куда там – нет кота!

Нашел Андрюшка какую то рогожу- ветошку, ящик свой со стружками под борт корабля строящегося перетащил, чтобы хоть малая какая от ветра защита была. Залез в ящик, в стружки закопался, рогожей накрылся. Лежит, от холода зубами так стучит, что и молитву выговорить вслух не может. Так, про себя, молча Богу молится:

– Спаси и помилуй, меня Господи, не допусти к лютой смерти от холода…

Долго ли коротко, а ветер стих и вроде как согрелся мальчишка чуток. Тучи на небе разошлись – луна засветила, звезды высыпали… Много звезд, разными огнями в небе мигают – которые голубые, иные красноватые, есть и зеленые…И не то сном он забылся, не то еще как, а только мниться ему, что две звезды с неба упали и к нему приблизились. Встрепенулся Андрюшка, опомнился, а это Котофей ему своими зелеными глазами прямо в лицо смотрит, да мурлычет:

– Андрррюшка, Андрррюша…

Обрадовался мальчишка, что кот вернулся, вскочил – бросился к коту. Смотрит, а рядом с котом два человека стоят, лиц то особо не разглядеть, а платье на них какое-то иноземное, старинное, как бы не с петровских времен – кафтаны длинные, шпаги при бедре, а на головах шляпы – треуголки. Кот их не боится, об их высокие сапоги – ботфорты трется.

– Не бойся нас Андрюша, – незнакомцы говорят, – Пойдем с нами, а то здесь ты совсем замерзнешь…

– Да откуда вы меня знаете? – мальчишка удивляется.

– Вот уж знаем! Мы тебя давно заприметили, как ты тут на верфи труждаешься…

– Да имя то откудова вам мое известно?

А они смеются:

– Котофей Иваныч сказал.

– Да разве коты разговаривать умеет?

– Конечно умеют, – вдруг кот говорит, – Все звери, птицы и даже травы, деревья и камни говорить умеют… Они и говорят. Только люди их не больно понимать желают. А ты ступай с нами – мы тебе худа не сделаем.

Перекрестился Андрюшка да и пошел. Котофей впереди, а он с двумя провожатыми следом. Идет мальчишка по сторонам озирается – вроде знакомое место, а вроде не такое, что прежде.

Вот вышли они с верфи. Мост через речку Охту перешли, прежде Андрюшка тут сто раз ходил, тут направо – слобода плотницкая, где он прежде жил. Глянул направо, а слободы то нет! Ночь стала тихая, ясная. Освещает луна улицу, булыжником мощеную, на мокрых камнях, да в лужах отблески посверкивают. По сторонам улицы дома стоят, которые одноэтажные деревянные, а другие – больше каменные узкие да высокие о двух, а то и трех этажах. В домах окошки светятся – видно там люди живут…Оглянулся назад, а на месте Петровской верфи – крепостные стены виднеются, лунный свет башни освещает…

– Что это за крепость? – мальчишка спрашивает, – что это за город?

– Это крепость по-шведски зовется Ниеншанц, – провожатые отвечают, – А город Ниен, что по-русски означает Невский, стало быть и крепость Невская. Разве ты не слышал, что на том месте, где Петровская верфь теперь, на берегу реки Охты прежде город стоял?

– Нет, – говорит мальчишка, – Не слышал. От кого слышать-то? Сказывали только, что плотников сюда из Архангельского города переселили… Потому они нечего и помнить не могут, да и давно это было… А куда ж этот город да крепость делись? Я ведь его прежде не видел.

– Никуда не делся, – отвечают провожатые, – Где был тут и стоит. Только невидимым стал, потому живущим здесь людям его и не видать. Они через этот город скрозь ходят, а ничего не чувствуют.

Как Андрюшка не стеснялся, а все же спросил:

– А вы кто ж?

– Мы сего города жители, – провожатые отвечают, – в 1703 году Петр Первый с войском крепость взял, горожан не попленил, а всем разрешил в город Выборг переселиться. Вот все и уехали…

– А что же вы не уехали?

– Мы остались – смеются незнакомцы: – Нам , сынок, уехать никак не возможно, потому в те поры нас в мире видимом уже и не было…

У Андрюшки от страха волосы дыбом встали – неужто его мертвецы ведут и сам он уже не живой? Кот вон разговаривает!…

А незнакомцы, точно его мысли прочитали – говорят:

– Не бойся Андрюша. Мертвецы в могилах лежат и оттуда не встанут, допрежь страшного суда. Они хоть и не живые, а из мира вещественного, знаемого, а мы из мира невидимого… Считай, как мечтательного… Потому вещественный мир нам и не мешает и мы ему не видны, но мы есть, и некоторым людям открываемся…

Долго ли коротко они шли, улицу и пустынную но ночному времени площадь, где собор с колокольней стоял миновали, пришли не то в корчму, не то в трактир. В трактире тепло, весело, скрипки да волынки играют, барабан стучит… Народу полно. Которые танцуют, которые за столами угощаются, а которые трубочки длинные фарфоровые покуривают на непонятных языках меж собою разговаривают.

Андрюшку за стол усадили – разным яством подчуют. Да все горячее, вкусное! А мальчике кусок поперек горла – оттого про что люди в корчме говорят ему непонятно.

Тут подносит ему Котофей Иваныч ему чашку с горячим питьем и говорит:

– Вот, Андрюща, за твою доброту, что ты меня спас и не предал, когда хозяйка тебя из дома выгнала – следует тебе от меня подарок. Как сие волшебное питье выпьешь так все языки понимать станешь и сам на них разговаривать сможешь.

Мальчишка, как ему кот велел, питье выпил, а оно хорошее, сладкое… и сразу все разговоры, все песни, что округ него пелись ему понятны сделались. Понял он, что в трактире гуляет народ разных язык: и шведы, и голландцы, и финны, есть и русские – все города Ниена жители…

– А что за праздник нынче празднуется? – спрашивает мальчик.

– Так как же не праздновать – сразу ему несколько человек отвечают, – Рождество Христово!

– Да как же Рождество – удивляется Андрюшка, – когда мы с верфи уходили – едва зима начиналась.

– А у нас тут время по другому движется, когда быстрее, когда медленнее, – ему сосед за столом объясняет, – А разве ты сам не замечал, что веселое время быстро летит, а когда ты в скуке или в печали – бесконечно тянется.

– Замечал, – говорит Андрюшка, – У нас и на верфи плотники даже песню поют: «Проходи поскорей скушно времячко…»

– Ну вот, – говорит сосед в голландском колпаке, – А мы тут умеем так временем распоряжаться, что скучное быстро проходит, а веселое, да полезное долго тянется. Как захотим, так его и двигаем. Однако, как говорится, всякому делу – свое время. Наелся, согрелся – вот и хорошо. Теперь спать ложись – отдыхай, а с утра в учение пойдешь…

Проводил Котофей Иваныч Андрюшку в отведенные ему покои. На высокую да мягкую кровать, на какой мальчишка отродясь не спал уложил, пуховым одеялом накрыл.

– Спи, дружок, отдыхай! Ангела на сон пожелал.

Андрюшка и уснул, и сны ему снились легкие прозрачные цветные…

Утром проснулся, умылся, а уж завтрак на столе. Закусил, чаю кофею выпил, ан учитель старенький в камзоле старинном, в полосатых чулках и туфлях с пряжками со стопкой книжек – тетрадок подмышкой, с гусиным пером за ухом да с указкой в руках пришел всяким наукам Андрюшку обучать: и читать, и писать на разных языках, и арифметике, и географии, и даже черчению…

После обеда другой старичок– мастер в кожаном фартуке, с ремешком- шпанлырем поперек лба, чтобы волосы не мешали, повел Андрюшку на верфь. Дали ему инструмент как раз по руке подходящий и стал мальчик плотницкое да столярное мастерство осваивать. А в другие дни и кузнечное дело, и токарное и даже паруса шить его разные мастера обучали.

Долго ли коротко, а все ремесла Андрюшка освоил, все науки превзошел. Учителя на него не нахвалятся… Котофей Иваныч им даже гордится.

Однако, стали Андрюшу разные неотвязные мысли терзать: почему в этом городе Ниене никогда солнце не светит, все время как бы сумерки, потому в домах постоянно свечи горят? Куда корабли, которые на верфи строят, уплывают? Вот на стапеле их соберут, на воду спустят, такелажем парусами оснастят и поплывет кораблик белой воздушной горой вдаль, не то по воде, не то по небу – потому над водой всегда туман густой и куда судно правит непонятно. Да и кто на руле стоит не видно. Похоже на кораблях ни капитана, ни матросов нет… Почему в бадейке, над которой Андрюшка по утрам умывается нет его, Андрюшкиного, отражения? А однажды глянул он на свои руки – а они крепкие, мускулистые, от топора да другого плотницкого инструмента сильными сделались, пальцы умелыми стали к письму да черчению способные. Хорошие руки, но разве у мальчонков такие бывают? Это же мужские руки!…

Рассказал он про свои мысли бессонные Котофею Иванычу. Пригорюнился кот и говорит:

– Вырос ты, Андрюша, возмужал. Видать скоро нам расставаться…

– Не хочу я расставаться! – говорит Андрюша, – Мне тут хорошо.

– Всякому времени, свой срок – кот отвечает, – вот и твоему времени здешнего пребывания срок окончился и конец пришел.

В скорости, учителя и наставники Андрюшины устроили ему экзамены по всем предметам: и по словесным наукам, и по математике, и по ремеслу – во всем он отличные знания явил и тем заслужил от ученых мастеров похвалу. А после сего, позвали его в большую залу, там поперек стол стоит зеленой скатертью покрытый, свечи в шандалах горят. За столом его наставники сидят. Все в парадных камзолах, в париках, при орденах и в наградных лентах.

Старейшина мастеров-наставников Андрею похвальную грамоту зачитал, с окончанием курса всех наук поздравил, а в заключение говорит:

– На сем мы с тобою, хоть нам и грустно, прощаемся, а на прощание дозволяется тебе задать нам три вопроса, на которые сам ответа не знаешь, а мы правду ответить обязаны. Спрашивай.

Задал Андрюшка главный вопрос, на который давно в размышлениях своих ответ искал.

– Как так случается, что вроде мы в городе Ниене, а города сего в видимом мире давно нет. А где же тогда мы пребываем?

– Ответ простой, – учителя говорят, – в природе есть вещи видимые, а есть и невидимые. Например, знания и мысли. Ведь вот, скажем, мысль человеческая невидима, пока в видимые предметы или дела не обратиться. Однако, порою мысли и мечтания бестелесные, куда как большую силу являют, чем видимые обстоятельства. Мы – в мыслях твоих. Задавай второй вопрос.

– Кто вы, уважаемые мои наставники и есть ли вы на самом деле не в мечтаниях, а в природе?

– Вот ты, Андрей, часть природы? Значит и мысли твои – тоже часть природы, а раз мы в мыслях твоих существуем, значит и мы в природе пребываем, только в состоянии невидимом. Из этого и следует, если нас помнят – мы живы. Задавай третий последний свой вопрос?

– Сколько я у вас пребывал и кто я теперь?

Встали все наставники из за стола в полный рост и старший возгласил:

– Ты пребывал у нас в учении и воспитании по земному времени ровно десять лет, мы учили тебя всему, свои знания – умения мы тебе во всей полноте передали и теперь твое имя Андрей – корабельный мастер. Нынче настало тебе время в мир видимый вернуться. Оборотись и посмотри в зеркало, что позади тебя сейчас поставлено.

Повернулся Андрей, а прямо перед ним дверь не дверь – зеленым бархатом занавешено. Котофей Иванович занавес сдернул – перед Андреем, больше роста человеческого, зеркало.

– Посмотри в зеркало – за его спиной голос старшего наставника раздается.

Глянул Андрей в зеркало, а там незнакомый высокий юноша стоит в морском мундире и у ног его кот. Невольно Андрей руку поднял, точно закрыться хотел, от неожиданности и юноша в зеркале руку поднял, тряхнул Андрей головой, словно от видения избавиться хотел и юноша тоже…

– Господи, неужели это я? – чуть не вскрикнул Андрей

Но еще более поразило его не это, а то что он Андрей, хоть и в новом обличии в зеркале отражается, а кроме него, да кота, в зеркале ничего нет! Ни зала, ни стола со скатертью, ни стариков наставников…

– Ступай прямо в свое отражение. – голос за спиной говорит. – Прощай!

– Прощай, Андрюша – говорит Котофей Иваныч, – я с тобой не пойду. Я уж тут хорошо укоренился. У меня тут жена да котятки…. А ты живи теперь в видимом мире, а нас помни, науку здешнюю да ремесла не забывай, трудись да жизни радуйся.

Шагнул Андрей прямо в зеркало и вышел из него в незнакомой комнате. Обернулся назад, глянул. А в зеркале только его отражение и чуть в уголке, вроде тень кота метнулась.

Не успел Андрей опомниться – в дверь стучат.

Входит матрос:

– Вот, – говорит, – Ваше благородие. Мундир ваш – новехонький с иголочки, прислали. Одевайтесь – внизу уже карета ждет на пристань ехать. Как раз судно в Питер идет. Не забудьте ларец. А хотите я его в карету снесу?!.

– Нет, нет , – говорит Андрей, – Не беспокойся, я сам.

– Как вам угодно, – матрос говорит, – какое ж это мне беспокойство. Это служба моя такова. А зеркало то счас матросы упакуют да на корабль доставят, тут от Выборга до Питера при попутном ветре рукой подать. Погода нынче хорошая – вон солнышко как сияет.

– Как я в Выборге то оказался? – думает Андрей, потому как к себе нынешнему еще привыкнуть не успел.

Смотрит – на столе ларец стоит, ключом запертый и ключ тут же. Открыл Андрей ларец, а там разные аттестаты на его имя – какие он языки знает, да какие науки изучал и какие степени и звания имеет. А в специальном отделении несколько монет золотых и деньги ассигнациями – на первый случай…

Как прибыли в Санкт –Петербург, Андрей сразу в Морском ведомстве представился и на Охтинскую Петровскую верфь назначение получил. Через Неву переправился, а на верфи его уже встречают.

– Вот, – говорят, – Мы уж вас, господин корабельный мастер, заждались,. Вышел приказ большой корабль закладывать, а мы робеем, таких то кораблей на нашей верфи, покамест, не строили.

Так Андрей сразу за работу и принялся. И стали со стапелей вскорости большие корабли на воду спускать, тут ведь и знаменитый фрегат «Паллада» и шлюп «Восток», который до Антарктиды доплыл, построены и много других…

Андрей в года вошел, женился, детей вырастил, внуков дождался. Рядом с верфью так всю жизнь и прожил, правда, дом себе по чину выстроил каменный – семья то разрослась большая. А в кабинете, где он работал всегда большое зеркало стояло, хотя вроде бы ему тут и не место.

Все сослуживцы Андрея удивлялись, как ему всегда быстро удается много проектов кораблей рассчитать и чертежей сделать, будто ему десяток самолучших мастеров помогает. То же и слуги, и домашние его удивлялись – почему он работает в кабинете только при запертых дверях и вроде, там в закрытии, не то с кем то разговаривает, не то сам с собой говорит разными голосами… Ну, да такому изрядному корабелу, да морскому генералу как же без причуд прожить? Знамо дело – все великие ученые со странностями…

Еще любил он по вечерам смотреть как над Невой облака плывут. Подолгу смотрел… Его дети спрашивали, когда еще маленькие были:

– Откуда это облака, что над Невой плывут, берутся?

– Это корабли из города Ниена. – отвечал он, но ребятишки его ответа не поняли.

А когда, совсем стареньким стал, от дел отошел, то внукам, однажды, рассказывал, как он в невидимом городе Ниене жил, да и потом туда не раз совета спрашивать отправлялся – через зеркало…

Но только самая маленькая внучка ему поверила. Она и в зеркало влезть пыталась, да только шишку на лбу набила, и с котом домашним Котофеем разговаривать пробовала, но кот ей так ни разу ничего не ответил и не заговорил.

Призрак Летнего дворца

Всемирно известная решетка Летнего сада архитектора Фельтена стоит на том месте, где прежде в 1732 году был построен одноэтажный деревянный дворец императрицы Анны Иоанновны. В роскошных дворцовых комнатах и залах она проживала с мая по декабрь ежегодно. А прогуливалась в Летнем саду ежедневно. Из двадцати восьми помещений дворца её фаворит, недоброй памяти Бирон, занимал десять… Да и сама то императрица благодарных воспоминаний о себе не оставила.

Был у Петра I сводный (от разных матерей) брат Иоанн. Он тоже вместе с Петром был коронован и считался царем. Так что некоторое время у нас в России, одновременно, было два коронованных царя. Но к царствованию Иоанн оказался неспособен по нездоровью, а Петр спервоначало не годился по малолетству, потому за них правила их старшая сестра царевна Софья. И когда возросший Петр I взял в свои руки бразды правления, Иоанн V всё ещё числился царем, стало быть, дочь его Анна, племянница и крестница Петра – царевной.

По смерти Иоанна, Петр I стал распоряжаться судьбой своей племянницы семнадцатилетнеей царевны Анны, и вопреки её воле, по дипломатическим, стало быть, соображениям, выдал её замуж за герцога Курляндии и Семигалии. Замужем то Анна Иоанновна пробыла всего два с половиной месяца – помер герцог. Сказывали, пропытался в застолье Петра I перепить да слаб явился – не выдержал. Так стала Анна вдовой и отправили её от царского двора в Курляндию – мужниным герцогством владеть.

Ну, жила бы она там и жила курляндской герцогиней-помещицей, да в России после смерти Петра I пошли нестроения! Кратко царствовала жена Петра – Екатерина I, а как померла – на Российском престоле её сменил внук Петра I – Петр II Алексеевич. Одиннадцатилетнего мальчонку, который и по русски то не все разумел (отец царевич Алексей в тюрьме сгинул, мать – немка померла рано – сиротой рос, только что по татарски ругаться научился.) "Птенцы гнезда Петрова" Меншиков и прочие, возвели его на Российский престол, но грызлись вельможи меж собою за власть, как собаки у хозяйского стола. Непонятно, что из этого царствования бы вышло потому – заболел Петр II черной оспой и преставился.

Тут меж царедворцами такая распря пошла, что явилась мечта и далее самим Россией управлять, а царскую власть ограничить, чтобы как в Англии: где король правит, но не управляет. Вот чтобы и в России бывшие соратники Петровы дербанили державу и грабили бы невозбранно. Потому и пал выбор на Анну Иоанновну. Вельможам царским казалось, что ею вертеть можно будет как угодно. А и то сказать – выбирать то, вроде бы и не из с кого. Призвали царевну Анну в Санкт-Петербург и предъявили ей "кондиции" – по котором она большую часть власти аристократам передать обязывалась.

Долго об том рассказывать, а совершилось-то быстро – порвала Анна "кондиции" , допрежь ею подписанные, в коих обещалась требования царедворцев исполнять, и стала полноправной императрицей! Да как же она не побоялась?! Решилась она, потому Гвардия от грызни ближних к престолу людей устала, а в ней ещё с петровских времен закалённые бойцы оставались, кои сбережению и славе Отечества Российского служили. Да и молодые гвардейцы о честном и справедливом Государе помышляли и видеть таковой правительницей желали Анну. Ан вот не вышло как им мечталось!

Возня то у престола, по виду поутихла, да на смену Меншикову, Долгоруким и прочим "птенцам гнезда Петрова" пришел Бирон – фаворит императрицы, коего она из Курляндии привезла. А той так всех придавил да поборами обложил, что у всех сословий Российских шеи затрещали. Открытый грабеж Державы пошел! Беды ещё и в том прибавилось, что прежь того, хоть и крали немыслимою мерою, а всё краденое в России оставалось, но Бирон награбленное заграницу отправлял… И все его боялись – всех он за горло держал, хотя державу Российскую и весь народ русский ненавидел…

Новая императрица на престоле Империи зажила вольготно, как в поместьи курляндском. Пошли при ней забавы да машкерады, фейерверки да гуляния.

Вон в Русском музее бронзовая статуя Анны Иоанновны сохраняется – совершенный её портрет скульптор Расстрелли не дрогнувшей рукою изваял.

Грузная да тяжкая. Не случайно, кто её при жизни видел, воспоминали, что она лицом более на мужчину походила, чем на женщину. Пуще всех забав императрица любила охоту! Стреляла хорошо, метко. Правда, охотой то это её развлечение назвать – язык не поворачивается.

Со всей страны под Петергоф в специальные загоны свозилась разнообразная живность. И прогуливаясь по парку, императрица по ней непрерывно стреляла. За одно только лето 1739 года застрелила она девять оленей, шестнадцать диких коз, четырех кабанов, одного волка, 374 зайца и 608 уток! Во дворце, во всех простенках стояли заряженные ружья. Она хватала их и палила из окон по каждой пролетавшей мимо чайке, вороне или галке.

А бывало – устраивали охоты из «ягт-вагена» – особого экипажа. Его ставили посредине поляны, куда загонщики гнали дичь. Там звери попадали в парусиновый коридор до самого «ягт-вагена», где в безопасности сидели охотники и в упор расстреливали оленей, волков, поднятых из берлог медведей и прочих… Убийство вот и такая "доблесть!"

Мнительная царица за свою жизнь сильно опасалась, боялась заговоров, потому в 1730 году учредила Канцелярию розыскных дел. Сия Канцелярия вскорости набрала силу чрезвычайную, пошли доносы да неветы и клевета, корысти ради. Достаточно стало превратно понятого слова или жеста, чтобы угодить в застенок на пытки и казни, а то и вовсе бесследно исчезнуть. Сосланных Сибирь и, впервые, на Камчатку более 20 тысяч человек, из них более 5 тысяч таких, о ком ни следа, ни известия нельзя сыскать. Ссылали не то что без суда , а и без всякой записи, с переменой имён. Казнённых прилюдно до 1000 человек, это без умерших на следствии под пытками и казнённых тайно.

Ни знатное происхождение, ни высокий чин, попавшего в немилость, не спасали: трём князьям Долгоруким отрубили головы, фаворита Петра II Ивана Долгорукого колесовали, кабинет-министру Волынскому, допреж как отрубить голову, язык отрезали …

      Не зря это время вспоминается в Росиии как страшная пора бироновщины. Уж этот то временщик открыто лютовал и наживался, пользуясь любовью императрицы. А она исхитрилась сочетать в единое казни и увеселения.

Внук, одного из знатнейших и умнейших людей, фаворита царевны Софьи, Василия Голицына – Михаил Галицын при ней в страшную немелость попал. Дед дал ему прекрасное домашнее образование, а по возвращении Голицыных из ссылки, по указу Петра I Михаила отправили учиться заграницу, где он закончил Сорбонну. Воротясь, в военной службе получил немалый по тем временам чин майора. Был женат, но овдовел и оставив двоих детей в России от тоски уехал в Европу. Там влюбился, не то в итальянку, не то в немку, но это бы не беда, да вот обвенчался с ней, приняв католичество, вероятно, по европейскому образованию и мягкости своего характера, рассудив, что православный или католик – всё едино. Какая разница – обои христиане, не предполагая, чем эта перемена веры для него обернётся.

Сказано: в чужом , глазу, соломину видят, а в своём бревна не замечают! Императрица, жившая открыто с Бороном, при его живой жене, то есть, во грехе и блуде с иностранцем чужой веры, за измену Православию, подданным же своим полагала смертную казнь.

По возвращении в Москву попал Голицын в такой переплет, о коем допрежь того и помыслить не мог! Жену его не то выслали, не то ещё куда то дели… А самого князя из рода преславного, заслуженного, императрица лишила титула и определила в свои шуты, коих вокруг неё постоянно толпы роились. Мало что свои "дураки" в числе изрядном, а даже из Европы приезжали шуты и разные проходимцы – фокусники.