Один на один с металлом

«Тут описка, товарищ Сталин», – начиная понимать, что произошло, проситель с теплящейся надеждой посмотрел на Верховного.

«Да нет, тут все правильно написано. Вы свободны, товарищ полковник», – холодно ответил главнокомандующий.

Подполковник совершенно добродушно рассмеялся. Глядя на него, вымученно улыбнулся и штатский.

– Виктор Васильевич, я надеюсь, мы поймем друг друга. Вы уже поняли, что у нас с вами был не допрос, а, так скажем, – подполковник замолчал, подыскивая слова, – непринужденная дружеская беседа. Видите, что никто не вел протокол допроса. Сейчас мы закончим наше общение, и вас отведут в камеру. Там я вам настоятельно советую подумать. Не только о себе, – жестко посмотрел на меня подполковник. – У вас ведь жена работает учительницей и маленькая дочь должна пойти в школу. Не хотелось бы, чтобы они стали родственниками врага народа.

На миг у меня потемнело в глазах. Допрашивающий ударил в самую болезненную точку. Я невольно сглотнул появившийся в горле комок. Перед глазами встали Айжан и Маша. Заметив это, подполковник хищно улыбнулся и продолжил:

– Настоятельно советую рассказать на допросе все, что вы знаете о подготовке антипартийного и антигосударственного переворота. К тому же следствие обладает всей полнотой информации о Берии, Судоплатове и Эйтингоне. А вам зачем их покрывать?

Подполковник снова дружески улыбнулся:

– А когда во всем разберутся, снова поедете служить на Тихий океан. Хотя, если захотите, можно будет перевестись служить и на Черное море. У вас ведь, насколько я знаю, в Корее было тяжелое ранение легкого?

Чувствуя себя опустошенным, молча кивнул.

* * *

Лежа на жесткой койке, я отрешенно смотрел в потолок, под которым тускло горела лампочка. Сон не шел, несмотря на усталость. Мысли тяжело ворочались в моей голове. Эх, если бы можно было вернуть то время, что было еще несколько дней назад. Когда я был не подследственным, а заслуженным офицером с орденской колодкой на груди. А еще лучше раньше, когда мы с Айжан и Машей гуляли по каменистой набережной Урала в Чкалове. И почему отпуск всегда пролетает так быстро? А может, лучше оказаться в босоногом детстве? Помню, как я летом в колхозной конюшне запрягал старого мерина Ваську. Я тогда надел хомут и подвязывал гужи к дышлам, а Васька взбрыкнул и наступил мне на ногу… Чуть не отдавил тогда пальцы на левой ноге…

– Подследственный, встать. Днем спать и лежать запрещается, – вернул меня из забытья голос надзирателя.

После скудного тюремного завтрака, сидя на табурете, я заставил себя думать и вспоминать все то, что рассказывал мне Пинкевич про армейских генералов и что в сердцах при мне говорил генерал Павел Анатольевич Судоплатов Науму Исааковичу Эйтингону. Я тогда только приехал в Москву и зашел в кабинет на Лубянке доложить о прибытии. Как положено, постучав, я вошел в просторный кабинет начальника управления и, вскинув руку к фуражке, четко доложил Павлу Анатольевичу о прибытии. Кроме него в кабинете тогда были генерал Эйтингон и полковник Серебрянский. Я сразу понял, что им всем сейчас точно не до меня.

– Да пойми ты, Яша, что Булганин совершенно не военный человек. Какой-нибудь командир стрелкового батальона больше него понимает в тактике и оперативном искусстве. Когда я с ним первый раз пообщался на совместном совещании с начальником ГРУ ГШ и Разведуправления Главного Морского штаба в Кремле, то мне просто жутко стало. Он понятия не имеет, что такое развертывание сил и средств, степени боевой готовности и стратегическое планирование. А я-то, грешным делом, начал ему втолковывать, что диверсии на тыловых складах ГСМ и авиационного вооружения гораздо важнее, чем атака американских аэродромов. Так он на меня как баран на новые ворота посмотрел.

– Паша, а что ты еще хочешь от бывшего партийного работника? Он ведь в армии только политической пропагандой занимался.

– Ну а министром обороны он стал только благодаря Хрущеву. Это его человек. Ну а кроме того, – усмехнулся генерал Эйтингон, – он алкоголик и питает большую слабость к балеринам и певицам из Большого театра. Это по сообщениям агентуры. А ты ему про какое-то стратегическое планирование и диверсии… – Наум Исаакович махнул рукой. – В тридцатые годы, когда Хрущев был первым секретарем Московского горкома партии, Булганин занимал должность председателя Моссовета.

– Павел Анатольевич, я думаю, вопрос об отборе офицеров, сержантов и старшин в нашу бригаду надо обговаривать только с генералом Захаровым, начальником ГРУ, – подал голос Серебрянский.

– И еще с адмиралом Бекреневым [18], – добавил Эйтингон и только тут посмотрел на меня. А я стоял тогда навытяжку возле двери, как мышь на кошачьей свадьбе, прекрасно понимая, что сейчас услышал то, что никак не положено знать младшему офицеру. Как говорится, меньше знаешь – крепче спишь.

Так, значит министр обороны Булганин – человек Хрущева, а многие генералы держат зуб на министра Берию за то, что у них в свое время отобрали награбленное барахло. А ведь многих выгнали из партии и из армии, а не просто понизили в должности, как Жукова. Понятно, что все они, мягко говоря, не испытывают симпатий ни лично к Лаврентию Павловичу, ни ко всем нам, кто служит в войсках и органах МВД. Ну а после смерти товарища Сталина, как это всегда и везде бывает, началась борьба за власть. Это я хорошо помню. Благо нам в институте хорошо преподавали историю… А такой злопамятный человек, как Жуков, не забыл, как пришлось писать объяснительные про награбленные ценности.

Значит, человек Хрущева… Хрущев… А ведь мне про него много рассказывал Пинкевич, порой закипая от ненависти. Было это во время отпуска, еще перед командировкой в Корею. Мы тогда сидели с удочками на берегу небольшой речки вдвоем.

– Знаешь, что этот гад по пьянке ляпнул? – Саня посмотрел мне в глаза. – Я, говорит, Сталину и Берии смерть сына никогда не прощу. Это наш осведомитель из его домашней прислуги сам слышал. А как он Россию и русских ненавидит, не хуже любого эсэсовца из дивизии «Галичина». Все с ним ясно – троцкист недобитый… И куда только товарищ Сталин смотрит, – тяжело выдохнул Пинкевич.

– Погоди, Саня, объясни толком. Он же сам русский из Курской губернии родом. Ты сам только что говорил. И что вырос он в рабочем поселке в Донбассе. А что случилось с его сыном? Объясни толком.

– Да прирезали наши этого гада в лесу тогда, как барана, – зло сплюнул Пинкевич.

– Саня, ты не психуй, а толком расскажи, – я отвернулся от блестящей ряби воды.

– Ну, в общем, так, – начал рассказывать Пинкевич, поглядывая на поплавки удочек и периодически выбрасывая на берег то карасиков, то плотву, а один раз – колючего ерша. Я укладывал эту добычу в ведро, а об дергающегося ерша до крови расцарапал руку.

Рассказ Пинкевича звучал так.

– К началу Великой Отечественной войны старший сын Хрущева Леонид имел звание старшего лейтенанта Военно-воздушных сил. В тысяча девятьсот сорок втором году после излечения в госпитале он поправлял здоровье в санатории ВВС под Куйбышевом на живописном берегу Волги. Ну а когда заслуженные фронтовики оказываются на отдыхе, как тут обойтись без горячительных напитков… Ну и, само собой разумеется, в компании с прекрасной половиной человечества, – усмехнулся Пинкевич, потроша рыбу и бросая ее в закипающую в ведре воду.

Я же, внимательно слушая Сашку, надергал растущей по берегу осоки и бросил в костер. Солнце уже почти зашло, и в воздухе замельтешили комары. Пинкевич поморщился от дунувшего на него белого дыма и продолжил рассказ:

– В общем, когда вся честная компания хорошо набралась водочки и коньяка, Леонид Хрущев решил показать свое искусство в стрельбе из пистолета. Своей даме из числа девушек-военнослужащих поставил на голову яблоко и достал пистолет. Она, как ты понимаешь, тоже уже хорошо была под хмельком, если согласилась, чтобы ее голова была подставкой для мишени. Пить надо меньше, а больше закусывать… Живой бы осталась.

Саня замолчал, бросая в закипавшую уху почищенные мной корни рогоза [19].

– Ну а дальше-то что? – не выдержал я.

– Понятно, что… Дырка в башке у этой дуры, – хмыкнул Пинкевич. – Но если ты думаешь, что Леонид Хрущев после трибунала поехал искупать свою вину кровью в штрафной батальон, то глубоко ошибаешься, – глядя на пламя костра, глухо проговорил Пинкевич. – Его папаша в это время был членом Военного Совета то ли на Южном, то ли на Юго-Западном фронте. Большой человек, одним словом. Уж не знаю как, но он сумел это дело замять. Ну а Леониду все-таки пришлось отправиться на фронт. Ну а там, я точно не знаю, – Саня поворошил палкой в костре, – то ли летчик-истребитель Хрущев был сбит в воздушном бою, то ли сам перелетел к немцам. В общем, он сразу предложил немцам свои услуги, – добавил Пинкевич, снимая закопченное ведро с ухой с толстой палки из орешника, уложенной на две рогатины по краям костра. – Эх, жаль, Витек, крышки у нас нет. Сейчас в уху комарье и мошка набьется…

– Да хрен с ней, с мошкой, ты дальше рассказывай, – я требовательно взглянул на Пинкевича.

– Да чего там рассказывать… Немцы стали его возить на машине с громкоговорителем вдоль линии фронта, а он агитировал наших бойцов сдаваться.

– Да, это не Яков Джугашвили, сын товарища Сталина, – вырвалось у меня.

– Яблочко от яблони недалеко падает, – согласился Саня. – Так вот. Руководству нашего четвертого управления была поставлена задача – выкрасть младшего Хрущева и доставить в Москву.

В общем, задействовали всю зафронтовую агентуру: и нашу, и военной разведки… Радиоразведка тоже хорошо поработала. В общем, довольно быстро вычислили место, где немцы держали Хрущева-младшего между его поездками на фронт. Наша омсбоновская группа была десантирована для захвата предателя. Поскольку в его окружение уже была внедрена наша агентура, все прошло как по маслу.

– Картошку-то будем печь? – вдруг сменил тему разговора Сашка.

– Да ладно, куда тебе еще, вон ухи целое ведро, – удивился я.

– Ну да, – согласился Пинкевич и продолжил: – В общем, вывезли этого гада в лес, расчистили поляну под взлетно-посадочную площадку и отстучали радиограмму в Москву. Мол, готовы принять самолет для отправки предателя в Москву. А в ответной радиограмме было сказано, что нечего всякую мразь в Москву везти, судите его на месте… [20] Вот так оно было, Витек. Мне это мой земляк, радист этой группы, рассказывал. А уже потом, когда после Западной Украины я в военной контрразведке служил, то слыхал, что лично товарищ Сталин приказал так ответить.

Несколько минут я ошеломленно молчал, не в силах поверить в услышанное.

– Саня, так ведь сейчас этот Хрущев член Президиума Центрального Комитета партии. Как же эта вражина так высоко забралась?

Пинкевич в ответ лишь горько усмехнулся и развел руками.

– Генерал Серов [21], замминистра госбезопасности, это тоже его человек… Как и министр обороны, – чуть подумав, добавил Саня. – Ладно, давай уху есть. Ты как насчет ста граммов?

Сашка достал из вещмешка армейскую флягу с чехлом из сукна.

– Ладно, наливай, – махнул я рукой – после всего услышанного тогда говорить больше ни о чем не хотелось.

Как еще выразился про Хрущева Саня? Троцкист недобитый…

Я встал с табурета и начал вспоминать, что об идеях Троцкого нам говорили в институте. Как я тогда понял, фактически в рамках одной партии большевиков в двадцатые годы существовали минимум две враждебные фракции. Одна, под руководством товарища Сталина, объявила о построении социализма в отдельно взятой стране – России. Сталинский социализм должен был улучшить жизнь трудящегося человека. А значит, строить детские сады, школы и библиотеки. Ликвидировать безграмотность в России, где восемьдесят процентов взрослого населения в 1917 году не умело читать и писать. И после восстановления разрушенного Первой мировой и Гражданской войной хозяйства строить новые заводы, фабрики и железные дороги. Сделать страну экономически независимой от Запада. Автаркия – вспомнился мне научный термин, полная независимость экономики. А что предлагал Троцкий с его «мировой революцией»? Для этого он и прибыл в восемнадцатом из Америки в охваченную революцией Россию. Социализм в отдельно взятой стране невозможен… Все силы страны должны быть брошены на строительство мощной Красной армии, а она понесет революцию в Европу на острие своих сабель и штыков. Ни о какой ликвидации безграмотности и восстановлении промышленности и сельского хозяйства в России не может быть и речи. Более того, как и при царе, страна должна быть источником дешевого сырья для Англии и Америки, а русские красноармейцы должны были уничтожить экономических конкурентов заокеанских дельцов в Европе. Россия должна была по этому плану быть принесена в жертву во имя господства англосаксов. Как же тогда сказал товарищ Сталин? Я напряг память, меряя шагами свою камеру. «Оппозиция думает, что вопрос о строительстве социализма в СССР имеет лишь теоретический интерес. Это не верно. Это глубокое заблуждение» [22]. Да и весь русский народ для Троцкого был просто быдлом. В лучшем случае дрова для «пожара мировой революции». И после высылки из СССР Троцкий и его последователи в нашей стране вредили, как могли. Не зря их опекали почти все западные разведки. И свои ордена за ликвидацию Троцкого в Мексике перед войной генералы Судоплатов и Эйтингон получили не зря.

А галицийский нацизм и ненависть ко всему русскому… Что я об этом знаю? А то, что мамаша хорошего сыночка воспитала, да и ее муженек, русский мужик из-под Курска, только в украинской вышиванке ходит. Как там в сказке сказано?.. Муж в семье – это голова, а жена – это шея, и куда она повернет, туда голова и смотрит. А как же наши-то все проглядели – Смерш, НКВД, НКГБ?.. Жена Хрущева ведь с Западной Украины… Этим ведь все и сказано.

«Отставить эмоции, товарищ капитан-лейтенант! – дал я себе команду. – Давай лучше историю вспоминай и думай, что можно делать. Здесь и сейчас». История была моим любимым предметом в институте. По совету пожилого профессора, нашего преподавателя, сторонника идеи евразийства, я прочитал многое, не входящее в программу. «История – это не наука о прошлом, это наука о настоящем и будущем», – часто повторял наш преподаватель. Пожалуй, надо начать с того времени, когда и слова-то такого не было – «национальность». Но именно с тех времен – с тринадцатого и четырнадцатого веков тянутся корни галицийского, а уже в нашем двадцатом веке и украинского национализма. Хотя, вернее будет сказать нацизма, мысленно поправил я сам себя.

Тогда, около тысячи лет назад еще домонгольская Русь состояла из множества славянских племен: кривичи, поляне, дреговичи, тиверцы, вятичи, древляне… Но кроме славян в лесах жили финно-угорские племена – меря, весь, чудь. В степях, где оседло на берегах крупных рек, занимаясь в основном рыболовством, а где кочуя, жили тюркские племена торков и берендеев. Принятие князем Киевским Владимиром православного христианства как государственной религии сплотило эту славяно-финно-угорско-тюркскую общность. Именно этот мудрый выбор князя Владимира еще через несколько веков приведет к рождению русского народа. В те далекие времена, встречаясь, люди спрашивали не национальность, это понятие появится в Европе только после буржуазных революций, а кто ты по вере? Ответом могло быть – правоверный, то есть мусульманин, католик, то есть западноевропеец, или православный. Причем уже позже православные русичи, говорившие кто-то по-мерянски, кто-то на тюркских языках, искренне считали себя единым народом. Именно православие отделило восточных славян от западных, принявших католичество, – предков поляков, чехов, хорватов, словаков. Словом, всех тех, с кем Русь, а затем и Россия воюет уже почти тысячу лет.

А тогда, в тринадцатом веке, объединенная некогда единой религиозной идеей страна распалась на независимые, часто враждебные друг другу княжества. Киевское, Владимиро-Суздальское, Рязанское и другие. Особняком стоял господин Великий Новгород, который сейчас называют феодальной республикой. Друг с другом эти независимые княжества воевали порой еще с большей жестокостью и остервенением, чем с внешним врагом. И уже в это время князья и бояре Галичского княжества стали с большим интересом поглядывать на Запад и постепенно готовить прикарпатских славян к переходу в католичество… А вера для людей того времени означала в первую очередь не догматы и обряды. Знать все это было обязано духовенство. И эти богословские тонкости мало интересовали крестьянина, ремесленника или профессионального воина. Вопрос веры был намного важнее – кто свой, а кто чужой… Владимирское княжество, позже Москва, потом Россия и лежащая на западе католическая, а потом единственно цивилизованная Европа. А в тринадцатом веке из глубины евразийских степей пришли монголы. Пришли на территории всех этих русских княжеств. Но вовсе не для того, чтобы завоевать их и подвергнуть колонизации, а остаться здесь жить. Степнякам нечего было делать во влажных лесах Северо-Восточной Руси. Люди, выросшие в сухом климате центра Евразии с холодной морозной зимой и жарким летом, чувствовали себя в сыром лесу весьма неуютно, часто начинали болеть. Как сказали бы сейчас, болезнями органов дыхания. А антибиотиков тогда еще не знали. И, самое главное, в лесах было невозможно вести кочевое хозяйство – негде было пасти коней.

Причина похода монголов на Русь была совершенно другой – вековая вражда с половцами. Эти два степных, близких друг к другу народа можно сравнить с современными поляками и русскими. И те и другие славяне, еще пятьсот лет назад прекрасно понимавшие речь друг друга. Но почти тысячелетие непрерывной войны поставило непреодолимую стену ненависти между нами и поляками.

А тогдашние половцы имели сильных, как они считали, союзников – русских князей. Все русские князья уже давно породнились с половецкими ханами. И ехать в степь, чтобы в ханской семье выбрать в жены наследнику княжеского престола кого-то из «красных девок половецких», для тогдашних русских князей это было вполне нормальным явлением. Тогдашний половецкий хан Котян давно уже породнился с русскими князьями.

И когда 1223 году в половецких степях появились два монгольских тумена [23], русские князья, естественно, выступили союзниками своих степных родственников. На реке Калке собрались дружины трех сильнейших князей Руси – Мстислава Удалого из Галича, властителя той самой будущей Галиции, Мстислава Киевского и Мстислава Черниговского. Объединенное русско-половецкое войско насчитывало около восьмидесяти тысяч человек. Половецким ханам и русским князьям победа казалась неизбежной. И предложение о мире русским князьям со стороны монгольских послов показалось лишь проявлением слабости, когда те объяснили, что не собираются ни завоевывать Русь, ни воевать с русичами. Но русские князья, формально будучи православными христианами, совершили крайне подлое преступление – убили всех монгольских парламентеров. Мерзость содеянного, кроме убийства безоружных людей, была еще и в том, что все монгольские послы были христианами. Более половины кочевников Великой Степи в те времена исповедовали христианство несторианского толка [24] – кераиты, найманы. Причем, не вдаваясь в богословские тонкости, они искренне считали себя такими же православными, как и русичи. Кстати, степная империя, основанная Чингисханом, была веротерпима, в отличие от Запада. Среди степняков были и мусульмане, и язычники-тенгриане, поклоняющиеся Синему Небу. После этого нарушения всех моральных норм для монгольского полководца Джебе битва стала неизбежной, и вполне естественным был приказ – пленных не брать. Согласно сборнику законов Чингисхана, Ясе, обман доверившегося тебе безоружного человека являлся непрощаемым преступлением.

Тут мне вспомнился очень похожий случай, произошедший в сорок пятом году, когда мы работали на Дунае. Наши войска тогда окружили столицу Венгрии, Будапешт, и всем было понятно, что город немцам и венграм не удержать. Чтобы избежать разрушений и гибели гражданского населения, венгерскому командованию была предложена капитуляция. Венгерские генералы вроде бы согласились… Но на обратном пути по машине с парламентерами немцами был открыт огонь. Смертельно раненный водитель сумел выжать педаль газа, и машину занесло в расположение советских войск. Наши солдаты и офицеры увидели троих умирающих товарищей. После этого штурм был уже неизбежен, и в отношении защищавших город немецких эсэсовских частей действовал жесткий приказ – пленных не брать!

То же самое случилось и на Калке. На свое несчастье, половцы имели еще одних врагов, которые стали верным союзником монголов, – бродников. Бродники или Черные клобуки, так по-разному называли моих казачьих предков в те далекие времена. Жившие в степях потомки торков, берендеев, частично смешавшиеся со славянами, исповедовали православие [25]. К половцам, разорявшим их кочевья и захватывавшим людей для продажи в рабство, мои далекие предки не испытывали ничего, кроме ненависти, и к их союзникам из русских княжеств симпатий тоже не имели.

Я перестал мерить камеру шагами и, присев, стал вспоминать подробности битвы при Калке.

Монголы и бродники имитировали отступление. Вентерь – так еще в начале нашего века именовали казаки этот тактический прием… Ложное отступление. Русско-половецкое войско бросилось в погоню. Но не все и не одновременно. Кто в лес, кто по дрова – так сказал тогда на лекции преподаватель. Конница растянулась вдоль пути преследования на большое расстояние, причем каждый хан и князь остался только со своей дружиной. Взаимодействие и связь отсутствовали напрочь. Теперь уже в каждом отдельном боестолкновении численно превосходящими оказались монголы и их союзники. Они пересели на свежих лошадей, что вели в поводу, развернулись и перешли в атаку. Сначала были разбиты половцы, а затем одна за другой княжеские дружины. Те даже не успевали выстроиться в боевой порядок. На плечах бегущих половцев монголы вламывались в ряды княжеских дружинников и легко сметали их. И если поход 1223 года был разведкой боем, то через четырнадцать лет на Русь пришло около тридцати тысяч степных воинов. Это были ветераны, прошедшие огни и воды. Поэтому неудивительно, что они прошли через разрозненные русские княжества, как нож сквозь масло, выполнив главную задачу похода: половцы были разбиты, а их остатки ушли на территорию современной Венгрии.

Но для Руси главную угрозу составляли вовсе не монголы. Во-первых, государство, основанное Чингисханом, было веротерпимым, во-вторых, более половины степняков сами были христианами. А вот на западе был всегда страшный и беспощадный враг. После первых крестовых походов против мусульман на Ближний Восток германский император Фридрих II решил направить немецких крестоносцев из Палестины против православных. В 1237 году в Прибалтике немецкими рыцарями было образовано военно-монашеское государство – Ливонский орден. Его основная задача – захват Руси, окатоличивание покоряемого населения, уничтожение непокорных. Произошли знаменитая Невская битва и Ледовое побоище. Но это были выигранные сражения в войне против всего католического Запада, против которого небольшие русские княжества не могли устоять. И гибель Руси на Западе считали лишь делом времени. Но в 1252 году немецкие рыцари получили информацию о том, что князь Александр Невский побратался с Сартаком, сыном Бату-хана. Сартак был христианином, и названые братья обменялись нательными крестами. Соответственно, для Бату-хана князь Александр стал приемным сыном. В Новгород на усиление были отправлены боевые отряды степняков. Для монголов, исповедовавших принцип «за удаль в бою не судят», было вполне нормальным уважение и дружба с недавним достойным противником. А в это же время князь Даниил Галицкий, современник и антипод Александра Невского, сразу после ухода монголов в свои степи напал на союзных им князей, перебил всю аристократию, а население разогнал, частично продав в рабство. Политический курс Даниила состоял в том, чтобы выделить Галицко-Волынское княжество в самостоятельное государство, ориентированное на Запад. Папа римский, верховную власть которого признал Даниил, прислал ему даже королевскую корону. Да вот незадача – ее забрали у папского посланника поляки. Так зарождалась сама идея галицийского нацизма – на вражде к другим русичам. Но кроме Галичины и Волыни будущее украинство зародилось на территории Великого княжества Литовского, государства, захватившего все русские княжества, не вошедшие в состав монгольской Империи. И эти идейные предки украинских нацистов хорошо отметились после Куликовской битвы. Тогда, в 1380 году, и у темника [26] Мамая, и у русских имелись союзники. Союзником князя Дмитрия, будущего Донского, был законный хан Орды Тохтамыш. Он двигался на соединение с войсками своего подданного, московского князя, из заволжских степей. А на помощь Мамаю тоже двигался с войском литовский князь Ягайло.

Никак не уменьшая героизма русских на Куликовом поле, отметим, что немаловажным для победы оказалось отсутствие в битве литовского войска. Восемьдесят тысяч воинов Ягайло опоздали всего на один дневной переход. Этим мы обязаны еще одному незаслуженно забытому герою русской истории – князю Олегу Рязанскому. Он, маневрируя со своей пятитысячной дружиной, сумел задержать литовцев. А когда воины Ягайло отогнали рязанцев, битва была уже закончена. Но литовцы все-таки отыгрались – они напали на русские обозы, уходившие с места битвы, и перерезали всех раненых русских воинов. А ведь большинство в литовском войске составляли русские из-под Киева, Чернигова, с Волыни. Они говорили на том же языке, что и убитые ими раненые, и еще пока называли себя православными… Но уже скоро Ягайло заключил союз с Польшей и папой римским и приказал своим подданным принимать католичество. После 1413 года все бояре и служилое сословие Литовского государства получали равные права с поляками только при условии принятия католичества. И вскоре оказывалось, что самыми жестокими гонителями православия и всего русского становились новообращенные католики, вчерашние русичи.