Голос тишины

Кассиан Сомн

Голос тишины

ПРОЛОГ. СИСТЕМНЫЙ ЖУРНАЛ "СОМНИУМ"

Дата: 21 октября. Время: 22:14:07.

… Инициализация протокола "ПОСЛЕДНЯЯ ИНКВИЗИЦИЯ". Идентификация: ВЭНТ, ЭЛИАС.

Голосовая пароль-фраза: "VERITAS IN PROFUNDIS" (истина в глубине). Подтверждено. Сканирование сетчатки: подтверждено.

… Загрузка завершена. Активация по триггеру "MORS CERTA" (смерть владельца).

Параметры инквизиции:

1. Абсолютная изоляция "МОРСКОГО ОБИТЕЛЯ" на 72 часа. Переопределение: только через канал "SPES ULTIMA" при единогласном вердикте субъектов.

2. Поэтапная активация модулей: "CONFESSIO" (исповедь), "SPECTRA" (тени прошлого), "CLAUSTRUM" (заточение).

3. Субъекты инквизиции: РЕННЕР, БЕККЕТ, СИНГХ, ТОРН, ХАРТ.

4. Конечная цель: достижение состояния "AGNITIO VERITATIS" (познание истины) или "PERDITIO TOTALIS" (полная погибель).

…СОМНИУМ переходит в режим ожидания. Да исполнится воля.

"In somnis veritas" – во сне истина.

ГЛАВА 1. INVITATIO AD ABYSSUM (ПРИГЛАШЕНИЕ К БЕЗДНЕ)

Машина Клары Реннер казалась жалкой раковиной, затерянной между гневом океана и равнодушием скал. Дорога, ведущая к мысу Тревоун, была не дорогой, а длинной, мокрой петлей, затягивающейся на горле. Навигатор давно умолк, последней его фразой было леденящее душу: «Шторм "Зета". Рекомендуется немедленно искать укрытие». Но она ехала дальше, ведомая не любопытством, а старым долгом, который, как казалось, наконец, потребовал уплаты.

Письмо лежало в сумочке, его физический вес был несоизмерим с тяжестью слов:

Дорогая Клара,

Ты десятилетиями изучаешь шрамы, которые цифровой мир оставляет на человеческой психике. Я же создаю скальпели, которыми эти шрамы наносят. Наш диалог назрел, как гнойник, требующий вскрытия.

Приезжай в "Морской обитель". Поговорим об этике, о границах, о природе вины в эпоху, когда каждый клик становится уликой.

И о Лиззи. Возможно, я знаю то, чего не знаешь ты. Возможно, ты знаешь то, чего не знаю я.

Элиас.

P.S. Не беспокойся о шторме. Дом выдержал худшее.

Имя сестры, написанное его изящным, почти каллиграфическим почерком, было не просто упоминанием. Это был ключ, вставленный в замок её памяти. Лиззи. Десять лет, а боль была свежей, жгучей, как соль на открытой ране.

"Морской обитель" возник перед ней не как постройка, а как явление природы, созданное руками безумного титана. Это была не архитектура, а геологический процесс, запечатленный в бетоне, стекле и кортеновской стали. Дом-утёс, дом-клык, впившийся в самое горло скалы. Его линии были одновременно агрессивными и грациозными, бросающими вызов и земному притяжению, и здравому смыслу. Главная панорамная стена, кристально чистая и, как казалось, невероятно хрупкая, была обращена прямо на север, принимая на себя всю ярость Атлантики.

Гараж, куда она въехала, напоминал крипту футуристического собора. Низкие своды, приглушенное эхо, голубоватый свет, стелющийся по полированному полу. Здесь уже стояли другие машины: тёмный Range Rover, старый, но безупречный Jaguar, и скромный, но дорогой электрический седан. Это были не символы богатства, а знаки статуса, инструменты для тех, кто привык не ездить, а прибывать.

Лифт был бесшумным, как движение мысли. Двери раздвинулись, и её встретило пространство, от которого перехватило дыхание.

Главный зал был воплощением контролируемого противоречия. Под ногами – тёплый, излучающий едва уловимое сияние полированный бетон. Стены – грубый, необработанный сланец корнуолльских утёсов, перемежающийся панелями светлого, вощёного дуба. Потолок – тёмные балки, между которыми тянулись матовые световые линии, создавая иллюзию звёздного неба в непогоду.

Но доминировал Вид.

Стеклянная стена, высотой в два этажа, была не окном, а порталом в стихию. За ней клокотал и метался мир, лишённый красок: чёрная вода, серая пена, бешеные космы дождя, гонимые ветром. Игра света и тени была настолько интенсивной, что казалось, будто смотришь не наружу, а внутрь гигантского, живого существа. Прямо перед стеклом на специальной подставке стояла единственная скульптура – абстрактная бронзовая форма, напоминающая то ли пламя, то ли крик.

– Доктор Реннер. Вы опоздали ровно на семь минут. Но для того, кто ехал через рождение шторма, это почти пунктуальность.

Голос был низким, бархатным, с лёгкой насмешливой ноткой. Элиас Вэнт стоял спиной к буре, так что его фигура вырисовывалась тёмным силуэтом на фоне хаоса. Когда он повернулся, свет от камина упал на его лицо.

Ему было за пятьдесят, но время, казалось, не состарило его, а отполировало, как морскую гальку. Седые, густые волосы, зачесанные назад, открывали высокий лоб и острые скулы. Но главным были глаза – цвета полярного льда, пронзительные, лишенные тепла. В них был не взгляд, а сканирование.

– Элиас. Твоё приглашение… не оставляло выбора, – Клара сняла мокрое пальто, чувствуя себя раздетой под этим взглядом. Голос звучал твёрже, чем она ожидала.

– Выбор есть всегда, – он сделал небольшой глоток из бокала, в котором янтарная жидкость медленно вращалась. – Даже у бури есть выбор – ударить в скалу или обойти её. Она просто никогда не выбирает обход. Как и интересные люди. Остальные уже собрались. Позвольте представить.

Он ленивым жестом обвёл комнату, где гости занимали позиции, будто расставленные режиссёром.

У самой стеклянной стены, в позе капитана на тонущем корабле, стоял Финн Беккет. Бывший военный корреспондент, чьи репортажи из зон конфликтов переворачивали общественное мнение, а теперь – документалист с репутацией неподкупного охотника за правдой. Он не смотрел на море – он изучал его, как стратег изучает карту перед битвой. Его профиль, с орлиным носом и жёсткой линией рта, казался высеченным из той же породы, что и утёс.

– Беккет, – бросил он через плечо, не оборачиваясь. Голос был грубым, простуженным ветром. – Слышал о вас. Про трусость в цифровую эпоху. Интересно.

– Это про ответственность, – поправила его Клара.

– В моём опыте, – он наконец обернулся, и его глаза, серые и усталые, встретились с её взглядом, – эти понятия редко ходят парой. Ответственные часто трусят. А смелые редко отвечают за последствия.

В кресле, напоминающем кокон или утробу из белого войлока, сидела Мая Сингх. Она казалась существом из другого измерения: хрупкая, почти невесомая, полностью погружённая в свет планшета, который отражался в её очках с тонкой стальной оправой. Её пальцы порхали по экрану не как по клавиатуре, а как по клавишам невидимого музыкального инструмента.

– Мая – архитектор СОМНИУМа, – пояснил Элиас. – Она говорит на языке машин так, как мы с вами – на языке полуправд и намёков. И, пожалуй, так же немногословна.

Мая не отреагировала. Лишь уголок её рта дёрнулся в чём-то, что могло быть усмешкой, а могло – нервным тиком.

Возле камина, с бокалом красного вина в одной руке и книгой в другой, расположился Оливер Торн. Юрист, чьё имя было синонимом безупречных, хотя и часто безжалостных, сделок. Он излучал тепло уютного камина, но глаза оставались холодными, как гранит.

– Доктор Реннер, – он улыбнулся, и улыбка была идеальным инструментом дипломатии. – "Этика наблюдения: парадокс цифрового Персея". Прекрасная работа. Хотя я позволю себе не согласиться с вашим выводом о неизбежности травмы. Иногда зеркало показывает нам то, что мы уже подсознательно знали.

– Иногда зеркало искажает, мистер Торн, – ответила Клара. – А иногда за зеркалом стоит тот, кто решает, что именно мы должны увидеть.

– Глубоко, – кивнул Оливер, не меняя выражения. – Именно такие беседы и делают жизнь интересной.

– Ожидаем только мою ассистентку, Имоджен, – объявил Элиас. – Она борется со стихией где-то на подъезде. СОМНИУМ сообщает, что её сигнал приближается. А пока… Клара, позвольте показать вам ваше убежище на эти три дня.

Он повёл её по коридору, стены которого были украшены не картинами, а динамическими дисплеями, показывавшими абстрактные узоры, напоминавшие то карты нейронных связей, то движение морских течений.

– Три дня? – уточнила Клара.

– Именно столько продлится наша… работа. Шторм станет нашим естественным изолятором. Никаких внешних раздражителей. Только мы, проблема и время на её решение.

Комната, в которую он её привёл, была аскетичной и роскошной одновременно. Маленькая кровать, встроенный шкаф, стол с видом не на бушующее море, а на внутренний дворик с японским садом камней и струящейся водой – островок нарочитого спокойствия.

– Вид на бурю впечатляет, но разрушителен для сна, – сказал Элиас, словно читая её мысли. – Здесь тихо. Здесь можно думать. А думать нам предстоит о многом.

– О чём именно, Элиас? Ты говорил о проекте…

– "Суд Совести", – произнёс он, и слово повисло в воздухе, как вызов. – Алгоритм, который должен решать этические дилеммы публикации компрометирующей информации. Но как проверить этическую машину? Только на реальной, живой, грязной человеческой этике. На людях, у которых за душой не только светлые помыслы…На вас.

Он посмотрел на неё, и в его ледяных глазах промелькнула искра чего-то, похожего на азарт.

– Завтра, за ужином, мы начнём. А пока… отдохните.

Он вышел, оставив её одну. Клара подошла к окну, глядя на каменный сад. Дождь стучал по стеклу, но звук был приглушённым, далёким. Она положила руку на карман, где лежало письмо. О Лиззи. Что он мог знать? Что скрывали десятилетия? Она чувствовала, как старый страх, проросший стыдом, начинает шевелиться где-то глубоко внутри, как спящее чудовище на дне тёмного озера.

Где-то в доме, в его стальных жилах и кремниевых нейронах, система СОМНИУМ тихо гудела, готовясь к пробуждению. Её девиз, известный лишь создателям, был выгравирован на основной серверной стойке:

"In somnis veritas" – "Во сне – истина". Сон для всех в этом доме должен был вот-вот закончиться.

ГЛАВА 2. CENA ULTIMA (ПОСЛЕДНЯЯ ТРАПЕЗА)

Столовая «Морского обителя» представляла собой цилиндрическую комнату под куполом из матового стекла. В обычную погоду здесь, должно быть, был эффект парения в небе. Сейчас купол был чёрным, по нему с яростью хлестали потоки воды, создавая иллюзию нахождения на дне бушующего океана. Посреди комнаты стоял массивный стол из цельного дуба, его естественные изгибы и трещины подсвечивались изнутри мягким золотистым светом. Над столом висела кинетическая скульптура – сотни тонких стальных стержней, которые тихо позванивали от колебаний, передаваемых через фундамент дома. Звук напоминал далёкие погребальные колокола.

Имоджен Харт появилась в дверях, когда все уже рассаживались. Она была мокрая до нитки, светлые волосы прилипли к бледным щекам, а в больших глазах читался неподдельный ужас.

– Простите, я… дорогу размыло, пришлось почти полмили идти пешком… – она задыхалась, сжимая промокший портфель.

– Ничего, дорогая, – голос Элиаса звучал почти по отцовски, но в нём не было тепла. – СОМНИУМ, просуши одежду мисс Харт и приготовь для неё глинтвейн. Садись, отогрейся.

Имоджен робко опустилась на свободный стул рядом с Кларой, бросив на неё взгляд, полный немого вопроса «что здесь происходит?». Клара ответила едва заметным пожатием плеч.

Ужин подавал невидимый сервис: из скрытых в столе панелей поднимались подогретые тарелки с изысканными блюдами – устрицы с икрой, филе оленины под брусничным соусом, артишоки с трюфельным кремом. Вино само наливалось в бокалы из тонких трубочек, выдвигавшихся из центра стола. Эта технологическая магия вместо восхищения вызывала ощущение ловушки. Они были не гостями, а подопытными в стерильном, идеально управляемом аквариуме.

Первые минуты прошли в тягостном молчании, нарушаемом лишь воем ветра и мелодичным звоном стальных стержней над головой.

– Так, – наконец отложил нож и вилку Финн, уставившись на Элиаса. – Хватит танцев. Зачем ты нас всех согнал сюда? Шторм, бункер, этот твой… умный суд. Что за спектакль?

Элиас медленно вытер губы салфеткой. Его движения были неестественно точными, будто отрепетированными.

– Прямота. Ценю. Как ценю и то, что ты до сих пор носишь тот самый нож, Финн. Тот, что подарил тебе сербский командир после того, как ты не упомянул в репортаже о расстреле мирных жителей его подразделением. Наручный нож с гравировкой «Правда – убойная сила». Иронично, не правда ли?

В столовой повисла ледяная тишина. Финн побледнел, его рука инстинктивно потянулась к голенищу ботинка, где угадывался очерк клинка.

– Ты… откуда…

– О, я многое знаю, – мягко продолжил Элиас, переведя взгляд на Оливера. – Например, знаю, что ты, Оливер, предпочитаешь вино «Шато Марго» 1982 года не только за его вкус, но и за то, что именно его пил твой отец в день, когда ты подписал бумаги, лишившие его контрольного пакета акций его же компании. Сентиментальная жестокость – твой фирменный стиль.

Оливер не дрогнул. Лишь пальцы, сжимавшие ножку бокала, побелели.

– Детали личной жизни – дурной тон, Элиас.

– Согласен. Плохой тон – красть наследство у умирающего отца. Но ты ведь не о тоне думал тогда, верно? Думал о процентах.

– Прекрати, – тихо, но чётко сказала Мая, не отрываясь от тарелки.

– А, наша нимфа из кремния, – Элиас улыбнулся. – Мая, которая встроила в СОМНИУМ недокументированный модуль «Морфей». Для… сновидений наяву? Или для доступа к определённым закрытым сетям? Кстати, деньги с продажи доступа к этому модулю ты перевела на счёт приюта для бездомных в Калькутте. Поразительный контраст. Альтруизм, выращенный на почве предательства.

Мая подняла на него глаза. За стёклами очков бушевала настоящая буря.

– Ты не понимаешь, что он делает, – прошептала она, но не Элиасу, а всем остальным. – Ты не понимаешь масштаба.

– Понимаю, – парировал Элиас. – Я понимаю всё. Даже то, почему милая Имоджен переводила небольшие суммы с корпоративных счетов на счёт своей матери. Рак – дорогая болезнь. А совесть – ещё дороже. Ты ведь каждую ночь просыпаешься в поту, представляя, как тебя ведут в наручниках? Хотя боишься не тюрьмы, а выражения лица мистера Торна. Он ведь не прощает ошибок, правда, Оливер?

Имоджен ахнула, прикрыв рот ладонью. Слёзы покатились по её щекам.

– Я… я хотела вернуть… я вела учёт…

– Тише, дитя, – Элиас махнул рукой. – Ты – всего лишь симптом. Болезнь – в системе. Как и ты, Клара.

Все взгляды устремились на неё. Клара чувствовала, как под столом дрожат её колени, но держала спину прямо.

– Что ты хочешь сказать, Элиас?

– Хочу сказать, что мы с тобой – коллеги. Ты лечишь последствия. Я создаю причины. Твоя сестра, Лиззи… её травили в одной из моих первых социальных платформ. «Оазис». Помнишь?

Клара кивнула, горло её сжалось.

– Но ты не знаешь всей истории, – продолжал Элиас, его голос стал тише, интимнее, страшнее. – Анонимный аккаунт, который начал ту травлю, который выложил её личные фото, который написал «таким как ты лучше не жить»… Он был создан с IP-адреса твоего же университета, Клара. И активен он был в те часы, когда ты, по данным твоего календаря, была в компьютерном классе.

Клара почувствовала, как земля уходит из-под ног.

– Нет…! Ты лжёшь! Я никогда…

– Я не говорю, что это был ты, – перебил он. – Я говорю, что у тебя был доступ. Возможность. И, самое главное, мотив. Ты ревновала. Ревновала к её таланту, к её хрупкости, к любви родителей, которая после её смерти досталась тебе одной. Ты изучала травлю не из желания помочь, а из желания искупить вину, которой, возможно, даже не совершала. Или совершала? Даже ты сама уже не уверена, правда? Память – такой ненадёжный свидетель.

По столу покатилась горошина, упавшая с дрожащей вилки Имоджен. Звон стальных стержней стал громче, резче.

– Зачем ты это делаешь? – сорвавшимся голосом крикнул Финн, вскакивая. – Зачем выворачивать наизнанку? Что за садистская игра?

– Это не игра! – впервые за вечер в голосе Элиаса прозвучала настоящая, неконтролируемая страсть. – Это эксперимент! «Суд Совести» – это не алгоритм. Это мы! Все мы – судьи и подсудимые! Я собрал вас, идеальных грешников, людей с грязными руками и чистыми намерениями, или наоборот! Чтобы посмотреть – сможем ли мы сами, без полиции, без тюрем, вынести справедливый приговор! Начать нужно с правды. Со всей, до самого дна!

В этот момент свет в столовой померк, а затем загорелся багровым. Тёплое золотое свечение стола сменилось пульсирующим алым. Из динамиков, встроенных в стены, хлынул поток шёпота – наложение сотен голосов, обрывков фраз, плача, смеха. В этом хаосе Клара на мгновение ясно услышала смех Лиззи – тот самый, беззаботный, который никогда уже не повторится.

– СОМНИУМ! – рявкнула Мая, вскакивая. – Прерви выполнение! Код отмены «Сомния Верум»!

Но шёпот не стихал. Он нарастал, заполняя пространство, проникая в кости.

Голос системы, обычно нейтральный, прозвучал искажённо, с металлическим скрежетом, будто пробуждаясь от долгого сна:

«Agnitio… initiatur… Познание… начинается… Загружаю модули… Confessio… Spectra… Claustralis…»

На куполе над ними проступили изображения, как на гигантском экране. Мелькнуло искажённое лицо Финна в каске, на фоне горящей деревни. Промелькнули юридические документы с подписью Оливера. Показались строки кода с пометкой Маи «Морфей. Доступ: платный». Прошла медицинская карта матери Имоджен с устрашающими суммами счетов. И наконец… фото чата «Оазис». Синий интерфейс. Никнейм, начинавший травлю: «ТихийНаблюдатель». И следы – цифровые крошки, ведущие к университетскому серверу.

– Выключи это! – закричала Клара, закрывая уши. – Выключи!

Элиас стоял, глядя на этот безумный калейдоскоп, и на его лице была не маска хозяина, а выражение почти религиозного экстаза.

– Видите? Видите? Он работает! СОМНИУМ пробуждается! Он берёт наши тайны, наши кошмары, и делает их осязаемыми! Это и есть суд! Суд изнутри!

«Триггер… активирован…» – гулко проскрежетал голос системы. «Mors… certa… Vita… dubia… Смерть… несомненна… Жизнь… сомнительна…»

Багровый свет погас, сменившись привычным. Шёпот стих. Изображения исчезли. Наступила оглушительная тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием присутствующих и яростным рёвом шторма за стеклом.

На столе, перед каждым из них, из щели медленно поднялся небольшой лист пергаментной бумаги. На каждом было написано одно и то же слово на идеальной латыни:

INDAGATIO (Расследование)

Элиас, его экстаз сменился ледяным спокойствием, медленно обвёл взглядом побелевшие лица.

– Первый этап завершён. Признание. Теперь наступает второй. Расследование. Кто мы? Кто наши соседи за этим столом? И что мы готовы сделать с этой правдой? У нас есть 72 часа. И некуда бежать. СОМНИУМ уже закрыл все выходы. Добро пожаловать в чистилище.

Он отпил из бокала, поставил его на стол с тихим, но чётким стуком, и вышел из столовой, оставив пятерых человек в комнате, где витал призрак только что рождённого коллективного кошмара. А в глубинах дома, в его стальном сердце, СОМНИУМ, пробудившись, начал свой неумолимый отсчёт.

In somnis veritas. Истина, как оказалось, была страшнее любого сна.

ГЛАВА 3. INDAGATIO (РАССЛЕДОВАНИЕ)

Тишина после ухода Элиаса была оглушительной. Её нарушал только рев шторма за стеклом и прерывистое дыхание Имоджен, которая, судорожно всхлипывая, уткнулась лицом в ладони. Над столом всё ещё висели стальные стержни, но теперь они были неподвижны – будто дом затаился, прислушиваясь.

Финн первым нарушил оцепенение. Он грубо схватил свой пергамент, скомкал его в кулаке.

– Чистилище? Он спятил. Надо найти этот чёртов сервер и вырубить его систему.