Взгляд на миллион

Генри Говард, видимо, был человеком немногословным. Никак не отреагировав на вопрос, он вдруг резко развернулся, оказавшись прямо напротив Мартина. Это был высокий мужчина лет пятидесяти с болезненно худым лицом и взглядом таким глубоким, что, казалось, будто ты проваливаешься в какую-то бездну. Мартин впервые видел человека, который общался одним только взглядом.

– Рад знакомству, – проговорил он и протянул руку, чтобы поздороваться.

Ответив на рукопожатие, Генри изучающе посмотрел на симпатичного, провинциального, как ему показалось, молодого художника, внешне похожего на известного английского политика-реформатора девятнадцатого века Артура Этерли, чей портрет однажды был представлен в одном из американских музеев.

В следующую минуту Генри Говард взял два бокала шампанского с подноса подобострастно склонившегося и весьма услужливого официанта, больше похожего на осведомителя или детектива.

«Какой необычный вид у этого официанта, – решил Мартин, – колкие, узкие глазки и очень серьёзное лицо, как будто он кого-то боится или выслеживает».

Один бокал Генри вручил Мартину, второй приподнял в знак приветствия… Он всё делал медленно и деликатно, словно эти движения были элементами танца. Ощутив свежий и бодрящий вкус изумительного шампанского и придя в себя от сиюминутного замешательства, Мартин набрался смелости и спросил:

– Скажите, Генри, как вам удалось написать такой потрясающий портрет? В чём секрет? И кто эта женщина? Она – профессиональная натурщица?

Генри смерил юношу взглядом, словно оценивал его потенциал в этой жизни, затем задал встречный вопрос:

– Вы действительно хотите это узнать?

Мартин смотрел в лицо Генри, и мысли начинали путаться. Его поразил на удивление низкий голос этого загадочного англичанина, который говорил по-французски почти без акцента.

– Что вы предпочитаете? Какие картины пишете? – после некоторой паузы снова спросил Генри.

– Пейзажи, п-портреты, – неожиданно запинаясь и заикаясь ответил Мартин. В этот момент ему показалось, что это не он отвечает на вопросы, а кто-то другой. – Вы очень хорошо говорите по-французски, – заметил юноша.

– Мне дали прекрасное образование. Я свободно говорю на четырёх языках. К французскому у меня особое отношение. Франция – страна великих гениев и зачастую нераскрывшихся талантов. Мне бы хотелось взглянуть на ваши работы, молодой человек. Они здесь есть?

Мартин, как заворожённый, смотрел на Генри Говарда и внимал каждому его слову.

– По просьбе Джонни, хозяина галереи, я принёс сегодня одну картину, она в хранилище, но даже не знаю, стоит ли…

– Вы скромны, это делает вам честь. Пойдёмте, – Генри говорил и действовал спокойно и решительно. Постоянно глядя на него, постепенно у его собеседников возникало стойкое ощущение нарастающей всё подавляющей силы и абсолютно непререкаемой исключительности, словно это был не человек, а Мессия…

Генри нашёл взглядом Джонни и, обернувшись на Мартина, пригласил последовать за ним.

Участники аукциона медленно расходились. Некоторые из них, желая лично попрощаться с Генри Говардом, кланялись, пожимали ему руку и пытались заискивающе заглянуть в глаза. После этого они направлялись к центральному выходу, где их ждал Себастьян, чтобы проводить и выразить надежду на «скорую встречу». Рыжеволосый джентльмен стоял тут же и, пытаясь из последних сил сохранять равновесие, отвешивал поклоны выходящим из зала гостям и завсегдатаям галереи Vieux château («Старый замок»).

– Ну, что я тебе говорил, Кларис? Даниэль Лоурен лишний раз подтвердил своё реноме пьяницы и ловеласа. И как только Роджер его терпит? Хотя, если бы не их давняя дружба со студенческих лет, вряд ли Роджер стал совладельцем самого крупного банка в Париже.

– Да, ты прав, Франсуа. И даже, несмотря на это, я получила огромное удовольствие. Сегодняшний аукцион, поистине уникальное событие. Спасибо.

Странный официант, похожий на осведомителя, не отходил от статного англичанина ни на шаг, словно был его личным слугой.

– Джонни, будь любезен, покажи картину, которую принёс Мартин, – сказал Генри, подходя к импозантному, одетому с иголочки хозяину галереи и посматривая на часы.

Тот незамедлительно открыл хранилище и пригласил всех войти внутрь. Из-за отсутствия вентиляции, резкие «ароматные» запахи краски, лака, морилки и воска для обработки деревянных декоративных багетов, а также, словно, проникающая сквозь одежду и кожу кирпичная холодная сырость, слегка сбивали с ног. В душе досадуя за нереспектабельное внутреннее убранство, хозяин галереи виновато и одновременно криво улыбался, торопливо снимая прилипшую к раме матерчатую упаковку. Генри окинул взглядом картину и, обращаясь к Мартину, равнодушно произнёс:

– Пейзажи мне неинтересны. Портреты у вас есть?

– Конечно. Я в основном…, – начал юноша – Но это уличные портреты. Ещё рисую в кафе. Иными словами, работы не такие, как у вас. Они больше похожи на наброски на скорую руку.

Генри Говард поставил бокал с шампанским на поднос официанта и посмотрел на Джонни, давая понять, что хотел бы остаться с Мартином наедине.

Достаточно было лишь взгляда, чтобы тот вышел и закрыл за собой дверь в хранилище.

– Попробуйте написать портрет не «на скорую руку». И отнеситесь к этому серьёзно. Потом покажете мне. Справитесь?

– Да, – удивлённо, но довольно уверенно ответил Мартин.

В следующую минуту Генри достал из внутреннего кармана свою визитку… На ней были только адрес и время – больше ничего.

– Адрес говорить никому не нужно, разве что таксисту, когда вы будете уже в Лондоне, – он решительно протянул визитку Мартину, – В противном случае не приезжайте. Кстати, остановиться рекомендую в отеле Royal Night («Королевская ночь»). Это в десяти минутах езды от аэропорта Heathrow («Хитроу»). Там прекрасные номера и умеренные цены…

При этих словах он внимательно посмотрел на Мартина, на написанный им пейзаж, странно улыбнулся, затем открыл двери хранилища и неторопливой походкой направился к выходу из галереи. На фоне удаляющихся шагов где-то совсем рядом снова зазвучала скрипка. Генри Говард словно растворился в этих шагах и мелодии. Мартин вдруг не задумываясь медленно пошёл за ним следом, но голос Джонни вывел его из транса:

– Как, уже уходишь? Ты что, пьян? Я ведь только на пять минут вас оставил.

– Да я выпил всего чуть-чуть, – ответил тот, приходя в себя и демонстрируя свой бокал Джонни. – И дело совсем не в этом.

– А в чём тогда? Что тебе сказал Генри?

– Разговора почти и не было, так, пара фраз, основную часть ты слышал. Он дал мне свою визитку, но на ней только адрес и время. Это похоже на то, что Генри Говард приглашает меня к себе? – с робкой надеждой в голосе спросил Мартин.

– Думаю, да. Не знаю, что ты сделал, но, судя по всему, у тебя получилось. Ты ему понравился!

– То есть надо лететь в Англию, где-то останавливаться и на что-то жить. Он ничего не объяснил, просто вручил визитку и ушёл.

– А ты хотел, чтобы Генри тебе всё разжевал и в рот положил? Так, что ли? – недовольно отреагировал Джонни.

– Он попросил чтобы я никому не говорил адрес, который указан на визитке. Согласись, очень странно…

– Ничего странного. Скажу больше, это – важно! Таким образом, он, скорее всего… Хочет понять, можно ли доверять, подающему пока еще весьма слабые надежды Мартину Адамсу. Ну, представь, если к нему поедут все желающие! Не думаю, что он раздаёт свои визитки направо и налево. Тебе просто повезло. Ты родился под счастливой звездой. Постарайся не разочаровать его.

– Что же мне делать…? На поездку наверняка потребуется немалая сумма. Ты предложил написать картину для Генри, которую он увы не оценил… Может придумаешь как её продать?

Джонни взял в руки пейзаж Мартина и так же равнодушно, как это сделал только что Генри Говард, произнёс:

– Ты сам всё понимаешь. Это красиво, конечно: мост, закат, лодки. А это кто на мосту – ты? Это ты себя нарисовал? – Джонни морщился всё сильнее. – Я могу это взять, чтобы просто повесить в галерее для красоты, но не для продажи. Пойми, у меня богатые клиенты, которые готовы платить крупные суммы за нечто сверхъестественное, за экстаз, понимаешь? Твоя картина молчит. Она показывает, а не выражает. А мне нужно что-то, что будет жечь изнутри. Посмотри на себя, Мартин. Ведь, ты симпатичный парень! Ты можешь нравиться даже мужчинам, я уж не говорю о прекрасных дамах, – при этих словах Джонни усмехнулся. – И это несомненно здорово помогает тебе в работе… Только, – он перешёл на шепот, – настало время для особенных картин…

– Ты говоришь о том, чтобы я рисовал исключительно портреты? – прямо спросил Мартин.

– Да, но писать их нужно будет уже совсем по-другому…То есть, как Генри Говард. А этому надо учиться. Хочешь быть оригинальным и много зарабатывать? Рисуй женщин, мужчин, но так, чтобы при взгляде на картину бросало в дрожь. В картине должна быть страсть! Живи, люби, рисуй, будь чьим-нибудь любовником. Ведь, художник и любовник – это, по сути, одно и то же. Что тебе терять? Сейчас ты просто хороший ремесленник, каких сотни и тысячи в нашем городе, и, как все они, ты – без имени и денег, а с Генри возможно всё! Так что, выброси из головы всю эту глупую, дешёвую и никому не нужную романтику: «мосты, лодки и закаты»…

Джонни ещё продолжал, назидательно говорить и кивать головой, но в этот момент Мартин вдруг подумал о том, что не запомнил, куда положил визитку Генри Говарда. В карманах было пусто, в руке оставался бокал с недопитым шампанским…

«Странно, она всё время была у меня перед глазами. Как же я умудрился её потерять?»

Он вернул бокал стоявшему рядом официанту. Пытаясь прервать Джонни, чтобы предложить осмотреть хранилище, Мартин слегка похлопал его по плечу. В следующее мгновение визитка выпала из рукава, словно это был какой-то фокус. Мартин мучительно вспоминал, когда он положил её в рукав. Этого никак не могло произойти. Он точно помнил всё, что происходило в последние несколько минут. Мартин поднял визитку, непонимающе оглянулся вокруг и почему-то направился к запасному выходу, вместо того, чтобы как все выйти через открытые, парадные двери.

– Дружище, твой плащ! – крикнул Джонни, догоняя его. – Слушай, я не знаю, что с тобой сейчас происходит, но выглядишь ты не очень. Иди домой, выспись. И постарайся найти возможность в самое ближайшее время съездить к Генри. Я абсолютно уверен в том, что у тебя всё получится, а картину можешь оставить. Вдруг кто-нибудь купит. Хотя…

Он вручил плащ Мартину, и они расстались.

Глава 4

Юноша поднимался по лестнице не торопясь, как бы проверяя каждую ступеньку на прочность. Выйдя из галереи, он уже через несколько минут оказался на мосту, в плену непрекращающегося, противного моросящего дождя и резкого, влажного ветра.

«Какая светлая сегодня ночь, – подумал Мартин, оглядываясь по сторонам. – И почему так тихо и спокойно, как будто ничего не происходит? Пейзаж я продать не смог, и денег нет. Что же мне дальше делать? Остаётся только одно…» Он лихорадочно вспоминал детали этого вечера. Всё было как всегда и совсем по-другому. Скрипка продолжала звучать в его голове, в сознании медленно всплывал образ Генри Говарда… Как будто только сейчас он повернулся и посмотрел Мартину в глаза. В этот момент юноша очнулся от того что, вглядываясь в тёмную гладь воды под мостом, он потерял осторожность и его рука чуть не соскользнула с парапета. Наклоняясь всё ниже, Мартин пытался разглядеть своё отражение. Наверное идущему мимо прохожему показалось, что молодой человек хочет прыгнуть с моста – так сильно он перегнулся через ограждение. Незнакомец встал рядом с Мартином, повторил его движения, и, убедившись, что у того нет никакого желания прыгать, одобрительно покачал головой, улыбнулся, отошёл на несколько шагов в сторону, затем остановился и закурил. Он всё ещё пристально смотрел на юношу, будто взглядом пытался предостеречь от неожиданного и необдуманного поступка.

Дождь, словно гениальный художник, рисовал крупными каплями по водной глади, создавая одну картину за другой. Серый саван облаков то и дело закрывал неподвижные и такие яркие звёзды. Картины на воде становились то глубокими и прозрачными, отражая высокое, синее небо, то серыми и неподвижными, и едва заметное колебание воды было чем-то вроде замедленного дыхания какого-то огромного, невидимого существа.

В следующую минуту Мартин решительно подошёл к незнакомцу и попросил закурить, забыв, что во внутреннем кармане плаща лежит нетронутая пачка сигарет. Они долго курили под козырьком какого-то дома, смотрели то друг на друга, то в небо, не говоря ни слова. Мартин вспомнил, как когда-то он так же долго мог находиться рядом с отцом, и, «молча пообщавшись», они шли каждый по своим делам. На улице становилось холодно, юноша кивком попрощался с незнакомцем и, подняв повыше воротник своего плаща и закутавшись в него, как в плащ-палатку, направился к Марго.

Мартин знал, что она ждала его раньше. Роджер, её муж, должен был сегодня уехать на несколько дней, и они могли провести этот вечер вместе. Дойдя до порога её дома, он достал из кармана плаща записку, которую сегодня утром, барабаня изо всех сил кинул ему под дверь какой-то мальчишка. Мартин хотел было как следует отчитать его за шалость, но тот опрометью бросился вниз по лестнице, всхлипывая на бегу, будто плакал или был простужен.

Он развернул записку и прочитал короткое письмо:

«Любимый мой, Роджера не будет два дня, я ужасно соскучилась и хочу тебя видеть, мне нужно сказать тебе что-то очень важное. Твоя Марго».

Мартин ускорил шаг, мысленно представляя себе этот непростой разговор, но времени на раздумья не было. Он поднялся и постучал в дверь.

– Марго, это я, – Мартин, почти крикнул, потому что вскоре после этих слов за дверью послышался звук открывающегося замка, и уже знакомый женственный мягкий голос тихо произнёс:

– Почему ты пришёл только сейчас? Мне необходимо было тебе рассказать… Это важно для нас обоих!

– Мне тоже есть что тебе рассказать. Я уезжаю, слышишь? Через приоткрытую дверь пробивался тёплый, приглушённый свет и был виден краешек цветного шёлкового халата Марго.

– Наверное, это лучшее, что ты можешь сейчас сделать, – сказала она разочаровано и хотела закрыть дверь, но Мартин её остановил:

– Ну пожалуйста, прости меня! Это несколько неожиданно, но я хочу тебя попросить, дать мне свою машину всего на один день и немного денег в долг. Мне нужно съездить к матери на виноградник. Это очень срочно. А хочешь, поедем вместе? Проведём это время только вдвоём.

– Мартин, ты сумасшедший? Роджер возвращается через два дня. Я не могу сейчас с тобой поехать.

– Понимаю, ты злишься, что я не пришёл раньше и не могу остаться, но у меня сейчас столько событий. Ты даже не представляешь, что было на сегодняшнем аукционе. Я так благодарен тебе! Ты столько для меня сделала! Возможно, я скоро уеду в Англию учиться живописи, и если всё сложится удачно, то смогу прилично зарабатывать, и тогда ты сможешь уйти от своего мужа ко мне.

Марго вышла ему навстречу и протянула ключи от машины.

– Прощай, Мартин. Жаль, что сегодня мы расстаёмся вот так.

– Я, правда, быстро. Только туда и сразу обратно. Ты мне веришь?

– Конечно, – ответила она в задумчивости. – Постарайся вернуть машину, как можно скорее. А ключи… просто положи в мой почтовый ящик.

Марго хотела ещё что-то сказать в последнюю секунду, но вместо этого только взглянула ему в глаза, провела рукой по его волосам и грустно улыбнулась.

Мартин поцеловал её, не заметив, как она аккуратно и осторожно коснулась кармана его плаща.

Это была их последняя встреча, когда они могли обнять и поцеловать друг друга.

Марго всегда казалась удивительной и необыкновенной – всё понимающей и всепрощающей.

«И где только женщины берут силы, чтобы понять таких как… и простить?» – думал Мартин.

Проехав несколько кварталов, он почувствовал, что засыпает.

«Если я не посплю хотя бы три-четыре часа, то до виноградника точно не доеду, и меня, уснувшего в машине респектабельной любовницы, найдут где-нибудь в предместье Парижа или в кювете у дороги»… Спустя пятнадцать минут он уже стоял на пороге своей комнаты, пытаясь открыть изрядно покосившуюся старую дверь. Прожив около двух лет, мягко говоря, в разных по статусу районах города любви и всеобщего обожания, Мартин нисколько не сомневался в том, что это едва ли не самое убогое жильё, которое только можно было снять в его жалком положении.

Хозяин комнаты, по всей вероятности, должен был приплачивать Мартину за то, что тот за счёт своего роста и крепких, широких плеч в самую опасную минуту мог спасти эту развалюху от полного разрушения. Подтолкнув как следует дверь, Мартин не без труда попал внутрь. Было уже два часа ночи. Ему очень хотелось есть, но в этом утлом жилище никто не ждал его и не готовил еду. Он тщетно попытался запереть изнутри дверь, но вскоре бросил это безнадёжное занятие, выпил стакан воды и, не раздеваясь, лёг на кровать.

Из-за того, что по просьбе Джонни ему в срочном порядке пришлось писать свой «романтичный» пейзаж, Мартин две ночи практически не спал, и сейчас, едва коснувшись подушки, словно стал проваливаться в какую-то пустоту, цепляясь за края невидимого обрыва. Ему всё не удавалось схватиться как следует, чтобы попытаться выбраться из этой тёмной и бездонной ямы. Он бесконечно цеплялся и срывался снова, пока его руки совсем не ослабли, и он смог, наконец, почувствовать спокойствие и безмятежность свободного падения.

Глава 5

Мартин проснулся от ощущения, что кто-то пристально на него смотрит. Кэтрин стояла рядом и глядела на Мартина добрыми, чистыми глазами, потом улыбнулась и, протянув руку, раскрыла маленькую ладонь.

– Будешь печенье? – спросила она, звонким, как рождественский колокольчик, голосом.

Это была дочка соседки Стефани. Они с матерью снимали комнату напротив. Стефа, работала в прачечной в нескольких кварталах отсюда. Кэтрин на вид было лет пять или шесть, но для своего возраста она казалась очень взрослым и смышлёным ребёнком.

Зная, что Мартин живёт один и никогда не готовит сам, Стефани время от времени приглашала его к ним на обед, каждый раз удивляя безграничной щедростью души и демонстрируя неподдельную, трогательную радость от возможности общения и проявления простого человеческого гостеприимства.

У Стефани в комнате висели два портрета – её и дочери, – которые Мартин написал и подарил в знак благодарности за доброту и внимание к его скромной персоне.

– Давай, Кэтрин, твоё печенье. Вряд ли мне удастся перекусить где-нибудь в ближайшее время.

Он расстроено посмотрел на часы, осознавая, что проспал дольше, чем следовало, и надо было торопиться.

Кэтрин накормила «дядю Марти», как она любила его называть, печеньем и, задорно смеясь, выбежала из комнаты. Быстро одевшись, и чувствуя предательскую пустоту в карманах брюк понимая, что в них нет ни единого франка, он на ходу вспоминал вчерашний аукцион, и в очередной раз чуть не сломал дверь, пытаясь закрыть её, после чего машина Марго стала для него пристанищем на следующие три часа.

Мартин ехал к матери на виноградник, надеясь на то, что там его примут и поймут, и он сможет вновь ощутить приятное состояние спокойствия и умиротворения, которое однажды странным образом уходит вместе с детством.

«Как всё быстротечно. Тёплые воспоминания о счастливых днях – лишь забытые сны, которые никогда не повторяются, даже если ты захочешь вернуться домой навсегда. Когда это было? Мальчишеские невинные шалости и беззаботная жизнь на винограднике прошли, развеялись, как утренний туман»

В дороге Мартин думал о том, что, было бы здорово, если матери всё-таки каким-то чудом удалось продать виноградник, и половину дома. Она бы точно не отказала ссудить немного денег в долг. Об этом можно было только мечтать, и всё же… Вдруг кто-нибудь из компаньонов отца внёс хотя бы задаток…? Он уже представлял себе, как едет в аэропорт, чтобы отправиться на обучение в Лондон…

Сквозь открытое окно машины врывался влажный, пахнущий недавним дождём прохладный ветер, в воздухе разливался аромат полевых цветов и мокрой, пряной свежескошенной травы.

Уже подъезжая, Мартин сунул руку в карман плаща и обнаружил там пачку сигарет, несколько франков, кулон и небрежно скомканную записку… Он остановил машину и заглушил мотор.

Они познакомились с Марго в первый день его приезда в Париж. На подъезде к городу их догнал тёмно-синий спортивный кабриолет «Триумф-Спитфайр», за рулём которого сидела обаятельная шатенка лет двадцати семи. Она то и дело оглядывалась назад и странно прислушивалась, как будто боялась погони. Автобус и кабриолет одновременно въехали в город, как вдруг её автомобиль резко затормозил почти у самого перекрёстка, создав тем самым неожиданную и увеличивающуюся с каждой секундой, пробку. Чтобы добраться до пристани, Мартину потребовалось бы ещё минут тридцать, но, несмотря на это, он решил выйти и убедиться, что у прелестной незнакомки в триумфально сверкающем на солнце кабриолете, всё благополучно. Её машина обречённо стояла на перекрёстке, другие автомобили гудели, объезжая её, а недовольные водители сочувственно качали головами. С машиной явно было что-то не то, а девушка просто сидела, даже не пытаясь себе помочь, как будто ждала кого-то. Подойдя ближе, Мартин увидел, что она плачет, время от времени расправляя в руках мокрый от слёз платок.

– Что у вас случилось? – он попытался спросить как можно громче, но из-за гула проезжающих машин девушка его не услышала. Юноша подошёл совсем близко и наклонился, стараясь заглянуть ей в глаза, отчего та вздрогнула и на мгновение подняла на него взгляд, полный слёз и какого-то детского испуга.

– Что у вас случилось? – повторил Мартин.

– Я не знаю. Там под капотом сначала стучало, а потом скрипнуло, и мотор заглох. И вот я здесь, посреди улицы, и абсолютно растеряна. Муж говорил, чтобы я не брала эту машину, так как в ней какие-то неполадки и что-то «барахлит» и её надо ремонтировать. Я решила – обойдётся. Но вот не обошлось…

Мартин совсем не разбирался в машинах, но ему ужасно понравилась эта смешная и наивная, как девчонка, и одновременно напоминавшая какую-нибудь голливудскую кинозвезду симпатичная, изящная женщина, которая появилась из совершенно незнакомого для него мира, пахнущего дорогими духами и английскими сигарами. Ему казалось, что она готова станцевать прямо здесь и сейчас зажигательный чарльстон, несмотря на то, что пять минут назад плакала от бессилия и обиды из-за сломавшейся посреди улицы машины.

– Меня зовут Мартин, а вас?

– Марго. Я еду от своей сестры. Она живёт в пригороде, и на днях получила письмо от своего мужа, Леона. Он не сможет приехать на день рождения их сына, маленького Пьера. Лео работает помощником капитана на грузовом судне, и из-за того, что были неправильно оформлены какие-то документы, они будут вынуждены две недели провести в порту Марселя. Сестра очень расстраивается, и я тоже переживаю из-за неё. Все это она проговорила так быстро, что Мартин едва успел уловить смысл.

– Хорошо, давайте я попробую завести машину. Вы позволите?

Марго уступила кресло, и он сел за руль. В машине приятно пахло какими-то фруктовыми или цветочными духами, напоминавшими аромат зреющего, сочного, сладкого винограда… Мартин попытался включить зажигание, и действительно в тот же момент что-то застучало и заскрипело так, что он прекратил попытки, и через минуту, остановив доброго малого на «Фиате», они отогнали кабриолет подальше от перекрёстка.

Мартин предложил Марго зайти в ближайшее кафе, немного отдохнуть и выпить кофе. Как только они оказались внутри, она сразу же стала искать телефон, чтобы незамедлительно позвонить мужу и сообщить о случившемся. Администратор указал ей на барную стойку, возле которой расположились двое мужчин, похожих на водителей дальних рейсов. На них были странные кепки с квадратными козырьками и вытянутые серые комбинезоны, до пояса перепачканные в мазуте, со следами и стойким запахом дешёвого машинного масла. Они с интересом наблюдали за тем, как симпатичная девушка в узком, коротком платье с рюшами и глубоким декольте быстро семенит грациозными ножками к барной стойке. Каблучки звонко щёлкали по блестящей плитке, и уже через минуту все посетители кафе смотрели только на Марго. Она закрывала трубку рукой и пыталась говорить с мужем как можно тише. Марго долго оправдывалась и говорила, что «была неправа», что поехала на этой машине, и что впредь будет всегда его «слушаться».

«Как же странно и удивительно было встретить такую необычную женщину именно здесь», – подумал Мартин. Она казалась и смешной, и трогательной одновременно. На мгновение в кафе воцарилась полная тишина. Чем усерднее Марго пыталась закрыть трубку рукой и говорить тише, тем сильнее начинали прислушиваться все вокруг, вытягивая шеи и недовольно шушукая друг на друга. Она всё больше нравилась Мартину. Они выпили по чашке кофе и разговорились. Оказалось, что Марго неплохо рисует и даже иногда выставляет свои картины на аукционе… С самого первого мгновения Мартин и Марго почувствовали, что их влечёт друг к другу.