От импульса

Аида Родан

От импульса

Глава 1

Тень сгущалась в подъезде, пахло пылью и осенней сыростью. На холодном подоконнике, подобрав под себя ноги, ютилась маленькая компания. Девичьи голоса, шепчущие и взволнованные, звенели в полумраке, нарушая сонную тишину дома. Среди них была и Ева – десятилетняя девочка с лицом ангела: каштановые волны волос, спадавшие на плечи, и огромные, слишком серьезные для ее возраста оливковые глаза, в которых отражался тусклый свет лампочки. Она не просто слушала – она впитывала, как губка, каждое слово, каждый вздох, каждую интонацию. В это время, в квартире, ее мама, учительница, выводила красной пастой закорючки в школьных тетрадях, погруженная в мир правил и исключений, и совсем не замечала, как за окном сгущаются сумерки, а ее дочь все еще не переступила порог.

Предметом обожания и страшной тайны стал шестнадцатилетний мальчик. Мальчик, который теперь был не здесь. Его имя произносили шепотом, с придыханием, как имя героя из запретного романа.

– И как можно было так – угодить за решетку? – сокрушенно вздохнула Ира, заплетая и расплетая прядь своих белых волос. Ее голубые глаза были полны искреннего недоумения перед несправедливостью мира.

– Два года, вроде… Или все-таки два с половиной? – уточнила Оля, качая головой. Ее русые волосы отливали медью, а карие, умные глаза старались быть практичными, но в них тоже плескалось волнение.

Они описывали его – самого красивого, самого дерзкого, того, от чьей улыбки щемило под ложечкой. И Ева, прижав колени к груди, рисовала в своем воображении образ. Не просто мальчика – мифическое существо, полубога, попавшего в беду. Каким нужно быть, чтобы тебя так… так любили все сразу?

Щелчок дверного замка прозвучал как выстрел. В прямоугольнике света из квартиры возникла знакомая, строгая фигура.

– Ева, ты на время не смотришь? – голос матери, усталый и ровный, разрезал волшебную пелену тайны.

– Иду! – сорвалось с губ девочки. Она спрыгнула с подоконника, легкая, как пушинка. – Девочки, пока-пока! – крикнула она уже на бегу, исчезая в световом проеме.

Ее провожали дружным, но уже приглушенным шепотом:

– Пока, Ева! До завтра!

– Ева, ну что же это такое? – Мама закрыла дверь, отгораживая их от мира подъездных тайн. – Тебе еще рано допоздна слоняться, да еще и с большими девочками. Твои ровесницы уже давно спят.

– Ой, мама, – запротестовала Ева, сбрасывая туфли, – я не маленькая! И спать совсем не хочется. А я время с пользой провела!

– И в чем же польза от подъездных посиделок? – спросила мама, и в ее голосе зазвучал мягкий, но твердый укор, как тот, что она делала на полях нерадивым ученикам.

И тогда Ева, подбежав близко-близко и возведя на маму свои огромные, горящие от любопытства глаза, выпалила, будто делилась самой сокровенной и опасной вещью на свете:

– Ты представляешь, в школе есть мальчик, в которого ВСЕ влюблены! Но он… он сел в тюрьму!

На лице матери мелькнула тень – не просто досады за опоздание, а чего-то глубже, печального и усталого.

– Да, Ева, – тихо сказала она. – Это мой бывший ученик. И мне очень, очень жаль, что с ним так вышло. Ужасная история. И теперь я точно знаю, в чем там была «польза».

– В чем? – прошептала Ева, замирая в предвкушении новой порции тайны.

– В том, – мамины руки легли ей на плечи, мягко, но неумолимо разворачивая в сторону ванной, – что если будешь допоздна сидеть в подъезде и собирать сплетни, то из-за дурного поведения тоже можешь куда-нибудь угодить. А теперь – мыться и спать. Точка.

– Ну, ма-а-ам… – слегка захныкала Ева, покорно бредя по коридору. Она уже скрылась в ванной, щелкнул замок. Но через мгновение дверь приоткрылась ровно на столько, чтобы в щелке блеснул один оливковый, все еще полный чуда, глаз.

– Мама…, а он и правда… такой красивый?

Из гостиной донесся долгий, усталый вздох, в котором смешалась грусть и память.

– Да, – прозвучал тихий, почти призрачный ответ.

Ева ворочалась в постели, и шуршание наволочки под щекой звучало громко, как шепот заговорщиков в темном подъезде. Мысли, назойливые и горячие, вились роем, кружились вокруг одного центра – призрачного мальчика, которого она никогда не видела.

Его образ был смутным, сотканным их обрывков чужих вздохов и восхищенных интонаций. Каким он был? Не просто «красивым» – это слово казалось теперь плоским, ничего не значащим. Были ли у него ямочки на щеках, когда он улыбался? Тонкие, как нарисованные тушью брови, или широкие, решительные? И главное – что творилось у него в глазах? Наверное, что-то опасное и манящее, как вспышка далекой молнии. Почему же никто не протянул ему руку, не удержал на краю? Мысль о его одиночестве перед бедой щемяще сжала ее десятилетнее сердце.

А, что он сделал? Это было самой жгущей, самой тревожной загадкой. Ева, чей мир до сих пор делился на «пятерки», мамины похвалы и шалости во дворе, пыталась примерить на себя шкалу взрослых наказаний. Два года… Это много или мало? Не украл же он, в самом деле, машину? И не… Она смутно догадывалась о существовании по-настоящему страшных преступлений, тех, что пахнут леденящим ужасом. Нет, он, наверное, просто нашалил. Сильно. Отчаянно. Может, подрался, защищая кого-то? Или сказал, что-то такое грубое учителю, что сочли за вызов всему миру? В ее голове рождались и тут же рассыпались сюжеты, каждый более драматичный, чем предыдущий. Но факт оставался фактом: он что-то совершил. Он переступил черту, которую другим даже не приходило в голову искать.

Завтра. Завтра она снова увидит Иру и Олю. Как бы завести разговор? Спросить напрямую – нельзя, заподозрят в наивном детском любопытстве, отмахнутся. Надо ненароком, между делом, будто вспомнила: «А что там с тем, помните…». Или подождать, пока они сами заговорят, и тогда лишь кинуть в разговор понимающую реплику, показать, что она уже не малышка, она тоже в курсе их тайн.

Эти планы, хрупкие и важные, начали сплетаться с первыми призраками снов. Картинки в голове поплыли, краски смешались. Суровые стены колонии в воображении превратились в декорации к странной сказке, а лицо незнакомого мальчика – в размытое пятно света где-то вдали. Последней четкой мыслью, перед тем как сознание потонуло в теплой темноте, было твердое, почти клятвенное решение: «Узнаю. Обязательно узнаю все».