Исповедь языковеда

Лина Малус

Исповедь языковеда

Жизнь сыграла со мной злую шутку…

Слегка банально, но, пожалуй, это самое лучшее начало для моего рассказа. Раньше я никогда не писал. По крайней мере – не описывал СВОИ мысли и чувства. Но сейчас это, наверно, единственное, что мне остается в сложившейся ситуации. Хотя… по крайней мере у чувств шанс имеется. Что же касается мыслей…

Я филолог-лингвист. Специалист по языкам. По каким? По ВСЕМ! У меня нет специализации, как нет и никогда не было профессии. По крайней мере, я всегда воспринимал это так. Я всего лишь обладаю знаниями. Нет, отнюдь не абсолютными и не какими-то узкоспециальными. Я просто знаю все языки нашего мира. Нашего современного мира. Живые языки нашего современного мира, ныне такого от меня далекого и почти что мертвого. Хотя, это как раз я умер для него, не наоборот. Я же все еще жду. Чего? Вероятно, обыкновенного чуда.

Началось все в раннем детстве.

Семейное предание гласит, что я долго молчал. Даже на первом году жизни, когда дети с удовольствием пытаются вербально общаться с окружающим миром, мои родители были лишены простого родительского счастья слышать от меня в свой адрес «маму» и «папу». Меня немножко потаскали по врачам, которые не нашли никаких отклонений и порекомендовали просто ждать. Ждали родители четыре года.

Однажды, это тоже гласит семейное предание, т.к. моя память не удержала в себе тот случай, к отцу в гости явился профессор-иностранец. Сидели, пили чай, пытались обсуждать мировые проблемы. Разговор, естественно, шел по-английски. Я, бессловесное четырехлетнее создание, вертелся около взрослых. В какой-то момент родителю моему не хватило слов, чтобы выразить некую мысль. Он беспомощно оглянулся на свою супругу, мою мать, но прежде чем она успела открыть рот, я на английском языке произнес те слова, которые безуспешно пытался подобрать отец. Иностранец просиял, беседа продолжилась. Когда он уходил, то выразил свое неподдельное восхищение фактом, НАСКОЛЬКО поздние дети одареннее детей, рожденных молодыми родителями.

Отец не стал уточнять, что в тот раз я, одаренный поздний ребенок, заговорил впервые за свою, уже достаточно долгую, жизнь. Между тем, он решил закрепить полученный эффект. Никаких языковых курсов, тем более для дошкольников, в те времена в нашей стране не существовало. Поэтому отец, немного поразмыслив, попросил своего аспиранта позаниматься со мной английским. Тот не мог отказать своему научному руководителю в этой пустячной просьбе. Так у меня, четырехлетнего сопляка, в учителях появился подающий большие надежды специалист по квантовой механике.

Не будучи педагогом, тот понятия не имел, как ко мне подступиться. К тому же ситуация усугублялась тем, что я по-прежнему не желал говорить на родном языке. Выход этот светлый ум, надо отдать ему должное, нашел быстро: он просто сажал меня рядом и читал английские тексты, водя пальцем по строчкам. Думаю, не стоит уточнять, какого содержания книги он при этом использовал. Со мной он убивал двух зайцев: обучал меня и совершенствовал свой технический английский. Я активно стал выдавать в пространство научные тирады. Мое чувство языка было абсолютным. Родители пребывали в легком шоке, но были счастливы.

К школе английский я знал уже почти в совершенстве. С родителями я общался исключительно на нем, по-прежнему игнорируя родной язык. Мать смогла пересилить мое упрямство лишь пригрозив, что в школе никто не станет учить меня второму иностранному, без использования родной речи. Такова там методика обучения. Я дрогнул и сдался. Пока я четыре года ждал, когда же меня начнут учить второму иностранному, успел мимоходом выучить три языка союзных народностей, просто общаясь с родственниками своих нерусских одноклассников. Они были в восторге и с удовольствием делились со мной всеми своими знаниями и имеющейся в их домах литературой. К сожалению, уровень, который они могли мне предоставить, был исключительно бытовым.

В пятом классе нам, наконец, был предложен банальный выбор: английский либо немецкий. Любой нормальный лоботряс на моем месте выбрал бы английский и продолжил лоботрясничать до окончания школы. Я выбрал немецкий. В тот же год я понял, что уровень преподавания меня абсолютно не устраивает. Уже тогда я осознавал, что бороться с системой бесполезно. Я стал заниматься сам, попутно осваивая несколько других индоевропейских языков. Взрослея, я решил, что просто язык, как совокупность звуков и грамматических конструкций, к сожалению, не имеет ценности без знаний в различных областях человеческой жизнедеятельности. Поэтому мне пришлось в срочном порядке осваивать прочие школьные дисциплины. Они отнимали у меня время, которое я мог посвятить языкам, но с этим приходилось мириться. В итоге мои тройки начальной школы постепенно трансформировались в твердые четверки средней и старшей.